Как уже отмечалось, представления пацанов о нормативном мужском поведении во многом определяют их поведение в уличном контексте. Требования демонстрации силы характера, готовности постоять за себя, верности слову – все это связанно с культом гегемонной маскулинности, пронизывающим все общество, а не только данную субкультуру. Вместе с тем эти нормы особенно актуализируются именно в пацанской среде. С чем это связано?
Известный английский исследователь субкультур Дэвид Даунс предлагал рассматривать субкультуры как совместно выработанные ответы на коллективные проблемы[13][13]. В пацанской субкультуре такой общей проблемой представляется отчуждение молодежи от мира школы, а зачастую и от мира семьи (особенно в неполных семьях, там, где воспитание осуществляется матерью, или в семьях, где существует насилие над детьми). Попадая на улицу, они компенсируют свое отчуждение и конструируют себя в качестве хозяев территории. Поведение мальчиков и подростков, основанное на представлениях об активной, агрессивной маскулинности, которые отвергает школа и которое подавляется в семье, может беспрепятственно осуществляться в уличной среде. Коллективные практики доминирования требуют построения особых принципов регулирования жизни группы, взаимопомощи, верности своим друзьям.
Существует ряд культурных кодов, традиций перформативного и ритуализированного насилия, к которым прибегают пацаны, чтобы построить свою мужскую идентичность и организовать жизнь на улице. Многие нормы и ритуалы, регулирующие насилие, такие, например, как коллективные битвы и «стрелки» берут свои истоки в традициях деревенских драк. Эти традиции изучались российскими этнографами в девятнадцатом-двадцатом веках. Группы, или как их иногда называли, партии молодежи с одной улицы или из одной деревни боролись с представителями других улиц и деревень на праздниках, свадьбах, или просто в ежедневной реальности. Как считает Т.Б. Щепанская[14][14], деревенские драки подтверждали легитимность насилия как инструмента защиты прокреативной сферы, охраны безопасности женщин и детей. Через драки, молодым людям добрачного возраста передавались нормы осуществления насилия и право быть его агентами.
Урбанизация не до конца подавила ритуалы и нормы молодежного насилия. Интересно отметить, что насильственные уличные практики подростков особенно часто отмечались в периферийных городских районах, где селились недавние выходцы из деревни, и где деревенские обычаи оставались частью коллективного социального знания. Носителями знаний о насилии являлись родители, старшие братья, соседи, те, кто сами принимал участие в групповых схватках. Эти знания могут передаваться как в качестве прямых инструкции («будь мужиком», «умей постоять за себя», «главное ударить первым»), рассказы об обычаях и традициях, так и через общую культуру отношений, требующую агрессивного самоутверждения).
Не исключено, что культура рабочего класса также является источником построения особой маскулинной идентичности. Хотя во многих случаях пацанские группировки на территории являются соседскими группами и включают большинство подростков, живущих в соседних домах, наиболее активные их члены принадлежат, по нашим наблюдениям, к молодежи из рабочих семей. Возможно, в их поведениях проявляются культурные ориентации рабочего класса, которая акцентирует такие качества мужчины, как физическая сила, смелость и непосредственность. Сравнивая российские данные с западной литературой, можно отметить, что многие стилевые особенности поведения пацанов, например, их упор на телесный контроль являются очень характерным для молодежных субкультур рабочего класса. То же относится к территориальности. В то время как представители субкультур молодежи среднего класса (например, хиппи) пытаются осваивать большие пространства, считают своей не только территорию своего города, но и всю страну, а то и мир, пацаны сосредоточены на защите своей улицы и микрорайона[15][15].
Другой источник культурных кодов российских пацанов – это тюремная субкультура. Можно отметить много совпадений между правилами пацанов и императивами этой субкультуры. Например, телесные практики в обоих крайне ригидны и жестко табуируют любую трансгрессию. Тюремная субкультура также ценит характер, склонность к риску, к действию, содержит поэтизацию романтического криминального братства и поощряет оппозицию ко всему, что связано с официальной властью. Субкультура воров-в-законе запрещала насилие против женщин, неоправданное проявление насилия, ограничивала крайнее насилие (убийство). Кстати, можно вспомнить и о почитании матери в тюремно-криминальной среде[16][16].
Хотя все эти культурные коды являются очень устойчивыми, надо отметить и различия в субкультурах пацанов в советское и постсоветское время. Хотя в некоторых пацанских сообществах в позднесоветское время было принято нападать на неформалов, представителей других молодежных субкультур, к 2006 году агрессия против неформалов стала универсальным явлением[17][17]. При этом, если в советское время эта агрессия оправдывалась необходимостью бороться за чистоту коммунистических идеалов[18][18], то сейчас она не требует идеологического оформления (помимо, может быть, борьбы с теми, кто своим видом и поведением нарушает требования гегемонной маскулинности, которую, по их мнению, олицетворяют пацаны). Значительную роль в агрессивных практиках пацанов приобрела борьба с «нерусскими», теми, кто якобы «засоряет» город и пытается навязать свой образ жизни. Кроме того, вырастая в обществе, в котором потребительские ценности ставятся на первый план, пацаны полностью разделяют эти ценности. Необходимость подкреплять свой статус на улице демонстрацией модной одежды, обуви, мобильных телефонов стоит за многими их противоправными действиями.
Новой чертой является и активное использование Интернета для повышения статутса своей группы и прославления ее «героических» деяний. Так, многие пацаны в 2006 году рассказывали о том, как они делают видео своих битв и «стрелок» с помощью мобильных телефонов, чтобы потом поместить в Интернет.
Надо отметить и то, что, образуя особую субкультуру, пацаны, как в поздне советское время, так и в 2006 году, не образовывали социального слоя, экономически и идеологически оторванного от окружающего мира («андеркласса»). За исключением меньшинства, переходящего от менее серьезных к тяжким преступлениям, от постановки на учет в милицию к заключению в исправительно-трудовые учреждение, пацаны рассматривают свою уличную жизнь как переходный этап на пути к взрослости. В их планах поступить в колледж или университет, получить специальность, завести семью. Их субкультура не оппозиционна по отношению к культурному мэйнстриму (хотя так ее часто воспринимают представители последнего). Они скорее служат иллюстрацией прославленного тезиса американского криминолога Д. Матца (David Matza) о «дрейфе», временном и часто случайном характере девиантного поведения, необязательно ведущем к криминальным карьерам[19][19].
[1][1] Лурье М.Л., Головин В.В. Идеологические и территориальные сообщества молодежи: мегаполис, провинциальный город, село // Этнографическое обозрение. 2008. № 1.
[2][2] Показательно название одной из книг под редакцией Е. Омельченко: Нормальная молодежь: пиво, тусовка, наркотики. Ульяновск, 2005.
[3][3] Сравн. Goffman E. Stigma: Notes on the Management of Spoiled Identity. N.J., 1963.
[4][4] См., например, Агеева Л.В. Казанский феномен: миф и реальность. Казань, 1991.
Салагаев А.Л., Шашкин А.В. Насилие в молодежных группировках как способ конструирования маскулинности // Журнал социологии и социальной антропологии. 2002. № 1. C. 151-160.
[5][5] Goffman E. Gender Advertisements. L., 1979; Butler J. Gender Trouble. Feminism and the Subversion of Identity. L., 1990; Garfinkel H. Studies in Ethnomethodology. L., 1990.
[6][6] Connell R. Gender and Power: Society, the Person, and Sexual Politics. Cambridge, 1987.
[7][7] Goffman E. Where the Action is // Interaction Ritual. Harmondsworth, 1967. S. 209.
[8][8] https://forum.rikt.ru/index.php?showtopic=13895&st=20#entry242114
[9][9] Сравн.: Campbell B. Goliath: Britain's Dangerous Places. L., 1993.
[10][10] Щепанская Т.Б. Зоны насилия (по материалам русской сельской и современных субкультурных традиций) // Антропология насилия / Отв. ред. В.В. Бочаров и В.А. Тишков. СПб., 2001. С. 115–177.
[11][11] Яковлев В. Контора «люберов» // Огонек. 1987. № 5. С. 20.
[12][12] Салазар. Азбука славянских бритоголовых. 4.2. [Любое издание]. Скингёрл – девушка-скинхед.
[13][13] Downes D. The Delinquent Solution, L., 1966. P. 6.
[14][14] Щепанская Т.Б. Зоны насилия (по материалам русской сельской и современных субкультурных традиций) // Антропология насилия / Отв. ред. В.В. Бочаров и В.А. Тишков. СПб., 2001. С. 115–177.
[15][15] Сравн. напр.: Katz J. Seductions of Crime: Moral and Sensual Attractions in Doing Evil. N.Y., 1988; Омельченко Е., Пилкингтон Х. и др. Глядя на Запад: Культурная глобализация и российские молодежные культуры / Пер. с англ. О. Оберемко и У. Блюдиной. СПб., 2004.
[16][16] Чалидзе В. Уголовная Россия. Нью-Йорк, 1977; Олейник А.Н. «Тюремная субкультура в России»: от повседневной жизни до государственной власти. М., 2001.
[17][17] См. также: Омельченко Е., Пилкингтон Х. и др. Глядя на Запад: Культурная глобализация и российские молодежные культуры / Пер. с англ. О. Оберемко и У. Блюдиной. СПб., 2004.
[18][18] См.: Громов Д.В. Люберецкие уличные молодежные компании 1980-х годов: субкультура на перепутье истории // Этнографическое обозрение. 2006. № 4. С. 23-38.
[19][19] См.: Matza D. Delinquency and Drift. N.Y., 1964.