Почти всенощное бдение; приехав из Куцей обратно в Бердянск, в “штаб”, сидел почти до 6 часов — условился об очищении от сора мужской гимназии, где должна была разместиться дежурная рота, Жебрак, комендатура, бюро, комиссия по сбору имущества. Условился о высылке провожатого роте...
Около шести выехал на автомобиле в Куцую, где и лег наконец спать.
Одновременно с посылкой к нам посылалась депутация к австрийцам, те было обещали, но не пришли своевременно; вчера же к вечеру узнали, что запрашивается эшелон к приему. Для нас зарез... Просил Абальянца ответить, что пришел наш отряд и помощи австрийской не нужно. Так им и телеграфировали. Проснулся — сообщают уже австрийцы в городе, грустно. В 11.30 поехал выяснять положение.
Взаимные соотношения: исполнительный комитет и видные деятели инвалидов с нами в дружбе, помогают во всем; город же ведет политику, желая спасти арестованных комиссаров, инвалиды настаивают на их казни. Мы чувствуем себя не вполне хозяевами; с приходом австрийцев комиссар опирается на них, и ввиду того, что большевиков скинули инвалиды сами, заигрываем с ними, говоря любезности, обещая поддержку, настраивая против австрийцев и украинцев. Дело идет успешно. С получением снарядов, патронов, разного имущества обстоит довольно благополучно, совместно обходим украинцев, но важно получить толику из захваченных 12 или 22 миллионов рублей (суммы так и не определили). Все время бегал и разговаривал по этому вопросу и об организации инвалидной самообороны. С самообороной обстоит так: все руководители инвалидов понимали, что в тревожное время они вооружили беспорядочно разный сброд, что надо их разоружить, оставив оружие только в надежных руках — в этом достигнута у нас общая гармония, но прибытие австрийцев меняет дело — могут потребовать разоружения; ищем переговоров с австрийским командиром и принципиально достигли согласия, требует только определить списки, дать внешние знаки. Вопрос о разоружении — уже дело инвалидов.
С прибытием австрийцев я вообще уклонился от какого бы то ни было распорядительства. Артиллерию приказал убрать, как только поставят свою австрийцы, а роту выведу завтра утром — сегодня задержалась приемом добровольцев. Вообще завтра с утра ничего боевого в городе не останется — все в Куцую. А послезавтра уйдем дальше.
Днем инвалиды, опасаясь освобождения арестованных под влиянием политических партий или передачи их гражданскому суду, просили передать их нам. Освободили двух, которые с риском для себя воспротивились избиению офицеров, задуманному в период господства матросов.
В думе было специальное заседание вечером, вопль шел, набросились на представителей инвалидов, те отгрызлись, ругали управу и думу за ее двусмысленную политику и разошлись не довольные друг другом, признав, что укорами и спорами дело не поправишь и разрушенных домов не восстановишь. Два ока за око...
Перед возвращением к себе в Куцую поймал меня австрийский гауптман: по распоряжению Рады все деятели большевизма должны арестовываться и отправляться на специальный суд в Одессу. Мы не можем казнить. Как офицер, он вполне понимает, что их нужно убивать, но, как исполнитель воли начальства, обязан мне заявить настоятельно: комиссаров, еще не казненных, передать ему; дружески переговорили, и так как все, кого нужно было казнить, были уже на том свете, конечно, обязательнейше согласился исполнить все...
С деньгами неважно: в некоторой небольшой части инвалидов, примыкающих к рабочим кругам, вернее, примкнувших к ним фронтовиков, ведется против нас агитация, стараются натравить на нас, распуская сплетни. По той же причине инвалиды остались без председателя Панасюка, их головы и сердца, пользующегося огромным влиянием. Исполнительный комитет решил назавтра в 9 собрать общее собрание (пригласили и меня). Вопрос о деньгах мог решиться только после заседания вновь избранного исполнительного комитета, как и вопрос о наших снабжениях — кто-то работает против.
В “военном штабе” кавардак. Черков на побегушках, всем хочет заправлять Абальянц, но это не вполне удается, кокетничает своими царапинами, перевязанной губой, эту ссадину можно было даже коллодиумом не заливать. Через два, три слова упоминает о ранении. Для нас забавно...
Собственно, организации никакой, но пишущие машинки есть...
Чудные лунные ночи, чудные дни, море, деревья в цвету, так хочется отдыха и покоя, солнца и весны; а впереди заботы, бои и кровь, кровь без конца.
Приглашен на дачу купаться в грязевом лимане. Мечты...
Апреля, Ивановка.
С утра на собрании инвалидов (в том числе и все вообще солдаты и офицеры). Театр набит битком, трудно протолкаться, но меня устроили сидеть на скамье, выказывая большое внимание. Собрание как собрание, тот же крик, шум, беспорядок, та же потеря времени.
Двойченко делал сообщение о целях и задачах отряда, но слишком много говорил о немцах и австрийцах, много звучало враждебности, если передадут — нехорошо. Были вопросы из публики, стараясь настроить против нас, но прения были сразу прекращены председателем, все успокоилось, и ушли под аплодисменты. После выбора нового исполнительного комитета началось закрытое заседание — я ушел.
Совместное заседание — представителей инвалидов, моих (Жебрак и я), австрийцев и украинцев — не состоялось; по уходе с первого заседания узнал: пришли немцы, украинец задрал нос, в конце концов, мне все равно — пусть инвалиды сами отстаивают свою самооборону.
К вечеру получили все, что хотели, только сахару всего 100 пудов вместо 600. Снаряды (1000 горных), патроны, шинели, амуниция, сапоги и т.д. Абальянц помогал. С автомобилями не уступают. С деньгами плохо, обещано выяснить завтра — по-видимому, исполнительный комитет уклоняется. Украинский комиссар протестует против взятия лошадей, напустился на Абальянца, чтобы я вернул, а если инвалиды не сумеют, то он примет меры. А комбинацию из трех пальцев хочешь? Абальянц пришел ко мне: “Что делать?” — “Запросите начальника конного запаса письменно, за номером, тот ответит тоже письменно мне о возвращении лошадей, я отвечу тоже за номером письменно, а там ищи ветра в поле”. Решил так и сделать. Подробность — украинский комиссар сказал: “Если Дроздовский пришел по зову, то пусть требует с города возмещение расходов, а лошадей брать нельзя!”
Офицерство записывается позорно вяло. Всего человек 70 — 75 для Бердянска, считая и учащихся и вольных...
Звал по аппарату днем К. — хотел передать что-то важное от атамана Натиева. Не понимаю, но нужно увидеться, к тому же еще одну попытку о деньгах... Завтра колонна выступит в 11, а я в Бердянск, откуда прямо в Новоспасское.
Апреля, Новоспасское.
Колонна выступила в 11. Я же на автомобиле поехал в Бердянск для добычи денег и для свидания с К. С деньгами ничего не вышло — Абальянц все обещает какие-то заседания, а вернее, водит за нос; ясно, что, использовав обстоятельства, приход австрийцев и свою безопасность, решили забыть взывания о помощи... Деньги улыбнулись.
К. приехал только часа в 3. С Натиевым ничего интересного, простое недоразумение — приняли за другого Дроздовского, тоже полковника генштаба, и искал свиданья, как с другом. Привез, правда, интересное телеграфное донесение немцев (15-й ландверной дивизии) о нашем отряде из Мелитополя; между прочим, они оценивают наши силы в 5 тысяч, из коих 2 тысячи офицеров.
Погода установилась чудная, наконец-то нет сумасшедшего ветра. Приехал в Новоспасское прямо. Какая богатая деревня! Каменные дома, большие и чистые. Много домиков городского типа. Приняли очень любезно. Присоединились несколько добровольцев, из них два кадета.
Апреля, Мангуш.
Донесение Семенова, что два офицера 1-й роты князь Шаховской и Попов отправились из Новоспасского вчера в 7 часов в Петровское, кажется, за водкой, подверглись нападению жителей, вернулся один Попов. Что со вторым — не знает. По получении известия послал Семенов взвод 1-й роты с пулеметами на розыски.
Выступили в 8. Долго писал дневник и выехал с хвостом колонны, обогнав ее потом, — что это за чудовищная колонна.
По дороге дважды жалобы от хуторян о грабежах и насилиях, чинимых большевиками, часть удалось ликвидировать (менее виновных выдрать и угнать вон).
На походе нагнал Бологовской, прибывший морем в Бердянск; ничего радостного, но лучше, чем предполагалось раньше. Корнилов почти наверное убит, понеся поражение (ни патронов, ни снарядов), но борьба идет, являются новые отряды, оживают старые, где-то существуют Алексеев и Деникин, Эрдели, но где? Весть о сосредоточении к Армавиру крупных казачьих надежных сил князя Баратова (сведения со слов большевистской делегации, туда ездившей). В общем, неопределенность и неясность кругом, есть что-то родное, какая-то точка, к ней надо стремиться, но блуждающая, какая, где, куда идти? Вообще только слухи, почти ничего реального, отрезаны от мира, весь в своих руках, на своем ответе... А денег мало, они иссякают... Грозный знак.
Из Одессы прибыл офицер Жебрака — большая группа офицеров, собиравшаяся к нему с пулеметами, осталась, сбитая телеграммой “Киевской мысли” о гибели отряда в “двухдневном кровавом бою” с крестьянами и красной гвардией у Возсиятского (?!). Они спрятали пулеметы, а сами остались — один лишь этот посланный примчался догонять...
Ночлег в Мангуше — греко-татарская деревня. Богатая, большая, благоустроенная, уцелевшая от грабежей и контрибуций, не шла течением большевизма. В Мариуполе уже австрийцы — предупредили. Приехал штаб-ротмистр, говорит, есть лошади, конский запас, отбитый от большевиков, обещает помочь его взять. Решили произвести это ночью, чтобы сделать скрыто от швабов. В 22 часа выступит 2-й эскадрон Двойченко, а вперед на машине несколько человек поедут на разведку. Приказал только проделать все тихо, без столкновений...