Не в первый уже раз жизнь так разводила их, но все равно она же их в конце и сводила, поэтому Вильмовский и Новицкий отбывали в Лондон полными надежды, в хорошем настроении.
Однако в Лондоне начали громоздиться большие и мелкие трудности, а дальнейшая поездка все откладывалась. Сначала оказалось, что верному спутнику ловческих экспедиций, псу Динго, предстоит длительное лечение в ветеринарной клинике. Нарыв на левой лапе – память о Бразилии – никак не хотел заживать. Не все было ладно и с яхтой Новицкого, отданной во временное пользование знакомому Гагенбека[18], который отправился на ней в плавание по Средиземному морю. Оказалось, что во время шторма яхта была повреждена, ей предстоял долгий дорогостоящий ремонт. Знакомый Гагенбека, чувствуя свою ответственность, предложил купить яхту, и Новицкий предложение это принял.
– Собственная яхта у моряка с Повислья? Да это все равно, что цветок приколоть к полушубку, – беспечно бросил он, старательно скрывая от друзей, как он расстроен, и тут же купил билет на пассажирское судно, идущее на Александрию.
В самые последние дни перед отплытием из Манауса неожиданно пришла телеграмма. В ней Ян Смуга уведомил о возникновении новых обстоятельств, позволяющих ему поехать в Египет, просил ему в этом помочь. Он предлагал, чтобы Вильмовские с Новицким ждали его в Каире, где он уже нанял для них удобную частную квартиру. Плывя на корабле, заинтересованные друзья его перебрали немало догадок о том, что могло склонить Смугу к такой неожиданной перемене. Новость эта, разумеется, очень подняла настроение Томека и Новицкого – сейчас, когда они уже сбросили с себя усталость, в глубине души обоих не покидало опасение, как бы чисто туристическая поездка в Египет не оказалась слишком спокойной и монотонной. Перспектива приезда Смути развеяла все призраки скуки.
|
|
Они уже так хорошо знали Яна Смугу, столько вместе пережили и, тем не менее, в каждой следующей экспедиции узнавали о нем что‑то новое. Так, они выяснили, что он познал тайны негритянских тамтамов в те времена, когда он помогал племени ватуси сражаться с немецкими колониальными войсками на южном побережье озера Виктория. В другое время обнаружились его связи с выдающимся путешественником‑исследователем, до них дошли сведения о его рискованных экспедициях вместе с пандитами[19], обследовавшими страны Центральной Азии. А в последней экспедиции друзья убедились, что Смуга находился в дружеских отношениях с вождями индейских племен, сопротивлявшихся белым поработителям. И сколько еще крылось таких сюрпризов в извилистых путях его судьбы? Может быть, какой‑то из них связан с Египтом?
Неожиданная перемена планов и сообщение, что он рассчитывает на помощь друзей – все это могло означать только одно: происходит нечто необычное. И лишь в этом можно быть уверенным. Не напрасно отец Томека, дольше всех знавший Смугу, неоднократно говаривал, что за Смугой как тень тянутся необыкновенные события.
Вот уже скоро три недели они отдыхали, терпеливо осматривая Каир. Наконец, как‑то утром пришло известие, что судно, на котором Смуга отправился из Англии, вот‑вот прибудет в александрийский порт. Андрей Вильмовский поспешно выехал в Александрию, чтобы поскорее встретить друга, А немного уже уставшие от Каира молодые Вильмовские, чтобы скоротать время, придумали себе ночную прогулку в Гизу под «надзором» Новицкого. Никак они не ожидали, какой интересной окажется эта прогулка.
|
|
Светало, когда они на извозчике возвращались домой.
«Кто не видел Каира, тот не видел ничего», – вздохнула Салли.
– Что ты говоришь, синичка? – рассеянно спросил Новицкий.
– Я просто повторяю старое арабское присловье, – ответила Салли. – Знаете ли вы, что «Каир» означает «город победы»?
– Ну, раз ты это говоришь… – притомившийся Томек не выказал особого энтузиазма.
– Вся история началась… с голубки, – Салли не обиделась на отсутствие интереса. – Но сперва здесь была крепость под названием Вавилон.
– А позднее тут правили римляне, – вставил Томек.
– Совершенно верно. Наконец, сюда пришли арабы. Их предводитель, Амар Ибн эль‑Ас, в 640–м году заняв Александрию и тогдашнюю столицу Мемфис, двинулся на восток.
– И остановился в окрестностях сегодняшнего старого Каира. Да, там, где Нил делится на рукава, образуя дельту. Он стал в том месте, где росли полузасыпанные песком пальмы.
– И здесь он разбил свой лагерь? – дал втянуть себя в разговор Новицкий.
– Совершенно верно. Воскликнув «победа», что по‑арабски «Эль Кайрах», он вскинул усыпанный драгоценностями меч. Мечом же провел линию на песке и отдал приказ: «Здесь будет мой шатер». А утром оказалось, что наверху шатра свила гнездо голубка. Это признали добрым предзнаменованием и поставили на этом месте мечеть под названием Аль‑Фостат, Шатер. А вокруг храма разросся самый старый квартал Каира.
|
|
– С какого времени город носит свое нынешнее название? – допытывался Новицкий.
– С десятого века, когда власть перешла к династии Фатимидов. Легенда гласит, что над Фостатом появились идущая от планеты Марс светящаяся полоса, и поэтому столица получила название имя «Город победы».
Открытая извозчичья пролетка, влекомая тощей, костлявой клячей, неспешно катилась под утренним солнцем в полосе прибрежной зелени. Среди садов и пальм над каналом белели виллы, потом появились старые обшарпанные дома, а ближе к реке – современные многоэтажные кварталы. Пролетка въехала на мост, соединяющий западный берег Нила с островом Рода. Внизу, по мутной илистой воде плыли фелюги[20]и огромные баржи с высоко задранными носами, нагруженные разным добром: сеном, дуррой, арбузами, зелеными дынями, сахарным тростником, глиняной посудой. Для того, чтобы пропустить их высокие мачты с большими, надутыми ветром треугольными парусами, у всех каирских мостов через Нил средние части были подъемными.
Едва пролетка въехала на остров, как араб‑извозчик повернулся к пассажирам и на ломаном английском гортанно возвестил:
– Остров Рода! Здесь есть ниломер недалеко, на южном мысу, не хотите посмотреть?
– Нет, не надо, поезжай и пришпорь свою клячу, мы хотим побыстрее оказаться дома, – ответил ему по‑английски Новицкий и, обращаясь к сидящим напротив Вильмовским, добавил по‑польски: – Не стоит канителиться, может сегодня придет известие от отца? Вообще‑то я слышал кое‑что о египетских устройствах для измерения уровня воды в реке. Вдоль Нила тянется сеть их, и за пределами Египта тоже.
– Ничего удивительного, Нил – это жизнь или смерть для египтян, – заметил Томек. – Еще древнегреческий историк Геродот писал, что Египет – это дар Нила, а его существование полностью зависит от этой одной единственной реки, у которой нет притоков, которую не поддерживают дожди, реки, что тысячу пятьсот километров течет по одной из самых страшных пустынь на Земле. Если бы Нил исчез, хотя бы ненадолго, Египет ждала бы полная катастрофа.
– Я читала, что египтяне меряют уровень воды в Ниле с незапамятных времен. Основываясь на тщательно записываемых результатах измерений, они определяют будущий урожай и величину податей, – вставила Салли. – Эти записи ведутся непрерывно с шестьсот двадцать второго года, нигде в мире нет ничего подобного. Ниломеры устанавливали в каждом храме, во всех городах и селениях, расположенных у самой реки. Результаты же посылали в Каир.
– А что, ниломер на острове Рода самый старый? – полюбопытствовал Новицкий.
– Да нет, но он построен в семьсот шестнадцатом году, первым во времена арабов, – пояснила Салли.
Извозчичья пролетка ехала узкими запущенными улочками и вскоре достигла моста, соединяющего остров Рода с расположенным на восточном берегу Нила Старым Каиром. Они быстро переехали не очень широкую в этом месте реку. Далее шла длинная улица Каср аль‑Айни, она тянулась параллельно набережной и доходила до юго‑западного квартала.
В городе, как и всегда, с самого рассвета царили шум и оживленное движение. В толпе прохожих, облаченных в длинные белые и полосатые галабии, тюрбаны и фески, попадались по‑европейски одетые мужчины, это были служащие учреждения и фирм. Женщин встречалось немного, все в черных длинных платьях, с лицами, прикрытыми платками. Перед лавками, часто вообще лишенными передних стен и витрин, открытыми прямо на улицу, торговцы громко расхваливали восточные и западные товары. Некоторые раскладывали их на тротуаре, развешивали по стенам домов. Брадобреи, портные, сапожники, чистильщики ботинок, вообще ремесленники работали прямо на улице, располагались на тротуарах. На переносных лотках громоздились цитрусовые, овощи, жарились нанизанные на шампуры куски баранины, рыба. Воздух наполняли запахи оливкового масла и чеснока.
Не меньшая суматоха царила и на проезжей части. По улице уже ходил электрический трамвай, он курсировал от площади Тахрир до Старого Каира. Египтянам полюбился этот вид транспорта, более удобный, чем конка. Трамваи были увешаны пассажирами; не взирая на опасность, люди толпились на подножках вдоль всего вагона. Трамваю приходилось ехать медленно, он то и дело останавливался, водители отчаянно звонили, пытаясь очистить рельсы. Совсем рядом тянулись тяжелые возы на двух высоких колесах, влекомые ослами, лошадьми или верблюдами. Возницы флегматично покрикивали на неосторожных пешеходов. Нередко за арабом‑возницей восседали его жены. В клубящейся толпе повозок и людей с цирковой ловкостью лавировали ребятишки, несущие на головах громадные круглые корзины со свежим хлебом, они браво поддерживали их одной рукой в неустойчивом, но неизменном равновесии. То тут, то там проталкивались характерные фигуры разносчиков воды с большими кувшинами, меланхолично проплывали ослы, навьюченные корзинами с овощами, ворохами пшеницы, соломы, с кирпичом. В ногах путались собаки, кошки, дети в куцых рубашонках. Улица была полна говора, криков, воплей.
Ночная прохлада отступала, становилось все жарче. Извозчик, старый араб, снял абайю[21], остался в традиционном галабии. С самого начала поездки он мерил подозрительным, сверлящим взглядом одетых в арабские одежды европейцев и сопровождавшую их женщину с открытым лицом. Он ничему не удивлялся, за свою извозчичью жизнь чего он только не повидал, однако неприязнь его к пассажирам возросла, когда они отвергли предложение посмотреть на ниломер. Тогда он попробовал подступиться иначе:
– Вы христиане? – спросил он.
Когда Новицкий ответил утвердительно, он предложил:
– Здесь недалеко есть домик, там жил Иисус[22]с семьей. В коптском квартале…
– В другой раз, добрый человек, – отделывался от него капитан, – сейчас мы хотим вернуться домой.
Араб пожал плечами, пробормотал себе что‑то под нос. Ужасно разочарованный, он подумал, что это какие‑то странные чужеземцы, раз выдают себя за арабов, таскаются по ночам и вдобавок куда‑то спешат – да какие они туристы? Может, у них нечистая совесть, может, они не заплатят за проезд? Правда, такого с ним сроду не случалось, но в тот день старик‑араб был в исключительно плохом настроении.
Едва лишь жуткое подозрение сформировалось в его голове, как он внезапно натянул поводья тощей клячи. Не готовых к такому повороту ездоков сперва прижало к сиденьям, а потом швырнуло вперед. Если бы Томек не успел ее подхватить, Салли бы наверняка оказалась под колесами экипажа.
– А, черт возьми! – выругался по‑польски Новицкий. – Ты что вытворяешь?
Араб сорвался с козел и начал что‑то выкрикивать, энергично махая руками. В его невнятной речи легко разбиралось слово «бакшиш».
– Чего тебе надо? Что случилось? – не менее лихорадочно спрашивал его Томек.
Вокруг извозчичьей пролетки собралась орущая толпа. Арабы, египтяне, турки грозили кулаками, кричали все громче. Салли заметила, что одно слово повторяется все чаще – «даншавай».
– Томми! Томми! – позвала она мужа, поспешно совавшего старику деньги. Тот же, получив плату, сам стал успокаивать соотечественников.
– Томми! Скажи им, что мы не англичане, а всего лишь поляки!
Томек тут же подхватил:
– Ноу инглиш! Поляк! Поляк! Боланда![23]Осталось неясно, что именно поняла из его слов раскричавшаяся толпа. Во всяком случае так же внезапно, как и возникнув, суматоха успокоилась.
Новицкий, все это время державший руку на рукоятке револьвера, сейчас вынул ее из кармана и отер пот со лба.
– Все из‑за этого старого дурня, – негромко сказал он Томеку. – Надо его вразумить.
– Остынь, Тадек! Мы сами виноваты. Что они должны были подумать, увидев нас переодетыми в арабов?
– Они так враждебно отнеслись к нам потому, что приняли нас за англичан, – нервно объяснила Салли. – Я поняла это из того, что они выкрикивали название местности в дельте Нила, там пять лет тому назад во время охоты английский офицер застрелил крестьянку. Об этом писали в газетах. В беспорядках были ранены трое египтян и трое англичан, один из них позднее умер. Британцы посчитали это выступление бунтом и арестовали больше десятка феллахов[24]. А четверых повесили, – голос ее на минуту ослабел. Помолчав, она добавила спокойно:
– Мне кажется, что, несмотря на весь этот крик, толпа соблюдала порядок. Все так внезапно началось и так же кончилось, как будто кто‑то этим руководил.
– Вот именно, – согласился Новицкий. – Я уже собирался было вытаскивать револьвер… Обратите внимание, что они не осмелились напасть на нас. Это была лишь демонстрация.
– Из этого следует, что методы англичан оказались…
– Ошибочными, Томек, ошибочными, – закончил за друга моряк. – По моему мнению, тяга к свободе в Египте усиливается.
– Все это так, только для одной ночи этого слишком много, – поморщилась Салли.
– Совершенно верно, синичка! Хорошенького понемножку, – подвел итоги Новицкий.
III
Необычные встречи
Смуга, хотя и было уже поздновато, проснувшись, не сорвался с постели сразу, как обычно. Он принял на себя нелегкое задание и для его выполнения ему потребовалась помощь верных друзей. И сейчас он размышлял, как они воспримут известие о том, что он взялся выполнить поручение… аристократа, лорда, коллекционера, фанатично собирающего все, что относиться к Египту, да еще вдобавок не всегда достаточно заботящегося о законности путей, какими попадают к нему эти предметы. В конце концов подобные склонности навлекли на него неприятности, а поскольку дела требовали его присутствия в Манаусе – лорд имел долю в компании Никсона, – он и встретил Смугу.
Смуга долго раздумывал над предложением. Поймут ли его друзья, притом, что до этого он никак не хотел к ним присоединиться, поймут ли они его теперешнее побуждение? Что скажет Андрей Вильмовский, намеревавшийся посвятить время в Египте отдыху и лечению? Этот вопрос не оставлял его, вселял в сердце тревогу. Но когда он внутренним взором видел перед собой Новицкого с его ироничным взглядом, Томека с горящими от любопытства глазами, Салли, мечтающую о настоящем приключении в Долине царей, он не мог не согласиться. И теперь уже не мог отказаться.
Смуга отогнал от себя эти мысли. Раз решение уже принято, поздно колебаться и тревожиться. Он стал перебирать в памяти то, что случилось с ним уже здесь, на корабле, а это казалось чем‑то большим, чем простым стечением обстоятельств.
Далеко за полночь он беседовал с английским дипломатом, с которым познакомился когда‑то как раз в Египте. Смуга улыбнулся при мысли, что они оба сейчас возвращались в эту страну, оба должны были выполнить определенную миссию и оба плыли на одном корабле. Естественно, что говорили они о Египте. Разговор поначалу шел общий, свободный, но постепенно беседа становилась все конкретней. Англичанин старался заинтересовать Смугу проблемой, которая волновала его самого. Смуга вежливо слушал, умело поддерживая разговор.
– Вы только подумайте, – говорил дипломат, – что в течение многих веков Египет, закрытый с востока и с запада, а практически и с юга, пустыней, с севера же – Средиземным морем, был для европейцев неизвестной страной. Научный интерес к нему проявился совсем недавно, по‑настоящему это началось в конце восемнадцатого века, в результате экспедиции Наполеона. С тех пор Египет навсегда приковал внимание археологов, а с ними и богатых людей, желающих финансировать дорогостоящие исследовательские экспедиции[25]. Исследовательской страсти сопутствовала жажда обладания. И так это тянется по сегодняшний день.
– Вы хотите всем этим сказать, что с незапамятных времен происходит кража произведений искусства, – Смугу всегда раздражала осторожность, с какой говорили и действовали дипломаты.
– В общем, да, – англичанин не был обижен такой постановкой вопроса. – Особенно в этой части света… Об этом говорят весьма древние источники.
– Действительно древние? – прервал его Смуга.
– Да, вполне! В шестнадцатом веке до нашей эры, например, когда началось царствование восемнадцатой династии[26], были ограблены все гробницы знатных людей.
– Мой знакомый археолог, Говард Картер[27], рассказывал мне о судебном разбирательстве ограбления гробниц фараонов, которое произошло тысячи лет назад. Подробное его описание сохранилось на папирусах из эпохи Рамзеса IX[28]. Для государства это было плохое время. Процветала коррупция, а власть была крайне слаба. За сорок лет сменилось восемь фараонов.
– При таких обстоятельствах возрастают преступность и жажда легкой наживы, – продолжал англичанин. – Все началось от обычной зависти, которой взаимно дарили друг друга управитель восточной части Фив[29]Пезер и его сотоварищ по западной части Певеро[30]. Так вот, этот Пезер, получив сведения о кражах из гробниц в западном квартале, поспешил доложить об этом их общему начальнику Халевезе. Халевезе создал для расследования специальную комиссию.
– Он поступил так, как следует.
– У него не было другого выхода.
– Комиссия что‑нибудь выяснила?
– Ей следовало установить действительно ли кражи достигли таких больших размеров. Пезер в своем докладе сообщил точное число ограбленных гробниц.
– Видно, имел точную информацию.
– Вот именно. Складывалось впечатление, что он располагает шпионской сетью на другой стороне Фив. Он не учел только одного…
– Чего?
– Что члены комиссии, а может, и сам Халивезе извлекают из этих краж выгоды.
– Ловкий это был человек, как вы его называете, Пе…
– Певеро…
– Ох, уж эти имена, – вздохнул Смуга. – Для уха славянина они так похожи… Но, возвращаясь к нашему разговору, думаю, что комиссия ничего не нашла…
– Во всяком случае не подтвердила сведений Пезера. По ее мнению, взломана была одна царская гробница, а не десять, как сообщил Пезер, и две, а не четыре гробницы жриц.
– И следствие было прекращено?
– Естественно. Были ограблены почти все частные гробницы, но это же не повод, чтобы обвинять почтенного Певеро.
– Так кончается сон о справедливости.
– О, нет! Это лишь конец первого раунда… Наутро Певеро на восточном берегу Нила устроил настоящую манифестацию против Пезера. Можно себе представить, что пережил этот человек, когда ему устроили кошачий концерт.
– Надо думать, он сильно нервничал.
– Просто потерял голову. Выбежал из дома, вмешался в ссору с одним из зачинщиков и пригрозил, что обратится прямо к фараону.
– Не самый мудрый поступок. Этот Пезер не был искусным политиком.
– Ну, я бы так не сказал. Первый бой он проиграл, проиграл второй: Халивезе призвал его на суд, где Пезер, сам входя в судейскую коллегию, признал, что донесение его было неверным. Однако третью схватку он выиграл. Через несколько дней поймали восьмерых преступников, папирус сообщает даже их имена. Во время следствия, которое из века в век состоит здесь в основном в том, что к признанию склоняют с помощью ударов по пяткам и ладоням, они подтвердили донесения Пезера.
– Действительно, занятная история. Я рад, что услышал ее. Расскажу ее друзьям, что ждут меня в Каире, прежде всего Томашу Вильмовскому, он обожает подобные рассказы…
– Вы говорите, Вильмовский… Том… Кажется, я слышал это имя. Не в Королевском географическом обществе?
– Томаш является его членом. Может быть, вы действительно знаете его оттуда. Он там выступал пару раз о папуасах, а в последний раз делал доклад об индейцах из джунглей Амазонки.
– В самом деле. Я же слушал его, теперь вспоминаю… Весьма способный молодой человек. Однако означает ли то, что вы встречаетесь с друзьями в Каире, подготовку к экспедиции по Египту?
– Вовсе нет, – рассмеялся Смуга. – На этот раз мы решили осуществить давно откладываемое намерение отдохнуть.
– Я вам вдвойне завидую – и отдых прекрасный, и общество неплохое. Хотя признаюсь, что надеялся заинтересовать вас не столько историей, сколько нынешним состоянием рынка предметов искусства, – сказал англичанин.
– Простите, не понял.
– Видите ли, в последние годы на этом рынке снова стал моден Египет. Недавно появились, и не только в Англии, ценные папирусы, предметы культа и повседневного обихода, украшения. Все идет оттуда, из Египта, только неведомо, какими путями. Явление это достигло таких размеров, что становится очевидным существование хорошо организованной контрабандистской шайки.
– И потому это дело так вас занимает? – тон Смуги был так равнодушен, будто он лишь поддерживал разговор.
– Я буду откровенен. Мне доверена миссия, я бы сказал, детективного характера. Вы же меня знаете. Вам известно, что я для такого дела не подхожу. Я скорее ученый, чем политик, а уж тем более, не детектив. Когда я вас увидел здесь, на корабле, то решил, что это подарок судьбы. Миссия, о которой я говорил, гораздо более подходит для вас. Разве я не прав? – англичанин закончил свои рассуждения так, что надо было что‑то отвечать.
Смуга ответил уклончиво, но не отметая вопрос окончательно. Они еще поговорили, между прочим о том, что в связях с частными коллекционерами часто участвует какая‑то загадочная личность, пока, наконец, не достигли в беседе такого момента, когда невозможно дальше приводить какие‑то подробности, не прояснив точно намерений.
Не обнаружив в манерах Смуги ничего, что выходило бы за рамки простой вежливости, англичанин решил иначе сформулировать свое предложение.
– Как я помню, вы располагаете в Египте очень любопытными связями. Жаль, что я не перетянул вас на свою сторону. И все же так сразу я не сдамся. Может быть, вы поговорите с друзьями, так, ни к чему не обязывающе. Буду крайне признателен, если вы найдете время и вместе с вашими молодыми друзьями навестите меня в каирском консульстве.
Это Смуга мог спокойно ему обещать.
Перебрав все воспоминания, он встал, оделся и раскурил свою неизменную трубку.
* * *
Солнце стояло уже высоко. Немногочисленные пассажиры прогуливались по палубе. Шел уже пятый день после выхода судна из Триеста, где оно задержалось на полдня, чтобы пополнить запасы угля. Это был обычный рейс из Англии в Бомбей, на корабле плыли элегантные английские джентльмены, направлявшиеся в основном в Индию. Судно принадлежало компании Ллойда[31]и носило громкое имя «Клеопатра». На нем стоял могучий двигатель, и оно плыло со скоростью в двадцать узлов[32], приближаясь к Ионическим островам. Вдали сверкали еще покрытые снегом вершины гор Албании. По правую руку виднелся остров Корфу, скалистый в своей северной части, с развалинами какого‑то города на востоке, а в остальном холмистый, очаровательный, спокойный, весь в садах. Корабль зашел в порт, чтобы оставить почту, и поплыл дальше.
На следующий день он миновал мыс Матапан на Пелопонесском полуострове, самую южную точку Европы. Вскоре миновали Крит и начали приближаться к африканскому континенту. Вокруг появлялось все больше птиц. Смуга с восторгом следил за довольно крупными птицами, достигающими почти метра в длину, с размахом крыльев в полтора метра, они сопровождали судно целой стаей. Их называли «глупышами»[33]из‑за той необыкновенной доверчивости, с которой они относились к человеку, подпуская его к себе на самое близкое расстояние. Вкусное мясо, легкая охота на них привели к их массовому истреблению. Эти птицы были в основном белой окраски, только некоторые имели серые, коричневые либо черные крылья или только самые их кончики.
«С этими их ярко раскрашенными лапами, с голой кожей на передней части головы, смешными овальными клювами и заостренным длинным хвостом они похожи на клоунов… Клюв, как хвост, хвост, как клюв», – думал Смуга, не подозревая, что некоторые так этих птиц и называют. Пресмешными ему показались и их крики, хихиканье, свист… Внезапно глупыши взмыли вверх и целой стаей ринулись вниз, падая на рыбный косяк. Минуту спустя большинство вынырнуло с добычей в клюве.
По кораблю гуляла сонная лень. Моряки и пассажиры искали тень. Тишину нарушали только шум моря и крик птиц, растворяющийся где‑то между водой и небом. Смуга поддался общему настроению и, опершись на перила, задумчиво смотрел вдаль… Внезапно по палубе пробежал какой‑то шум. Через минуту, как черт из табакерки, на палубу выскочил какой‑то неопрятный человечек, за ним гнался крепкий мужчина.
– Держи его, хватай! – кричал он.
Он уже было догнал мальчишку и собирался его схватить, но тот вывернулся, как угорь. Появились и другие моряки.
– Прятался в бельевой, – передавали они друг другу.
Разбуженные небывалым событием пассажиры с любопытством следили за погоней, но никто к ней не присоединился. Мальчишка же не сдавался. Вот‑вот он уже должен был попасться в руки, но тут следовала ловкая увертка, поворот и бегство в другую сторону. Пространство вокруг беглеца в конце концов стало уменьшаться, казалось, что выхода уже нет. Когда один из моряков схватил парнишку за рубашку, тот вырвался, оставив рубашку в руках моряка, молниеносно огляделся, что‑то отчаянно крикнул и, не видя иного пути… выскочил за борт! Совсем рядом от стоящего у перил Смуги, который с самого начала с возмущением наблюдал за погоней. Крик ужаса вырвался у пассажиров и экипажа.
– Человек за бортом! Человек за бортом! – три продолжительных звонка оповестили о несчастном случае на корабле.
– Стоп машина! – прозвучала команда.
Смуга не ждал, когда судно начнет поворачивать. Одним прыжком он перемахнул через борт и, пролетев несколько метров, оказался в воде. Кто‑то из моряков бросил мальчику спасательный круг, чтобы он подплыл к нему на волне. Смуга заметил краем глаза, что бросок не был точен. Народ на палубе указывал ему направление… Корабль понемногу отдалялся.
«Пройдет немало времени, пока он повернет на такой крупной волне», – подумал Смуга, сильными рывками разводя воду. К счастью, перед ним мелькнула фигура мальчика. Следя за его хаотичными движениями, Смуга вскоре понял, что тот либо не умеет плавать, либо потерял голову. Вдруг малец погрузился с головой, и Смуга потерял его из виду. Тогда он нырнул сам, обнаружил мальчика и подплыл ближе. Мальчишка неожиданно отчаянно, изо всех сил ухватился за его шею. Смуге еще удалось сделать глубокий вдох, и теперь уже они оба оказались под водой. Здесь тонущий ослабил хватку и попытался высунуть из воды голову, чтобы захватить глоток воздуха. Воспользовавшись этим, Смуга перевернулся в воде и ногой оттолкнул от себя мальчишку. На этот раз он постарался подплыть к нему сзади. И удалось! Он повернул утопленника на спину и, схватив за волосы, потащил за собой, стараясь, чтобы голова у того удерживалась на поверхности. Мальчик понемногу успокаивался. Тут подплыла лодка, спущенная с возвращающегося корабля, и их втянули в нее. Вскоре они уже были на палубе. Мальчиком занялся судовой врач, а Смуга отправился к себе в каюту.
Он отдыхал, когда кто‑то тихонько постучал в дверь.
– Открыто! – отозвался он.
Вошел стюард.
– Капитан просит вас зайти к нему, – ответил он и склонился в легком поклоне.
Они направились в каюту капитана. При виде Смуги загорелый морской волк поднялся и широким жестом пригласил его войти.
– Заходите, прошу. Вы такое сделали…
– Да, немного понервничали, – слабо улыбнулся Смуга, усаживаясь у небольшого столика.
– Не каждый на такое отважится. Ведь вас мог затянуть водоворот от винта… Я такое уже видел…
– У меня не было времени на размышления. В подобных ситуациях действуют сразу.
– Вы великолепно плаваете.
– У меня были прекрасные учителя, – в тон ему ответил Смуга. Перед его глазами появился Новицкий, выделывавший в воде разные штучки, которым он неведомо где и от кого научился. «Наверное, на своем любимом Повислье», – подумалось Смуге, и он добавил: – Они бы мной гордились…
– Мы тоже вами гордимся. Разрешите, я вам налью рюмочку…
Вошел стюард с подносом.
– Вечером приглашаю вас на небольшой прием в вашу честь, – сказал капитан.
– Ну, это уж слишком. Меня‑то интересует прежде всего наш безбилетный пассажир.
– Судя по рыжей шевелюре и акценту, это коренной ирландец. Правда, пока он мало что сказал, и мы оставили его в покое. Пусть отдохнет.
– Он в большом отчаянии?
– Без сомнения. Испуганный ребенок. Ему, наверное, лет двенадцать.
– Предприимчивый парнишка. Столько дней так ловко скрывался.
– Хотите посмотреть, где он прятался?
– Разумеется.
Они сошли вниз. За чередой пассажирских кают первого класса находилась бельевая комната. Там, в уголке, за горой грязного постельного белья и прятался беглец.