Как же сегодня оценивают историки постъюгославских государств события Второй мировой войны, как эта оценка связана с развитием исторического сознания и исторической науки, где очень медленно, с постоянными остановками и возвращением назад, но все же происходит не только «детитоизация», но и «демилошевичизация» и «детуджманизация»?
Существенная роль в этом процессе принадлежит тем историкам, которые в труднейшие годы войны 1991-1995 годов, да и впоследствии, в ситуации, когда государство требовало единомыслия и подчинения «национальной идее», сумели сохранить свои гражданские и профессиональные позиции. А таких оказалось не так мало.
Сложность проблемы состоит в том, что оценка событий Второй мировой войны оказалась тесно связанной с событиями 1991-1995 годов. Властям все же удалось навязать массовому сознанию представление о том, что война после распада СФРЮ была продолжением Второй мировой войны.
Эта сложность связана еще и с тем, что, как отмечают сербские аналитики (например, Теодор Кульевич), в Сербии у культуры памяти отсутствует рациональная и просветительская роль. Даже после падения режима Слободана Милошевича прошлое по-прежнему господствует над настоящим, но в прошлом - массовые нарушения прав человека со стороны государства и военные преступления. Представители либеральной тенденции в сербской историографии, в гуманитарных науках вообще, полагают, что прошлое по-прежнему легко инструментализируется и приспосабливается к нуждам сегодняшнего дня. По их мнению, в 1990-е годы на Балканах произошел разрыв в памяти и обвал прошлого, оно погрузилось в хаос и при этом произошла его усиленная инструментализация.
Представители националистической тенденции, наоборот, подчеркивают преемственность и неразрывность прошлого и настоящего, преемственность национального характера, национальных традиций, интересов и государственных институтов. Создан новый «порядок воспоминаний», в котором каждая политическая группировка и даже каждый человек в отдельности пытается самоутвердиться и оправдаться, прибегая к новой картине прошлого. Необходима критика монументальной истории и создание критической многослойной картины собственного прошлого.
Сербские и хорватские историки либерального, гуманистического направления согласны друг с другом в том, что в обеих странах во многом произошла замена антифашизма антитоталитаризмом, то есть фашизм и коммунизм отождествляются как однотипные тоталитарные, антигуманные идеологии и практики. Во время гражданской войны 1990-х годов национализм вытеснил интернационализм, а в оппозиционной среде антитоталитаризм вытеснил антифашизм. Но после так называемой революции 2000 года (имеются в виду события в Белграде в октябре 2000-го, положившие конец правлению Слободана Милошевича), после кратковременной демократической эйфории в сербской публицистике и историографии произошел новый возврат национализма. С некоторыми оговорками эту же оценку можно применить и к Хорватии, где в январе-феврале 2000 года после смерти Франьо Туджмана власть также изменилась.
Столкновение с прошлым зависит от появления новых общественных импульсов, полагают сербские и хорватские ученые. Народам и обществам еще предстоит узнать и осознать темные стороны своего прошлого. Однако уверенности в том, что в настоящее время общественно-научная интеллигенция в Сербии и Хорватии способна к многослойному, дифференцированному, критическому и историчному отношению к собственному опыту, у них нет.
Белградский социолог Теодор Кульевич и загребский историк Невен Будак в одном из диалогов на радио «Свободная Европа» согласились друг с другом в том, что еще должно пройти относительно много времени, чтобы можно было по-научному серьезно изучать Вторую мировую войну. Несмотря на то что со дня ее окончания прошло уже шестьдесят лет, она все еще принадлежит так называемой «горячей памяти». И только тогда, когда воспоминание станет «холодным», возможно будет прийти к согласию относительно событий тех лет. Пока же национализм преобладает в культуре воспоминаний, ни одна национальная историография не может и не хочет отказаться от попыток создать некий «монумент» прошлому. Национальная историография прославляет своих героев, а все, что не было национальным, осуждает. Необходим переход от «монументальной» к критической историографии. Но ученые не питают надежды на то, что это произойдет в скором будущем. Пока этого не произойдет, историю и дальше будут переписывать и приспосабливать к потребностями сегодняшнего дня. Когда же в массовом сознании события тех лет потеряют политическую остроту и станут невозможны связанные с ними политические спекуляции, когда эти события будут восприниматься исключительно как история, тогда и можно будет с уверенностью сказать: Вторая мировая война закончилась.
[1] А те, со своей стороны, также выдвигали однотипные требования к югославянским народам и югославскому государству.
[2] На сербском и хорватском языках эта борьба называется «Narodno-оslobodilačka borba». Но, как и в русском языке, слово «народный» имеет два значения - «народный» и «национальный». В советской историографической традиции, естественно, этот термин переводился как «народно-освободительная борьба». Между тем это устойчивое словосочетание без искажения его смысла можно было бы перевести и как «национально-освободительная борьба», поскольку в данном случае речь шла и о национальном освобождении от иностранных оккупантов и восстановлении независимости страны.
[3] См. об этом подробнее, например: Романенко С.А. Между национальной и пролетарской диктатурой: Милан Недич - Дража Михайлович - Анте Павелич - Йосип Броз Тито (61-87) // Тоталитаризм. Исторический опыт Восточной Европы. М.: Индрик, 2002. С. 61-87.
[4] Имеется в виду позиция Коминтерна 1920-х годов, выступавшего против сохранения Королевства сербов, хорватов и словенцев и за самоопределение входивших в него народов путем создания Балканской федерации. См., например: Улунян А.А. Коминтерн и геополитика: Балканский рубеж. 1919-1938. М.: ИВИ, 1997. С. 39-104;Национальный вопрос на Балканах через призму мировой революции. В документах центральных российских архивов начала - середины 1920-х годов. Часть 1-2 / Под ред. Р.П. Гришиной. М., 2000-2003.
[5] В данном случае речь идет только об однотипных политико-идеологических процессах на пространстве распадавшейся СФРЮ, а не о сравнении идеологии возникших там режимов и личностей их руководителей. Ср.: Романенко С.А. Югославия, Россия и «славянская идея». М.: Институт права и публичной политики, 2002.С. 401-509.
[6] Šibl M. Narodni suverenitet i pravo na samoodređenje // Što jest i što hoće HDZ. Zagreb: siječanj, 1990. S. 51-52. Ср.: Denić B. Etnički nacionalizam. Tragična smrt Jugoslavije. Beograd: Radio B-92, 1996. S. 123-126.
[7] Krestić V. Srpsko-hrvatski odnosi i jugoslavenska ideja u drugоj polovini XIX veka. Beograd, 1988. S. 367-368. Cр.: Doprinos Hrvatske pobjedi antifašističke koalicije. Zagreb, 1995; Jareb M. Problematika Nezavisne Države Hrvatske u povijesnoj literaturi od 1990. do 1995. godine // Časopis za suvremenu povijest. 1996. № 1-2. S. 199-216; Stefan Lj. From Fairy Tale to Holocaust. Zagreb, 1993; Џаџић П. Нова усташка држава? Београд, 1990; Маркович М. Фашизм и «новый мировой порядок». [Б.м., б.г.]; Декларациjа против геноцида над српским народом. Београд, 1997.
[8] Tuđman F. S vjerom u samostalnu Hrvatsku. Zagreb, 1995. S.68.