СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТЫ И ТЕРРОР 7 глава

Объяснение этих убийств, предложенное самими революционерами, проливает свет на то, как, по их, мнению, нужно было теперь бороться с правительством. На собрании специальной боевой дружины при С.-

Петербургском комитете ПСР, состоявшемся 14 сен­тября 1906 года в Финляндии, революционеры реши­ли «немедленно начать вести партизанскую войну, не только для того, чтобы добыть [денежные] средства или нанести какой-либо урон правительству при убий­стве какого-нибудь полицейского чина, но и, глав­ным образом, для того, чтобы постоянными парти­занскими выступлениями поддерживать боевой дух в [террористических] дружинах, приучить их к опасно­стям и поддерживать таким образом практику»(112). Только представитель Центрального Комитета, при­сутствовавший на этой встрече, возражал против мас­совых убийств городовых, считая «бессмыслицей уби­вать человека за то только, что он носит мундир». После дискуссии революционеры достигли своеобразного компромисса: «...отдельных городовых не убивать, но разослать прокламации, чтобы все оставили бы поли­цейскую службу, а те, кто не оставит таковой, объяв­ляются врагами народа и будут одновременно убиты на своих постах»(113).

Как и другие террористы нового типа, к 1905 году эсеры были готовы к массовым убийствам представите­лей ненавистного режима. Во многих случаях это наме­рение не ограничивалось словами: эсеры бросали бом­бы в проходящие военные патрули в Екатеринославе и Одессе и в эскадроны казаков в Гомеле(П4). В одном случае член местного комитета СР подложил самодель­ную бомбу под вагон, в котором ехали низшие чины жандармерии, и некоторые из них были ранены при нзрыве(115). Эсеры также планировали железнодорож­ные катастрофы и в декабре 1905 года попытались (впро­чем, безуспешно) устроить крушение поезда, которым is Москву переправлялись войска для подавления вос-стания(Иб).

Местные террористические группы также отлича­лись от революционных идеалистов предыдущих по­колений своим составом и идеологией. Огромное чис­ло боевиков в провинции, отклоняясь от ортодок­сальной позиции ПСР или вовсе ее игнорируя, были истинными представителями нового типа террорис­тов. Большинство из них совершенно не интересова­лись теоретическими вопросами и спорами в социа­листической среде. Бесстрашные экстремисты, гото-

вые пролить кровь и погибнуть в борьбе за свободу, с презрением относились к словесным баталиям, фило-1 софским абстракциям и политическим построениям и не обладали элементарными знаниями о классовой теории, чтобы называться социалистами. К примеру, эсер Н.Д. Шишмарев, в августе 1909-го убивший на- i чальника тобольской каторжной тюрьмы Могилева, з открыто заявлял, что те революционеры, которые слишком серьезно относились к догматическим воп­росам, теряли революционное рвение и решимость.-; Товарищи Шишмарева прекрасно знали, что он сам вов­се не был последовательным сторонником партийной программы, что не мешало им считать его настоящим эсером, поскольку в те времена выше всего ценились боевой дух и революционный энтузиазм(117).

Достаточно большое число революционеров вступа­ло в эсеровские террористические группы, не ознако- * мившись с целями и принципами ПСР. Григорий Фро­лов, бывший столяр, убивший самарского губернатора Блока, признавал, что он совершенно невежествен в^ партийных вопросах и что он видел настоящих револю-1 ционеров только два раза в жизни, когда недолго нахо-; дился в тюрьме за незначительные политические про­ступки. Сначала Фролову понравились большевики, но впоследствии он примкнул к более воинственным эсе-' рам и стал активным участником боевых действий не потому, что превратился в убежденного социалиста или террориста, а просто для того, чтобы «узнать, что это за партия»(118). Спустя много лет после завершения его террористической карьеры Фролов, описывая в своих мемуарах лидера самарских боевиков, удивлялся, «по-^ чему это случилось так, что выбор в такие чрезвычайно важные организации, как боевые, был поручен товари­щу чрезвычайно молодому, девятнадцати лет, абсолют- •> но неопытному и не умеющему выбирать подходящих для этой цели людей»(119). Так низка была политическая культура некоторых революционеров, что один такой «освободитель народа», горя желанием помочь террори­стической группе, в своем рвении даже не удосужился узнать ее название и партийную принадлежности 120). Принимая во внимание ограниченную теоретичес­кую подготовку своих членов, ПСР не могла ожидать от них следования своему главному принципу — сочетав

нию террористических методов с различными проявле­ниями массового движения в стране. Большинство со­вершенных в провинции политических убийств никак не были связаны с революционной активностью трудя­щихся, что иногда признавали сами лидеры эсеров, за­являя, что вооруженное восстание маловероятно в бли­жайшем будущем, и в то же время призывая боевиков продолжать убивать чиновников и полицейских(121).

Мы не хотим сказать, что террор всегда был изо­лирован от экономической борьбы. В 1905-м, напри­мер, в Риге эсеры убили десятки управляющих и ди­ректоров фабрик, которых они считали виновными в тяжелых условиях труда или в которых видели про­тивников стачек и других форм протеста рабочих(122). В это же время на Урале существовали особые боевые отряды эсеров, использующих террористические ме­тоды для помощи рабочему движению в этом про­мышленном регионе(123). На Кавказе весной 1907 года эсеры принимали активное участие в забастовке кас­пийских матросов в Баку, действуя под руководством комитета ПСР и распространяя листовки с угрозами нанимателям, отказывавшимся принять рабочих об­ратно на службу. Они также взорвали большой ко­рабль, причинив ущерб приблизительно в шестьдесят тысяч рублей, и убили командира корабля, пытавше­гося прекратить беспорядки(124).

Не желая слепо следовать официальной линии партии, многие эсеры ощущали необходимость пере­оценить свое личное отношение к индивидуальному и экономическому террору. Их новые взгляды часто силь­но отличались от ортодоксального социал-революци­онного мышления, и попытки руководства ПСР под­чинить еретиков более жесткому центральному контро­лю привели к тому, что многие из них отошли от партии и образовали автономную организацию — фракцию максималистов.

МАКСИМАЛИСТЫ

Со дня своего основания Партия социалистов-рево­люционеров пропагандировала политический террор, определяя его как «нападения на правительственных

чиновников, в том числе шпионов и осведомителей». Однако начиная примерно с 1904 года в среде эсеров ] стали возникать группы, призывавшие к использова- I нию экономического террора как «средства более тес-; но связать деятельность партии с движениями масс». ' Экономический терроризм принимал различные фор- I мы, включая в себя аграрный и фабричный террор и 1 революционные экспроприации(125).

С самого начала отношение ПСР к аграрному тер- т рору было двойственным. С одной стороны, уже в 1902 году Крестьянский союз эсеров предлагал мир- 1 ные средства экономической борьбы, такие, как за- \ бастовки и бойкоты, но указывал, что в случае необ- 1 ходимости крестьяне могут прибегать и к насильствен- \ но-разрушительным действиям, таким, как незакон­ный выпас скота и порубки леса, поджоги (на языке;' деревни — пускание «красного петуха»), захват уро^ 1 жая, нападения на усадьбы и на самих землевладель­цев и их управляющих(126). С другой стороны, лидеры; ПСР часто осуждали аграрный террор, потому что им | было трудно контролировать традиционные выступ­ления крестьян против землевладельцев и вводить их в { рамки общей партийной работы в деревне(127). В то • же время руководство ПСР опасалось, что партия может остаться в стороне от крестьянского движения, если будет настаивать только на мирных и организо­ванных формах экономической борьбы(128).

Последнее соображение привело некоторых эсеров к созданию в Женеве группы аграрных террористов под; руководством старой народоволки Екатерины Брешко-Брешковской («бабушки русской революции») и М.И. Соколова (Каина или Медведя), которые к 1904 году стали требовать от партии более активного участия во всех крестьянских выступлениях, в том числе в прово­цировании и координации насильственных действий в деревнях. В ноябре того же года женевская группа приня-1 ла резолюцию о формировании особых боевых отрядов для проведения аграрного и политического террора на местах с целью уничтожения представителей и защитни­ков правящих классов(129).

Брешковскую и Соколова поддержали наиболее мо­лодые и радикальные эсеры, занимавшиеся практи­ческой деятельностью, в то время как старшее поко-

ление революционеров в эмиграции выступило про­тив их предложений. Те, кто пытался не допустить вовлечения ПСР в аграрный террор, были более зна­комы с теорией, а не с работой среди крестьян. Они боялись распространения анархии в деревне и настаи­вали, чтобы партия не участвовала в экстремистских выступлениях, поскольку насильственные действия крестьян не поддаются контролю.

Центральный комитет был готов пойти на компро­мисс со сторонниками аграрного террора и разрешить нападения на казаков и сторожей в помещичьих усадь­бах, объявив такие акты частью политической борь-бы(130). В определенных случаях руководство ПСР само призывало к насильственным действиям против земле­владельцев и их собственности(131). Более того, ЦК раз­решило аграрным террористам, как партийному мень­шинству, остаться в партии и пропагандировать свои взгляды при условии, что они не будут заниматься аги­тацией среди крестьян. Однако Соколов по возвраще­нии в Россию немедленно нарушил это условие и начал активную работу среди рабочих и крестьян, призывая их «избивать царских чиновников, капиталистов и зем-левладельцев»(132). Его попытки привлечь к аграрному терроризму эсеров на всей территории империи оказа­лись успешными, особенно в западных губерниях, на Украине и в Белоруссии; но в апреле 1905 года Соколов и его сторонники были арестованы в Курске, что прак­тически «уничтожило аграрных террористов как орга­низованную партийную фракцию»(133).

Тем не менее, по словам Перри, аграрный терро­ризм стал одним из основных пунктов партийной про­граммы максималистов в 1906 году, хотя на деле они больше занимались экономическим террором в горо­дах, а не в сельской местности(134). Для максималистов экономический террор в городах означал в первую очередь фабричный террор, то есть насильственные акты против жизни или собственности владельцев фабрик и заводов с целью оказания помощи рабочим в их эко­номической борьбе. Фабричный террор особенно ши­роко распространился в промышленных районах, та­ких, как Урал, а также на Кавказе и в северо-западных областях. Политика максималистов основывалась на убеждении, что «только бомбами... мы можем заставить

буржуазию пойти на уступки»(135). Официальная же позиция ПСР по вопросу о фабричном терроре была не менее двусмысленной, чем в случае аграрного тер­роризма: критикуя и даже осуждая его в теории, руко­водители партии на практике допускали и даже поощ­ряли террористические акты против капиталистов(13б). Вполне понятно, что и отношение максималистов к политическим убийствам было более радикальным, чем среди эсеров. Возмущенные слишком сильным, как они считали, центральным контролем деятельности эсеров-террористов и отсутствием независимости в проведе­нии боевых операций, особенно после решения ПСР в октябре 1905 года о прекращении террористической де­ятельности, максималисты порвали в начале 1906 года формальные связи с ПСР и объединились в Союз эсе-ров-максималистов(Ш). В первый же год существования этого союза его члены под руководством Соколова (ко­торый сам в прошлом был членом эсеровской Боевой организации) приняли участие в нескольких особо кро­вавых террористических выступлениях и стали участни­ками многочисленных случаев беспорядочного насилия. Летом и осенью 1906 года более ста максималистов были арестованы, что привело к расколу организации на от­дельные группы полуанархистского типа(138).

Чернов с полным основанием описывал террорис­тическую деятельность максималистов как массовые убийства наподобие погромов, и даже сами они при­знавали, что история их движения была отмечена пре­ступно легкомысленным отношением к их собственной и чуж«й жизни(139). Это не были просто безответствен­ные поступки отдельных террористов, такова была офи­циальная политика: на Первой конференции эсеров-мак­сималистов в октябре 1906 года лидеры фракции решили перейти от индивидуального террора к террору массово­му. Участники конференции проголосовали за проведе­ние боевых акций не только против наиболее ненавис­тных представителей администрации, но и против целых учреждений, заявив: «Где не помогает устранение одного лица, там нужно устранение их десятками; где не по­могают десятки — там нужны сотни»(140).

Вероятно, наиболее чудовищным примером такого легкомысленного отношения к человеческой жизни было сенсационное покушение на Столыпина 12 авгу-

ста 1906 года. Три максималиста, двое в форме офице­ров корпуса жандармов и один в штатском, подъехали на извозчике к даче Столыпина на Аптекарском остро­ве в С.-Петербурге, имея в руках по портфелю с бом­бами. Уже внутри здания они были остановлены охра­ной и с криком «Да здравствует свобода, да здравству­ет анархия!» с силой бросили портфели с шестнадца-типудовыми бомбами наземь. Произошел страшный взрыв, максималисты были разорваны в куски(141). Ге­расимов, прибывший на место взрыва, так описывает увиденную картину: «Вся дача еще была окружена гус­тыми клубами дыма. Весь передний фасад здания разру­шен. Кругом лежат обломки балкона и крыши. Под об­ломками — разбитый экипаж и бьются раненые лоша­ди. Вокруг несутся стоны. Повсюду клочья человеческо­го мяса и кровь»(142). По счастливой случайности, от взрыва не пострадало только одно помещение — каби­нет Столыпина, где он находился в момент нападения. Единственным ущербом для министра было то, что взрывной волной подбросило в воздух чернильницу на его столе, и его лицо и одежда оказались забрызганы чернилами(НЗ). Место и время этого покушения пре­красно демонстрируют отношение максималистов к че­ловеческой жизни. Рассчитав, что легче всего было про­никнуть к Столыпину в приемный день, они не могли не предвидеть, что десятки людей будут ожидать своей очереди увидеть премьер-министра. В результате не только были ранены четырнадцатилетняя дочь и четырехлет­ний сын Столыпина, но и пострадало еще почти ше­стьдесят человек, из которых, по официальным дан­ным, 27 было убито, в том числе несколько женщин и стариков(144).

Покушение на Столыпина также продемонстриро­вало тенденцию максималистов устраивать крупные те­ракты в столице, где они имели возможность убить боль­шое количество людей при каждой операции, таким образом усиливая эффект своих действий. Одной из предложенных акций было нападение на С.-Петербур­гское Охранное отделение. Планировалось ввезти во двор здания экипаж, наполненный динамитом, и там взор­вать его. Максималисты подготовили достаточно взрыв­чатки для разрушения всего здания, рассчитывая, что сотрудники Охранного отделения погибнут или при

вспыхнувшем пожаре, или просто под обломками взор­ванного здания(145). Согласно сведениям полиции, мак­сималисты, так же как и члены Северного летучего бо­евого отряда эсеров, планировали теракт против Госу­дарственного совета и мощный взрыв в царской рези­денции в Зимнем дворце(Нб).

В Москве после подавления декабрьского восста­ния многие максималисты, участвовавшие в боях на баррикадах, посвятили себя индивидуальному терро­ризму и стали попросту отлавливать рядовых поли­цейских. В одном случае максималист позвонил в дверь квартиры, где жил офицер полиции, и стал стрелять во всех, кто показывался в коридоре. Ему удалось скрыться, убив по крайней мере трех человек(147).

В провинции максималисты, казалось, еще резче ре­агировали на военную или полицейскую форму, стре­ляя без разбора во всех, кто в ней появлялся(148). Часто они принимали > частие и в полууголовных насильствен­ных акциях. Уйдя из-под контроля руководства ПСР, члены, как минимум, шестидесяти восьми максимали­стских организаций, действовавших на территории всей империи к 1907 году(149), открыли себе дорогу к реали­зации третьей составной части их экономического тер­рора — к революционным экспроприациям, к которым и эсеры, и максималисты на практике прибегали гораз­до чаще, чем к аграрному и фабричному терроризму.

ЭКСПРОПРИАЦИИ

В то время как основной задачей Боевой организации эсеров были политические убийства и ее члены никог­да не занимались нападениями на частные владения или на государственные экономические учреждения, эсе­ровские группы в провинции не гнушались такими акта­ми революционного насилия, как грабежи, конфиска­ции денежных средств, вымогательства пожертвований и другие формы экспроприации. Эсеры начали экспроп­риировать частную и государственную собственность в первую очередь в западных областях еще в 1904 году, и к середине 1906 года количество подобных актов достигло масштабов эпидемии, нанося государству и частным лицам на всей территории империи ущерб в

миллионы рублей. Кассы многих организаций эсеров на местах пополнялись исключительно за счет эксп­роприированных средств(150), таким образом при­влекая особое внимание руководства ПСР к вопросу о политически мотивированных грабежах.

Лидеры эсеров скоро убедились, что на деле акции, теоретически считавшиеся революционными экспроп-риациями, часто оборачивались чисто уголовными де­лами, привлекавшими в ряды социалистов различных темных личностей и даже явных бандитов. Довольно часто случалось так, что небольшой боевой отряд, орга­низованный в начале и действовавший под руковод­ством местного комитета СР, со временем отделялся и боевики действовали независимо, добывая средства для партии, а также для самих себя путем нападений и уг­роз. Их деятельность все больше и больше сводилась к обеспечению средствами себя лично. Вскоре они начи­нали вырабатывать подходящую идеологию и станови­лись анархистами, терроризируя мирное население(151). По мере того как росло число случаев вымогательства, шантажа, произвольных налогов и обложений, гра­бежей и других форм экспроприации, особенно пос­ле появления признаков поражения революции во второй половине 1906 года, престиж партии падал, в то время как уровень деморализации среди революци­онеров на местах поднимался(152). В этой ситуации ПСР попыталась выработать официальную точку зрения на экспроприации и несколько раз меняла свои взгляды, все больше ужесточая условия, допускающие «эксы».

В декабре 1905 года и в январе 1906-го во время дис­куссий на I съезде партии эсеры подняли вопрос о революционных грабежах. В это время акты экспропри­ации уже совершались, хотя не стали еще столь рас­пространенными. В течение следующего года число их так выросло, что некоторые лидеры эсеров уже не на шутку обеспокоились. Одним из тех, кто пытался бо­роться с этим явлением, считая акты экспроприации просто уголовными деяниями, наносящими партии лишь вред, был Гершуни. Его не заботила так называ­емая «буржуазная мораль». С его точки зрения, партия должна была бороться с «эксами» не потому, что при­знавала неприкосновенность частной собственности, а потому, что эти акты «разрушают и развращают наши

организации, унижают революцию и ослабляют ее силы»(153). Он пытался убедить своих товарищей по партии, что экспроприации ведут к деморализации революционеров, а также, будучи прагматиком, на­стаивал на том, что все деньги, полученные в результа­те экспроприации, не компенсировали потерь, кото­рые несла партия из-за уменьшения пожертвований, так как потенциальные жертвователи отшатывались от революции из-за подобной у годовщины (154). Гершу-ни призывал ПСР остановить не только экспроприа­ции частной собственности, но и, за немногими ис­ключениями, все другие революционные грабежи, не принимать и не использовать ворованных денег(155). Большинство лидеров ПСР, однако, не разделяло беспокойство Гершуни о чистоте репутации партии и ее революционных идеалов. Осенью 1906 года Второй совет ПСР одобрил экспроприации денег и оружия у государства. При этом ставились два условия: револю­ционные грабежи должны были проводиться только под контролем областных комитетов СР и при этом ору­жие могло использоваться только против полицейс­ких и жандармов. Те, кто продолжал бы участвовать в экспроприациях частной собственности, подлежали исключению из партии(156). Эта резолюция, так же как и подобные решения организаций на местах(157), не привела к желаемому результату, и после жарких дебатов на II съезде ПСР в феврале 1907 года руковод­ство партии объявило, что экспроприации государ­ственной собственности допустимы лишь с санкции и под прямым контролем Центрального комитета и что участники всех таких акций должны воздерживаться от пролития крови(158).

Лидеры ПСР, тем не менее, не могли игнорировать тот факт, что, по словам Перри, если уж признан сам «принцип террористического насилия против жизни и собственности, невозможно ограничить его приме-нение»(159). На деле ни одно из условий, поставлен­ных руководством ПСР для «законных» грабежей, не соблюдалось рядовыми членами партии. Экспроприа­ция частной собственности продолжалась(160). Воз­мущенные товарищи иногда пытались применять сан­кции, и несколько эсеров были исключены из партии за нападения на продуктовые магазины и лавки, не-

которые были убиты за «бандитизм» и за проведение «отвратительных экспроприаций»(161). Это не помог­ло, и местные и областные комитеты теперь выбирали одно из двух: они или признавали и одобряли опре­деленные частные экспроприации «ввиду критичес­кого [исторического] момента», или категорически от­рекались в своих листовках от причастности к грабе­жам, проводимым от имени партии эсеров(162). Не­причастность к эксам в некоторых случаях, вероятно, была правдой, но чаще всего партия просто пыталась уйти от ответственности за действия ее членов, неза­конные даже с ее собственной точки зрения. Интерес­но, что один эсер, арестованный за участие в акте экспроприации частной собственности, собирался на суде объявить себя максималистом или независимым революционером, чтобы не замарать честь партии(163). Нередко эсеры занимались и вымогательством. Обеспе­ченный гражданин получал небрежно написанную записку с печатью местного комитета СР приблизительно следую­щего содержания: «Рабочая организация Партии социалис­тов-революционеров в Белостоке требует от Вас немед­ленно пожертвовать... семьдесят пять рублей... Организа­ция предупреждает, что в случае, если Вы не передадите эту сумму, она примет суровые меры против Вас и Ваше дело будет передано в Боевой отряд»(164).

Эсеры не выполняли и второго условия, поставлен­ного лидерами партии, а именно чтобы экспроприа­ции проводились под строгим контролем Центрально­го комитета. Местные группы эсеров редко ставили в известность центральное руководство о планировавших­ся экспроприациях частной и государственной собствен­ности и не сообщали об уже проведенных акциях. Бо­лее того, отдельные эсеры предпринимали подобные действия по собственной инициативе и на свой страх и риск, не испрашивая санкций даже своих местных орга-низаций(165). Поэтому практически невозможно уста­новить, какие именно из сотен актов экспроприации, направленных против банков, почтовых отделений, ка­зенных винных магазинов, частных лавок, церквей, больниц и других учреждений и заведений на террито­рии империи, были осуществлены после 1905 года со­циалистами-революционерами.

Многие акты экспроприации были далеко не бес-

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТЕРРОР В РОССИИ,.894-19,7

iS^ss№S~^S^r

^ГГо₆ТаГж^а_И^Хзи;1^Л^ГиТо„ф„^Рско_Ю„нь,е»ко^

^ТРТвес^ане^С 1906'года фракция московского комитета

SS «же звретВД £да^Нвйййгй

S/яемы, "бывшим сленгом Московского универ-

ситета Владимиром Мазуриным, экспроприировали у Московского Общества взаимного кредита около восьмисот тысяч рублей(169). Эти крупные средства позволили партийным оппозиционерам привлечь в свои ряды несколько местных эсеровских организа­ций, буквально подкупив комитеты в Екатериносла-ве, Рязани и Ставрополе, а также некоторые группы на Кавказе и в столицах. Таким образом руководите­лям оппозиционной фракции удалось собрать под сво­им началом довольно большие силы, хотя новое дви­жение было ослаблено разборками между отдельными революционерами и целыми группами из-за исполь­зования экспроприированных денег и взаимными обвинениями в растратах и расточительстве(170).

Вооруженные грабежи продолжались, и 14 октября 1906 года несколько боевиков из группы Соколова под руководством некоего товарища Сергея совершили в С.-Петербурге самую блестящую из всех максималистс­ких экспроприации государственных средств — знамени­тый экс в Фонарном переулке. Вооруженные браунинга­ми, революционеры напали на хорошо охранявшуюся карету, перевозившую больше шестисот тысяч рублей с Петербургской портовой таможни в Казначейство и в Государственный банк. Максималисты рассчитывали на эффект внезапности и устроили налет в полдень на оживленной улице в самом центре столицы. Несколь­ко боевиков начали стрелять в охрану и бросать бом­бы, в то время как остальные захватили мешки с деньгами, перебросили их в ожидавшую карету, в которой сидела дама под вуалью, и умчались. Остав­шиеся товарищи продолжали стрелять в полицейских, помешав этим погоне(171).

Хотя немногие местные группы максималистов мог­ли похвастаться такой удачей, по всей стране ими со­вершалось огромное количество мелких экспроприа­ции, и при этом в своем фанатизме они часто рискова­ли жизнью за совершенно незначительные суммы. Этих грабежей было так много, что даже просто своим ко­личеством они вносили немалую лепту в огромный ущерб, наносимый государству и частным лицам. В С.-Пе­тербурге независимый отряд максималистов во главе с Николаем Любомудровым осуществил несколько мел­ких экспроприации, грабя продуктовые магазины,

118 РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТЕРРОР В РОССИИ, 1894-1917

уличных торговцев, питейные заведения, почтовые от­деления и церкви. В отличие от эсеров максималисты не делали различия между государственной и частной соб­ственностью, и их простая логика имела больше обще­го с примитивным анархизмом, чем с научным соци­ализмом: «Если нет ни работы, ни жалованья, жить не на что, тогда надо экспроприировать деньги, еду и одеж­ду»; в борьбе с эксплуататорами должна была приме­няться единственная тактика — экономический терро-ризм(172). Подобными же соображениями руководство­вались многие максималистские группы в провинции, которые к тому же часто прибегали к вымогательству, посылая местным богачам письма с требованием не­медленно выдать деньги и угрожая расправой в случае отказа или промедления(173).

ОЧИСТКА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Немногие документы проливают столь яркий свет на темные стороны движения русских социалистов-рево­люционеров, как «Очистка человечества» — брошюра, написанная Иваном Павловым, одним из видных тео­ретиков максимализма, и напечатанная в Москве в 1907 году. В ней обсуждаются теория и практика, типичные для терроризма нового типа. Она была написана в то время, когда максималистская деятельность начала спа­дать и терпеть систематические поражения вследствие эффективных мер правительства, арестовывавшего одну группу революционеров за другой. Хотя эта брошюра не стала официальной частью программы максималис­тов, она содержит многие идеи, близкие им по духу, и таким образом является верным отражением экстреми­стского направления социал-революционной мысли.

Согласно Павлову, человечество делится не только на этнические, но и на этические расы. С его точки зрения, те, кто осуществляет политическую власть (представители правительства, администрации, поли­ции и т.д.), а также власть экономическую (капитали­сты и другие эксплуататоры), приобретают так много отрицательных черт, что их необходимо выделить в особую расу. Эта раса хищников, по мнению Павло­ва, морально ниже наших животных предков: худшие

признаки гориллы и орангутанга развились в них в пропорциях, не имеющих параллелей в животном мире. Нет такого зверя, в сравнении с которым эти типы не казались бы чудовищами(174).

Для морально высшей расы (в которую Павлов вклю­чал «лучших альтруистов» революционного движения, и особенно террористов) наиболее опасным в подоб­ной ситуации было то, что отрицательные черты неиз­бежно передавались злодеями по наследству следующим поколениям. Большинство детей эксплуататоров и уг­нетателей были обречены, по мнению автора, прояв­лять те же злобу, жестокость, жадность и ненасытность, что и их родители(175). Отсюда логически следовало, что для спасения человечества от угрозы захвата всего мира со стороны быстро растущих сил этих морально разложившихся и звероподобных дегенератов их раса дол­жна быть полностью уничтожена. Рассуждая в очень об­щих выражениях, Павлов не ответил на вопрос, каким именно способом нужно уничтожить худшую часть чело­вечества: практические детали можно было выработать позже(176).

Таким образом, брошюра Павлова призывала к организованному массовому террору в возможно боль­шем масштабе., то есть — к тотальной гражданской войне, когда одна часть населения стремится полнос­тью уничтожить другую. По своей жестокости в про­поведи бесконечного насилия для оправдания теоре­тического принципа эта брошюра не имела аналогов не только в русской революционной традиции, но и вообще в радикальной мысли. Но вот что было осо­бенно замечательно: она не вызвала никаких отрица­тельных отзывов, никакого возмущения, никаких протестов, она даже не привела к спорам в рядах са­мих максималистов или социалистов других направ­лений. Среди анархии и кровопролития, царивших в России в момент написания брошюры, новый тип революционера вовсе не был шокирован павловской расовой теорией, вероятно видя в ней просто ориги­нальный анализ современной социально-экономичес­кой и политической ситуации. К тому же Павлов не был одинок в призывах к массовому террору с целью создания более справедливого социального устройства. Бывший народник, ставший максималистом, М.А. Эн-