Казимир Малевич и его «Черный квадрат»
Содержание
Введение
Начало пути
Курская молодость
Переезд в Москву
Вхождение в среду Авангардистов
Первая «Крестьянская серия»
Кубофутуризм
Петербург 1913 года
Три бессмертных полки одной этажерки
Рождение Супрематизма
«Черный квадрат»
Три стадии Супрематизма
Постсупрематизм
Заграничное путешествие
Использованная литература
«Когда исчезнет привычка сознания видеть в картинах изображение уголков природы, мадонн и бесстыдных венер, тогда только увидим чисто живописное произведение».
«Художник может быть творцом тогда, когда формы его картины не имеют ничего общего с натурой. А искусство - это умение создать конструкцию, вытекающую не из взаимоотношений форм и цвета и не на основании эстетического вкуса красивости композиции построения, - а на основании веса, скорости и направления движения».
Казимир Малевич
Казимир Малевич прославился как один из основателей абстрактного искусства 20 века. В период с 1915 по 1935 гг. он разрабатывал новую систему живописи - супрематизм, которую понимал как искусство чистых форм, понятное вне зависимости от культурных или этнических начал. Малевич положил начало художественной утопии, ставшей эквивалентом религиозной живописи. Он стремился заменить вездесущую в каждом русском доме икону путем создания работ, которые бы взывали к более высоким субстанциям человеческого сознания. Наиболее известные картины художника - «Черный Квадрат» и «Черный Круг» (1915), серия «Белое на Белом» (1918).
В отличие от Марка Шагала или Василия Кандинского, уехавших в Европу, познавших еще при жизни славу и материальное благополучие, Казимир Малевич прожил полную лишений и трудностей жизнь в России, а имя его на многие годы было забыто. Он возвратился к российскому зрителю лишь в 1988 году. Когда после долгого забвения в Третьяковской галерее открылась первая выставка Малевича из коллекций Русского музея, Третьяковки и амстердамского Стеделийк - Музеум, очереди были такие, что специально приехавшая из Ульяновска внучка Малевича Нинель Николаевна Быкова несколько дней не могла попасть в здание музея. Так бы и не попала, если бы не подошла перед самым закрытием к охраннику со словами: "Я - внучка Малевича, пропустите меня, пожалуйста!", и разрыдалась.
Начало пути
Будущий художник родился 23 февраля 1878 года на окраине Киева в семье управляющего сахароваренного завода Северина Антоновича Малевича. В этой польской семье появятся на свет еще четырнадцать детей. Но для матери старший сын останется самым любимым. Людвига Александровна станет его опорой в последние годы жизни, она ослепнет от горя после его смерти и погибнет в блокадном Ленинграде. Отцу Казимира приходилось по работе много ездить, и он часто брал с собой сына.
Так что детство живописца прошло в украинских селениях, окруженных свекольными полями (много позже образы малоросской природы найдут отражение в его "крестьянских сериях"). Красота пейзажей поражала воображение мальчика. Огромные лужи на улице, по которым проходит стадо коров, лучи солнца в разрывах предгрозовых туч - эти картины откладывались в памяти "как негативы, которые нужно проявить". Разумеется, отцу было совершенно ясно, что мальчику, когда тот вырастет, предстоит "варить сахар" или выбрать себе не менее достойную мужчины профессию. Позже, чтобы получить по настоянию отца "настоящую" специальность, Казимир закончил пять классов агрономического училища в селе Пархомовка.
Интерес к краскам в Казимире разбудила случайная встреча, которой другой на его месте просто бы не придал значения. Однажды мальчик обратил внимание на маляра, красившего крышу, "которая становилась зеленая, как деревья и как небо". Дождавшись, пока мастер уйдет, он забрался на крышу и сам стал красить ее. У него ничего не вышло, но он не расстроился, уж "очень приятные ощущения испытал от самой краски и кисти". Первая кисть Малевича была куплена в аптеке - такими смазывали горло больным дифтерией. Она нравилась ему больше, чем карандаш, поскольку позволяла покрывать цветом большие плоскости.
Все мальчишеские забавы были заброшены, Казимир сидел дома и рисовал - так хотелось написать, как коровы переходят лужи после ливня, и их отражения в воде! Но по-настоящему счастливый день наступил, когда мать купила ему краски. Людвига Александровна приехала с пятнадцатилетним сыном к родственникам в Киев. Гуляя по городу, они зашли в художественный магазин Очевидно, мать давно задумала сделать Казимиру подарок, но ни она сама, ни сын не понимали точно, что им выбрать. И приказчик предложил им этюдный ящик с полным набором красок. Всю обратную дорогу подросток любовался своими сокровищами - изумрудной зеленью, кобальтом, охрой. Мог ли он предположить, что в тот день решилась его судьба?
Курская молодость
В 1896 году семья Малевичей осела в Курске; с этим провинциалным
городом будущий художник был тесно связан более десяти лет. В Курске он
вступил в свое третье десятилетие, возраст телесного расцвета и зрелости.
Около 1899 года братья Малевичи женились на сестрах Зглейц, дочерях
курского лекаря: Казимир на Казимире, Мечислав на Марии. Казимира
Ивановна Зглейц пойдя по стопам отца стала фельдшером; у Казимира и
Казимиры родились сын Анатолий (1901-19015) и дочь Галина (1905-1973).
Для Казимира Курск стал городом, где он предпринял первые серьезные попытки заняться живописью. С утра до вечера он рисует этюды, пытаясь запечатлеть природу "во всех моментах освещения". Но нужда, которая будет преследовать его всю жизнь, заставит живописца устроиться чертежником в Управление Курско-Московской железной дороги. "Я не понимал [зачем я здесь], как птица не понимает, зачем ее держат в клетке", - признается он потом. Когда становится невмоготу, Малевич достает мольберт и начинает рисовать вид, который открывается из окна конторы. Начальник относится снисходительно к странностям своего подчиненного, советуя, впрочем, тратить на подобные пустяки "не весь день". Малевич же рвется в Москву, считая, что только там он сможет научиться рисовать.
Своим ближайшим курским другом К.Малевич называл безвестного живописца-любителя Льва Квачевского. Вместе с единомышленниками Малевич сумел организовать в Курске художественный кружок. Всепоглощающая страсть к кисти и краскам сыграла, в конце концов, свою судьбоносную роль, и курский чиновник, будучи человеком цельным, решился на крутые перемены: «... меня начала мысль о Москве сильно тревожить, но денег не было, а вся загадка была в Москве, природа была всюду, а средства как написать ее были в Москве, где жили тоже знаменитые художники.»
Переезд в Москву
Документальные свидетельства в качестве первой московской даты Малевича также фиксируют 1905 год: пятого августа этого года он впервые подал прошение о приеме в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Однако среди принятых студентов фамилия курского жителя не значилась. Не поступив в Училище, осенью 1905 года Малевич поселился в художественной коммуне в Лефортово. Деньги вышли быстро, в Курск Малевич вернулся весной 1906 года - опять служить и опять писать натуру. Летом он снова поступал в Московское училище; эта попытка также окончилась ничем. В 1907 году прошение о допуске к испытательным экзаменам написал уже новоиспеченный москвич - это означало, что Малевич переселился из Курска вместе с семьей. Но и в третий раз попытка поступить не удалась.
Московское училище, куда безуспешно пытался поступить будущий авангардист, было крайне консервативным учебным заведением. Если его ученики покушались на традиционное натуралистическое искусство в духе художников-передвижников, их со скандалом выгоняли. Так поступили с Михаилом Ларионовым, Робертом Фальком, Владимиром Маяковским. Так что у Малевича было немного шансов доучиться до последнего курса. Вместо этого он попал в студию Ивана Рерберга.
Регберг был почитателем импрессионистов, пуантилистов и Поля Сезанна. А также - одним из учредителей Московского товарищества художников. Благодаря ему, Малевич знакомится с Наталией Гончаровой, Василием Кандинским, Михаилом Ларионовым. Там же он встретился с человеком, оказавшим огромное влияние на Малевича-художника в первые московские годы, - Иваном Клюном (Иваном Васильевичем Клюнковым). Их дружба продолжалась много лет. Именно Клюн создал последние портреты своего великого друга рисунок умирающего художника был сделан за два часа до кончины. Работы Малевича и Клюна во второй половине 1900-х годов, нельзя не увидеть их общности и нельзя не признать ведущую роль Клюна в первые годы дружбы.
Особенно полно выразились они в цикле, получившим название «Эскизы фресковой живописи» (1907). В них впечатляет общее золотистое сияние колорита, умело достигнутое с помощью «иконной» техники, темперной живописи; однако в стилистическом строе - симметрии, аппликативности, ритмичности, декоративности - несколько назойливо дает себя знать линейно-орнаментальная вычурность, свойственная расхожему модерну. К религиозным сюжетам примыкает гуашь Малевича Плащаница (1908) - эффектная узорчатость роднит ее с работами народных мастеров.
Вместе с напыщенно-претенциозными Эскизами фресковой живописи в творчестве Малевича 1907-1908 годов присутствовал другой жанр противоположный по смысловому звучанию, но сходный по стилистическим приемам. Та же орнаментальность, симметрия, узорчатость, ритмичность, плоскостность определяли формальный строй таких работ, как «Древо жизни», «Свадьба», «Отдых», «Общество в цилиндрах», «Порнографическое общество в цилиндрах», «Эротический мотив». Уже по названиям можно ощутить заряженность этих работ несколько иными эмоциями и настроениями, нежели благостность райской жизнью засушенных святых. Работы отличаются смертельной серьезностью и настоящим пафосом, в одном случае благолепным, в другом зло издевательским, неприемлемым для игровой стилистики примитивизма.
Французкие импрессионисты не долго служили ему образцами для подражания. Как и другие русские художники авангардисты Малевич вольно интерпретирует французский кубизм. Ему нравится подмеченный кубистами распад предмета на угловатые, почти геометрически простые формы. Из этих осколков возникает новый образ. Однако интереснее, считают русские авангардисты - и Малевич вместе с ними - когда расколотый, расчлененный предмет продолжает на картине свое бесконечное движение. Так двигаются узлы машины или станка - героев нового века, приходящих на смену нелепому, несовершенному и безнадежно устаревшему объекту преклонения фигуративного искусства - человеческому телу.
Русские левые художники соединили открытия французских кубистов и итальянских футуристов создав кубофутуризм. На кубофутуристических портретах Малевича - портрете Клюна и музыканта живописца и композитора Михайла Матюшина - человеческое лицо представлено как "проекция внутренних ощущений" художника, с помощью которых тот стремился выразить личность своего визави.
Вхождение в среду Авангардистов
Гуаши рубежа десятилетий – «Женский портрет», два «Автопортрета», «Человек в острой шапке», «Натюрморт», - энергичные, экспрессивные, с упругой контурной обводкой и мощной цветовой лепкой уплощенных объемов, - говорят о возникновении новых качеств в живописи молодого художника.
Первая половина 1911 года для Малевича была богата на публичные смотры: помимо выставок в старой столице, он выступил вместе с группой москвичей на третьей выставке петербургского «Союза молодежи». В "Союз" объединились не только художники, но и поэты - Владимир Маяковский, Велимир Хлебников, Давид и Николай Бурлюки. Иллюстрации и литографии Малевича того периода украшают многие футуристические книжки Хлебникова и Крученых. Самым громким проектом художников и поэтов были скандальные постановки "первого в мире театра футуристов", особенно футуристическая опера "Победа над Солнцем", представленная зрителям в петербургском "Луна-парке". Автором либретто был Алексей Крученых, пролог написал Хлебников, музыку создал Матюшин, а декорации и эскизы костюмов - Малевич. Декорации Малевича, костюмы, деформирующие фигуры ак теров, создавали в резких лучах прожекторов потрясающий сценический эффект. Спектакль был нацелен на "вселенский" скандал. И публика легко поддалась на провокацию. Сам же Малевич впоследствии оценил свою работу над оперой "Победа над Солнцем" как начало супрематического периода в своем творчестве.
Сближение с петербуржцами послужило для него прологом будущих существенных событий. На следующей московской выставке, собранной все тем же неутомимым Ларионовым и получившей шокирующее название «Ослиный хвост» (март-апрель 1912), Малевич экспонировал более двух десятков работ; большинство из них сохранились. Все картины были сюжетно-бытовыми: так, устремляется к воде неуклюжий «Купальщик» с ластоподобными конечностями; оплывший книзу «Садовник» окаменел, как памятник самому себе. Неимоверная сила цвета, его красочная интенсивность словно деформируют своим брутальным напором рисунок и композицию.
Не только с точки зрения академических канонов, но и с точки зрения здравого смысла не может быть таких анатомических аномалий в человеческих фигурах, каковые наблюдаются у Купальщика. Однако Малевич напряженно и трудно нащупывал ту истину, которую впоследствии будет считать единственно верной: картина должна представлять собой самостоятельный организм, который развивается и строится по своим собственным законам - законы же эти диктуются чисто живописными средствами, прежде всего цветом. Путеводными ориентирами на этом пути ему служили французские фовисты, прозванные так за пронзительную мощь цвета.
Период раннего импрессионизма Малевича увенчался несколькими полотнами, в которых воспроизведение натурного пейзажного вида неразрывно слилось со стремлением с помощью краски создать драгоценную, вибрирующую цветовыми нюансами живописную фактуру. 'Гаков любовно сотканный из коротких энергичных мазков «Весенний пейзаж», удивительный но тонкости сочетаний дополнительных цветов. Картина «Церковь» поражает нагруженностью полотна разбеленными красками с непривычно высоким рельефом пигментного слоя.
Однако среди произведений живописца-любителя, присутствует несколько работ, совсем иных по характеру и исполнению: речь идет о «Бульваре», нескольких «Цветочницах», «Девушки без службы», «На бульваре». Это не бесхитростные натурные этюды: используя реальные наблюдения художник строил крупную картинную форму, где наличествовала некая фабула, в пейзаже доминировали фигуры людей, занятых повседневной жизнью. Вместе с тем, исходные «реальные наблюдения» подозрительно сильно отдают впечатлениями не столько от действительности, сколько искусства.