Вход в пещеру был высотой около метра и шириной не больше полутора. Повернутый Михайловым камень, в новом положении, почти не загораживал входа. В расстоянии трех-пяти метров от входа почва заметно понижалась, благодаря чему высота коридора увеличивалась. Карстовые известняки изобилуют массой трещин, провалов и прикрытых тонкой коркой пустот.
Хорошо зная это, Михайлов шел осторожно, освещая стены и кровлю фонариком. Слева журчал ручей. Стены казались сложенными из плитняка, а с потолка свешивались заклинившиеся камни.
Чем дальше, тем коридор становился обширней, высота его достигла уже двух с лишним метров. Порода почти утратила трещиноватость и приобрела красивый светло-серый цвет. Судя по откосу холма у правого берега Каменки, мощность пород в кровле была не более двадцати мет-ров, я на эту глубину по незаметным трещинам должна была с поверхности проникать вода. Деятельность воды как и предполагал Михайлов, скоро себя показала – свет его фонаря упал на кучу щебенки. Подойдя ближе, Михайлов оказался перед горной «мельницей». Этим, довольно удачным, термином горняки называют вывал, с кровли которого происходит обрушение пород. «Мельница» прекращает свою работу только в том случае, когда свободное пространство под кровлей все будет завалено обрушенной породой или когда потолок примет куполообразную форму, способную выдержать давление вышележащих слоев.
Перед Михайловым была старая «мельница», уже давно прекратившая свою работу. В кровле ее висели заклинившие друг друга камни. Теперь опасаться обрушения было нечего, и Михайлов, перебравшись через кучу известняка пошел дальше. Каменная плотина не преградила путь ручью: прорыв под кучей ход, он бежал дальше в глубь подземелья. Коридор опять сузился, и Михайлов уже хотел развенчать легенду о пещере «Трех старцев», как вышел в обширный зал, потолок которого ушел вверх, стены расступились и пол выровнялся почти в плоскость.
Второй зал Михайлов прошел, не обратив на него внимания, и только шум воды остановил его. Ручей исчезал в провале, образуя водопад.
Глубину провала Михайлову установить не удалось. Свет фонаря не проникал сквозь брызги воды, а звук от падения брошенного камня поглощал шум водопада. За провалом коридор расширялся, образуя в кровле и стенах уступы, а затем настолько суживался, что Михайлов в нерешительности остановился.
Идти дальше, пожалуй, было опасно. Известняки – не гранит, и полагаться на их крепость не приходится. Внизу проход был завален крупной щебенкой, а вверху переходил в щель.
Из затруднения Михайлова вывел Нерон. Не смущаясь темнотой подземелья, он вышел вперед и скрылся в узком проходе.
«Похоже на то, что Нерон здесь уже побывал», – подумал Михайлов и, следуя примеру собаки, пошел дальше. Когда навал щебенки поднялся выше, а щель еще больше сузилась, Михайлов был вынужден опуститься на колени и дальше уже пробираться ползком. Впереди показалась голубая полоска света и донесся шум ветра.
Второй выход из пещеры был завален камнями и упавшими деревьями.
Выйдя на поверхность, Михайлов понял, почему Нерон вел себя так уверенно. Собака уже побывала в пещере, когда он искал Каменку. Русло Пропащей врезалось в тайгу, выход из пещеры перегораживал ствол дерева, под которым проскользнул Нерон. Русло по прежнему было сухое. Михайлов задумался.
Пропащая не выходила на поверхность, ручей исчезал в провале. Однако русло речки кончалось у выхода из пещеры и могло быть наполнено водой, вышедшей только из нее, а значит – бывают моменты, когда не вся вода ручья стекает в провал. В эти моменты узкую щель выхода заливает водой, и им пользоваться уже нельзя.
Сделав такое открытие, Михайлов догадался о его важности, хотя и не знал, какую оно роль может сыграть в будущем.
Михайлов осмотрел выход, спустился вниз и пошел по руслу.
«Пещера пройдена, – думал Михайлов, – но по каким признакам найти месторождение рубинов; следует ли его искать в пещере?»
Прямых указаний на это в схеме Антипова не было. Там пещера была помечена только как основной пункт. Может быть, она служила лишь убежищем? Если месторождение рубинов коренное, – значит его надо искать в пещере; если же оно рассыпное, – то в песках Каменки.
Михайлов вспомнил, что самоцветы образуются в приконтактовой зоне. Следует и здесь найти контакт.
Со скалы было видно несколько обнажений пород. Светло-серые известняки на левом берегу Каменки местами сменялись более темными породами, должно быть другого происхождения. Осмотр на месте показал присутствие гранитов. Таким образом наличие гранита говорило за коренное месторождение. Падение гранитов было западным, и они пересекали карстовые пустоты на глубине около тридцати метров.
Вести разработку Михайлов, конечно, не мог: у него был только геологический молоток, а твердые породы требовали взрывания. Подземный коридор, по которому прошел Михайлов, отстоял далеко от контакта, и в его стенах встретиться рубины не могли. Но пещера могла иметь несколько горизонтов, один из которых должен пересечь зону контакта или, в крайнем случае, подойти к ней на близкое расстояние. На присутствие пустот ниже горизонта ручья указывал провал, – он не был «слепым», так как за большой сравнительно промежуток времени, пока Михайлов находился в пещере, вода не могла его наполнить.
Судить о размерах пещеры «Трех старцев» пока еще было нельзя, и Михайлов решил, не теряя времени, приняться за ее осмотр. Он вернулся во второй зал, где был водопад, чтобы использовать провал для спуска на нижние горизонты. Через провал можно было спуститься, если отвести воду или перед самым ее падением, или при входе в пещеру. Последнее сделать было легче: стоило только с помощью жерди отвести камень в первоначальное положение и этим совершенно осушить русло Пропащей. Если же перегородить поток у провала, то есть обрушить с кровли породу, то может, во-первых, получиться горная мельница, а во-вторых, даже и ори удачном обрушении нельзя ручаться за плотность щебенки, промыв которую, вода устремится на исследователя. Подумав, Михайлов решил загородить ход в пещеру. Только случайность не дала ему возможности выполнить это рискованное решение. В правой стене первого вала он заметил нишу, темным пятном обозначившуюся в известняке. Судя по расположению ниши, она должна была совпадать с направлением трещин. Но осмотр пещеры показал обратное – просторный коридор яйцевидного сечения шел вначале горизонтально, а затем спускался вниз.
Этим открытием Михайлов был доволен: он только теперь понял, чем для него мог кончиться спуск в провал с разрушенными стенками.
Забраться в нишу было делом одной минуты. Свет фонаря позволит рассмотреть идущий круто вниз коридор с отполированными скользкими стенками.
Спустившись метров на пять, Михайлов увидел расклиненное в стенках дерево.
«Лестница», – подумал он и ударил по дереву геологическим молотком. Раздался глухой звук, ствол переломился пополам, и «лестница» упала вниз. Этим уклоном пользовались, должно быть, очень давно. Прошел не один десяток лет, прежде чем смолистое дерево превратилось в рыхлую развалину.
С глубины десяти метров уклон начал расширяться, почва его перешла в небольшую горизонтальную площадку, ниже был двухметровый обрыв и шли ступеньки. Только теперь начиналось настоящее исследование, и оно обещало быть интересным.
Пещера, несомненно, была очень древнего происхождения. Потребовались тысячелетия, а может быть и десятки тысячелетий, для медленного размывания и растворения пород.
Только поздно вечером Михайлов вышел из пещеры. Долина Каменки уже покрылась синеватой мглой, а последние лучи солнца еще золотили высокие перистые облака.
В безмолвии подземелья законсервирована история его тысячелетий, его случайных обитателей, от животного и до человека. Теперь уже было трудно сказать, что больше волновало Михайлова: месторождение ли самоцветов или история самой пещеры.
Скорее всего и то и другое в равной степени. Во всяком случае, первое хорошо сочеталось со вторым, и Михайлов, потеряв надежду заснуть, решил сейчас же перебраться на новую квартиру и потратить ночь на исследование.
Свое имущество Михайлов перенес по второй зал пещеры и разместил вещи в нишах – этих естественных шкафах и полках. Чтобы обеспечить себя топливом, он натаскал в пещеру сухарника.
В естественном известняковом углублении развел костер, и незаметные в темноте кристаллы минералов заискрились и засверкали. Но красивая иллюминация стала быстро меркнуть, дым густыми клубами поднялся к потолку, а копоть покрыла стены.
Михайлову не было времени любоваться своеобразием окружающей его обстановки. Он позвал Нерона и пошел в первый зал.
Михайлов дошел до спуска на второй горизонт и начал внимательно изучать структуру парод. Ниша имела направление на восток; следовательно, даже те два метра, на которые она уходила в сторону, несколько приближали ее верхнюю часть к контакту. Михайлов был профаном в геологии; то немногое, что он вычитал у Ферсмана, Федоровского и др., к сожалению, не научило его читать, хотя бы по складам, летопись магматических вторжений, написанную огненножидкими гранитами на плоскостях известняковых парод. Да, опытный глаз геолога не пропустил бы ясно выраженный приконтактовый пояс дислокации[9], где миллионы лет назад грохотали не небесные, а подземные громы, где в огненном окружении поднявшейся из глубина магмы, известняки сначала плавились, как сахар, а потом выстраивали свои молекулы в гексагональные ромбоэдры и призмы[10]. Между тем, налицо был целый ряд признаков, говоривших о близости контакта, близости той зоны, где в массив пород были вкраплены краевые самоцветы. Михайлов открыл одну из величайших страниц истории мертвой природы и, как слепец, равнодушно перелистнул ее.
Освещая почву под ногами, он начал спускаться. Свет фонаря теперь уже скользил по известняковой стене с ровным, едва заметным напластованием. Область нарушений осталась выше.
Нерон – не плохой исследователь, однако не последовал за хозяином. Вдохнув затхлую сырость подземелья, он гавкнул раза два на прощанье и выпрыгнул из ниши. По знакомой дороге Михайлов спустился в обширный грот, в восточной стене которого были высечены ступени. В отличие от пустот верхнего горизонта, этот грот своим происхождением был обязан не только одной деятельности воды. Михайлов заметил на стене параллельные царапины. Они были нанесены каким-то острым инструментом.
– Следы кирки! – воскликнул Михайлов и поднял фонарь к стене.
Теперь даже и не горняк мог догадаться, что он находится в выработке. Фонарь давал хотя и яркий свет, но конус его лучей был очень узким и позволял рассмотреть только небольшую площадь.
Пристроив удобней фонарь, Михайлов стал осматривать внутренность грота по частям.
Почва грота была покрыта ровным слоем щебенки, конечно, отбитой киркой от стены. Следы царапин группировались в местах наибольшей кристаллизации породы. «Пробовали в разных местах», – подумал Михайлов. Сердце его сильно забилось, на лбу выступил пот, и он, как сыщик, попавший на верный след, начал изучать плоскость стены сантиметр за сантиметром. Почти белые, сильно измятые известняки имели неравномерную кристаллизацию. Горевшие в свете фонаря кристаллы Михайлов откалывал ножом и пробовал на стекле – в каждом из них он готов был признать рубин. Но кристаллы не царапали стекло – это был всего только известняк, твердость которого в два раза меньше корунда[11].
Отсутствие рубинов в стене грота не смутило Михайлова. Он знал, что не только эта драгоценная разновидность корунда, но и другие, не имеющие никакого практического значения, попадаются очень редко. В самых богатых по содержанию самоцветов месторождениях считается обычным явлением – когда десятки и даже сотни тонн горных пород подвергают тщательной обработке и получают драгоценный камень, весящий после огранки немногим больше или даже меньше карата[12]
Для Михайлова способ определения корунда по твердости был пока единственным. При дневном свете еще можно было надеется заменить скопления корундовых масс, уже не говоря о кристаллах рубинов.
Михайлов не преследовал цели личного обогащения, и поэтому удельное содержание в породе корунда для него не играло решающего значения; ему важно было только установить наличие рубинов.
Только бы найти несколько рубинов, а там геологи лучше его разберутся во всех тонкостях.
Старые копи были им найдены, а это главное. Старцы, а после них Антипов, не могли вести массовую добычу, они даже едва ли пользовались динамитом, и поэтому копь должна иметь всего одну или две выработки, отыскать в которых гнезда корунда не трудно.
Утром Михайлов и Нерон расстались опят! первого зала.
После неудачных ночных поисков, вид стены со следами разработки теперь уже не волновал Михайлова, и он мог проследить направление горных работ. Щебеночный навал в почве грота был распределен неравномерно – в южной части слой его по объему не соответствовал глубине искусственной ниши. Насыпанная здесь порода добывалась где-то в другом месте.
Но где?.. После внимательного осмотра восточной стены и потолка грота, среди многочисленных углублений Михайлову удалось рассмотреть выработку. Форма сечения выработки – сводчатая кровля, вертикальные стены и Горизонтальная почва – говорила о ее искусственном происхождении. Куча щебенки была как раз под самой выработкой. Михайлов поднялся по ступеням на уровень выработки и направил свет фонаря в ее отверстие.
– Прекрасно! – воскликнул он. Выработка пройдена в восточном направлении, то есть к контакту. С кучи щебенки до почвы выработки было около двух с половиной метров. Михайлов пробовал подпрыгнуть и ухватиться за кромку породы, но это ему не удавалось – трещиноватый известняк обрушивался.
Подняться в выработку можно было только с помощью лестницы, за изготовление которой Михайлов и вынужден был приняться.
Он, конечно, не собирался плотничать. Выйдя из пещеры, он срубил елку, оставив торчки, и унес в пещеру. Нижний конец елки он зарыл в щебенку, верхний укрепил в трещине почвы выработки, и примитивная лестница была готова.
Михайлов залез в выработку. Она имела длину около пяти метров, причем на протяжении первых трех метров шли сравнительно слабые известняки. Забой же выработки упирался в кристаллические плотные породы.
О близости контакта говорили мелкие сбросы и крутые изгибы гранато-известняковых слоев. Здесь осадочные породы были основательно проплавлены магмой. Стенки небольших пустот были одеты красивыми щетками кристаллов. Но не ими интересовался Михайлов. Он искал гнезда серовато-желтых скоплений корунда.
Прежним способом _ при помощи пробы на стекло – Михайлову удалось обнаружить несколько крупинок корунда. Но этим серовато-зеленым, мутным камешкам далеко было до рубинов.
Однако наличие корунда говорило о многом.
Три метра выработки подтверждали также, что Михайлов отыскал, наконец, месторождение.
Он вспомнил слово из рассказа Ковригина: «старцы промывали на берегу какие-то гальки».
Это были не гальки, а добытый в пещере и измельченный известняк с включением корунда. Михайлов, как и старцы, мог вести лишь весьма примитивную разработку в микроскопических масштабах. Но поскольку масштаб добычи не мог иметь решающего значения, Михайлов, не обращая внимания на трудности, принялся за работу.
При свете дымной лучины узкая выработка с работающим в ней человеком казалась картиной из истории далекого прошлого, когда горняки tit не знали ни керосиновых ламп, ни свечей.
Геологический молоток, к счастью, оказался подходящим инструментом. Известняк откалывался почти по всей плоскости забоя.
Михайлов работал долго, но куча, отбитой им пароды могла легко уместиться в шапку. Корундовые скопления не давались на молоток – их приходилось вырубать с большим трудом.
К вечеру настойчивый забойщик отбил ведра два пароды.
Следующей стадией должна былая промывка. В три приема Михайлов вынес породу из пещеры и высыпал ее на берегу Каменки.
Щебенка была мелкой и не требовала дополнительного измельчения. Наскоро пообедав, Михайлов принялся за промывку.
Чистый, белый известняк не нуждался в проверке, но его было немного. Остальная серая масса с включениями гранатой и каких-то еще минералов должна быть тщательно промыта и осмотрена.
Михайлов начал добросовестно промывать щебенку, не пропуская ни одного камешка. Попалось уже несколько кристаллов корунда. Мелкие и трещиноватые, они, тем не менее, заставили Михайлова волноваться. Теперь он походил на изобретателя, который вот-вот откроет желанную формулу. И эта формула открылась.
Взяв несколько камешков, Михайлов стал их один за другим пробовать на стекле. Те, которые скользили, не оставляя на стекле черты, он отбрасывал, а оставлявшие царапину осматривал.
– Рубин! – воскликнул он.
Вот небольшой серый кристаллик дал глубокую черту – это, конечно, корунд. Михайлов только мельком взглянул на него и хотел уже бросить, но ровная плоскость излома отразила солнечный луч.
– Рубин! – крикнул Михайлов и вскочил.
Рубин оказался небольшим, не больше четверти карата, но был густ по окраске и не трещиноват.
Насмотревшись вдоволь на первую находку, Михайлов завернул его в платок и принялся снова за промывку.
В первый раз за время пребывания Михайлова в лесу солнце село в тучу.
Наступление грозы можно было определить по многочисленным признакам. Подул прохладный ветерок, и зашелестели листья берез. Спокойная раньше заводь покрылась рябью, и поверхность воды приняла свинцовый цвет.
Михайлов во-время оставил промывку. Едва он успел заготовить на ночь дров и спуститься в пещеру, как на юге ухнуло, словно из пушки и в небе метнулась стрела молнии.
Раскаты грома вызвали в пещере низкий протяжный гул.
Михайлов подбросил в костер дров и, снимая сумку, заметил на дне ее несколько пригоршней галек – это была случайно оставшаяся порода.
Высыпав поближе к подземному потоку содержимое мешка, Михайлов снова занялся промывкой. Он не хотел оставлять не просмотренной даже самую маленькую гальку.
Света костра было достаточно, чтобы отличить корунд от известняка.
В первой горсти оказалось много корундовых осколков довольно порядочной величины. Промытую щебенку Михайлов аккуратно высыпал на мешок для просушки.
«Старатель» был так занять промывкой, что не слышал раскатов грома. А гроза теперь бушевала в районе пещеры. Молния наискось резала небо, ее вспышки сменяли одна другую почти без промежутков. Низкие тучи набухали влагой, но дождь не шел; только редкие крупные капли хлопали по листьям деревьев. Это была так называемая «сухая» гроза. Она не всегда кончается дождем.
В «сухую» грозу гибнет масса деревьев, порывами ветра с корнем вырываются старые лиственницы, а кусты на открытых полянах припадают к самой земле.
В Пропащей вода не прибывала, но стала грязной и теплой. Это ветер намел в речку горячего песку.
Михайлов промыл всю щебенку и, примостившись у костра, занялся сортировкой породы.
Он почти не пользовался стеклянной пластинкой. Корунд от известняка он теперь уже отличал по цвету, а от граната по строению. Из промытой массы щебенки набралось серых камешков около сотни, среди них были довольно ясные кристаллы красивого синеватого оттенка. Более крупные осколки содержали в себе чешуйки слюды и крупинки полевого шпата; некоторые крошки просвечивали и попадались участки, слабо окрашенные окислами металлов.
Синие, голубые, зеленоватые оттенки не привлекали внимания Михайлова. Только красный свет мог приковать его внимание.
Но рубинов не было! Осталось три самых крупных осколка, трещиноватых, грязно-серых, но очень твердых. Под ударом молотка первый осколок разлетелся на маленькие крошки, среди которых некоторые имели слабо-розовую окраску.
Михайлов стал осторожней. Из второго осколка удалось выделить небольшой трещиноватый рубин. Это был уже шаг вперед...
Каким-то чутьем Михайлов угадал присутствие драгоценного корунда в третьем осколке. По волосяным трещинам он отделял от него корундовую массу и следил за изменением окраски.
Вот зеленоватый цвет стал бледнеть, осколок постепенно приобретал другую окраску. Появились прозрачные розовые области и уменьшилось число трещин.
Под коркой мутно-розовой породы, как в скорлупе раковины, было заключено драгоценное зерно – рубин.
После огранки получится полноценный камень в несколько карат –об этом не трудно догадаться, наблюдая характер изменения корундовой корки.
Занятый промывкой, Михайлов забыл о грозе, во Время которой Каменка могла выйти из берегов и, повернув камень, хлынуть по руслу Пропащей в пещеру.
Шум подземного ручья напомнил ему об этом, и он побежал к выходу укреплять камень.
При первой же попытке выйти на берег Каменки он должен был изменить Свое обычное представление о грозе, хотя и видел настоящие южно-уральские грозы.
Ветер постоянно менял направление, он не дул, а хлестал порывами, как ударами кнута.
Мелкий песок бил по лицу, а пыль тучами носилась в воздухе и смерчем пробегала по берегу речки в круговороте воздушных течений. Деревья, как по команде, наклонялись в одну сторону, их стволы скрипели и лопалась кора.
Голубые вспышки молнии часто раскалывали туманный полумрак.
Михайлов ползком пробрался к вращающемуся камню и укрепил его при помощи ствола березы.
Теперь воды Каменки уже не могли прорваться в пещеру до тех пор, пока ствол дерева не будет вынут из трещины.
Вернувшись в пещеру, Михайлов удивился исчезновению собаки. Несмотря на всю свою живость, Нерон не мог решиться уйти в лес. Единственно, что он мог сделать, это пойти из ущелья полюбоваться на грозу.
Прошел час. Раскаты грома не умолкали, эхо по прежнему наполняло пещеру. Уровень воды в ручье несколько поднялся, а температура ее понизилась – начался дождь. Благодаря разности температур на поверхности и в пещере незаметные раньше воздушные токи перешли в ветер. Потянуло прохладой, и охлажденные дождем испарения проникли в грот. Ветер раздувал костер и у самой почвы тянул тонкую полосу дыма.
При свете раздутого ветром костра Михайлов рассматривал найденные им рубины. Их было пять штук. По чистоте окраски они мало уступали один другому но по величине последний превосходил остальные. Общая ценность самоцветов была не малой. Но ведь это были всего-на-всего камни, найденные случайно. О богатстве месторождения можно судить уже хотя бы по тому, что человек, не знакомый практически даже с основой разведочного дела, сумел найти рубины. При систематических поисковых работах в долине Каменки и в пещере «Трех старцев» месторождение красных самоцветов, конечно, даст не мало камней громадной ценности.
Михайлов даже не представлял всей важности своего открытия. Он, конечно, не знал, что найденное им месторождение способно открыть новую страницу в истории Южного Урала, богатого рудами, золотом, но не открывшего еще до конца свои сокровищницы драгоценных камней.
Счастливый разведчик рассчитывал пробыть в пещере еще дня три, взять пробы из разных участков береговых отложений Каменки и с доказательством в виде нескольких рубинов отправиться в обратный путь...
Нерон лежал на широком плоском камне у выхода из пещеры и смотрел на стонущий от порывов ветра лес. При каждом ударе грома он вздрагивал, жался к стене, но не убегал в глубину пещеры, где было душно, а теперь оттуда еще тянуло едким дымом.
Нерону было видно русло Пропащей, оба ее берега и часть тальниковых зарослей. Вспышки молнии хорошо освещали окрестности пещеры. Во время одной особенно сильной бело-голубой вспышки, последовавшей вслед за многократным треском грома, Нерон вскочил и прыгнул с камня, но не в пещеру. Не молния и не гром заставил собаку покинуть наблюдательный пункт. Когда молния на мгновенье осветила прижатые ветром береговые кусты, Нерон заметил, как по левой стороне русла, под защитой скалистого берега, к пещере пробирался человек...
Нерон, считавший себя хозяином района пещеры, не обращая внимания на раскаты грома, скользнул вниз по мокрым камням перемахнул через ствол лиственницы и присел в береговых куда инстинктивно ожидая следуй вспышки молнии. Когда ее прихотливый зигзаг расколол небо, резкий силуэт человека проявился на фоне известняковых прибрежных скал.
Нерон в два прыжка достиг зарослей и побежал по тропе. Частые вспышки молнии помогали ему ориентиреваться в хаосе склоненных и сломанных бурей деревьев и
Когда черная тень легла на дно пересохшего русла совсем близко, Нерон присел на тропе и через мгновенье прыгнул вниз.
Человек остановился, выдернул из-за пояса топор и приготовился встретить нападение. Нерон прыгнул на человека, и тот метнул в него топор. Страшное орудие описало дугу и врезалось в комель березы. Потеряв равновесие, человек упал головой к березе.
«Кончено!» – подумал он, почувствовав собаку у себя на спине.
Нерон схватил его за воротник пиджака и прижал лапами плечи.
Человек потянул руку, чтобы ухватиться за топорище, но собака крепче сжала воротник и зарычала.
Гроза, между тем, бушевала. Деревья, наклонившись в одну сторону, как по команде, вдруг выпрямлялись и затем склонялись в другую. Дождь бешено хлестал, а вспышки молнии и гром следовали друг за другом без промежутков.
Промокший до нитки лежал на земле человек; не ослабляя хватки, в напряженной позе стояла над ним собака. Человек обдумывал, как ему сбросить собаку – он рассчитывал на темноту, а потом, может быть, и на свой топор.
Подождав некоторое время и убедившись, что человек лежит спокойно, Нерон немного разжал челюсти и снял лапы с плеч человека. Он не знал, что сейчас наступят решительный момент. Человек лежал по прежнему, не шевелясь.
Но вот наступило временное затишье, и все погрузилось в непроницаемую темноту. Человек, воспользовавшись этим, вскочил и кинулся к намеченному ям пункту – за ствол дерева, выхватив из комля березы свой топор. При новой вспышке молнии Нерон увидел его и, не раздумывая, бросился к стволу.
Собака вела себя согласно статьи «задержать неизвестного». Несложный курс дрессировки Нерон усвоил превосходно; он знал, что обнаруженный им человек должен вначале отбиваться, а затем покорно идтн за ним. Статью «взять» Нерон самовольно применял только на собаках, и всегда клочья шерсти летели в сторону, раздавался визг, и перепуганная свора разбегалась по подворотням. Без команды хозяина «взять!». Нерон еще ни разу не бросался на человека.
Широкий топор блеснул при свете молнии, но Нерон был уже около человека и рванул его за руку. Человек закричал от боли. Нерон решил больше не „преследовать неизвестного, а «взять» его. Он схватил человека за горло. Оба упали на валежник. Толстый кожаный воротник спас человека – собака не могла сжать ему горло.
Не выпуская воротника, Нерон перехватывал его, подбираясь к горлу. Человек чувствовал его горячее дыхание на лице. Не делая резких движений, с большой осторожностью он нащупал у собаки затылок и опустил на него топор.
Но в то мгновенье, когда лезвие топора погрузилось в густую шерсть, от страшной боли в области горла и от удушья человек потерял сознание. Тем не менее удар топора причинил собаке ранение. Она разжала челюсти и упала на землю.
Буря хозяйничала в тайге почти до утра. Свалив массу деревьев и вырвав с корнем береговые кусты, она только перед самым восходом солнца ушла на юг.
Солнце долго не могло проникнуть сквозь густой туман, а когда проникло, то осветило хаос разрушения, произведенный ночной грозой.
Выйдя утром из пещеры, Михайлов был поражен переменой в окружающей местности.
Во-первых, обращала на себя внимание Каменка, – она вышла из берегов и залила низкий левый берег. Далеко виднелась спокойная превосходность воды, не затронутая течение; стволы берез разлиновали воду белыми полосами; кусты походили на острова. В разных местах по основному руслу Каменки выросли песчаные отмели; ниже переката шла коса, почти перегораживая русло. У входа в пещеру намыло песку.
Михайлов спустился к заливчику, где вчера он укрепил вращающийся камень. За ночь ствол березы, продетый трещину скалы, выдержал не один штурм разбушевавшейся Каменки; Но все было в порядке. После такой грозы вполне можно было рассчитывать на крепость «замка». Только человек мог вынуть ствол и, освободив камень дать возможность воде прорваться в пещеру.
Набрав валежника, Михайлов ушел обратно в пещеру, Он не спал всю ночь: раскаты грома почти до рассвета сотрясали каменные своды грота, да и, кроме того, его не на шутку беспокоило отсутствие Нерона.
После завтрака Михайлов пошел искать его. Осмотр он начал с провала в конце коридора. Собака могла упасть в широкий провал, хотя это было так невероятно – ловкий пес прекрасно лавировал между камней и, кроме того, знал не хуже него весь верхний горизонт пещеры. В провал сбегал ручеек мутной воды. В глубине виднелся широкий уступ, на котором при падении должна была бы задержаться собака. Михайлов, наклонившись над провалом, опустил на шнурке фонарик и осветил уступ. На площадке скопилась вода, лежала куча обвалившейся щебенки и больше ничего. В стороне чернела ниша – спуск на второй горизонт. Убедившись, что не совершилось самого худшего, Михайлов повеселел. Найти собаку в лесу ему казалось просто. Да, пожалуй, и искать не придется. Нерок где-нибудь ночью пережидал грозу и теперь сам прибежит.
Русло Пропащей за пещерой было местами завалено ветроломом. На вывороченных корневищах еще блестели кристаллы полевошпатовых обломков, разорванные плети вьюнков висели на сучьях и прибитая ветром трава обнажала каменистый грунт. Солнце уже поднялось над деревьями, и сильно парило; холодные токи воздуха веяли из чащи.
Михайлов бродил по руслу Пропащей – единственной пока дороге в районе пещеры – и звал Нерона.
К полудню он ушел далеко на юг. Русло опустилось в низину; кругом его обступило болото и тальниковые заросли. Дальше идти было бесполезно. На обратном пути Михайлов ушел вправо и после трудного пути по бурелому вышел на берег Каменки километров на шесть ниже пещеры. На всем протяжении пути он не встретил ни одной дороги; узкие извилистые тропы почти все кончались у реки. Михайлов недоумевал, куда мог убежать Нерон. Возвращаясь поздно вечером в пещеру, он надеялся, что собака вернулась.
Надежда Михайлова оказалась напрасной – собаки не было. Вечерние длинные тени легли на поверхность воды, вытянулись стволы берез. На елях возились крикливые пищухи. Моховая полянка над самой водой, где обычно любил лежать Нерон, была пуста.
Михайлов с трудом заставил себя съесть обед. Уставший, он лег и быстро заснул.
Утром следующего дня Михайлов продолжал поиски.
Все сроки возвращения собаки прошли. С Нероном, очевидно, случилось несчастье.
На одной из лесных полян внимание Михайлова привлекла беспокойная серая птичка, похожая на кедровку. Она перелетала с куста на куст и кружилась над небольшим овражком. Михайлов направился к овражку, но птичка не улетала, она пронзительно кричала и кружилась в воздухе.
Около обрыва Михайлов остановился. На дне овражка лежал какой-то черный предмет. При внимательном рассмотрении, он оказался телом животного.
– Нерон! – крикнул он, узнав собаку. – Убили моего пса!..
Михайлов побежал к Нерону и наклонился над ним. Собака лежала между камней на правом боку в неудобной позе. Голова ее была откинута в сторону, глаза закрыты, нижняя челюсть отвалилась и свесилась бледно-розоватый сухой язык. От левого глаза и почти до уха шел широкий, покрытый мухами и мошкарой, шрам. На камне возле головы были видны капли крови.
На шее была видна широкая рана.
Со дня овражка Михайлов достал пригоршню холодной воды и выплеснул ее на голову Нерона.
Когда вода попала в пасть собаки, та сделала едва заметное глотательное движение, язык вздрогнул и приоткрылся один глаз.
Нерон еще был жив. Михайлов облил голову собаки фляжки, соединил челюсти. Нерон подал явные признаки жизни, открыл глаза, подобрал задние ноги и тихо заскулил.
Оставив собаку, Михайлов принялся за осмотр овражка.
У подножья крутого откоса Михайлов заметил кучу свежей осыпи. Он подошел к месту обвала – на ровной плоскости илистого намыва ясно отпечатался след сапога. И на одном из уступов красно-бурые пятна. Это были следы крови, но уже не собаки, а человека. Михайлов убедился в том, что здесь произошла кровавая схватка Нерона с неизвестным человеком, появление которого было зрительно, а поведение загадочно.
Михайлов до пещеры донес Нерона на руках.
Промыв рану, он устроил ему подобие конуры на солнечном берегу Каменки. Перед вечером Михайлов пошел искать человека. Он еще раз осмотрел овражек и окончательно убедился в том, что собака преследовала человека по правому берегу Пропащей. Несмотря на довольно ясные следы, место встречи обнаружить не удалось. Выйдя на тропу за овражком, Михайлов пошел по следам. По их расположению можно было без ошибки заключить, что человек первые метров сто бежал. Должно быть, он боялся преследования, и затем перешел на неуверенный шаг.
Михайлов шел по сравнительно знакомой ему местности. Слева метрах в трехстах тянулось почти меридионально русло Пропащей. Тропа в весеннее время заливается водой – это один из притоков речки. Ниже, в километре расстояния, начинается низина. Там и без того непроходимая тайга погружена в непроходимое болото. Даже в жаркое время голубоватая дымка стоит над лесом. В чаще полумрак, тучи комаров, а под ногами трясина.
Михайлов пробовал пробираться по болоту в надежде найти какой-нибудь островок. Но островка не было – редкие березы, густой тальник и заросли камыша уж никак не могли служить пристанищем человеку. Может быть, человек вернулся обратно? Эта мысль показалась Михайлову правдоподобной, но отсутствие обратных следов заставило его отказаться от этой догадки.
Так и не разыскав человека, ранившего Нерона, Михайлов вернулся в пещеру. Он ухаживал за Нероном, как за человеком, и уложил его на мягкой подстилке из мха в удобной нише. «Больной» чувствовал, по видимому, некоторое улучшение, – это было видно по блеску глаз и попыткам делать резкие движения.
– Лежать, лежать! – часто повторял Михайлов, поджаривая мясо для Нерона. Между тем запас продуктов был на исходе, оставалось килограмма два сушеного мяса, полбанки масла и сухари. Большим подспорьем были хариусы из Каменки, но рыбная диета уж успела надоесть и Михайлову и Нерону.
По состоянию собаки полного выздоровления можно было ожидать не раньше пяти-шести дней. Вынужденный остаться на этот срок на Каменке, Михайлов решил еще раз попытаться найти человека и, в случае неудачи, продолжить горные работы.
Но и последующие поиски не привели ни к чему. Из всех предположений об исчезновении человека наиболее вероятным казалось одно: раненый, он решил перейти, и при выполнении этой безумной попытки утонул.
Тогда Михайлов возобновил работу по поискам рубинов, Нерон весь день лежал на берегу Каменки на солнечной лужайке.
Прошло пять дней. Рана на шее Нерона заживала успешно. Нерон был уже снова бодр и весел. Наступил последний вечер перед уходом. Солнце опустилось в тучу узкая полоса чистого неба на западе приобрела пурпурную окраску. Такой закат предвещал дождь или ветреную погоду. Но ни то ни другое не могло задержать Михайлова Мешок был уже упакован, ружье вычищено и драгоценный рубины лежали завернутые в промасленную бумагу на уступе стены. Собираясь уходить, Михайлов любовался ими все чаще и чаще.
Последнюю ночь Михайлов решил провести в пещере Он спустился на нижний горизонт, снял подробный эскиз с выработки и забоя, на всякий случай убрал лестницу и принеся охапку хвороста, принялся за изготовление ужина! Нерон растянулся рядом у костра на своей моховой постели – его ждала сытная еда.
После ужина, прежде