Российский рынок труда в своей эволюции прошел через несколько различных этапов, границы между которыми определялись радикальными сдвигами в преобладавшем макроэкономическом контексте. Первый (1991-1998 гг.) стал отражением глубокой трансформационной рецессии, которая растянулась почти на целое десятилетие и сопровождалась сокращением занятости, ростом открытой безработицы, снижением продолжительности рабочего времени и резким падением реальной заработной платы. Второй (1999-2008 гг.) был связан с энергичным посттрансформационным подъемом, когда ситуация на рынке труда стала быстро улучшаться. Третий начался с глубоким экономическим кризисом, разразившимся во второй половине 2008 г., и длился до нового кризиса 2015 года.
Рисунок 4- ВВП, занятость, реальная заработная плата и рабочее время в российской экономике в 1991-2010 гг., в процентах (1991 г. = 100%)
Источник: [33]
Рисунок 4 представляет стилизованную картину функционирования российского рынка труда за период 1991-2016 гг., отражая траектории изменения ВВП, численности занятых, продолжительности рабочего времени и реальной заработной платы. Он наглядно иллюстрирует очеидную рассогласованность в движении агрегированного выпуска (реального ВВП) и затрат труда в виде численности занятых в экономике. Эту слабую сенситивность занятости к колебаниям в объемах производства можно считать едва ли не главной функциональной особенностью российской модели рынка труда, ее «фирменным знаком».
Занятость в российских условиях всегда оставалась достаточно стабильной и мало чувствительной даже к сильнейшим макроэкономическим шокам (как отрицательным, так и положительным). Так, снижение занятости в период трансформационного кризиса 90-х гг. составило менее 15%, что было явно непропорционально масштабам падения ВВП, которое достигло примерно 40% (в нижней точке кризиса). Другими словами, каждый процентный пункт сокращения агрегированного выпуска сопровождался сокращением общей занятости (т. е. эластичность занятости по выпуску) всего лишь на треть процентного пункта. При этом в странах Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) соответствующая эластичность была близка к 1. Экономическое восстановление 2000-х гг. сопровождалось той же выраженной асимметрией. Несмотря на то, что по сравнению с 1998 г. ВВП вырос к 2008 г. почти вдвое, численность занятых увеличилась лишь на 7-8%, что означает еще более низкую эластичность, чем та, что наблюдалась в 90-е годы [10].
Слабая чувствительность занятости к изменениям в выпуске сохранилась и в последующие годы. На рис. 1 динамика занятости после 2009 года показана практически горизонтальной линией, что опять же контрастирует с темпами изменения ВВП. Кризис 2009 года привел к снижению ВВП на 8% (по сравнению с предыдущим годом), а кризис 2015-16 гг. – еще суммарно на 3,5-4% (по отношению к 2014 г). Однако общая численность занятых (по методологии БТР) и в 2008 г (на пике роста), и в 2015 г (после двух кризисов и нескольких лет перехода к стагнации) составляла те же самые 68,4 млн человек при незначительных колебаниях показателя внутри периода.
В результате уровень занятости населения (как удельный вес занятых в общей численности населения в возрасте 15-72 года) устойчиво поддерживался в России на достаточно высокой отметке (рис. 5). Если первоначально он снизился примерно на 12 процентных пунктов – с 66,7% в начале 90-х до 55% на пике кризиса 1998 года, то затем постепенно вырос до 65,2% (в 2015 г). Тенденции для мужчин и женщин были аналогичными: показатели двигались параллельно.
Уровни занятости росли все годы после кризиса 2009 года, несмотря на быстро наступившее замедление темпов экономического роста, перешедшее затем в рецессию. По-видимому, снижение доходов населения «выдавливало» часть неактивных индивидов на рынок труда, создавая «эффект дополнительного работника». В итоге, мы констатируем очень высокие уровни занятости, уступающие лишь тем, что наблюдаются в Скандинавских странах – абсолютных и недосягаемых лидерах по вовлечению населения в рабочую силу.
Рисунок 5- Уровни занятости (%), мужчины и женщины, в 1992-2015 гг.
Источник: [33]
Если ограничить рассматриваемый возраст наиболее трудоспособным интервалом в 20-64 года, то уровни занятости в России в 79,8% и 68,7% (у мужчин и женщин, соответственно) оказываются примерно на 4-5 пп выше тех, что наблюдаются в зоне Евро. Они существенно выше, чем в странах Восточной и Центральной Европы. При этом уровни занятости у женщин в нашей стране превышают уровни, наблюдаемые у мужчин в целом ряде европейских стран (например, в странах Южной Европы) [17]. И это несмотря на то, что и пенсионный возраст, и продолжительность жизни в нашей стране значительно ниже.
К важным показателям предложения труда относится не только численность занятых, но и продолжительность рабочего времени. Она влияет не только на общий объем трудовых затрат, но и на стоимость труда. Как показывает рис. 1, в России за первую половину 1990-х гг. среднегодовая продолжительность рабочего времени уменьшилась примерно на 12% во всей экономике (в промышленности сокращение было больше, в торговле – меньше). Колебания в продолжительности рабочего времени по масштабам были сопоставимы с колебаниями в численности занятых (рис. 1). Если бы она оставалась неизменной, то и падение занятости в кризисный период, и ее последующий прирост в посткризисный период были бы примерно вдвое больше, чем в действительности. Но начиная со второй половины этого десятилетия, она стала столь же быстро подтягиваться вверх и вышла на уровень примерно в 1740-1760 часов в год в расчете на одного работника. Это примерно соответствует средним значениям для стран ОЭСР. Сама ОЭСР приводит гораздо более высокие показатели для России – около 2000 часов в год, что намного превышает среднюю годовую продолжительность в странах, входящих в эту организацию [32]. В любом случае мы можем констатировать, что, по-видимому, дальнейший рост этого показателя маловероятен.
Высокий уровень вовлеченности населения в занятость предполагает, что и безработица не может быть масштабной, а ее всплески продолжительными. Рис. 6 наглядно констатирует этот факт. Даже в худшие времена глубоких экономических спадов безработица не демонстрировала никаких признаков «катастрофического» роста. Траектория ее изменения всегда оставалась плавной, без каких-либо резких скачков, вызванных разовыми выбросами на рынок труда больших масс работников. Стартовав с отметки 5,2% в 1992 г., общая безработица (измеряемая в соответствии с критериями МОТ) только через 6 лет затяжной рецессии превысила порог 10%, а точка максимума – 13,3% - была достигнута ею в 1998 г., на котором она пребывала короткое время. Но даже в этот момент она не приближалась к пиковым значениям, характерным для многих других стран – и это несмотря на глубину и продолжительность трансформационного спада. Но стоило российской экономике вступить в фазу оживления, как показатели общей безработицы быстро пошли вниз, уменьшившись к середине 2008 г. более чем вдвое – до уровня 5,5-6%[1].
Рисунок 6- Уровни общей и регистрируемой безработицы (%) в 1992-2015 гг.
Источник: [33]
Но если такое снижение шло на волне быстрого экономического роста 00-х гг, то ее понижательная динамика после 2010 года имела совсем другой макроэкономический фон. Кризис 2009 года, сопровождавшийся значительным сокращением ВВП, вызвал некоторый рост безработицы (до примерно 8%). Однако на таком пике она продержалась недолго и уже после 2012 года ее показатель не превышал 6%. Такие результаты поддерживались, несмотря на начавшуюся стагнацию, перешедшую в рецессию. Кризис 2015 года стал очередным тестом российского рынка труда на способность «держать» низкую безработицу. Напомним, что уровни занятости при этом были на подъеме.
Что касается регистрируемой безработицы, то в российских условиях она всегда оставалась поразительно низкой. На протяжении всего периода она колебалась в узком диапазоне, не выходя за пределы 1-4%, а после 2010 года ее уровень составлял менее 2% (рис. 3). Расхождение между двумя альтернативными показателями безработицы – регистрируемой и общей (по определению МОТ) – имеет понятные институциональные причины. В условиях, когда пособие по безработице является либо труднодоступным, либо малопривлекательным по величине, оба показателя безработицы будут невысокими, однако это в первую очередь касается того, что основан на процедуре регистрации.
Если количественная подстройка занятости почти не работает, то есть основания подозревать, что эту «работу» делает «ценовая» подстройка. Трудовые издержки могут сильно варьироваться, если цена труда является гибкой, и в этом случае неизбежность адаптации численности ослабляется.
2.2 Институты рынка труда и перспективы их реформирования
В России сложилась специфическая конфигурация институтов рынка труда, которая обеспечивает поддержание высоких уровней занятости и низких – безработицы.
Ее ядро составляют институты, регулирующие и тормозящие количественную адаптацию, и институты, обеспечивающие гибкость заработной платы. В первом случае это нормы трудового законодательства, которые определяют издержки увольнений, во втором – минимальная заработная плата, пособия по безработице и двухъярусное строение заработной платы, которое предполагает наличие значительной переменной части, привязанной к результатам экономической деятельности предприятий или к финансовым ресурсам бюджетов. Эти институты являются комплементарными по отношению друг к другу и помогают хеджировать разнообразные шоки, внешние по отношению к рынку труда. В отличие от целого ряда стран с развитой рыночной экономикой профсоюзы и система коллективно-договорного регулирования в России не играют какой-либо существенной роли.
Результаты функционирования рынка труда – высокая занятость и низкая безработица – во многом определяются его институциональным устройством. Среди институтов рынка труда ключевое значение имеют следующие:
1. Минимальная заработная плата.
2. Пособия по безработице.
3. Трудовое законодательство, регулирующее, в том числе, вопросы найма и увольнения.
4. Правила и процедуры формирования заработной платы (охват профсоюзами и распространенность переговорного процесса, привязка заработной платы к стажу или результатам деятельности).
5. Эффективность инфорсмента (суды и трудовые инспекции)[2].
Как было показано в ряде исследований, эти институты комплементарны по отношению друг к другу и их действующая конфигурация обеспечивает системное функционирование «российской модели рынка труда» - адаптацию к внешним шокам через цену труда, а не через его количество [32]. Они же влияют на динамику рабочих мест и рабочей силы, неравенство в заработках и инвестиции в переобучение.
Степень «жесткости-гибкости» занятости, то есть возможности ее быстрой количественной подстройки при структурных или конъюнктурных флуктуациях спроса на труд, определяется нормами трудового законодательства (Трудового кодекса) и полнотой их соблюдения. Нормы, предусматривающие значительные издержки работодателя при увольнениях по собственному желанию и ограничивающие использование нестандартных трудовых отношений (срочные трудовые договора, заемный труд), тормозят скорость подстройки и поддерживают стабильность занятости. Трудовое законодательство в России по этим критериям остается жестким и способствует тому, чтобы численность занятых менялась плавно и инерционно. Конечно, его влияние на занятость также опосредуется.
Трудовое законодательство в России по этим критериям остается жестким и способствует тому, чтобы численность занятых менялась плавно и инерционно. Конечно, его влияние на занятость также опосредуется степенью соблюдения этих норм – инфосмента. Одной из характеристик последнего является распространенность неформальных и нерегулируемых трудовых отношений.
Жесткость российского трудового законодательства может быть оценена с помощью различных интегральных индексов, позволяющих проводить межстрановые сопоставления. Существующие индексы по большей части подтверждают, что она действительно является очень обременительной для предприятий. Согласно данным ОЭСР (рис. 7), индекс жесткости для расторжения постоянных договоров в России составляет 3,06 против 2,04 в среднем для этой группы стран. Только Португалия имеет более высокий балл, а в целом по странам ОЭСР жесткость трудового законодательства имеет тенденцию к снижению. При этом в России формальная жесткость, предусматриваемая законом, может усиливаться экстралегальным административным вмешательством и широким избирательным использованием контрольно-надзорных процедур. Это повышает риски для фирм и вносит дополнительную неопределенность в их деятельность.
Рисунок 7- Жесткость трудового законодательства (регулирование индивидуальных и коллективных увольнений, ОЭСР и Россия, 2016
Источник: [34]
Минимальная заработная плата (далее МЗП) определяет нижний уровень оплаты труда (при занятости полное рабочее время). Чем ниже МЗП, тем, при прочих равных, сильнее неравенство в левой части распределения по заработкам. Другими словами, при низкой МЗП доля низкооплачиваемых рабочих мест возрастает. Повышение уровня МЗП при эффективном инфорсменте может положительно влиять на уровень безработицы и негативно – на уровень занятости: рабочие места с производительностью ниже МЗП ликвидируются. В России централизованно устанавливаемая для всей страны МЗП называется минимальным размером оплаты труда (МРОТ). Мерой величины МЗП является коэффициент Кейтца (отношение МЗП к средней зарплате). Динамика коэффициента Кейтца в России показана на рис. 8. Его значение никогда не поднималось выше 30%, а начиная с 2010 г., оно колеблется в интервале 15-20%. В европейских странах оно находится на уровне 50-70%.
Рисунок 8-Коэффицинт Кейтца для МРОТ, 1991-2016 г.
Источник: [33]
Поскольку МРОТ не учитывает неоднородность региональных рынков труда, при его централизованном определении необходимо учитывать состояние экономики в экономически наиболее слабых (имеющих самую низкую заработную плату) регионах страны.
Поскольку МРОТ не учитывает неоднородность региональных рынков труда, при его централизованном определении необходимо учитывать состояние экономики в экономически наиболее слабых (имеющих самую низкую заработную плату) регионах страны. Необходимость учета такой неоднородности ограничивает возможности централизованного повышения показателей нижнего порога зарплаты. Однако в этом случае подавляющая часть региональных рынков труда остается нечувствительной к МЗП и регулирующая роль этих инструментов фактически обнуляется. В противном случае – при ориентации на медианные или средние по экономическим показателям регионы – экономикам аутсайдеров может быть нанесен непоправимый ущерб, проявляющийся в массовой ликвидации формальных рабочих мест.
Для учета особенностей региональных рынков труда в 2007 г. были введены поправки в Трудовой Кодекс, предусматривающие установление минимальных региональных заработных плат (РМЗП). Их значения не могут быть ниже установленного МРОТа. Процедуры, порядок их установления и степень инфорсмента варьируют по регионам [21]. В целом этот институт оказался востребованным – в настоящее время в 62 субъектах РФ установлены РМЗП, еще 9 регионов имели опыт установления РМЗП в прежние годы. Введенная система является более гибкой, так как позволяет учитывать межрегиональные различия в уровне цен, качестве жизни и состоянии региональных финансов. В то же время из-за слабости региональных бюджетов проявилась тенденция к установлению РМЗП исключительно для работников внебюджетного сектора, что создает предпосылки для усиления дифференциации заработных плат между работающими в бюджетном и небюджетном секторах. Среди негативных последствий реформы минимальной оплаты труда можно выделить то, что введение РМЗП не привело к выравниванию зарплатных гарантий между регионами, а наоборот способствовало усилению их вариации.
Аналогичное МЗП влияние (ликвидация рабочих мест с низкой производительностью и оплатой) оказывает пассивная политика на рынке труда, заключающаяся в поддержке доходов. Ее основным инструментом является пособие по безработице (ПБ). Эффект ПБ определяется величиной, условиями доступа и продолжительностью выплат. ПБ непосредственно влияет на поведение индивидов, задавая стимулы через альтернативный доход при потере работы. Сила влияния ПБ на рынок труда зависит от соотношения величины пособия и средней зарплаты. Величины ПБ и МЗП определяют эффективный нижний порог (wage floor) заработной платы и цензурируют тем самым левый фланг распределения.
С 2005 г. максимальная величина пособия по безработице является фиксированной[3] и в настоящее время составляет 4900 рублей, что составляло менее 14% от средней заработной платы в 2016 г. (рис. 9). Для лиц, не имевших опыта работы или стремящихся возобновить трудовую деятельность после длительного перерыва, и некоторых других категорий граждан предусмотрено пособие по безработице в минимальном размере – 850 рублей. Эти значения не менялись с января 2009 г, хотя и цены на потребительские товары и услуги (они выросли в 1,9 раза), и ситуация на рынке труда сильно изменились. Таким образом, в реальном выражении государственные гарантии в сфере поддержки безработных сократились практически вдвое.
Большинство из тех, кто удовлетворяет критерию по продолжительности работы, получают пособия по безработице в максимальном размере, остальные – в минимальном. При этом величина пособия по безработице является крайне низкой – даже максимальный размер пособия значительно ниже прожиточного минимума трудоспособного населения. Ее среднее значение не дотягивает до 3000 рублей, то есть находится на уровне 8%[4]. Низкий размер пособий не может обеспечить удовлетворение минимальных потребностей человека в период поиска работы. Пособие по безработице играет роль социального пособия по бедности, выплачиваемого из средств федерального бюджета.
Рисунок 9- Динамика безработицы и коэффициент замещения
Источник: [33]
Региональная дифференциация пособий по безработице в существующей системе ограничена использованием районных коэффициентов. Минимальный и максимальный размер пособия умножаются на величину районного коэффициента, действующий на соответствующей территории. Отдельные регионы идут на дополнительную поддержку безработных за счет средств региональных бюджетов. Так, например, в Москве предусмотрена доплата всем безработным к назначенному пособию по безработице в размере минимальной величины пособия по безработице (850 рублей) и компенсация расходов за пользование услугами городского общественного транспорта. Однако в условиях дефицитности региональных бюджетов дополнительные меры поддержки безработных доступны лишь небольшому числу благополучных регионов.
При установлении ПБ на низком уровне индивиды, потерявшие работу и не имеющие альтернативных доходов, не имеют стимулов (и возможностей) для длительного поиска, а вынуждены возвращаться в занятость без промедления, соглашаясь на ту работу, что доступна, и за низкую оплату. Низкий уровень МЗП способствует сохранению низкооплачиваемых рабочих мест (в левой части распределения). Это позволяет сдерживать рост безработицы и поддерживать высокий уровень занятости, но ценой экспансии низкооплачиваемых рабочих мест. Значительная доля таких рабочих мест относится к неформальному сектору.
Тем самым эти два института – МЗП и ПБ – поощряют неформальный сектор как адаптационный буфер. В долгосрочной перспективе следует рассмотреть возможность возврата к системе обязательного страхования от безработицы. Бюджетная модель поддержки безработных не в состоянии обеспечить связь между прошлыми заработками человека и размером пособия.