– Где ходит это чудовище? Уже полночи прошло! – Велиндес нервно смотрит на луну, в который раз шепотом перечисляя темных обитателей лесной чащи. Они с Ариконтьером стоят на руинах древнего форта, построенного на этом острове еще во времена Великой Водной войны. Из густых зарослей, облепленные мхом, поднимаются остатки толстых стен. Лучше всего сохранилась квадратная площадка с ведущими к ней ступенями. Над ней нависает мощная арка из красного кирпича. Именно здесь и находятся Врата.
– Есть еще минута, – спокойно отзывается Ариконтьер. Он неподвижен, словно статуя, руки скрещены на груди, взгляд устремлен в сторону леса.
– Вы звали меня? – раздается шелестящий голос снизу. У подножия каменной лестницы стоит низенький человечек в строгом черном костюме и с зализанными назад волосами, прикрывающими лысоватый череп.
– Змей! – торжествующе рычит Велиндес и брезгливо оглядывает человечка. – Зачем в таком виде?
– В прошлую нашу встречу вы изволили порубить мое тело на куски, товарищ Росомаха, – укоризненно отвечает человечек, поднимаясь на площадку. – На восстановление нужно время.
– Твое тело всего лишь иллюзия, – фыркает Ариконтьер.
– Как и все в этом мире, – охотно соглашается Змей и присаживается на обломок кирпичной стены. Достает из кармана безукоризненного смокинга тонкую сигару и закуривает, изящно прищелкнув длинными паучьими пальцами.
– Перейдем сразу к делу, – сухо говорит Ариконтьер. – Мы хотим заключить новый договор.
– Интересно, – Змей покачивает ногой в блестящем черном ботинке. – С нетерпением хочу услышать ваши условия, господа.
– Эти Врата должны быть неприкосновенны. Они останутся стоять на этом месте ровно столько, сколько мы этого захотим. – Ариконтьер говорит очень спокойно, но Велиндес чувствует, как его собрат напряжен. На всякий случай он выпускает когти – совсем незаметно.
– Очень хорошо вас понимаю, – Змей одобрительно кивает. – Вы делаете благородное дело. Ваше медицинское заведение процветает, его считают чуть ли не лучшим в стране… – его тонкие губы складываются в улыбку. – Несомненно, это большое чудо, что по ту сторону несколько Атлантов могут работать бок о бок, помня о своих преимуществах перед людьми… – он улыбается еще шире.
– Так ты оставишь нас в покое? – уточняет Ариконтьер.
– Конечно, нет. – Змей пожимает плечами с деланно-виноватым выражением.
– Я так и думал, – Атлант усмехается краем рта. – Каковы твои условия?
Змей не торопится с ответом, внимательно разглядывая кусочек кирпича в своей руке. Велиндес подбирается для прыжка, но собрат взглядом останавливает его.
– Как вы знаете, мой народ питается душами умерших существ, – почти шепотом начинает Змей. – Понимаю, это варварская традиция, но такова наша природа, с этим не поспорить. Рано или поздно все оказываются в Океане Вечности, даже вы, Атланты. Мы проявляем милосердие, позволяя вашим Лоцманам переправлять мертвых в безопасное место, поскольку пищи в океане достаточно, – Змей снова улыбается.
– Тогда в чем же дело? – нетерпеливо спрашивает Велиндес.
– А дело в том, что ваши Врата значительно снижают количество мертвых душ в наших водах. Мало того, что вы переправляете души людей в Лимб, так вы еще и не даете им умирать! – в голосе Змея ясно слышится возмущение. – Мой народ голодает, Ариконтьер. Поверьте мне, братья Атланты: там, где царит торжество жизни, а смерти места нет, не может быть равновесия. Рано или поздно добро обернется злом! Поэтому если вы все же хотите сохранить свои Врата, то вот вам договор: каждый мертвец, вышедший отсюда, попадает к нам. Это справедливая плата за долгую жизнь, которую вы им дарите. – Змей лукаво смотрит на Атлантов.
– Но это значит – смерть без дальнейшего воплощения! – гневно восклицает Ариконтьер. Велиндес молниеносно срывается с места и хватает Змея. Тот бьется в его когтистых лапах, но вырваться не в состоянии.
– Решайте, с кем вам быть, – хрипит человечек в черном костюме, пытаясь обоими руками разжать железную лапищу, сдавившую ему горло. Затем что-то вспыхивает – и крошечная желтая змейка быстро-быстро просачивается сквозь пальцы Атланта и исчезает в щели между кирпичами.
– Оставь его, брат, – тихо говорит Ариконтьер. – Все равно ничего не поделаешь.
– Если Змей хочет войны, то он ее получит! – раздраженно рычит Велиндес.
– Да, но вопрос в том, на чьей территории? – Ариконтьер выглядит крайне озабоченным. – Вот, что. Возвращайся пока на Землю – мне так будет спокойнее. А я разыщу нашего Лоцмана.
– Только постарайся не уплыть вместе с ним, – ухмыляется Велиндес и бесшумно растворяется в темноте.
В лунной гавани тихо и пустынно, лишь волны чуть слышно лижут белый песчаный берег. Ариконтьер подходит к самой кромке воды и выжидательно вглядывается в горизонт, где вдали угадываются темные очертания Острова. Сегодня совсем безветренно. Проходит довольно много времени, прежде чем на зыбкой лунной дорожке появляется маленькая лодка и стройный силуэт гребца, стоящего посередине ее во весь рост. Лодка мягко рассекает водную гладь, гребец размеренно и ловко орудует веслом, опуская лопасть то справа, то слева от себя. В лунном свете он кажется угловатой фигуркой, вырезанной из черной бумаги. Наконец лодка с тихим шорохом причаливает к берегу, и Лоцман Хребар спрыгивает на песок, оставив весло на корме лодки. Вслед за ним из лодки выпрыгивает около сотни разноцветных тропических лягушек; с громким кваканьем они устремляются к лесу, оставляя на белом песке крошечные отпечатки лапок.
– С этими мертвыми вечно что-то не так, – вздыхает Хребар. – Некоторые так хотят еще пожить, что пытаются удрать с моей лодки в море, и вода превращает их в скользких тварей… кажется, они даже рады такому воплощению, но никто из них не знает, что эти существа живут не больше недели, а потом превращаются в статуи… – Лоцман по всей форме приветствует дожидающегося его Атланта, отвесив низкий поклон и сделав сложное движение правой рукой. У него усталый и озабоченный вид, уши нервно прижаты к чешуйчатой голове.
– Что привело тебя ко мне этой ночью, брат Ариконтьер? – тихо спрашивает Хребар. Его низкий голос напоминает хриплое рычание.Ариконтьер кивает в сторону леса, и Атланты медленно удаляются от берега. Когда они оказываются в тени тысячелетних деревьев, Ариконтьер начинает разговор.
– У нас мало времени. Нужно поговорить о Вратах. Ты ведь знаешь, что в том мире их хотят разрушить.
– Знаю, – Лоцман степенно кивает. – И о том, что Змей хочет отнять у меня работу – тоже. Но об этом не беспокойся: на нас, Лоцманов, тысячелетиями кто-то нападает, а мы все так же переправляем души на тот свет. В этом сама сила мира за нас.
– Это утешает меня, брат, – Ариконтьер чуть улыбается. – Но нам нужно придумать, как не дать Вратам закрыться.
– Это невозможно, брат мой, – Хребар качает головой. – Постройка Врат в этом месте изначально была плохой задумкой. И теперь, когда вы раздразнили Змея, Атлантам грозит беда. Поэтому мое личное мнение таково: если Врата закроются, то все мы будем в безопасности.
– Как же ты не понимаешь, брат Хребар! – Ариконтьер дрожит от возбуждения. – Без нашей помощи людям поток мертвых будет в разы больше. Ты и так плаваешь каждую ночь до изнеможения, доставляя души в Лимб!
– Моя работа мне нравится, – тихо возражает Лоцман. – Это мое предназначение – давать мертвецам покой. Тебе стоит понять, что люди несовершенны. Они слишком хрупкие и неразумные, их раса в целом ущербна и нежизнеспособна. Старейшины правильно говорят: нам следовало бы отойти в сторону и посмотреть, как человечество само себя уничтожит, чтобы потом спокойно занять наше законное место на Земле. Но почему-то всегда находятся такие фанатики, как ты, которые вечно хотят им помочь. Это безобразие началось еще с твоего прадеда Прометея...
– Потому что человечество – надежда Атлантов! – с жаром говорит Ариконтьер. – Только помогая людям, мы можем быть по-настоящему счастливыми. Только с ними наши солнца сияют как никогда. Мы – старшая цивилизация, но что значит наша мудрость и сила, если мы не можем поделиться ими с нашими меньшими братьями?
– А как же поступают с нами люди? – горько усмехается Хребар. – Вспомни, как наши отцы держали небо на своих плечах. Что это дало им – тем, кто возвел свою любовь к людям в крайнюю степень? Чудовищную усталость и боль, унижения и страдания, отсутствие надежды и никакой благодарности!
– Но с тех пор наш народ исправил свои ошибки! Мы научились рождаться в телах людей. Стали жить среди них и помогать им от их имени…
– А за это нас жгли на кострах, подвергали гонениям, а наши труды – анафеме, – продолжает за него Хребар. – Где бы ни появился двигатель прогресса, люди сразу же говорят ему «нет!», потому что в них природой заложено сидеть в темной пещере и смотреть на тени, которые отпечатываются на ее стене, полагая, что это реальный мир. И не надо спорить со мною, брат мой: я проходил это множество раз, так же, как и ты. Все эти попытки были неудачными, и они убили во мне оптимизм.
– Но ведь в последние годы стало лучше! – продолжает спорить Ариконтьер. – Люди стали более разумными, им уже не интересно сидеть в пещере, не интересно убивать друг друга! Они тянутся к новым знаниям, стремятся понять законы вселенной и сделали большой рывок в том, чтобы преодолеть смерть!
– Настолько большой, что хотят закрыть больницу, которую ты построил, – Хребар мягко кладет руку на плечо собрата. – Я видел, как ты борешься, брат мой, и это меня восхищает. Сначала ты десять реинкарнаций подряд занимался врачеванием, потом сделался крупным промышленником и построил на свои средства медицинское заведение. За две чудовищные войны, произошедшие в стране, ты погибал несколько раз, пытаясь сделать так, чтобы эта больница осталась на месте – и тебе это удалось. Долгие годы это было одно из лучших медицинских заведений. Но теперь времена поменялись, – Хребар смотрит на Ариконтьера с искренним сочувствием. – Рядом с тобой работают некомпетентные и нечестные люди. Одни по недосмотру убивают людей, другие разрушают созданное тобой. Я говорил тебе, что человечество нежизнеспособно. Пришло время уходить.
– Нельзя уходить. – Атлант сжимает кулаки длинных рук. – Именно сейчас, когда все мы нашли друг друга в том мире и осознали свои силы – нельзя!
– Но ведь это, в сущности, ничего не поменяет! – Хребар воздевает руки к небу. – В мире есть и другие Врата, через которые наш народ будет приходить на Землю и творить так называемое добро. Вы всегда сможете найти себе занятие в другом месте, если захотите.
– Но тогда придется начинать все заново! – в голосе Ариконтьера слышится отчаяние. – Мы снова родимся обычными людьми, и кто знает, сможем ли мы вовремя найти свои Врата. Поверь, брат мой: сейчас нас много в одном месте, и мы можем делать невероятные вещи! Мы можем дать людям то, чего они пока не умеют. Разве это не есть добродетель?
Лоцман останавливается и упирается спиной в белый ствол древнего дерева, скрестив руки на груди. На его малоподвижном лице появляется выражение суровости.
– Тебе стоит подумать о том, что у простых людей нет наших сил – только профессионализм, на который они могут надеяться. Стоит ли нам, высшим существам, вмешиваться в их жизнь? У людей есть свои герои, работающие на их благо – так почему же мы должны рисковать ради них?
– Ты до сих пор не можешь простить Маморелю его выбор, так? За то, что он без остатка раздал людям свое солнце и стал уязвимым? – светлые глаза Ариконтьера опасно сощуриваются.
– Я не могу осуждать Мамореля, поскольку сам вез его в лодке и выслушал его исповедь, – Хранитель отворачивается и смотрит в сторону моря через просвет деревьев. – Но мое сердце до сих пор разрывается от горя, это правда. Если бы брат Маморель умер как простой человек, это бы ничего не значило – он бы снова присоединился к нам. Но он погиб как Атлант, и его душа была низвергнута в Океан Вечности, как и тысячи наших собратьев, некогда живших на Земле...
– Я слышу сомнение в твоем голосе, – Ариконтьер по-прежнему настойчив. – Что он сказал тебе такого во время вашего плавания, что тебя точит до сих пор?
Оранжевые, горящие в темноте двумя угольками глаза Хранителя встречаются со светлыми глазами Ариконтьера.
– Он сказал мне то же, что и ты. Что он счастлив. И жалеет лишь о том, что не сможет переродиться и заново поступить так, как уже поступил. Многие из нас говорят подобное, и я считаю это безумием, которое сгубило нашу цивилизацию...
Атланты долго молчат, слушая далекий рокот прибоя, который повторяет лесное эхо. Близится рассвет. Сладкие запахи болота и сырости потихоньку уступают место свежести. Дует резкий северный ветерок, холодный, как лезвие бритвы. Атланты медленно отправляются в обратный путь к оставленной у берега лодке.
– Ты ведь знаешь, что я до конца буду бороться за свое дело, – твердо говорит Ариконтьер. – Но, стало быть, без твоей помощи?
Хребар медлит с ответом, глядя себе под ноги.
– Я не верю в то, что игра стоит свеч, брат мой. Судьба Врат полностью зависит от людей, и сегодняшним утром мы с тобой проснемся среди них. Я не могу ничего обещать тебе – ведь, оказавшись в человеческом теле, я буду считать наш разговор сном, как и ты.
– Но ты мне поможешь?
– Попробуй договориться со мной днем, – уклончиво отвечает Лоцман.
Они выходят на берег, освещенный уже не луной, а широкой зеленоватой полоской неба над горизонтом. У воды, вглядываясь в морскую даль, стоит еще один Атлант, одетый в грубую зеленую робу.
– Кто это? – удивляется Ариконтьер. – Я раньше его не видел здесь.
– Его зовут Куэндис, – Хребар тяжело вздыхает. – Он приплыл к нам один, на своей лодке. Сразу шагнул во Врата, без разрешения. И воплотился в какого-то слабовольного мечтателя, который не знает, чего он хочет, – Хребар вытягивает руку. – Видишь, море пугает его, заставляет колебаться. Настоящий человек на его месте бросился бы в воду и поплавал в свое удовольствие.
– Что ты знаешь о настоящих людях! – усмехается его собрат. – У Куэндиса еще все впереди. Когда-нибудь память об истинной природе проснется, и он достигнет больших высот в человеческой жизни. Со всеми Атлантами это происходит рано или поздно.
– Кто знает, обрадует ли его знание. Из этого юноши плохой сновидец. Вряд ли он когда-нибудь услышит наш зов... – Хребар пожимает плечами и бредет к своей лодке. Отталкивает ее к воде и ловко вспрыгивает на борт, держа весло в вытянутых руках. Небо на востоке резко светлеет, и берег меркнет, растворяясь в белом тумане.
Козырев
– Как спалось, Константин Львович? – толстая повариха, улыбаясь, завозит в ординаторскую тележку с завтраком.
– Неплохо, неплохо весьма, – Козырев торопливо выпутывается из пледа и помогает женщине сгрузить тарелки на заставленный посудой столик. Он испытывает неловкость из-за того, что, во-первых, проспал, во-вторых, предстал перед поварихой в столь помятом виде и, в-третьих, за весь этот бардак, который, впрочем, в этой комнате царит почти всегда и без его участия. Как только женщина уходит, глава Третьей хирургии тут же хватается за бритву. Лицо в зеркале выглядит осунувшимся, в голове царит сумбур, словно от похмелья – хотя накануне совершенно точно ничего не пил и даже вовремя лег спать. Видимо, опять виной всему полнолуние... Козырев задумчиво хмурит лоб, смутно припоминая нечто важное, затем торопливо оканчивает бритье, переодевается, забрасывает в себя несколько ложек овсянки и выходит в коридор, на ходу натягивая белый халат.
Мозаичная Миля приветствует его широкими улыбками трех больных, рассевшихся на дежурном диване у двери ординаторской. Среди них Лидия Вишневская, которая тут же вглядывается Козыреву в лицо с заботливым видом.
– Вы ко мне? – добродушно осведомляется он у всех троих. Двое мужчин отрицательно мотают головами, Лидия встает.
– Я только хотела...
– Позже, моя дорогая, если можно, – Козырев спешит к церкви. Обшарпанная дверь бокового кабинета слегка приоткрыта, и он входит без стука.
– Ах, это вы... – доктор Цаплин, сидящий за столом, отнимает худые руки от лица. Похоже, он дремал. – Мне с самого утра сегодня кажется, что вы зайдете, и я не ошибся...
– Вижу, у вас такая же мигрень, как и у меня, Александр Андреевич, – усмехается Козырев. Пододвигает стул, садится напротив. На столе Цаплина произошло пополнение лягушек: появилась большая зеленая, с золотой монеткой во рту – видимо, кто-то из пациентов подарил. Сам он одет в зеленую хирургическую форму и, кажется, сливается с окружающей средой.
– Так чего же вы хотели? – угрюмо спрашивает Цаплин, отхлебывая из чашки кофе и брезгливо морщась: кофе уже давно остыл и покрылся ряской.
– Скажу прямо: меня всерьез беспокоит ситуация в нашей больнице, – твердо говорит Козырев. – Мне сообщили, что нас собираются закрывать.
– Так и есть, наверху уже давно обсуждают этот вопрос, – скучным голосом отвечает Цаплин. – О причинах, думаю, вы и сами догадываетесь: у нас устаревшее оборудование, да и здание уже на ладан дышит. Некоторые вопросы мог бы решить капитальный ремонт, но, учитывая вскрывшуюся ситуацию с бухгалтерией и сделками, заключенными нашим коллегой доктором Демьяновым...
– Я так понимаю, вопрос, в основном, упирается в деньги?
– Вы так легко говорите об этом, Константин Львович! Сами понимаете, что средства, выделяемые бюджетом, для нас ничтожно малы – их едва хватает на то, чтобы кое-как покрыть основную потребность в простых лекарствах. Но есть ведь еще и учетные – скажем, тот же Бедаквилин, который мы просто не в состоянии себе позволить в нужных объемах. Безусловно, есть еще и спонсоры, но они дают деньги весьма неохотно, поскольку рентабельность нашей больницы сильно снизилась. Молодых специалистов мало, компетенция некоторых оставляет желать лучшего, и уровень смертности довольно высок...
– Мы делаем все возможное, Александр Андреевич. Каждый человек в этом здании работает с полной отдачей!
– Отвечайте за свое отделение, – Цаплин морщится. – Дело ведь не только в этом. В основном, конечно – громкий скандал с нашим начальником. Мне, как заместителю главврача, приходится теперь исправлять его ошибки. Но я, заметьте, не бухгалтер. И не юрист. Кроме того, я не обладаю должными правами для того, чтобы повлиять на нужных людей. Нужно срочно искать замену доктору Демьянову, но я, признаться, в полной растерянности! – Цаплин прямо смотрит на Козырева, его взгляд печален. – Я не вижу иного выхода, коллега. Сейчас в городе появляются новые клиники, наш опыт мог бы очень им пригодиться. Конечно, мы потеряем наш научно-исследовательский институт, с этим будет трудно смириться. Но, с другой стороны, мы уже давно не делали существенных открытий, не предлагали новых способов лечения туберкулеза, не проводим показательных операций. Дело застопорилось, и тем, кто сидят наверху, это не нравится...
– Есть один выход, – Козырев, слегка покачивавшийся на стуле, подается вперед.
– И какой же?
– Вы займете должность главврача.
– Позвольте... Я? – Цаплин растерянно надевает очки и вперяется взглядом в коллегу. – Но ведь это невозможно!
– Почему же? Я думаю, вы достаточно талантливы для этого дела, и мои коллеги это подтвердят. Вас поддержат совершенно точно.
– Вы с ума сошли, Константин Львович! Я кандидат наук, уже который год бьюсь над своей докторской, пытаюсь проводить исследования и параллельно решаю организационные вопросы в нашей клинике – а вы хотите повесить на меня дополнительную работу? Немыслимо!
– Что ж, это может даже помочь вашей докторской, – Козырев слегка улыбается краем рта. – Вы ведь сможете присутствовать на всех конференциях и расширять свою научную базу, кроме того, ваш авторитет в научных кругах значительно вырастет. Подумайте.
– Если вы думаете, что мое назначение решит наши проблемы...
– Некоторые – однозначно решит, – Козырев встает. – По крайней мере, ваш голос против голоса Демьянова в нашу защиту будет гораздо весомее, поскольку вы человек честный.
– Ваши аргументы, коллега, не слишком убедительны... – Цаплин тоже встает, стремясь покинуть кабинет, но Козырев преграждает ему путь.
– Хребар, кончай ломать комедию, – устало говорит заведующий Третьей хирургии. – Просто помоги, прошу тебя. – С этими словами он первым выходит из комнаты.
– Цаплин главврач? – Тарасов откладывает в сторону копию документа о назначении, заверенную комитетом. – Они не могли найти кого-нибудь получше?
Четыре дня спустя он и Козырев сидят в его кабинете за столом, который еле вмещается в узкое помещение. Зав отделением курит в форточку, но весь дым затягивает обратно, и над столом висит синяя пелена.
– Это лучшая кандидатура, Леша. Он сможет дать нам время.
– Время для чего? – Тарасов подается вперед и понижает голос. – Мне надоели эти игры, босс. Говорите уже наверняка. Я хочу знать, как обстоят дела.
– Мы можем вот-вот потерять Врата, – Козырев тяжело вздыхает. – Либо нашу клинику закроют по решению комитета, либо она развалится сама. Я предложил Александру Андреевичу занять должность главврача, чтобы дать нам шанс справиться со всем этим.
– Не проще ли перенести Врата в другое место? – еще тише спрашивает Тарасов. Он очень бледен, и в его голосе больше нет шутливых интонаций.
– Это невозможно. Кусоктинатулана был заложен в фундамент этого здания.
– Значит, нам нужен большой научный прорыв, – после некоторого раздумья говорит Тарасов.
– Можно и небольшой, – вздыхает Козырев. – Лишь бы о нас заговорили в хорошем смысле.
– Очередь на операции расписана на месяц вперед. Я что-то не видел пока особо интересных случаев.
– Потому что мы ими не занимаемся... – Козырев лезет в ящик стола в поисках новой пачки сигарет, но их там нет. – Не занимались, пока Демьянов был главным. Статистику, знаешь ли, боялся испортить, скандалов не хотел...
– Ну да, пока сам не влип, – грубо смеется Тарасов.
– Так или иначе, – продолжает Козырев, прекратив обшаривать стол, – теперь у нас есть шансы развернуться. Возобновить некоторые практики.
– Вернуть интересных больных? – улыбка Тарасова становится шире. – Таков был ваш план?
– Увеличить нагрузку наи без того перегруженных людей, исподволь влияя на их начальство? Да, таков мой коварный план, – усмехается Козырев. – Для начала произведем небольшую кадровую замену. Готовься, коллега: скоро у нас появятся молодые специалисты. Кого-то из них тебе придется учить уму-разуму.
– Почему это сразу мне? – Тарасов тут же напускает на себя вид оскорбленного герцога.
– Потому что ты у нас самый активный и прогрессивный, – парирует Козырев. – А Вахрушина ты уже достал своими придирками. Пора, в конце концов, освоить что-нибудь новое!
– Я так и знал, что он ваш любимчик, – печально отвечает Тарасов. – Значит, теперь будет наш Михаил Семеныч сидеть под вашим крылышком и писать свою диссертацию, а меня – в бой, так сказать, грудью на амбразуру?
– Лучших всегда вперед выпускают на поле боя, таков закон тактики, – Козырев картинно разводит руками. – Ничего, Леша. Как говорится, не сцы– а то болеть сильнее будет!
– Зря вы, все-таки, Сергея Николаича уволили… – немного помолчав, говорит Тарасов. – Хороший был мужик.
– Он был в таком состоянии, когда мог наделать ошибок, – жестко отвечает Козырев, чувствуя болезненный укол совести: его сердце до сих пор не смирилось с уходом Тесаря, как бы он ни убеждал себя в правильности своего решения.
– Я мог бы его подстраховать, если что. Мы ведь свои люди! – гнет свое Тарасов. Искатель справедливости, черт бы его побрал.
– Я делаю так, как считаю нужным, – сухо отвечает Козырев.
– Я знаю, босс, – миролюбиво отзывается коллега. Оба выходят в коридор.
– Можно вопрос напоследок? – осведомляется Тарасов.
– Ну, валяй.
– Почему вы свою кандидатуру не выдвинули?
– Потому что это означает, фактически, поставить крест на хирургической практике, – улыбается Козырев. – А доктору Цаплину всегда было не до нее.
– Ну да, – бормочет Тарасов, удаляясь прочь по Мозаичной Миле. – Ему бы только в морг. Только в морг…