Тальника к высо(кой) (лист)
Веннице на б(елый) (кам)
Ень от дер(ева) 10
Саж(ен)
а дальше следовал непонятный рисунок.
Прямая линия со стрелкой между круглым предметом и изображением, похожим на куст, означала расстояние, и оно, конечно, равно 10 саженям, как и сказано в пояснении. Но что означает этот круглый предмет?
Михайлов еще раз прочел расшифрованные строки.
– Ну, ясно!.. не может быть другого толкования! – воскликнул он.– На белый камень от дерева... Круглый предмет – белый камень, а куст –изображение лиственницы в плане. А дальше... Это дерево... Ах, чудак этот Антипов! Конечно, он не имел компаса и заменил его деревом, крона которого пышнее развита с южной стороны, а стрелка проведена от стороны, где крона развита беднее. Значит, белый камень расположен на север от лиственницы.
Главное было разгадано, оставалось выяснить, каким путем Антипов попадал к речкам.
«Липова...Липова.. – повторял Михайлов, заметив это слово в верхнем углу плана. – Да это – Липовая гора! Пунктирная линия – путь от какого-то селения... На плане квадратиками изображены избы по обе стороны. Есть! По обе стороны Кусинского пруда. Стрелка «к таг» означает: от Кусинского завода нужно идти к Таганаю, а дальше все понятно».
Утомленный, но довольный, Михайлов только под утро окончил расшифровку плана.
Он установил, что к месторождению имеет какое-то отношение изображенная на плане пещера «Трех старцев».
«Она чем-то характерна для района месторождения», – подумал Михайлов. Неизвестным осталось только название второй речки.
Просмотрев записи, Михайлов в дополнение к схеме Антипова составил свою. Тайна рубина оживила скучную работу по обработке полевых материалов.
В свободное время Михайлов стал читать книги по минералогии. Эта наука раньше казалась ему скучной. Профессоров-минералогов, всегда окруженных пыльными обломками камней, он считал маньяками. Но когда он открыл книгу академика Ферсмана: «Самоцветы России», то он не мог оторваться от нее, пока не прочитал ее до последней страницы. Прекрасный знаток мертвой природы, Ферсман сумел оживить камень, он вдохнул в него жизнь. Запылал рубин, загорелся зеленым огнем изумруд, встала очаровательной легендой судьба священного камня нефрита. Под пером академика ожили древние восточные сказки о драгоценных камнях.
О рубине Михайлов прочитал у Ферсмана следующее: «Красным камнем не богата русская природа, – говорит он. – В 1824 году был открыт на Урале первый, некрасивый корунд; находка невзрачного камня в россыпях Березовки была правильно определена известным знатоком камней Саймоновым, назвавшим этот камень – корунд, сапфир, рубин. Прошло почти сто лет со времен пророчества профессора минералогии Соколова, но найти на Урале настоящий красный самоцвет не удавалось русскому человеку, и только полярная Сибирь подарила нас красно-бурыми и красными сердоликами... Но искристого, настоящего красного камня мы но сих пор не знаем у нас».
Прочитав это заключение, Михайлов достал антиповский рубин и подумал:
«Вот он – искристый, красный камень, настоящий и найденный на Урале. Может быть, там, возле притоков Миасса в отрогах Ильменских гор, находится первое, еще не известное минералогам месторождение этого драгоценного камня».
О рубине Михайлову мог подробно рассказать составитель плана, но про Антипова в больнице, куда зашел метеоролог, ему сказали, что больной через три недели поправился и немедленно оставил больницу...
Потеряв надежду встретиться с Антиповым, Михайлов не переставал думать о его плане и месторождении рубинов.
Немногочисленная литература о самоцветах подтверждала возможность нахождения рубинов на Южном Урале. Но заключение академика Ферсмана оставалось в силе: «еще никто на Урале не находил чистого рубина большого веса, несмотря на то, что корундовые месторождения Урала очень многочисленны. Отдельные находки рубинов и сапфиров – большая редкость».
«После находки в 1858 году в Корниловой логу крупного сапфира начались систематические разведки по реке Шиловке (недалеко от Мурзинки), но удалось найти в галечнике только четыре крошечных рубина и один сапфир. Кусочек сапфира, найденный в 1858 году, был огранен и представлен Александру II, как особая ценность... Вот, пожалуй, и все».
На отмелях рек крестьяне часто находили небольшие гальки, окрашенные в разные цвета. Среди обломков кварца, полевого шпата и граната попадались корунды самых разнообразных оттенков: синие, синевато-красные, фиолетовые, а иногда красные и даже сине-черные. Но цвет их был не чистый и вес редки превышал половину карата. Очень редко находили рубины в 2 – 21 карата.
Таков Средний Урал.
На Южном Урале месторождения корундов, главным образом рассыпные, приурочены к реке Каменке золотоносного Кочкарского района. Гальки корунда чаще неправильной формы с почти не сохранившимися кристаллическими гранями. Цвет этих небольших камешков не привлекает внешне своей чистотой и яркостью: преобладают цвета серый, желтовато-синий, с мутными оттенками.
В 1915 году было найдено коренное месторождение корунда. Так же как и камни Северной Каролины, рубин здесь залегал вместе с хромовой слюдой, но он оказался трещиноватым.
В Кыштымском районе также не мало корундовых месторождений.
Перелистывая страницы книг по нерудным ископаемым, Михайлов надеялся разыскать описания хоть одного месторождения драгоценного корунда – рубина, яркого и пылающего.
«...Найденный академиком Карпинским в 1871 году на Собачьей горе...»
У Михайлова екнуло сердце. Он знал Собачью гору, как свою квартиру.
Но... «обломок корундовой породы оказался занесенным туда с другого месторождения...»
В 1916 – 1917 гг. геолог Клер на Южном Урале обнаружил громадные запасы чистого корунда... «По чистоте материала и запасам, – прочел Михайлов, – можно вполне рассчитывать на присутствие большой ценности рубинов. Но на следующей странице было написано: «Эти месторождения заслуживают самого большого практического внимания. На материале этих месторождений предполагалось построить... фабрику наждачных кругов... а сортов органичных здесь не встречалось...»
Ильменские горы, знаменитые по разнообразию найденных в них минералов, также пока еще крепко хранят тайну самоцвета.
Но академик Ферсман не отрицает возможности нахождения месторождений рубинов... Особенно в контактах с известняками. И невольно по этому поводу приходится вспомнить слова Соколова: «отчаиваться в этом могут только те, которые уверены, что климат имеет влияние на образование камней и металлов, и что изящные из них могут существовать только под палящим солнцем экватора», – пишет он.
Убедившись в возможности нахождения рубинов на Южном Урале, Михайлов принялся за изучение образования корундовых месторождений.
Среди минералов корунд выделяется своей, только немного уступающей алмазу, твердостью. По химическому составу корунд представляет собою чистую, кристаллическую окись глинозема.
Цвет корунда очень разнообразен: встречаются кристаллы серого, синего, красного, розового, желтого, бурого, зеленого, фиолетового и других цветов. Окраска корунда зависит от примеси в нем окислов титана и других элементов. В периоды великих земных изменении, когда древние моря расступались, когда морщилась земная кора в гигантские складки – горы, – в глубине ее бушевала огненно-жидкая магма, часть которой вырывалась на поверхность, расплавляя и поглощая верхние слои земной коры – осадочные породы, содержащие в себе глинозем.
Когда пресыщенная этими породами магма постепенно охлаждалась, то избыточный глинозем под большим давлением в ней кристаллизовался часто в виде корундовых масс. Но корунд в месторождениях этого типа не образует больших скоплений, и поэтому они промышленного интереса не имеют.
Та же магма, поднявшись из земных глубин и устремившись в разломы земной коры, часто встречала на своем пути известняковые пароды. Когда между раскаленной магмой и этими породами происходил контакт, то под влиянием высокой температуры и давления находящийся в известняках глинозем перекристэллизовывался в корунд. На контактах гранитов с известняками и в кристаллических известняках, близких к этим контактам, могут встретиться красные и синие корунды – рубины и сапфиры.
Вот почему «на берегу бурного Пянджа, в известковой скале Кух-и-лал, далеко на юг от русских владений, находятся старинные рубиновые копи... В темных и низких ходах добывался красный камень... и верноподданные сыны афганского эмира, ломая твердые известняки и доломиты, выбирали из них рубины...»
Много ночей Михайлов просидел над минералогией, петрографией[5] и описаниями корундовых месторождений. Большинство книг было написано специальным языком. Перед глазами Михайлова мелькали химические формулы, фотографии шлифов[6], даты открытий месторождений и находок самоцветов.
...Греция, Египет, Индия, Афганистан, Южная Африка... Урал, Северная Сибирь представлялись ему в синих цветах сапфира, василькового, кианита, в зеленом сиянии изумрудов и дерзком кровавом глазе рубина.
...Авантюрину гиацинт, Лабрадор, лунный камень, солнечный камень, сфен, турмалин, хризоберилл... – вот цветы мертвой природы, рожденные в недрах земли тысячелетия, а может быть, и миллионы лет назад.
Много наделала дел берестяная трубочка Антипова: метеоролог превращался в страстного любителя-минералога. Из массы прочитанных страниц Михайлов составлял себе конспект, а по нему представление о корундовых месторождениях Южного Урала.
Участок, изображенный на плане, был где-то около Ильменских гор, в долине реки Миасса.
... А в нерудных ископаемых было ясно написано: «...в долине р. Миасса залегают кварциты, кварцитовые сланцы и известняки…»
Известняки!.. Михайлов кой-что понял в сложном процессе образования корундовых месторождений. Он знал, что на контакте магмы с известняками могут быть рубины. Но какие породы у пещеры «Трех старцев»? К какому типу отнести месторождение, отмеченное крестиком, – этого Михайлов не знал.
Находясь под влиянием прочитанных книг, он написал письмо в Свердловский горный институт.
Михайлов, подробно рассказав историю с неизвестным месторождением, однако, забыл написать о главном. Он ни словом не обмолвился о рубине, лежащем в его кармане... В письме Михайлов просил кафедру минералогии института снарядить экспедицию для поисков месторождения рубинов, в которой он охотно принял бы участие.
Если бы Михайлов смог прочитать свое письмо через неделю, когда оно было уже в Свердловске, он бы заметил, что обилие восклицательных знаков и отступлений едва ли подействует на руководителей кафедры и те будут настаивать перед директором на снаряжении экспедиции. Через полмесяца из Горного института пришел ответ:
Уважаемый т. Михайлов!
Получив Ваше странное письмо, мы, однако, показали его профессору, за что, конечно, и получили головомойку. Профессор не дочитал Вашего письма до конца и сказал, что он еще в детстве читал что-то подобное у Ж. Верна или Э. По, но там было написано гораздо лучше. Кроме того, он, зная Вас как метеоролога, высказал предположение, что письмо сочинил и дослал какой-нибудь шутник, подписав Вашу фамилию.
Ассистент кафедры Петров.
Прочитав ответ, Михайлов вспомнил, что не написал ни слова о рубине – главном доказательстве существования неизвестного месторождения.
На следующий день Михайлов опустил в почтовый ящик небольшой синий конверт. На этот раз он сухо и коротко изложил свою просьбу об экспедиции, а в доказательство реальности существования месторождения написал о рубине.
Ответ на второе письмо пришел быстрей, чем ожидал Михайлов. Первая строка ответа заставила его нахмуриться. Ответ был таким, какого не ожидал метеоролог:
Дорогой т. Михайлов!
Ваше второе письмо мы, конечно, не показали профессору, еще подумает, что мы, вместо подготовки к зачетам, занимаемся «открытием месторождений». Мы сожалеем, что не имеем возможности взглянуть на Ваш «рубин». Для исследования «нового» месторождения нет необходимости, посылать экспедицию. Вам, наверное, известно, что некоторые наши славные геологи, не прибегая к помощи, открыли и дали авторитетные описания некоторых месторождений, правда, им посчастливилось меньше Вашего, но тем лучше для Вас. Счастливый путь к новым открытиям. Студенты будут рады присоединить к фамилиям исследователей и Вашу. Не забудьте в экспедицию взять томик Э. По, он Вам более нужен, чем лучшая петрография.
Веселый студент.
Дальнейшее обращение за помощью в Горный институт было бесполезным. Первое письмо все испортило, и теперь уж было поздно исправлять ошибку.
Городские организации Златоуста ничем не могли помочь Михайлову – ему нужны были геологи, а их-то и не было.
«А почему бы мне не воспользоваться советом «веселого студента» и не отправиться на поиски месторождения одному», – подумал Михайлов. Он взвесил все обстоятельства «за» и «против»...
Разыскать участок он может, пожалуй, лучше геолога, в этом отношении его специальность охотника за изотермами поможет ему ориентироваться в лесу.
Кроме того, он кой-что усвоил из прочитанного материала и сможет разобраться в горных пародах. Но он не геологоразведчик: у него нет «нюха», свойственного этим охотникам за камнями.
Говорят, что геологи видят сквозь землю, а он даже не может сразу отличить известняка от кварца. Может случится, что онг будет бродить по лесу возле самого месторождения и его не обнаружит.
Михайлов долго колебался. Посмотрев на рубин, он решил отправиться, на поиски месторождения, но, заглянув в полевую геологию, раздумывал, затем снова решал и опять раздумывал.
Из затруднения его неожиданно вывели изотермы. Как ни странно, но эти линии помогли ему принять окончательное решение отправиться летом в долину реки Миасса к Ильменским горам на поиски рубинов.
Обрабатывая синоптическую[7] карту склонов Ильменских гор, Михайлов обнаружил незначительные аномалии[8] в направлении июльских изотерм. Тщательная проверка наблюдений показала, что эти аномалии могут быть порождены только двумя причинами: первая – это ошибка в наблюдениях и вторая изменения климатических условий.
Как в том, так и в другом случае желательна проверка, то есть производство повторных наблюдений. Отклонение изотерм было настолько незначительным, что не будь самоцвета, Михайлов не был бы так придирчив к таблицам температурных замеров. Район аномалий был недалеко от реки Миасса, и поэтому проверка направления изотерм могла быть совмещена с поисками месторождения.
Итак, изотермы помогли. Михайлов был в восторге. Решение взяться за геологоразведочное дело теперь оправдывалось необходимостью...
В мае новый «минералог» начал готовиться к отъезду, в горы.
Для пополнения сведений о месторождении он решил заехать на Кусинский завод, где должны были знать Антипова.
В первых числах июня Михайлов приехал на Кусинский завод и, поселившись в запрудной стороне, начал расспрашивать стариков о пещере «Трех старцев».
Настойчивые расспросы, однако, не давали результатов. На Кусинском заводе никто не занимался добычей самоцветов. Ни о старцах, ни о пещере они тоже не имели никаких сведений.
Как-то в жаркий тихий день, возвращаясь с рыбалки, на перекрестке дорог Михайлов встретил телегу. Уставшие лошади еле шли. На передке телеги сидел крестьянин лет сорока пяти. Михайлов попросил подвезти его до завода. Тот охотно согласился.
Крестьянин, по фамилии Ковригин, оказался весьма разговорчивым.
Когда. Ковригин на минуту умолкал, Михайлов задавал ему вопросы, и его собеседник легко менял тему. Он про-странно рассказывал о том далёком времени, когда на берегу речки Кусы бежавшие из России раскольники поставили два десятка хижин и начали обрабатывать землю.
– А вы откуда и по каким делам приехали к нам? – неожиданно, прервав рассказ, спросил Ковригин.
– Я в Кусу заехал по пути, – ответил Михайлов. – Меня интересует одно дело, – и Михайлов рассказал, что разыскивает на заводе людей, знающих месторождения самоцветов.
– Вот оно что, самоцветы! – протянул Ковригин. – Об этом знали только старцы из староверов, но они в большой тайне держали это дело. Был у нас тут один мужик, Антипов, вот тот знал.
От последних слов Ковригина Михайлова даже подбросило на телеге, хотя дорога была ровной.
– А где теперь живет Антипов? – спросил Михайлов.
– С Антиповым приключилась такая история... Можно сказать, что сгубила его жадность. Вдвоем с женой жили, а завели трех коров, почти что стадо овец, лошадей. Молока сам не пил и жене не давал, мяса оба ни-ни – вроде у них как бы вечно великий пост был. Двум своим многосемейным братьям Антипов не то чтобы помочь, он их и к дому не подпускал. С заводскими приказчиками Антипов водил тесную компанию – он им угощенья ставил, а они ему подрядец на поставку материалов, на вырубку лесной делянки… Не забывал Антипов и хлебопашества. На правой стороне Кусы, где хорошая пахотная земля, он открутил себе порядочные участки. Работали у него бедные крестьяне с запрудной стороны и собственные работники.
Не проглядел Антипов и зеленого липняка – шестьдесят колодин, да около сорока рамочных ульев приспособил он за обжигательными печами на склоне Липовой горы...
Ковригин подробно рассказывал о большом хозяйстве Антипова. К семнадцатому году это хозяйство уже не походило на крестьянское, а больше – на предприятие мелкого заводчика.
– Антипов имел какие-то дела с заводским начальством, – продолжал Ковригин. – Он хотел ставить свою плотину ниже заводской, на горе –ветряк, но революция спутала все его планы. В голодные годы все знали, что он где-то прячет хлеб, но найти не могли. Присмиревший было кулак с двадцать четвертого года опять взялся за свои прежние дела, но его раскулачили и сослали. С тех пор и не слышно про него.
Лошади пылили уже по заводской односторонке, и Ковригину не приходилось их понукать.
– А началось у Антипова все это из-за того дела, которое когда-то мутило наших мужиков, – заключил Ковригин свой рассказ.
– Какое дело? – спросил Михайлов.
– Есть за Таганаями никому не известная копь самоцветов, про которую знал Антипов и через эту самую копь нажил свое богатство, а потом мытарства.
Вечером Ковригин рассказал Михайлову предания о трех старцах.
Еще до постройки Кусинского завода, то есть во второй половине восемнадцатого века, дремучая тайга Южного Урала приютила в своих лесах много бежавших из Центральной России раскольников. Большинство из них селилось по берегам горных речек и постепенно обзаводилось хозяйством. Некоторые уходили в непроходимые лесные дебри и там «спасались». Где-то за Таганаями поселялись три кусинских старца, но никто не знал наверное, где именно.
Однажды кусинский охотник Хорек ушел в горы. Он решил перемахнуть Таганай и на противоположной его склоне разведать новые места для охоты.
Склоны Таганая оказались богатыми дичью, и Хорек, подстрелив пару птиц, изжарил их, плотно поел и завалился спать. Проснулся он на следующее утро, и ему страшно захотелось пить. Хорек плохо знал местность, и ему пришлось долго искать воду. Лето было жаркое, многие ручьи пересохли, а в низинах болотные лужи кишели водяными блохами. Местность на восток понижалась, и охотник решил идти по звериной тропе, которая должна была привести к речке.
В низине, где раньше протекала речка, оказались редкие лужицы, густо заселенные водяными блохами, и белый мелкий песок. Русло пересохшей репки было очень извилисто, один берег сильно изглодан водой. В некоторых местах белая порода берега превратилась в осыпи и обнажила глубокие сводчатые ниши. Хорек знал, что должна быть где-нибудь поблизости еще «парная» речка. Горные речки часто, встретив на пути массивы пород, делятся и, обогнув возвышенность с обеих сторон, сходятся в одно русло; иногда же они, разделившись, отходят одна от другой и уже не сливаются вместе.
Хорек забрался по осыпи на крутой берег и поднялся на невысокую скалу. За скалой местность круто уходила вниз и сквозь листву липняка виднелась голубоватая поверхность водя.
Хорек не ошибся – за деревьями была «парная» речка.
Солнце поднялось над лесом, но его лучи едва пробирались сквозь чащу береговых зарослей.
Измученный жаждой охотник, сминая кустарник, побежал к берегу. Но у самого обрыва к реке кустарник был настолько густ, что ему пришлось снять сумку с ружьем, остановить их в кустах и заняться поисками удобного спуска к воде.
Метров через двадцать тальник кончился, и река сделав крутой поворот, вышла на большую поляну.
Хорек пересек поляну и, подойдя к берегу, прыгнул вниз. Но не успели его ноги коснуться песка, как раздался крик и перед ним вырос высокий бородатый старик. От ног старика к воде покатилась тальниковая плетенка из которой сыпались разноцветные гальки.
Хорек оробел, он хотел бежать, но было уже поздно Старик протянул руку и схватил охотника за плечо.
– Откуда взялся?
– С берега прыгнул, напиться... – заикаясь, ответил Хорек. Старик отпустил охотника и, отойдя, громко свистнул.
Из-за высокого белого камня, лежавшего посредине реки, вышел второй старик, такой же бородатый и страшный. Хорек осмотрелся. Он заметил откатившуюся к воде плетенку и СИНИЙ небольшой мешочек на том месте, где стоял первый старик. Недалеко стояло измятое ведро с водой и валялась лопата с короткой рукоятью.
Видавший виды Хорек сразу определил, чем занимался старик.
«Самоцветы моют», – подумал он. А потом быстрая, как молния, мысль мелькнула у него в голове: «Старцы... батюшки, да это они и есть». Кусинцы думали, что святые отцы просто не хотят, чтобы нарушали их покой, но теперь оказалось другое. Отшельники нашли месторождение самоцветов – вот причина их отчуждения.
«Убьют...» – подумал Хорек.
– Ты откуда, сынок? – спросил старик.
– Я с Кусннского завода. А вы как живете, отцы? – в свою очередь спросил Хорек, стараясь не смотреть на плетенку с гальками.
– Трудимся в поте лица, – неохотно ответил старик, а потом, посмотрев на синий мешок, добавил: – На пригорке святой крест соорудили, так украсу к нему из камешков хотим сделать. А ты кто?
– Охотник.
– Где же у тебя ружье?
– Потерял, – соврал Хорек.
– Ох, лукав ты, сыне...
Старики перемигнулись... И вдруг сильный удар по голове затуманил сознание Хорька, он зашатался и упал в речку.
Около берега было мелко, и Хорек не мог утонуть. Вода освежила его, и он быстро пришел в себя.
Несколько минут охотник лежал без движения и сквозь полуоткрытые веки смотрел на стариков. Вода попала ему в уши, и поэтому он не слышал, о чем говорили старцы; но по их жестам можно было догадаться, что они о чем-то спорят.
Воспользовавшись этим, Хорек уперся ногами в песок. Старики перестали спорить. Один из них нагнулся и поднял тяжелый угловатый камень.
Медлить было нельзя. Хорек вскочил и кинулся в сторону. Старик взмахнул рукой, но камень пролетел мимо. Охотник, так неожиданно оказавшись на положении дичи, бросился бежать в лес так быстро, что старцы не могли его догнать. Он убежал от речки версты на четыре, затаился в густом малиннике и просидел в нем до вечера. Когда посинело небо и от опушки легли черные тени, Хорек вышел из малинника.
И вдруг сильный удар по голове затуманил сознание Хорька.
Хорек не был трусом; он осторожно обошел опушку, спустился обратно к реке и долго ползал по прибрежным кустам, пока, наконец, не нашел ружье и сумку.
Быстро темнело. От речки потянуло сыростью. Хорек раздвинул кусты и стал внимательно смотреть.
Стариков не было. Возле переката лежала опрокинутая плетенка.
Над водой поднялся легкий туман. Противоположный берег потемнел и, казалось, отступил дальше в лес. Контуры окружающих предметов стерлись, и только высокий белый камень ясно выделялся в вечернем полумраке.
Хорек старательно приметил место: изгиб реки, две большие осыпи, белый камень; вылез из кустарника и снова скрылся в лесу.
В Кусу Хорек пришел на следующий день к ночи. Голодный и усталый, он побежал к знакомым рассказать о своей необычайной встрече.
Через неделю пятеро охотников под предводительством Хорька отправились к Ильменским горам. Четыре дня бродили они по тайге, но не обнаружили никаких признаков человеческого жилья. На речке у белого камня только одни осыпи выдавали недавнее присутствие человека. По прежнему журчала вода на перекате, а кусты и травы, примятые Хорьком, выпрямились. За белым камнем, у крутого поворота речки, начиналась непроходимая тайга. Заболоченная местность тянулась на много верст.
Охотники побывали в самых диких местах. В болоте они встретили тучи комаров, целые кладбища полусгнившего леса, но ни одной свежей порубки, никаких следов человека.
На пятый день, уставшие и злые, охотники вернулись в поселок.
После неудачной попытки разыскать старцев, ка Хорек ни божился, ему не удалось организовать поиски вторично. О приключении Хорька постепенно забыли. Но вот на следующее лето в июле в лесу около Кусы поймали человека. Его подозревали в краже, но в берестяной трубочке у него нашли самоцветы. Пока разбирали дело, спорили да шумели, пойманный с самоцветами человек убежал.
Ряд других фактор: появление у хозяина завода крупных драгоценных камней, таинственные встречи его со старцами – убедили, наконец, кусинцев в правдивости рассказанного Хорьком приключения.
Лет через восемь старцы перестали появляться на Кусе – может быть, они умерли или решили совсем не показываться людям. О трех старцах постепенно совсем забыли. Один только Антипов знал правду о копях.
Михайлов теперь был уверен, что отшельники добыли рубины, – он узнал больше, чем рассчитывал.
К рассказу Ковригина он отнесся с доверием. Описание места, где произошла встреча Хорька с отшельниками, совпадало с планом Антипова.
Теперь Михайлову в Кусинском заводе нечего было больше делать, и он собрался уезжать.
Рано утром, еще на рассвете, Михайлов и Ковригин оставили за поворотом дороги завод. Михайлов торопил провожающего его Ковригина. Около полудня они проехали мимо титано-магнетитового рудника и свернули влево.
Покрытый туманом Таганай постепенно прояснялся, его голая вершина высоко поднималась над окружающей местностью.
Ночевали у самого подножия Таганая, у крутого подъема, где кончалась дорога.
Утром, попрощавшись с Ковригиным, Михайлов пошел с своей собакой-овчаркой Нероном к перевалу.
Глава III
В ЛЕСУ
Антипов. – К Таганайскому перевалу. – Ловушка. – По восточному склону. – Известняковые «замки». – Странное поведение собаки. – Лесной пожар. – Спасательная скала. – Гроза.
В оборванном, похудевшем бродяге кусинцы не сразу узнали Анттипова. Появился он на заводе внезапно, вскоре после ухода Михайлова.
Бывший кулак очень изменился. От прежней его самоуверенности не осталось и следа. Целые дни он где-то бродил и только к ночи появлялся в поселке. Огородами он, как вор, пробирался к знакомым и шептался с ними – выспрашивал о метеорологе.
Старики были любителями поговорить и сочиняли про Михайлова разные небылицы. Они врали про большую экспедицию, которую будто бы снарядил Михайлов. Говорили, будто метеоролог имеет такие инструменты, которыми можно сразу отыскать любое месторождение самоцветов.
Когда заводская милиция узнала о возвращении Антипова, тот уже покинул завод.
Во время сильной грозы и ливня, темной июльской ночью он ушел вверх по Кусе.
* * *
Мы остановили Михайлова у подножья Таганайских гор, где с ним расстался Ковригин.
…Пройдя около полукилометра по сравнительно хорошей тропе, Михайлов вышел на небольшую полянку, покрытую высокой травой. Такие поляны довольно часто попадаются среди лесной чащи по склонам гор – они представляют собой высохшие болота с толстым слоем плодородного грунта на дне. На полянах в изобилии растет малинник, но местные жители иногда его уничтожают и устраивают покосы.
Накошенное летом сено не вывозится до зимы. И только когда снеговой покров достигнет значительной мощности, сено увозят по тропам на особых санках, имеющие широкие, лыжные полозья.
Михайлов прошел поляну, но на другой ее стороне тропы уже не было. Кончилась последняя пешеходная дорога. Раньше Михайлов рассчитывал: пользуясь тропой подняться до Круглой сопки Большого Таганая и, обойти ее по границе распространения леса, перейти на восточный склон.
Теперь, встретив абсолютное бездорожье, он решил изменить маршрут.
Михайлову оставался один путь – по старой тропе спуститься вниз до первого ее разделения, свернуть на север и обойти Круглую сопку значительно ниже. В этом случае, при достижении перевала, Большой Таганай остается на юге и местность начнет подниматься к Среднему Таганаю.
В обход до перевала было приблизительно около двадцати километров, и Михайлов мог рассчитывать дойти до него только к вечеру.
Спустивших от поляны по тропе, Михайлов заметил что-то похожее на дорогу, которая шла как раз в нужном для него направлении. При внимательном изучении, дорога оказалась руслом пересохшего ручья.
Не имея другого выбора, Михайлов свернул с тропы и углубился в чащу по руслу ручья. Не успел он пройти и пяти шагов, как окружающий его лес резко изменился. По обе стороны русла он поднимался хмурым неприветливым массивом. Кругом были тишина и полумрак. Часто бурелом перекрывал ручей. С образовавшейся естественной крыши спускались бледно-зеленные плети хмеля и лесных вьюнов. Стройные стволики хвощей как будто нарочно были воткнуты в полусгнившую древесину. С берегов ручья протягивались лапчатые, неимоверно широкие листья папоротников. Над руслом в густом переплете сомкнулись девственные южноуральские джунгли.
Будь Михайлов новичком, он не решился бы продолжать путь по такому дикому лесу.
В сером полумраке не слышно было пение птиц, но птицы были; они иногда почти из-под ног стремительно шарахались в сторону и исчезали в буреломе. Где-то высоко, по освещенным солнцем вершинам лиственниц, перепархивал ветерок, и его шум едва доносился до слуха. В лесу было тихо.
Михайлова не пугала тишина, – наоборот, он был доволен: «дорога» пока шла в нужном направлении и не особенно виляла, берега ручья поднялись довольно высоко, образовав как бы коридор. Мелкий галечник был плотным. Под «крышей» можно было идти не наклоняясь, что особенно было удобно Михайлову, нагруженному тяжелым мешком.
В некоторых местах ручей промыл себе настолько глубокую траншею, что берега поднимались выше человеческого роста. Откосы русла покрывал сплошной дерновый слой, разорванный только в некоторых местах. При внимательном осмотре оказалось, что дерно свободно свешивается с берега и доходит почти до низа откоса. Боковые породы и дно русла состоят частично из сланцев, но, главным образом, из известняков, полуразрушенных и потому подвергающихся размыву.
Во время таяния снега, а также после ливней, русло ручья наполняется водой. Благодаря большому уклону поток, при сравнительной маловодности, обладает большой энергией, чем и объясняется наличие глубокой траншеи. Исследуя русло ручья, Михайлов обратил внимание на сильно размытые стенки его, где известняк походил на источенный водой весенний лед.
Впереди, метрах в тридцати, ручей делился на два русла, одно из которых резко поворачивало на восток, второе шло по прежнему в северном направлении.
Выбрав северный ручей, Михайлов скоро убедился в ненадежности дороги. По руслу пошли частые перепады, острые известковые камни поднимались на высоту до двух метров и костры бурелома преграждали путь. Несколько попыток перебраться через бурелом заставили Михайлова вернуться обратно и пойти по ручью в восточном направлении.
После полукилометра сносной дороги ручей исчез, и его заменила извилистая звериная тропа.
Выигранное раньше на хорошей дороге время теперь Михайлов тратил, обходя поваленные бурей огромные деревья. Он попал в такую глушь, что, кажется, и звери избегали ее посещать.
Деревья боролись здесь за обладание светом – этим редким гостем густой тайги. Хилые, но высокие березы опирались своими слабыми стволами на ветви елей; рябины переплелись с липами, а жимолость и черемушник, казалось, росли от одного корня.
Тропа тянулась едва заметной цепочкой, часто теряясь в кучах валежника и густом мхе.
Михайлову надоело вилять из стороны в сторону, и он решил идти прямо, руководствуясь компасом и уклоном местности.
Тропа только создавала видимость некоторого облегчения пути; на самом же деле приходилось часто перелезать через кучи гнилого валежника и скользить по известняковым осыпям. Как и предполагал Михайлов, идти без тропы оказалось не трудней, даже наоборот легче: теперь, имея свободу в выборе направления, можно было держаться известняковых обнажений.
Михайлов переходил от скалы к скале, карабкался по осыпям; но это было легче, чем перелезать через бурелом. Иногда ему попадались прикрытые растительностью ямы.
Михайлов прошел уже километров семь. Лес немного поредел и уступил место густым кустарниковым зарослям. Идти стало значительно легче, бурелом исчез, а кустарник можно было не обходить. Справа, в просветах между деревьями, иногда мелькал силуэт Круглой сопки.
Михайлов зашел в кустарник и вдруг почувствовал под ногами пустоту.
Он хотел отступить, но было уже поздно. Кусты, как от сильного ветра, низко наклонились, и Михайлов вместе с ними полетел вниз, в темное пространство. Кусты падали вслед за ним; они обрушили массу еле державшейся породы, и грохот обвала наполнил яму.
Несколько мгновений Михайлов летел по воздуху, потом ноги его стали скользить по чему-то сыпучему, и падение несколько замедлилось. Михайлов, скользнув по склону осыпи, остановился, по пояс погруженный в рыхлый навал дерновника и мелкой щебенки. Посмотрев в верх, он увидел на высоте пяти-шести метров полоску света; она падала на белую известковую стену ямы. Михайлов понял, что попал в большую карстовую воронку.
Михайлов полетел вниз
Карстовые провалы имеют различные объемы и формы: от небольших конусообразных углублений и до огромных в несколько ярусов пещер. Часто провал земной поверхности образует воронку, стенки которой из вертикальных в верхней части сходятся на конус в нижней. Воронки бывают глухими, – когда в результате провала почвы перекрывается первоначальный подземный канал, и переходящими в пещеры, – когда этот канал остался незасыпанньм обвалившейся породой. В последнем случае воронки почти никогда не выпускают попавшего в них зверя, да и человек из такой воронки выберется не всегда.
Михайлов был знаком с деятельностью подземных вод. Около Уфы он видел десятки провалов и знал, насколько опасно проваливаться в карстовую воронку.
Электрический фонарик был в мешке, и как только Михайлов сделал движение, чтобы сбросить мешок с плеч, щебенка посыпалась, производя звук, характерный при падении в пустоту.
«Ниже еще провал», – подумал Михайлов и почувствовал, как холодок пробежал по спине.
Нужно было зажечь спичку и насколько возможно осмотреться.
Однако желтоватого небольшого пламени спички оказалось недостаточно. Только в момент вспышки удалось рассмотреть вертикальную белую стену и осыпь, уходящую в темноту.
Стараясь не производить резких движений, Михайлов достал из кармана тужурки компас, завернутый в восковку. Из восковки он свернул жгут и зажег его. Бумага загорелась и сильно задымила, но света было, достаточно, чтобы успеть осмотреться.
Предположение Михайлова о существовании провала оказалось верным. Осыпь, в которой он завяз, покрыла незначительную часть конуса воронки. Противоположная стена известняк