Приближаясь к своему жилищу в строении пять Квиллер вспомнил о четвероногих домочадцах. Встретят ли они его с восторгом – предвкушая трапезу? Или будут беспробудно спать на диване, свернувшись в один пушистый клубок? Не сорвана ли телефонная трубка? А может, кого-то из них стошнило комком шерсти? Или они разбили лампу, гоняясь друг за дружкой?
Прежде чем отпереть свою дверь, Квиллер отнёс продукты, купленные для Полли, в её домик на другом конце улицы. У него имелся ключ от её жилья. Ещё только начав отпирать замок, он повел беседу с её сторожевым котом Бутси, объясняя, что явился по уважительной причине и немедленно уйдёт, как только сунет в холодильник скоропортящиеся продукты.
Его собственные сиамцы маячили в окне, обозревая речной берег, они с довольным видом возлежали на подоконнике и слушали, как журчит вода подо льдом. Лучи зимнего солнца, отражаясь от снежного покрова, эффектно подсвечивали шелковистую бежевую шёрстку и выделяли густо-коричневые пятна.
– Привет вам, ребятки, – сказал Квиллер. – Как дела? Какие происшествия в округе? Сколько кроликов видели сегодня?
Лениво поднявшись, обе кошки выгнули дугой спины и занялись легкой разминкой, вытягивая обе передние лапы и одну заднюю. Кота звали Као Ко Кун (для краткости Коко) – именно он и был тем самым смышленым созданием, которое поминал Броуди. Здоровый, сильный зверь с роскошными усами и пронзительно-голубым взглядом, намекавшим на знание поистине космических тайн. Юм-Юм, кошечка, была изящной и безмерно привлекательной. Её большие и ясные голубые глаза имели фиалковый оттенок. Будучи сиамцами, оба обладали отличными вокальными данными: Коко мяукал солидным грудным баритоном, а пронзительное сопрано Юм-Юм леденило кровь в самые неожиданные моменты.
Квиллер притащил из машины пакеты с подарками, просмотрел почту, которую оставляли в сторожке, потом сделал несколько телефонных звонков, покормил кошек и накинул твидовую спортивную куртку поверх шерстяного свитера. Полли говорила, что ему особенно идут свитера с высоким воротом, их простота подчёркивала красоту его усов. Пристальное внимание окружающих к растительности на его лице и льстило Квиллеру, и раздражало его. Фрэн Броуди называла этот знак мужского достоинства усами эпохи Наполеона III, словно он являлся деталью меблировки.
Но вот чего никто не знал, так это какую службу они могли сослужить их обладателю. Стоило Квиллеру заподозрить, что дело нечисто, что кто-то шельмует или нарушает закон, как он сразу же ощущал покалывание или зуд над верхней губой. Жизненный опыт приучил его обращать внимание на такие сигналы. Иногда он приглаживал усы, придавливал их кулаком, почёсывал костяшками пальцев или просто задумчиво теребил, в зависимости от природы предчувствий.
Полли, которая ничего не знала об этом феномене, могла спросить:
– Ты нервничаешь, дорогой?
– Извини, просто глупая привычка, – обыкновенно отвечал он.
Однако Квиллер учёл её мнение насчёт свитеров с высокими воротниками.
Ближе к вечеру он бросил напоследок взгляд в большое напольное зеркало, простился с двумя погружёнными в свои мысли животными и направился в центр Пикакса, где находилось ресторан Онуш.
Онуш Долматакия и её партнер приехали из Центра чтобы открыть здесь ресторанчик, и их затея получила поддержку «Всякой всячины» и «Локмастерского вестника»«выходившего в соседнем округе. Как и утверждала реклама, атмосфера в заведении Онуш была экзотической: маленькие масляные лампы на столах с медными столешницами, росписи на средиземноморские сюжеты на стенах, подвесные светильники с абажурами из бусин. Онуш наняла местных женщин и научила их делать голубцы из виноградных листьев и рубить петрушку для табуле. Репортёр, бравший у неё интервью для «Всякой всячины», написал, что она говорит с очаровательным средневосточным акцентом, который чудесно сочетается с её оливково-смуглой кожей, пылкими карими глазами и чёрными волосами. Её компаньон демонстрировал среднеамериканский выговор, будучи белобрысым уроженцем Канзаса.
Сам Квиллер ещё не бывал в ресторане и, предлагая банкиру поужинать здесь, действовал на свой страх и риск. Едва он вошел в зал, как аромат восточных специй и звуки этнической музыки тут же перенесли его в другое полушарие. По залу сновали два официанта, одетых в блузы европейских фермеров, но выглядевших как студенты колледжа.
Кармайкл помахал ему рукой из угловой кабинки, где потягивал «Роб Рой».
– Тяжёлый выдался денек! – сказал он. – Я начал без вас, чтобы немного расслабиться. Сегодня вы мой гость. Какие напитки предпочитаете?
Квиллер, как обычно, заказал «Скуунк» со льдом и лимоном, пояснив, что эта местная минеральная вода, говорят, источник молодости.
– Должно быть, не врут, – заметил Кармайкл, – поскольку вы отлично выглядите. А как она на вкус?
– Сказать по правде, Уиллард, её можно было бы улучшить каплей спиртного, но я поклялся не употреблять больше горячительных напитков.
– Зовите меня Уиллом, – допросил банкир. – Мне и самому следовало бы отказаться от крепких напитков. Два года назад я бросил курить, но знаете, какую глупость упорно продолжаю делать? Садясь в самолет, я всегда запасаюсь парой пачек сигарет и кладу их в багаж – на счастье.
– Что ж, это простительно, если срабатывает.
– Ну, в общем-то, пока обходилось без аварий, и мой багаж ещё никогда не терялся.
– Как поживает ваша очаровательная жена? – спросил Квиллер. Этот вопрос был обычной данью вежливости и никоим образом не отражал его мнения.
– О, она полностью поглощена отделкой нашего нового дома. Фрэн Броуди даже подшучивает над ней. А я совсем не против. Чем бы дитя ни тешилось… Главное, чтобы в семье царил мир да лад!
– Мудрая позиция! – рассудительно поддакнул Квиллер, как человек, знающий, о чём говорит.
– А вы были женаты, Квилл?
– Был такой период… А вы ведь, насколько я знаю, купили особняк Фитчей в стиле модерн.
– Боюсь, что да… Он выглядит как надшахтное строение на заброшенном руднике. Неудивительно, что его никто не покупал целых три года! Он страшнее греха, но Даниэль нравится все модерновое, из ряда вон выходящее, поэтому я помалкиваю и соглашаюсь.
Квиллер подумал: «Да, она избалована. Умеет надувать губки и канючить».
– А давно ли вы женаты? – спросил он.
– Скоро будет год. Моя первая жена умерла три года назад, и я жил один как сыч в большом доме. Потом поехал в Балтимор по делам и познакомился там с Даниэль – в клубе, где она пела. Надо признаться, я влюбился в неё с первого взгляда. Я бы не сказал, что у неё великолепный голос, но зато она настоящая красотка! Потому-то я и вернулся в Мичиган вместе с ней.
– А с чего вы решили перебраться в наши края?
– О, это целая история! Мне просто необходимо было уехать в какое-то тихое местечко, подальше от железных дорог, городской грязи и уличной преступности. Меня дважды ограбили, а один раз угнали мою машину, что, в общем-то, то же самое. Но потом меня ещё ограбила одна закусочная, и это стало последней каплей. Я был готов бежать хоть в Ривер-Сити, штат Айова.
– Ограбила закусочная или ограбили в закусочной? – Квиллер был педантом, когда дело касалось точности высказываний.
– Именно закусочная, говорю же вам! Дело было в воскресенье. Даниэль уехала в гости в Балтимор. Вечером я вышел из дома, чтобы купить гамбургер и пакетик жареной картошки, но забыл дома чековую книжку, а потому остановился у банкомата прямо напротив закусочной. Заказав гамбургер, я отдал бумажку в двадцать долларов, но получил сдачу с пяти. Я указал на ошибку. Кассирша позвала управляющего. Он выдвинул ящичек кассы, чтобы пересчитать деньги. и задвинул быстрее, чем вы успели бы пересчитать свои пальцы. Сказал, что наличность показывает, будто я заплатил именно пять долларов. А у меня и была с собой в тот вечер только та двадцатка, что мне выдал банкомат. Но как я мог доказать это? – Уиллард сделал паузу и допил свой коктейль.
Квиллер протянул:
– Ну и дела. И что же вы сделали?
– Ничего, чем бы мог особенно гордиться. Я обозвал управляющего проходимцем и опрокинул на него поднос. Надеюсь, что кофе был обжигающе горяч!.. Вот такая история! На следующий же день я связался с агентством по найму, и вот я здесь!
– Да, здесь вы в безопасности. У нас нет таких забегаловок.
– Для меня это удивительно, – проговорил банкир. – В Мускаунти можно было бы делать хорошие деньги, если бы кто-то захотел построить здесь торговый центр с сетью закусочных. Однако… Что-то я разболтался. Давайте закажем наконец закуски и напитки. – Он выбрал хуммус и попросил подать питу теплой.
Квиллер остановил свой выбор на баба-гануш и попросил официанта:
– Будьте добры, спросите Онуш, не может ли она приготовить тефтели в маленьких зелёных кимоно?
Меньше чем через минуту сама хозяйка заведения, в белом переднике и поварском колпаке, выскочила из кухни.
– Мистер Квилл! – возопила она. – Это вы! Я сразу поняла, что это вы!
Он поднялся, и Онуш заключила его в объятия. Сияющая улыбка преобразила её некрасивое лицо, поварской колпак свалился на пол. Это была трогательная сцена, и остальные посетители – вполне в духе Пикакса – отметили их встречу аплодисментами.
– Просто мы старые знакомые, – объяснил Квиллер, когда Онуш удалилась обратно на кухню.
Банкир спросил:
– Вы считаете, что средиземноморская кухня будет пользоваться популярностью в таком городке, как ваш?
– Надеюсь. Ресторан Онуш поддерживает Фонд Клингеншоенов. Это часть программы развития центра города. Кроме того, Полли Дункан уверяет, что средиземноморская кухня очень полезна для здоровья.
– Я знаком с вашей Полли Дункан, и, признаюсь, она обаятельная женщина, – заметил Уиллард с оттенком зависти. – Вы настоящий счастливчик. Она привлекательна, умна, и у неё очень красивый, мелодичный голос.
– Именно своим голосом она поначалу и тронула мое сердце, – признался Квиллер. – «Тихим, нежным и милым», говоря словами Шекспира. Впервые в жизни я встретил женщину, которая разделяет мои литературные вкусы, – потрясающее ощущение! Кроме того, с ней я постоянно чему-то учусь. Я считал джаз пределом моего понимания музыки, но Полли открыла для меня мир камерной музыки и оперы. – Квиллер усмехнулся. – Хотя ей не удалось увлечь меня своими орнитологическими походами, и я не уступил ей ни бейсбола, ни Луи Армстронга.
– Я слышал, вы приобрели отдельные домики в Деревне. А вы когда-нибудь подумывали о…
– Никогда, – перебил его Квиллер. – Нам нравится жить в одиночку. Кроме того, наши кошки несовместимы.
– Раз уж я коснулся личной жизни, не возражаете, если задам ещё один нескромный вопрос? Фонд Клингеншоенов, похоже, готов вложить огромные средства в Мускаунти… В развитие школ, системы здравоохранения, охрану окружающей среды и всё такое прочее. А каково происхождение этого богатства?
– Семья Клингеншоенов сколотила состояние во времена бурного роста Мускаунти – зарабатывая на гостеприимстве, если можно так выразиться, – попросту объяснил Квиллер. – Следующие поколения приумножили богатство, разумно вкладывая деньги. Ныне все они уже умерли, а их деньги перешли в так называемый Фонд К.
– Ясно, – кивнул банкир, с сомнением поглядывая на Квиллера. – И ещё один вопрос: правда ли, что за фондом К. стоите вы?
– Нет, я тут ни при чём. – Как мог журналист объяснить банкиру, что деньги для него не являются смыслом жизни, что ему гораздо интереснее в срок закончить статью, написать злободневный репортаж или раздобыть эксклюзивный материал?
Снова подошел официант, и сотрапезники заказали чечевичную похлебку, табули, шиш-кебаб для Уилла и долму для Квиллера.
Разговор переключился на Клуб гурманов, который намеревались создать в Пикаксе.
– Кулинария – моя страсть, – заявил банкир. – Возвращаясь домой из банка, где царит холодный расчёт, я отогреваю душу у горячей плиты, гремя кастрюлями и горшками. Даниэль ненавидит кухню, честное слово… Кстати, она пристаёт ко мне, чтобы я отрастил такие же усы, как у вас, Квилл. Говорит, что они очень сексуальны, но ведь усы совершенно не соответствуют образу банковского служащего… Вы когда-нибудь бывали на Марди-Гра? Даниэль уговаривает меня забронировать места в новоорлеанской гостинице, а я предпочёл бы отправиться в какой-нибудь круиз.
Ремесло журналиста научило Квиллера внимательно слушать, и ему даже нравилось это занятие. Уиллард, видимо, нуждался в понимающем и сочувственном слушателе. Он продолжал:
– Когда мы переселимся, хотим завести пару сиамцев, как у вас. Конечно, если я сумею уговорить Даниэль. В Деревне не разрешают держать кошек в квартирах.
– Я знаю. Именно потому и купил отдельный домик
– Держу пари, что ваши кошки скучают по амбару.
– Они легко приспосабливаются к новой обстановке.
– Они живут как супружеская пара?
– Нет, они просто друзья.
– У меня два взрослых сына в Калифорнии, – сообщил Уиллард, – но я бы хотел создать новую полноценную семью. В моём возрасте, мне кажется, я мог бы ещё стать отцом нескольких смышленых отпрысков, но Даниэль не прельщает такая идея, – Он со смиренным видом пожал плечами.
На столе появились основные блюда, и разговор теперь сводился к бессвязным замечаниям. Немного погодя Уилларду захотелось выяснить кое-что ещё.
– Вы когда-нибудь играли на сцене? У вас хорошо поставленный голос.
– В студенческие времена играл в нескольких пьесах.
– Фрэн Броуди хочет, чтобы Даниэль вступила в Театральный клуб. Фрэн – красивая девушка. Почему она не замужем?
– Кто ж её знает?
– Аманда Гудвинтер – эксцентричная особа.
– Больше лает, чем кусает. В городе её любят.
– А что вы думаете насчёт Джорджа Бриза? Вам что-нибудь известно о нём?
– Он вечно ходит с желчной миной, но никто не знает, есть ли у него повод злиться, – произнес Квиллер. – Несколько лет назад он имел наглость выставить свою кандидатуру на выборах мэра. В городе его называют Старым Желчным Пузырём. Он набрал всего два голоса.
– Предприимчивый, видимо, делец, – рассудил банкир. – Но мне он показался сомнительной личностью. Кстати, он только что снял квартиру в Деревне.
– Хорошенькое соседство!
– Квартиры там не слишком добротно построены. А как ваши дома?
– То же самое. Я предупредил кошек, чтобы не топали, обследуя жилище.
Спустя какое-то время Уиллард изрёк:
– Мне бы хотелось узнать ваше мнение, Квилл, об одной идее, которую мы обсуждали с родственником Даниэль. Мы считаем, что старые дома на Плезант-стрит могут и должны быть отреставрированы ради экономической выгоды и украшения города.
– Вашу супругу волнует проблема охраны памятников старины? – удивился Квиллер.
– Мою милую женушку ничего не волнует! Я имел в виду её родственника. Он занимается реставрацией в Центре, и его потрясли здешние перспективы. Вы знаете особняк Дунканов на Плезант-стрит?
– Отлично знаю! Линетт Дункан приходится Полли свояченицей. Она недавно унаследовала этот дом, отлично сохранившийся памятник девятнадцатого столетия.
– Прекрасно! А мы познакомились с Линетт за карточным столом в бридж-клубе Деревни, и она пригласила нас на воскресный завтрак. У неё шикарный викторианский особняк! В сущности, вся эта улица возвращает нас в конец восьмидесятых годов девятнадцатого века. Родственник Даниэль назвал её «деревянной готикой
– Пряничная аллея – вот как местные острословы прозвали Плезант-стрит, – просветил Квиллер.
Уилл Кармайкл положил нож и вилку, увлечённый разговором.
– Что хорошо, так это то, что владельцы особняков не польстились ни на какие новшества вроде виниловой обшивки или скользящих стеклянных дверей. В общем, у нас созрел вот какой проект: Плезант-стрит может стать меккой для любителей старины, если превратить её особняки в жилые музеи или гостиницы, где платят за ночлег и завтрак. Сегодня на этом можно сделать неплохие деньги. Мой банк готов предоставить большие ссуды на реставрацию… Как вы на это смотрите?
– Мне представляется, что вы задумали колоссальное предприятие, – сказал Квиллер. – А какими именно аспектами реставрации занимается ваш родственник и как его зовут?
– Картер Ли Джеймс. Может, вы слышали о нём или видели его работы в журналах. Он делает экспертизы, руководит реставрационными работами и помогает добиться для старинных зданий статуса исторических памятников, охраняемых государством. Ему известны все методы, источники, и, самое главное, он знает, чего нельзя делать! Представляете ли вы Плезант-стрит с бронзовыми досками на фасадах домов? Она может стать уникальным центром притяжения – но не для шумных туристских орд, а для серьёзных любителей американской старины.
На десерт они заказали ароматный кекс с грецкими орехами и кофе, а банкир продолжал гнуть свою линию:
– У Линетт не дом, а настоящий музей, полный ценного антиквариата. Она говорит, что всё перешло к ней по наследству.
Квиллер, предпочитавший современные вещи, припомнил громоздкую мебель, тёмную облицовку стен, бархатные шторы и драпировки, вычурную лепнину картинных рам и столы с резным орнаментом, которыми изобиловал дом Линетт. Полли некоторое время жила там после операции. Квиллер пытался подыскать какой-нибудь тактичный ответ.
– Да, Линетт последняя из рода Дунканов. В здешних краях это очень уважаемая фамилия. Дунканы были процветающими торговцами во времена экономического роста и сколотили состояние не за счёт вытягивания жил из шахтеров.
– Это делает им честь. – Уиллард задумчиво уставился в чашку с кофе. – Мне представлялось, что ей нет нужды работать… Однако она говорит, что работает с девяти до пяти.
– Линетт не может сидеть без дела. Она и благотворительностью занимается. Как многие в Пикаксе. Вам стоит привлечь к этому Даниэль.
Скорчив комичную гримасу, покладистый муж сказал:
– К посещению больных, например… Не думаю что моя милая женушка создана для такого рода деятельности. – Пару минут он разбирался с официантом оплачивая счёт, затем предложил: – Хорошо бы нам всем как-нибудь встретиться на праздниках. Вам стоит познакомиться с Картером Ли. Он произведёт на вас впечатление. Представительный и приятный в общении мужчина. Тонкий знаток искусства. Знаменитый архитектор… Вы играете в бридж?
– Нет, но Линетт рассказывала мне о деревенском бридж-клубе и большой старинной склянке.
В клубе стояла старинная аптечная склянка около фута в высоту с широким горлом и куполообразной пробкой. Собираясь на партию в бридж, игроки опускали в неё по десятидолларовой банкноте и прикасались к пробке на удачу. По части суеверий они, был убеждён Квиллер, стояли в одном ряду со спортсменами, болельщиками, актерами, моряками и игроками в кости. К чести любителей бриджа из Индейской Деревни, они опускали в склянку и свои выигрыши, и когда она наполнялась, вся сумма отходила Молодежному центру Мускаунти.
Квиллер осведомился:
– Надеюсь, вы сделали щедрые вложения в эту склянку?
– Мне не особенно везёт в карты, – признался банкир. – А вот Линетт постоянно выигрывает. И Kapтер Ли довольно везуч… А Даниэль лучше бы оставаться дома и смотреть телевизор.
Настал удобный момент для прощания. Квиллер получил истинное удовольствие как от разговора, так и от ужина. Он поблагодарил компаньона и добавил:
– В следующий раз я угощу вас ужином… когда вы вновь останетесь холостяком. – Эта оговорка была добавлена вскользь, но Квиллер надеялся, что она не останется незамеченной.
Двое мужчин разъехались по домам, каждый на своей машине, обе были пикапами. По пути Квиллер перебрал замечания банкира о его «милой жёнушке» и подумал, что этот брак обречён. Он был слишком поспешным. Очень жаль… Уиллард оказался интересным собеседникам, хотя и чересчур любопытным. Он явно загорелся идеей реставрации Плезант-стрит… Ситуация в Кантри-клубе сложилась не в его пользу. А жаль, он, несомненно, любит поиграть в гольф. Однако если с Клубом гурманов дела на мази, это хорошая новость.
Квиллер взглянул на часы на приборном щитке и включил приемник, чтобы послушать очередной выпуск новостей пикакского радио. Для начала ему сообщили, с каким счётом закончился баскетбольный матч в средней школе. Затем послышался голос Уэзерби Гуда, который понёс обычную чушь, объявляя прогноз погоды: «Опять по сугробам, в метель опять – трудно шагать, шагать, шагать». Он никогда не упускал возможности ввернуть подходящую к случаю цитату, детский стишок или переиначенные строчки из песен. Некоторые слушатели, например Линетт Дункан, считали его ужасно умным, другие предпочли бы побольше информации о погоде и поменьше культурных изысков.
После очередного пассажа Уэзерби диктор сообщил: «Из Индейской Деревни поступило тревожное сообщение. В здании клуба из незапертого шкафа украдены деньги, около двух тысяч долларов. Члены бридж-клуба складывали их в большую склянку для передачи Молодежному центру. Полиция ведёт расследование».
Квиллер фыркнул в усы и выключил радио, подумав, что Броуди оказался прав: чем дальше, тем хуже… Верно было сказано в передовице, настала пора обзаводиться замками!
ТРИ
Двадцать четвертого декабря, в полдень, Квиллер приехал в редакцию «Всякой всячины», чтобы отметить грядущий праздник с сотрудниками газеты. После полудня всех отпускали по домам, но сначала устраивали пирушку. В программе значились сандвичи с ветчиной из закусочной Луизы, рождественский торт из шотландской кондитерской, кофе и годовые премии. Арчи Райкер, излучая сияние и похохатывая, вручал конверты.
Квиллер сказал ему:
– Твои «хи-хи-ха-ха» словно тихий отзвук тех диких оргий, что мы закатывали в Центре под Рождество. Одна попойка и никаких премий.
– Не напоминай мне об этом! – взмолился Райкер. – Я уже четверть века пытаюсь забыть мою первую вечеринку в «Дневном прибое». Мы с Рози тогда только что поженились, и всё семейство Райкеров отмечало сочельник в нашем доме, ужин приготовили – чем богаты, тем и рады, – а я в костюме Санты должен был раздавать всем подарки. Во всяком случае, так мы планировали. Мне пришлось пахать целый день, но ходили слухи, что любой отдел рад видеть гостей. Только приходи со своим стаканом! С пяти часов все мы начали кружить по отделам: редакционный, спортивный, женский, фотолаборатория (там было хуже всего), рекламы и сбыта… В общем, море разливанное! Веселились на всю катушку, и я совершенно забыл про жену и семью! К тому времени, когда какие-то парни доставили меня домой на такси, я уже отключился и проснулся только на следующее утро. О господи! Я был в опале целый год!
Квиллер ухмыльнулся:
– Ты был не единственным негодяем. Именно поэтому начальство запретило редакционные вечеринки, объявив их вне закона. Только угроза судебного иска могла утихомирить сотрудников.
Потом Хикси Раис, заведующая отделом рекламы, проживавшая в Индейской Деревне, оттащила Квиллера в сторонку.
– Ты уже слышал о краже? – прошептала она.
– Новая атака пикакского флибустьера! Когда эти деньги видели в последний раз?
– Прошлым вечером. Мы собрались сыграть в бридж перед Рождеством, и все проявили исключительную щедрость. Закончив игру, отнесли склянку в кабинет управляющего, как обычно прикрыв её пакетом.
– Но ведь все игроки знали, где она хранится, верно? Кто-то поджидал, пока она наполнится. Кто там у вас играет?
– В основном жители Деревни, но бывают и гости из Пикакса или ещё откуда-нибудь. По иронии судьбы пакет тоже пропал. Должно быть, в него и сложили наши денежки. Судя по номиналам банкнот, там могло быть примерно две тысячи… У тебя имеются какие-нибудь соображения, Квилл?
– Да. Давай возьмем по паре сандвичей с ветчиной, пока эти хищники из отдела новостей не прикончили их все.
После редакционной посиделки, пронизанной духом товарищества, Квиллеру не хотелось сразу покидать праздничный центр города, где всё быстрее сновали покупатели и всё громче славили Христа. Он купил ещё несколько подарков: духи для Полли, шарфик для Милдред и несколько баночек с паштетом из копчёной индейки и деликатесными сардинами для знакомых кошек.
Первая баночка досталась пушистому зверю из букинистической лавки. Букинист выглядел потрясённым, сказав, что его Уинсгон впервые в жизни получил рождественский подарок. Эддингтон Смит, старичок с мягкими манерами, любил книги, но не за их содержание, а за красивый переплет, иллюстрации, хорошую бумагу, оригинальность издания и происхождения. Он спал, готовил еду и приводил в порядок книги в задней комнатке, смежной с книжной лавкой.
Лукаво взглянув на Квиллера, букинист сказал:
– Я знаю, что Санта приготовил для вас!
– Только не говорите мне. Я люблю сюрпризы.
– Есть один автор, который вам очень нравится.
– Отлично.
– Я могу сказать вам его инициалы.
– Пожалуйста, Эддингтон. никаких намеков! Лучше покажите мне последние поступления. – Квиллер никогда не уходил из этой лавки без покупки.
Букинист медленно двигался между рядами открытых и закрытых коробок, пока не нашёл посылку из имения профессора кельтской литературы, который прожил последние годы в Локмастере: эти места напоминали ему Шотландию.
– Прекрасные переплеты, – заметил он. – Большинство книг напечатано на китайской бумаге. Некоторые очень старые, но кожаные переплёты в отличном состоянии… Вот одна книга, изданная в тысяча восемьсот девяносто девятом году.
Квиллер взглянул на том. Это был трактат «Оссиан и оссиановская литература» некоего А. Натта.
– Я возьму её, – объявил Квиллер, решив, что ради хохмы можно подарить книгу Арчи Райкеру. Покидая лавочку, он крикнул: – Счастливого Рождества, Эдд! Когда я отправлюсь в мир иной, оставлю вам все мои старые книги.
– Мне придётся отправиться туда первым, – серьёзно сказал старик. – И я оставлю вам всю мою лавку. Так написано в моём завещании.
Вечером он упомянул Полли Дункан о своей покупке. Они встретились у неё дома, чтобы, как обычно, вместе отметить сочельник.
– Я сегодня приобрел у Эддингтона книгу об Оссиане. Её написал некий человек по фамилии Натт. По-моему, был какой-то скандал вокруг Оссиана во времена Сэмюэла Джонсона?
– Да, была грандиозная полемика, – подтвердила она. – Один поэт восемнадцатого века заявил, что ему удалось найти поэмы Оссиана, восходящие к третьему веку нашей эры. Доктор Джонсон уверял, что это подделка.
После низкокалорийного ужина она предложила Квиллеру на выбор тыквенный пирог или кекс с ложечкой замороженного йогурта.
– А имею ли я право попробовать оба десерта?» спросил он.
– Квилл, милый, я так и знала, что ты это скажешь!.. Кстати, Линетт ругает меня за то, что я называю тебя «милым». Говорит, что это старомодно.
– Прежде никто меня так не называл, и это обращение мне очень нравится. Можешь передать мои слова твоей золовке. Она уже лет двадцать не заводит романов, так что её вряд ли назовешь авторитетом по части нежных обращений.
Они послушали рождественские гимны в исполнении швейцарских звонарей и французского хора. Потом Квиллер прочитал вслух рассказ Диккенса о рождественском обеде в семействе Крэтчитов, а Полли – поэму «Занесённые снегом» Уиттьера. Вечер получился чудесным во всех отношениях и не был отравлен злобными выходками Бутси. (Этого здоровенного сиамца, боровшегося с Квиллером за любовь Полли, временно заперли в подвале.) Может быть, особенно трогательным праздник сделала недавняя болезнь Полли, грозившая тем, что они больше не встретят сочельник вместе. Благословенный вечер закончился, когда глухие удары в подвальную дверь истощили всякое терпение хозяйки и её гостя.
В первое рождественское утро телефон Квиллера не умолкал: знакомые, получившие подарочные корзины, спешили поблагодарить его. Одной из первых позвонила жизнерадостная старая леди Селия Робинсон. Она была соседкой Квиллера, когда он жил в яблочном амбаре, и снабжала его мясным хлебцем, макаронами с сыром и прочими домашними яствами, которые он мог хранить в морозилке.
– Счастливого Рождества, шеф! Спасибо за гостинцы! А Ригли благодарит вас за сардинки. Передаёт приветы Коко и Юм-Юм. Они хорошо отмечают Рождество?
– Слопали немного вашего мясного хлебца, и он вдохновил их на подвиги.
– Догадываюсь на какие, шеф! – Она называла его «шеф» по причинам, понятным только им двоим. – Ко мне на праздники приехал внук.
– Клейтон? – Квиллер слышал об этом четырнадцатилетнем пареньке, который был силён в точных науках, хоть и жил на ферме в Иллинойсе.
– Вчера днем я встретила его в аэропорту. Мистер О'Делл зашёл к нам на ужин, мы вместе открыли подарки и отлично провели время. Потом зажгли во дворе фонарь и слепили здорового снеговика. Сегодня Клейтон сходил к вашему амбару на снегоступах и проверил, как там дела. Всё в порядке. Сегодня мы идём на семейный обед к Вирджинии Алсток. Её дети примерно одного возраста с Клейтоном.
Слушая весёлый щебет, Квиллер размышлял. Он никогда не встречал этого вундеркинда, который помог распутать дело Эвфонии Гейдж во Флориде, но чувствовал себя обязанным проявить некоторое гостеприимство, хотя и недолюбливал подростков. И он сказал:
– Может, ваш внук захочет вместе со мной взять интервью для газеты?
– О, шеф! Ему наверняка понравится такое предложение. Он сейчас на улице, убирает снег, но я скажу ему, когда закончит. Он будет в восторге! Это может изменить его жизнь! Вдруг он решит стать журналистом?
– Посоветуйте ему держаться за кибернетику. Это лучше оплачивается. У него есть фотоаппарат?
– Да. Совсем новый. Получил в подарок от отца на Рождество. И ещё у него есть маленький диктофон, которым он пользовался во Флориде.