Далее стоял молодой мужчина высокого роста. Ладно сложенный, ухоженный, причесанный и вымытый, словно пришёл на званный ужин. Его крепкое мускулистое тело не могла спрятать даже длинная, свободно свисающая суконная туника чёрного цвета, ниспадающая почти до самых стоп. Снизу, из-под туники, проглядывали чёрные, хорошо выделанные сапоги на толстой подошве. Из рукавов туники выглядывали рукава белой льняной рубахи. Его одежду венчала суконная пелерина со встроенным капюшоном. Он был подпоясан плетёным пояском с латунной узорной пряжкой, свободный конец пояса, связанный узлом, свободно свисал вниз. К поясу была приторочена небольшая изящная поясная сумка, сейчас вскрытая и опустошенная, а также пара ножен по обе стороны пояса. В эти ножны могли разместиться два одинаковых меча с широкими лезвиями, но не очень длинные. Как раз такие мечи предпочитали городские жители для защиты от воров и разбойников, а также для выяснения отношений друг с другом в поединках на тесных городских улочках. Наличие на поясе двух мечей говорило о немалом таланте этого мужчины во владении оружием. Он обладал овальным, правильным лицом, увенчанным копной светлых каштановых волос, аккуратно подстриженных и причесанных. Подбородок был гладко выбрит. Крупный правильный нос, брови вразлёт, аккуратный рот с крупными чувственными губами. Томный, чарующий взгляд голубых глаз притягивал взгляд. Он не был связан, хотя и был обезоружен, стоял ровно, но без излишней спесивости. Я представил себе, как он мог бы улыбаться – задористо, с огоньками в глазах – и самому захотелось улыбнуться. Наверное, он и сейчас бы улыбался, позволь ему обстоятельства. Но обстоятельства были против. Он нервничал, сжимал ладони и регулярно вытирал их о полу туники. Отсутствие оков, внешность, ухоженность, внешний лоск выдавали профессию и способ заработка этого человека. Перед нами стоял мошенник, лжец, хитрец, покоритель женских сердец, почитатель неверных жен, очищающий кошельки их обманутых мужей, создатель фальшивых документов от их имени. К радости последних (и расстройству их вторых половин), ныне уже пойманный.
Чуть дальше находился ещё один юноша, совсем незрелый, с наивными голубыми глазами. При одном взгляде на него мои глаза округлились, а левая бровь удивленно поползла вверх. Нет, я не знал его. Более того, я, постоянно находящийся при дворе и привыкший с одного взгляда определять род занятий и принадлежность к социальной группе встречающегося мне народа, не мог сразу определить, к какой группе жителей города и его окрестностей он относится. Юноша был ниже среднего роста, худенький, на вид с тонким, лёгким костяком. Юношеское, несформированное тело без следов грубой физической работы, накладывающей свой отпечаток на человека, принадлежало скорее мелкому писарю или придворной прислуге. Об этом же говорили его узкие ладони с длинными пальцами, размером больше подходящие для девушки. Однако определить точнее было сложно. Белая свободная рубашка на вырост с завёрнутыми рукавами была на удивление новой. Поверх рубахи была одета светло-зелёная безрукавка, из-под которой снизу спускались свободные штаны тёмно-синего цвета, подвязанные в коленях и возле стоп шнурками. На ноги были одеты сандалии. На талии этого юноши был повязан широкий матерчатый пояс. Было не заметно, чтобы на нём когда-нибудь висели меч, нож, кошелек или поясная сумка. Запястья юноши украшали узкие кожаные браслеты в виде ремешков. Одежда была явно восточного типа, разве что не хватало соответствующего головного убора. Это было удивительно, потому что все это убранство венчала голова славянского типа. Светло-русые волосы были подвязаны тонким плетеным шнурком из полос чёрного и белого цвета, спускались ниже плеч. Небольшой прямой нос венчали брови, изгибающиеся легкой дугой. Большие серые глаза располагались над небольшими округлыми скулами. Эти скулы совсем не портили юношу, плавно перетекая в гладкие щеки. Плавные обводы лица оканчивались небольшим выступающим подбородком, незнавшем бритвы. Между подбородком и носом располагался небольшой, слегка ассиметричный рот, обрамленный тонкими губами. Юноша не был связан. Он стоял, слегка ссутулившись, глядя на окружающих заплаканными глазами. Его рот нервно подёргивался, выглядело так, словно он произносил какие-то слова безмолвно. Было понятно, что держат его здесь не силой, а страхом. Охрана свою работу знала.
Последним в числе заключенных стоял еще один юноша, ровесник предыдущего юноши. Но было и отличие. Этого я распознал сразу. Обычный юный шалопай, из вполне приличной семьи. Возможно даже с хорошим образованием, но… Он находился как раз в возрасте «бунта». Все мы проходим через это, но у всех это проявляется по-разному. Буйный характер юнца проявлялся во всем его виде, начиная с одежды и заканчивая манерой поведения. Его одежда мне чем-то напомнила принца Паниша. Его туника была пестрой вся в красных, сиреневых и зелёных пятнах на белом фоне, размазанных так, словно какой-то неряшливый художник измазал эту одежду мазками своей кисти. Рукава туники были закатаны до локтя, показывая окружающим рукава белой рубашки, как и туника измазанной серыми размазанными пятнами, с модными кружевными разрезами вблизи манжета. Снизу из-под туники, опускавшейся до середины бедра, был виден подол рубашки, столь же кружевной, как и её манжеты. Ниже виднелись штаны, в нарушение всех традиций раскрашенные в красную и чёрную клетку. На шею вместо шарфа был повязан тонкий шёлковый платок чёрного цвета, опять же с жёлтыми размазанными пятнами. Замыкали все это убранство лёгкие туфли на шнуровке с тонкой подошвой. Глядя на это буйство красок, я был возмущен до глубины души, но не так, как в случае с принцем Панишем. В этом юноше чувствовался определенный стиль, последовательность и даже некоторая аккуратность. Его светло-русые волосы опускались до плеч, но не были подвязаны шнурком, а потому свободно свисали во все стороны, в том числе и на лицо. Узкое треугольное лицо на удивление без бороды, являло миру выступающий подбородок и широкий рот с узкими губами. На их фоне небольшой прямой нос, брови в разлёт и голубые глаза с длинными ресницами, привлекали не так сильно. Когда он шевелил губами, это сразу привлекало общее внимание. Ладони с пальцами средней длинны были связаны перед собой, но не сильно, а, так сказать, для порядка. Даже здесь в темнице он сохранял дерзкий, надменный вид. Даже присутствие государя его не смущало. Конечно, повзрослев, многие из таких юношей остепеняются, становятся вполне приличными гражданами. Более того, именно из таких буйных юношей вырастают самые полезные члены общества, однако, общаться с ними в данный момент не самое приятное занятие. Меня несколько озадачило присутствие этого юноши именно здесь. Такие как он редко совершаю серьёзные проступки вроде убийств, насилия, краж или разбоев, а если и совершали, то чаще под влиянием других людей или по неосторожности. Наиболее частыми их правонарушениями были бранные слова на улицах, дерзкие выходки с оскорблением окружающих и мелкое хулиганство. За такие действия городская стража, как правило, серьёзно не наказывала. Чаще сообщали родственникам, могли на несколько дней заключить под стражу, в худшем случае, за особо тяжкие проступки такого оболтуса ждала порка розгой. С этой точки зрения, его нахождение здесь было нелогично.
Едва я успел закончить осмотр сего достопочтенного собрания, с наружной стороны двери раздался топот ног большой группы людей. Находящиеся в комнате люди непроизвольно замолкли, вслушиваясь в шум за дверью. Наступило мгновение тишины, подчёркнувшее напряженность данного момента. Шум за дверью нарастал и, в определенный момент, достигнув своего максимума, мгновенно стих. Казалось, что тишина звучит в ушах. Резким грохотом тишину разорвал стук в дверь. Здоровенный детина, оскаблившись, направился к двери, помахивая нагайкой. Отодвинув засов, он резко открыл дверь.
- А… - начал было он и резко осекся.
Это вызвало у меня интерес, который тут же иссяк, едва я увидал вошедшего через дверь. Стражники привели очередную жертву, но было не похоже, чтобы его вели силой. Он шёл сам.
Я знал его. Это был один из немногих боевых воевод среднего звена. Среднего роста, худощавый, плотно сбитый мужчина, чей возраст давно перевалил за средний. Овальное лицо, слегка расширяющееся сверху, было сплошь изрезано морщинами и мелкими шрамами. Ровный крупный нос, не отмеченный переломами, что удивительно при его то профессии и образе жизни, разделял это лицо пополам и венчался крупными бровями, похожими на крылья птицы. Тяжёлые веки нависали над глазами с радужкой голубого цвета. Сразу под носом располагались простые усы и под ними рот с крупными губами. Всё это наследие его тяжелой и долгой жизни подпирал выступающий подбородок, разделенный впадинкой надвое, какой бывает у жестких, решительных людей. Ёжик жёстких, непокорных волос чёрного цвета был густо осыпан сединой, заработанной на государевой службе. На голову у него была надета чёрная шерстяная шапочка с подбоем, какую воины надевали под шлем. Он был одет в тёмно-бордовую верхнюю рубаху, ниспадавшую до колен, поверх которой была надета толстая, клетчатая, шерстяная безрукавка, опускавшаяся до середины бедра, раскрашенная в синие, желтые и красные цвета, выцветшие на солнце. Такие безрукавки воины одевали под доспехи. Он был опоясан поясом, набранным из металлических колец, к которому кожаными ремнями крепились простые ножны, лишенные всяческих украшений. На том же поясе крепилась поясная сумка и кошелёк, в отличие от наших, не срезанные и не распотрошенные. Простые зелёные штаны, были заправлены в чёрные, грубые сапоги на толстой подошве, но с мягким голенищем. Этот человек мало уделял внимание своему внешнему лоску, предпочитая практичность. Разглядывая его, взгляд не цеплялся за одежду. Самым примечательным в этом человеке были его глаза, точнее взгляд, определявший крайнюю опасность. Описать этот взгляд было крайне трудно, он создавал у человека ощущение, что тебя оценивают как кусок мяса, поданного для рубки, резки, отбивания и потрошения. Казалось, что обладатель сего взгляда постоянно прикидывает как, чем и в какой последовательности будет тебя убивать и расчленять. Один раз взглянув в эти глаза, навсегда отпадало желание сталкиваться с их обладателем на узкой тропинке. Это был один из тех немногих воевод, кто предпочитал проводить время не на царских пирах, в кабаках или борделях, а в воинских упражнениях на заднем дворе дворца. Не был он также замечен во многих дворцовых интригах, подхалимстве начальству или даче взяток с целью обеспечения себе карьерного роста. Свой статус он получил, гоняя новобранцев, находясь в походах, рейдах и разведке, а также постоянному участию в военных операциях во славу государя. За свою способность двигаться плавно и практически беззвучно, словно хищный зверь, диковатый внешний вид, за любовь к засадам и играм с противником в кошки-мышки, он получил от своих товарищей по оружию прозвище «Кошак». Этому прозвищу он вполне соответствовал. Был у него и грешок. Любил он в одиночестве походить по ночному городу, насладиться его красотами. Не страшно, если бы не одно но… В темноте уличные разбойники и хулиганы принимали его за вполне безобидного прохожего. Многие за это поплатились своими жизнями. Много раз до государя доходили жалобы, что Кошак пустил кровь какому-то благородному шалопаю, возжаждавшему приключений. Несмотря на обилие жаждущих заполучить место Кошака, государь покрывал своего воеводу. Нахождение его здесь говорило о том, что на этот раз он пустил кровь кому-то особо важному и государь решил его на этот раз наказать. Конечно, он был безоружен, но это не уменьшало его опасности.
Этим и объяснялось замешательство детины на входе. Рука детины замерла на полпути к пленнику. Кошак шагнул вперёд и упёрся в протянутую руку. Взгляды палача и воина столкнулись. Мгновение они мерялись взглядом, и палач отступил, оценив свободные руки пленника и отсутствие на нём синяков. Да, храбростью этот детина обзаведётся ещё не скоро, если вообще обзаведётся. Воин измерил взглядом помещение, и сам прошёл на место рядом с пленниками. Детина долго смотрел ему вслед, потом судорожно сглотнул, вытер разом вспотевшие ладони о свои штаны и закрыл дверь.
Договор.
После того как все участники этой церемонии были доставлены в комнату, царь и его окружение пришли в движение, негромко разговаривая друг с другом. Слов до меня не доходило, но и так было ясно, что нас собрали вместе для выполнения некоего деликатного задания. Ходили слухи, что и раньше бывало для улаживания деликатных нюансов в отношениях между странами, царь прибегал к услугам разных групп людей, чаще преступников. Но поговорить об этом с участниками тех групп мне не доводилось, что уже наводило на мысли. Оставалось неизвестным, для чего могла потребоваться группа столь разнообразного народа, как наша.
Молчали только пленники. Остальная группа людей наполнила своими разговорами комнату негромким шумом. Казалось, они не обращают на нас никакого внимания, но ни у кого не возникло желания бежать или воспользоваться положением как-то иначе. Стражники, приведшие нас сюда, остались за дверью. Это угадывалось по доносящимся оттуда звукам. В любой момент они могли ворваться внутрь, заслышав сигнал. Поэтому мы молча ждали. Я наблюдал за царским семейством и его окружением, желая угадать, что нас ждёт. Повернув вперед левое ухо, я изо всех сил напрягал слух, стараясь расслышать их разговор.
Однако ничего дельного расслышать не удавалось. Но общее направление разговора было нетрудно угадать. Царь принял решение, и его окружение это решение не оспаривало, но, судя по всему, команда собиралась в спешке, и сейчас происходило «утверждение кандидатур», весьма бурное. Интересно, понимают ли это мои спутники? Наконец царь изобразил рукой рубящее движение и произнёс резкое бранное слово, по-видимому, означавшее конец пререканий и одновременно утверждение его мнения. Разговоры стихли. Царь обернулся лицом к нам.
Он выдержал паузу, дав нам возможность проявить наибольшее внимание к его персоне, и заговорил. В этот момент я почувствовал себя юным отроком, находящимся в родной обители, перед отцом настоятелем. Царь говорил с нами церковно-молитвенным языком нашей монастырской братии. Мне никогда и в голову не приходило, что государь может так ясно, ёмко и доходчиво объясняться с подчиненными. Нет смысла приводить дословно всю пространственную речь государя. В целом он описал каждого из нас, наши пороки и прегрешения перед его милостью и законном, описал, что бы лично он сделал с каждым из нас и каким образом. Я с удивлением узнал, что пытки и казни в этом списке стоят не на первом месте. Такая любвеобильность к нашим персонам, скажем прямо, тронула до глубины души и полноты смущения. Далее, не прерывая церковного языка, он описал, что ждёт нас всех и каждого в отдельности со стороны тяжкой длани его государственного закона, дабы очистить мир от скверны нашего греха. Речь государя была длинной и пространственной, дабы внушить нам страх, уважение и осознание нашей участи.
Внезапно я осознал, что государь смотрит прямо на меня. Какое-то время я испытывал интерес и внимание к себе со стороны царя, но затем догадался оглянуться по сторонам, и в первую очередь на своих сотоварищей по несчастью. Только воин и асасин выказывали бесстрастность к происходящему. Остальные узники демонстрировали окружающим затравленные и напуганные лица, источающие безысходность. С опозданием я осознал, что на их фоне я демонстрирую крайнюю заинтересованность к происходящему, абсолютно не свойственную для данной ситуации. С запозданием я попытался придать своему лицу напуганный вид. Видимо это удовлетворило царя, и он отвёл свой взгляд в сторону. Далее я старался демонстрировать свой интерес не столь явно.
Только убедившись, что произнесенная речь произвела на присутствующих должное впечатление, он перевёл разговор в другое русло.
- Почему вы еще живы? Почему я не отдал вас под топор палача? – резко спросил царь.
В ответ ему послышалось гробовое молчание узников. Я изо всех сил пытался изобразить напуганное состояние, чтобы не выделяться из пьесы. Нельзя же сказать государю, что наша жизнь, наш арест, да и пребывание здесь происходят оттого, что он нуждается в наших услугах. В подобных случаях нужно отдавать инициативу говорящему, или твоя голова станет первой в нашей компании отделенной от шеи. Властьдержащие не любят тех, кто знает больше положенного.
- Я отдам вас палачу! Или… - он выдержал паузу, - мы договоримся, и вы принесёте пользу своему отечеству. Что скажете? Согласны?
На мгновение меня поразила прямолинейность царя. Обычно он был более осторожен в выражениях, более хитроумен, изворотлив. Вероятно ситуация не располагала к длинным разглагольствованиям. Наступила тишина. Я обратил внимание на лица спутников. Выражение страха и обречённости начало медленно сменяться удивлением, а затем интересом и надеждой. Умирать не хотел никто, включая меня, и слова царя дарили надежду.
То, что поведал нам царь дальше, вызвало у меня и других пленников состояние легкого шока, судя по их выпученным глазам и отвисшим челюстям. Даже воин и асасин не смогли скрыть своего удивления.
Все прекрасно помнили сильную бурю с градом и последовавшей за ними грозой, прокатившимся через славный стольный град пару дней назад. Наломало деревьев, сорвало крыши, повалило ограду по всему городу. Обычное явление. Бури и грозы в наших краях не такая уж и редкость, чтобы удивляться. Город уже начал оправляться от нанесённого ущерба, становясь ещё краше, ибо гниль, кою жалко или лениво выкинуть, теперь распиливали на дрова. Вместо неё ставили новые ограды, клали новые крыши, и всё это покрывали новой яркой краской. Жители города откапывали свои кубышки и доставали из них бережно скопленные монеты, кои теперь требовалось потратить на оправление своих жилищ. Ибо каждый житель хотел показать свои богатство и способности, чтобы дом был не хуже, чем у соседей. И город становился красивее прежнего. Минестрели и волхвы на каждом углу возвещали, что бури посылают светлые Боги, дабы после них руками людей создавать красоту. Были, правда и те, кто уверял, что бури посланы темными Богами, дабы причинять страдания людям. Но их было мало, а особо ярых болтунов, как правило, в последствии находили в придорожных канавах с пробитыми черепами или перерезанным горлом. Люди роптали, и недобрых предсказаний становилось меньше. Да уж, царь Додон умел создавать позитивное настроение в обществе. Ходили плохие слухи и об этой буре с грозой, как всегда тихие. Но только здесь мы узнали, что слухи были правдивы.
В создании бури и грозы была использована магия. Волхвам не удалось засечь точного места произнесения заклятия и высвобождения сил, но одно они указали точно – бурю вызвали прямо из города. После подсчета убытков и раненных, пропавших людей, выяснилось, что пропала царевна Василиса Прекрасная. При этом вместе с ней исчезли ее слуги, служанки, гардероб и библиотека. О сём скорбном событии было приказано молчать всем сведущим под страхом наказания и казни. Конные егеря, посланные по следу прошедшей бури, смогли отследить её до границ царства Кощея, давнего врага страны Додона. Двигаться дальше они не смогли, опасаясь последствий для себя и своей страны. Границы вражеской страны были надежно защищены вооружёнными отрядами и магией. Стало ясно, что Кощей Бессмертный похитил царевну. Больше всего царя Додона опечалило, что царевна пропала прямо накануне свадьбы с принцем Панишем, о чём уже было клятвенно договорено с его отцом. Свадьбу отложили, сославшись на нездоровье царевны, теперь надо было срочно исправить дело. Царь Додон и его окружение делали всё, чтобы известие об этом не вышло за предел очень узкого круга посвящённых, при этом принимали ответные шаги по поиску и возвращению царевны. По возможности полагалось наказать ворога. Рисковать своими людьми царь, конечно, не собирался, а потому решил прибегнуть к услугам «наёмников», для чего наш отряд и был собран. Естественно отказаться мы не могли, выбор у нас был не велик.
Нам предложили топор, или согласиться на предложение царя идти в царство Кощея и попытаться спасти царевну. Надо сказать, что никто из нас долго не раздумывал. После единодушного согласия всех участников похода, царь отдал приказ, и в комнату вошёл волхв. Следом за ним шёл служка с небольшим столиком для письма. Я обратил внимание на то, что уши волхва и служки были замазаны воском. Им не положено было слышать то, что здесь говорили, даже если они находились за дверью. Столик был установлен возле очага, после этого нам предложили расписаться, оставив свой отпечаток пальца на пергаменте сразу же под текстом соглашения. Волхв вынул из складок своей одежды небольшую медную пластину и свечу на подсвечнике. Разжег свечу от пламени очага и расположился рядом со столиком. Один из бояр вышёл вперёд и положил на столик пергамент с текстом соглашения. При этом пергамент был развернут ровно на столько, чтобы мы могли подписаться, а волхв не смог бы ничего прочитать даже мельком. Я не хотел терять времени и шагнул вперёд. Волхв поднес пластинку к пламени свечи и держал её над пламенем до тех пор, пока пластинка не закоптилась. При этом он бормотал про себя какие-то слова, как заклинание. Когда копоти накопилось достаточно много, пластинку протянули мне, предлагая запачкать палец для постановки отпечатка. Пера мне предложено не было, другого способа расписаться не дали, пришлось подчиниться. Я приложил палец к пластине, потер им для верности и приложил его к пергаменту. В тот момент, когда палец коснулся пергамента, я почувствовал под пальцем легкое покалывание. Отняв палец, я увидел, что вся копоть осталась на пергаменте четким отпечатком, палец был чист. Я знал эту магию. Теперь любой человек, прикоснувшись к этому отпечатку, получал перед своим мысленным взором чёткий образ того, кто этот отпечаток оставил. И не обманешь. Мне приходилось и раньше пользоваться такой магией, волхвы охотно оказывали такие услуги всем желающим за небольшую плату. Размер оплаты зависел только от важности документа. Ради интереса я прикоснулся к своему отпечатку, и перед моим мысленным взором предстал я сам, в виде небольшого бюста, который можно было мысленно повернуть и рассмотреть со всех сторон. Отдёрнув палец, я увидел ещё один отпечаток, на который сразу не обратил внимание. Любопытство взяло верх над разумом. Стараясь, чтобы движение выглядело как можно естественнее, я прикоснулся к этому отпечатку. Перед моим внутренним взором всплыл образ царя Додона. Видимо я вздрогнул. Со стороны царской свиты раздался недовольный гул. Оглянувшись, я увидел несколько сердитых, недовольных взглядов, направленных на меня. Отвернувшись, поспешил встать на место, ожидая гневного оклика, но его не последовало. Расправляться со мной сейчас никто не собирался, пока. Вслед за мной, осмелев, стали подходить другие пленники и оставлять отпечатки на пергаменте.
Только сейчас я осознал, насколько было серьезно положение. Царь подписался сам, хотя мог и не делать этого, а приказать одному из своих министров или ближних бояр. Собственноручная подпись говорила о том, что вероятно не все министры и ближники были в курсе происходящего.
Я задумался о Василисе Прекрасной. Среднего роста, ладно сложена. Изящные руки правильной формы казалось, никогда не знали покоя, нет, они не дергались по сторонам, как у нервных людей, просто всегда находили занятие. Никогда не видел, чтобы в этих руках ничего не было. Коса темно-русых волос опускалась из под повоя, перетянутого синей тесёмкой, почти до пояса. Овальное лицо почти правильной формы, было разделено по середине двумя крупными миндалинами глаз, поверх которых вразлет шли прямые брови, чуть изгибающиеся вниз в самом конце. От центра переносицы сверху вниз шёл прямой нос. Под ним располагались по-девичьи пухлые губы. Внизу лица выдавался вперёд волевой подбородок, сглаженный женственностью черт. Глаза синего цвета всегда смотрели спокойно на окружающих. Она предпочитала одеваться очень просто. Тёмно-красное, почти бордового цвета платье с окантовками на рукавах, вороте и подоле опускалось почти до самой земли. Платье было одето на простую льняную рубашку, лишенную украшений. Для девушки её возраста и положения она носила слишком мало украшений: ожерелье на шее, цепочка с символом её божества, простые серьги и колечко с синим камнем на среднем пальце левой руки. Тонкий поясок перетягивал её талию. На нём висел небольшой ножичек и сумочка с зеркальцем, гребнем и прочими девичьими принадлежностями, к коим я никогда не приглядывался. Она была дочерью младшего брата царя Додона, и, после гибели обоих родителей, он приютил сироту, воспитывал и присматривал, впрочем, никогда не баловал. Почему-то я запомнил её именно такой, хотя особо часто мы с ней никогда не сталкивались. Как и младший сын Додона Глузд, Василиса относилась равнодушно к внешним атрибутам своего происхождения и власти. Хотя её называли Василисой Прекрасной, особо яркой красавицей она не была. Не было в ней ни статности, ни особой стройности, ни высокого роста, ни бело-румянного лица с чертами, присущим другим ярким красавицам. Однако, она брала не красотой, а умом и обходительностью. Еще одним недостатком, недостойным красавицы, была её умение читать и писать. Много времени она проводила за чтением книг и свитков, общением с волхвами и учеными мужами. По словам прислуги, она много времени уделяла приготовлению зелий и выращиванию странных растений, чьи семена привозили из разных далеких и близких стран. Сии знания она почерпнула из моих фолиантов. Каюсь. Царь Додон спокойно относился к её прихотям, полагая, что она их забросит после свадьбы. Лишь на одно он смотрел неодобрительно – она мало уделяла внимания украшениям своего лица с помощью мазей, туши и румян, на что тратили большую часть времени другие красавицы, хотя ни в чём у неё недостатка не было. Я усмехнулся. Василиса была образована, не по-девичьи умна, много знала и умела, хорошо разбиралась в хитросплетениях придворной жизни. Полагаю, что звание «Прекрасная» она получила в виде попытки Додона замаскировать её ум, чтобы она не распугала своими способностями женихов. Была у неё ещё одна особенность: из всей семьи Додона она единственная могла ходить по городу без охраны. С тех пор, как она принялась изучать фолианты, она стала уделять много вниманию лечению людей, при том не делая различия в происхождении больных. Многих людей излечила она, и молва о том разнеслась во все стороны страны. Многие гильдии взяли её под свою защиту, в том числе, как ни странно, главы гильдий убийц и воров, а также различных группировок. Глядя на витязей, составляющих её кортеж, движущийся по улицам стольного и, увы, не безопасного города, создавалось впечатление, что они не охраняют её, а находятся под её защитой. За всю историю именно на этот кортеж не было совершено ни единого нападения.
Мои размышления были прерваны окриком. Последний из нас расписался под договором, и нас выгоняли из помещения наружу. Двигаясь друг за другом цепочкой, мы вышли наружу и, следуя за стражником, пошли по галереям тайных ходов. Я потерял счёт времени, потерял счёт поворотам и коридорам. Всё слилось в однотонное, нудное шагание в темноте, слегка подсвеченной светильниками. Когда перед нами задребезжал свет, я понял, что мы выходим на свет из подвала какого-то дома. Проходя мимо окон и, взглянув в окно, я осознал, что дом находится на окраине города или уже за городом, в одной из слобод. Не было никаких сомнений, что в этом доме нам придётся провести последнюю ночь перед выездом в дальний путь.
Дом был достаточно большой. Для ночлега нас разделили на несколько групп и развели по разным комнатам. Там нам выдали наши вещи. Я был очень удивлён, когда подсчитав деньги в кошельке, осознал, что ни единой монеты не пропало. Другие находились, видимо, в том же озадаченном состоянии. Вернули нам и оружие. Меня поселили в комнате вместе с мошенником и бледным заплаканным юношей. На мою просьбу выдать мне бумагу, перо и чернила для написания письма, мне ответили, что писать можно, но сохраняя осторожность и не разглашая тайны и цели поездки. А потому он, начальник охраны, прочтёт моё письмо перед отправкой. С этим я был согласен. Получив просимое, я написал письмо своему служке, взятому мной недавно из монастырской обители и обученному мною чтению и письму. По сути это было завещание. Я завещал, в случае своей смерти ему дом, личные фолианты и вещи. Ну не было у меня желания после случившегося отдавать своё имущество ни в государственную, ни в монастырскую казну. Помимо этого я обязал его в случае моей кончины написать прощальное письмо своему родителю от моего имени. Последним пунктом я просил его приготовить для меня чистый фолиант для записей и ждать завтра рано утром с ним на перекрёстке за городом на восточном тракте. Начальник охраны, прочитав мое письмо, одобрительно хмыкнул, отрядил посыльного и отправил с письмом, что-то сказав ему напоследок.
Так закончился этот день. Но меня ждал еще один сюрприз. Перед самым сном вошёл начальник охраны и передал мне чистый фолиант, сообщив, что последний пункт моего послания он отменил силою своей власти. Посыльный захватил фолиант на обратном пути. Отрок не будет встречать меня на дороге. После этого он вышел за дверь, даже не дослушав моих благодарственных речей.
Наступила ночь. Один за другим мы ложились и засыпали. Снаружи время от времени перекликались стражники. Внутри дома, подсвечивая свой путь масляными лампадами, передвигались стражники, заглядывая в каждую дверь и пересчитывая нас. Царь Додон заботился о том, чтобы мы исполнили свой договор. Засыпая, я подумал: рискнет ли кто-нибудь сбежать этой ночью.
Восточный тракт
Я спал и видел чудесные сны с буйно цветущими садами, прекрасными дворцами из белого камня, драконами, почему-то имеющими крылья бабочек, и порхающими над деревьями. Красивые корабли входили в гавань, возвышаясь над городом белоснежными парусами. Прекрасные горы, окружающие дивный город, раскинувшийся вдоль побережья моря. Лёгкие облака на голубом небе. Солнце своими лучами освещающее моё лицо. Добрый день! Если бы не эта странная туча!