Фашизм в Латинской Америке

В последние годы наиболее реак­ционные круги империализма, стремясь воспрепятствовать прогрессивным социально-экономическим и политическим сдвигам, изменению соот­ношения сил в пользу социализма, а также распространению разрядки международной напряженности на все районы мира, взяли курс на под­держку или насаждение режимов фашистского типа. Особое внимание при этом уделяется Латинской Америке.

Фашистские режимы разрушают систему представительных учрежде­ний, ликвидируют существующие политические и профсоюзные организа­ции, заменяя их искусственно созданными объединениями и институтами. Эти режимы грубо попирают элементарные гражданские свободы, обще­признанные нормы человеческого общежития и международного права. Они практикуют и узаконивают систему тотальной слежки за населением, массовых арестов и облав, пыток, всевозможных форм внесудебной рас­правы над инакомыслящими. Их деятельность не замыкается в рамках на­циональных границ: свидетельство тому — все более частые угрозы в ад­рес идейных противников, похищения и убийства политэмигрантов.

На рост фашистской опасности в мире и, в частности, в Латинской Америке обращалось внимание в постановлении ЦК КПСС «О 30-летии Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов» и в декларации Гаванского Совещания коммунистических партий стран Латинской Америки и Карибского бассейна. Необходимость по­вышения «бдительности против современного фашизма и происков ино­странной реакции» отмечал XXV съезд КПСС.

В связи с этим журнал «Латинская Америка» организовал и про­вел дискуссию об опасности, которую представляет фашизм в современ­ной Латинской Америке не только для народов континента, но и для всего мирового сообщества. Материалы этой дискуссии были опубликованы журналом {№ 6 за 1975 г. и № 1 за 1976 г.). Впоследствии эта тема так или иначе затрагивалась на его страницах. В этом номере мы предлагаем вни­манию читателей статью Генерального секретаря ЦК Компартии Сальвадо­ра Шафика Хандаля, присланную из Сан-Сальвадора. Она подготовлена специально для нашего журнала как отклик на упомянутую дискуссию. Ее написанию предшествовала публикация автором целой серии материалов в газете сальвадорских коммунистов «Вос популар», где в развернутой форме поставлены рассматриваемые ниже проблемы.

 

I

 

Чтобы вникнуть в сущность фашизма, необходимо, прежде всего, обратиться к анализу исторических условий его возникновения, кон­кретно определить его классовый характер и функции. Фашизм, как известно, является контрреволюцией реакционных кругов крупного фи­нансового капитала. Исходя из этого, легко понять, почему, например такие события, как восстание 1932 г. в Сальвадоре против диктатуры генерала Мартинеса и его подавление (непосредственную пользу из них извлекли крупные землевладельцы и аграрная буржуазия, специализи­ровавшаяся на экспорте), не могут квалифицироваться как фашизм, хо­тя тем событиям и были присущи многие его черты.

Чтобы уяснить такой новый феномен, как фашизм в современной Латинской Америке, следует бросить взгляд на его европейского пред­шественника. Фашизм в Европе пришел к власти не в наиболее разви­тых капиталистических государствах, а в странах отсталых, среднего или даже ниже среднего уровня развития, где нередко сохранялись сильные пережитки экономических, социальных и политических отно­шений, свойственных феодализму. Мы имеем в виду страны Восточной и Южной Европы 20—30-х годов XX в.: Италию, Болгарию, Польшу, Ру­мынию, Венгрию, прибалтийские государства, Португалию, фашистский режим которой был свергнут в апреле 1974 г., а также Испанию, где хотя и остались некоторые его элементы, в целом он переживает пол­ный и, видимо, окончательный кризис. Также следует упомянуть — вне европейского континента — Японию, военный режим которой представ­лял собой разновидность фашизма.

Немецкий же фашизм, известный так же как «национал-социализм» (нацизм), который установился в начале 30-х годов в такой развитой капиталистической стране, как Германия, не был, как это ни звучит па­радоксально, типичным случаем, явился, скорее, не правилом, а исклю­чением, хотя и наиболее известным и опасным, приведшим мир к самой ужасной войне в истории человечества. Утверждая это, мы тем самым не считаем, что фашизм не может появиться в развитой капиталистиче­ской стране [1]. Мы лишь хотим подчеркнуть конкретный и бесспорный исторический факт: фашизм как не единичное явление возник прежде всего и главным образом в капиталистических странах Старого Света, отстававших в своем развитии. Этот факт заставляет задуматься нас, живущих и борющихся в странах, таких, как например, латиноамери­канские, которым присущи отсталость и структурный кризис, аналогич­ные тем, что наблюдались в странах Европы, явившихся колыбелью фа­шизма в 20-е годы.

Тот факт, что фашизм первоначально возник в отсталых странах Европы, привел к появлению тезиса «Германия — не Италия», весьма пагубно сказавшегося на формировании немецких антифашистских сил. Этот тезис был построен на том, что фашизм якобы свойствен исклю­чительно отсталым странам, таким, как Италия тех лет.

В сегодняшней Латинской Америке мы стоим перед лицом аналогич­ной опасности, однако, как бы с «перевернутой» аргументацией, сталки­ваясь — в конкретном случае нашей страны — с мнением, что «Сальвадор — не Германия», а потому, якобы здесь не может возникнуть фа­шизм, поскольку этот феномен характерен лишь для развитых стран.

Капиталистические государства среднего уровня развития в Европе и Латинской Америке (т.°е. страны, которые поздно — в некоторых слу­чаях, под влиянием собственных внутренних процессов — пришли к ка­питализму) наибольший импульс получали от развития международной торговли, инфраструктуры (железных дорог, портов и т. п.), что позво­ляло укрепляться и другим отраслям экономики. Однако в этих странах капитализм развивался, не уничтожая полностью ни феодальных отно­шений, ни феодального политического режима. Это привело к тому, что при достижении определенного уровня капиталистического развития возник особый структурный кризис, без выхода из которого капитализм не может дальше развиваться. Особенно остро кризис этот стал ощу­щаться с началом индустриализации, которая не могла осуществиться полностью, сталкиваясь с множеством препятствий, обусловленных структурами старого общества. Однако поскольку капиталистические государства среднего уровня развития вплотную подошли к этой проб­леме в годы, последовавшие сразу же за Октябрьской революцией, осо­бенно притягательной стала другая альтернатива — возможность осу­ществления социалистической революции, что закрывало перспективу дальнейшего капиталистического развития.

К тому же в странах, о которых идет речь, уже существовали ма­териальные предпосылки для свершения социалистической революции. С началом первой мировой войны капитализм вступил в первый этап своего общего кризиса, что открывало новые возможности для движе­ния к социализму — движения, начавшегося с победой пролетарской ре­волюции в России.

Пролетариат в этих странах занял независимую позицию в полити­ческой и социальной борьбе, освобождаясь от опеки слабой буржуазии и создавая собственные революционные партии. Вот почему задача ликви­дации остатков феодализма, решения проблемы земли, демократизации, индустриализации и независимости, которая была вписана в программу буржуазных революций прошлого, также оказалась включенной в про­грамму революционного пролетариата, поскольку лишь этот класс мог быть последовательным при ее решении.

Пролетариат, можно сказать, по «наследству» взял от буржуазии эту историческую задачу, чтобы наперекор ей выполнить ее до конца как важную задачу процесса, открывающего путь к социализму.

Поэтому, если в отсталых странах верхушка буржуазии хотела обеспечить свою альтернативу выхода из структурного кризиса с пер­спективой дальнейшего расширения и модернизации капиталистической системы, она неизбежно сталкивалась с тем, что для этого ей нужно было подавить, прежде всего, волю революционного пролетариата к борьбе и любое связанное с ним народное движение. Иными словами, крупная буржуазия, заинтересованная в капиталистическом развитии и связанная с монополиями развитых капиталистических стран, должна была осуществить свои цели не посредством революции, а путем контр­революции, не посредством укрепления демократии, а путем фашизации страны, наконец, не посредством достижения независимости, а путем усиления зависимости в той или иной форме.

Отсюда и возникает главное предназначение фашизма, проявляющееся повсеместно: быть контрреволюцией, диктатурой крупного капитала, направленной против пролетариата и народного движения в целом, выступающего за демократию и социальный прогресс. Это основная черта всех (без исключения) фашистских режимов, остальное — лишь специфика той или иной его разновидности.

Отсюда можно извлечь следующие выводы. Диктатура в некоторых странах может осуществляться правительством во главе с опереточным вождем-демагогом, таким, как, например, Муссолини или Гитлер, или же не скрывающим свою архиреакционную сущность, как Пиночет. Фашизм может устанавливаться внешне легальным путем, как это бы­ло в Италии и в Германии, или же путем открытого свержения законного народного правительства, как в Испании, Бразилии и Чили, либо же с помощью «превентивного» переворота, как в Уругвае. Он может опираться на массовое движение, как в Италии и Германии, или же, в первую очередь, на репрессии и милитаризацию всей социальной и политической жизни страны. Фашизм может преследовать или нет на­циональные меньшинства, как, например, евреев, принимать расистский характер или же развиваться без этого компонента и т. д. Но все это, в конечном счете, не составляет его сущность, а лишь указывает на кон­кретные условия данной страны, исторический момент, особенности по­литической борьбы, и даже личные качества фашистских лидеров, что и было продемонстрировано на опыте фашизма в Европе 20—30-х го­дов, где, наряду с итальянской и немецкой моделями, имели место также случаи его военной разновидности, как в Болгарии, и другие, с еще более своеобразными особенностями.

Следует подчеркнуть, что хотя итальянский и немецкий фашизм опирался на массовые партии, первостепенная роль в этих партиях все же отводилась военной группировке, а не политической. Это важно иметь в виду, потому что общей чертой различных типов фашистских режимов является их милитаризация, навязывание казарменного обра­за жизни гражданской части общества; агрессивность и экспансионизм во внешней политике; уничтожение традиционной формы буржуазно-демократического государства.

Фашизм, разумеется, не является только политическим надстроеч­ным явлением. Он имеет экономические и социальные основы, наряду с программой, которую предполагает осуществить в этих сферах. Но мы хотели подчеркнуть, что фашизм это все же явление надстройки явле­ние политическое, свойственное капитализму в эпоху его историческо­го упадка.

 

II

Как и в Европе в период после первой мировой войны и в годы под­готовки второй мировой войны, в Латинской Америке сейчас практиче­ски и исторически конкретно наступила эпоха перехода от капитализма к социализму. Эпоха эта на нашем континенте началась с победы ку­бинской революции: с тех пор перед империализмом и традиционными господствующими классами стоит неотложная задача — найти альтернативу, которая дала бы им возможность подавить революционное движение, обеспечить сохранение капитализма.

Поиски этой альтернативы ведутся с первых же месяцев, последовавших за кубинской революцией. Одной из таких попыток был «Союз ради прогресса» — программа либерально-реформистского характера, которую никоим образом нельзя назвать фашистской. Вместо того, чтобы уничтожать представительную демократию и другие атрибуты республиканского буржуазного государства, «Союз ради прогресса» как раз делает упор на их поддержку, направляя свои стрелы против правых военно-каудильистских режимов, типичных для многих латиноамериканских стран тех лет. Теоретики «Союза ради прогресса» считали, что в недрах таких режимов, на почве всеобщего народного недовольства, осо­бенно быстро развивается революционный процесс, который в перспек­тиве открывает путь к социализму. Они исходили при этом из поверхно­стного анализа опыта кубинской революции.

Сама по себе программа «Союза ради прогресса» была призвана обеспечить проведение социально-экономических реформ (в первую оче­редь, аграрной), осуществление которых, по мнению ее авторов, способ­но модернизировать капитализм в Латинской Америке, освободить его структуру от докапиталистических пережитков (феодальных и даже первобытно-общинных), которые они считали главным тормозом на пути развития наших обществ. Таким образом, «Союз ради прогресса» был предназначен осуществить новый тип империалистического альян­са в латиноамериканских странах. Его цель заключалась в том, чтобы заменить старый союз с буржуазно-помещичьей олигархией союзом с ре­формистскими слоями мелкой и средней буржуазии, в первую очередь, в политической сфере, привлекая на сторону буржуазно-реформистских правительств как целые партии, так и отдельных, наиболее влиятельных представителей этих слоев.

Практика, однако, скоро показала, что программу «Союза ради про­гресса» невозможно провести в жизнь: она встретила ожесточенное со­противление со стороны олигархии и традиционных правящих кругов Латинской Америки. Кроме того, в самих США этот план исходил не от наиболее могущественных группировок крупного финансово-монополи­стического капитала, не от тех монополий, которые были слиты с госу­дарственным аппаратом и хозяйничали в военной промышленности, а от специфических, монополистических кругов, представленных «кланом» Кеннеди и его сторонниками. Поэтому программа «Союза ради прогрес­са» не получила должной поддержки со стороны вышеупомянутых груп­пировок крупного капитала, а убийство самого президента Кеннеди по­казало предел возможностей той части буржуазии США, которая под­держивала его политику.

Между тем в Латинской Америке продолжал развиваться револю­ционный, антиимпериалистический процесс. В Бразилии — самой круп­ной и богатой стране региона — в результате своеобразного политиче­ского кризиса сформировалось правительство, противостоящее империа­листической гегемонии, которое устранило из органов исполнительной власти представителей традиционных господствующих классов и стало брать курс на проведение радикальных социально-экономических преоб­разований (это было правительство во главе с Жоао Гулартом). В других странах, имеющих экономический вес, как, например, Венесуэла (принимая во внимание ее нефть), вспыхнула партизанская война. В течение двух лет она шла по восходящей линии и, казалось, предвещала еще одну решительную революционную победу. В Чили приближались президентские выборы 1964 г., и реальность победы Альенде насторажи­вала империализм и латиноамериканскую реакцию.

Свержение правительства Гуларта в Бразилии (1964 г.) и приход к власти правого военного правительства, которое ликвидировало предста­вительную демократию, отменило конституцию, объявило вне закона политические партии, профсоюзы, крестьянские и другие организации, репрессировало их руководителей, положили начало созданию иного типа государства, централизованного и авторитарного по своей сути, на­целенного на подавление народного движения. Несколько лет спустя контрреволюционное военное правительство Бразилии выдвинуло программу экономических мер. Была создана модель модернизации и дальнейшего развития зависимого капитализма, основанная на главен­ствующей роли иностранного монополистического капитала в различных отраслях экономики (но главным образом в промышленности), а также на образовании сильного государственного сектора в экономике, при вмешательстве и контроле со стороны североамериканского инвестици­онного капитала. Следуя этой модели, бразильская экономика в течение нескольких лет — в силу разных причин — развивалась с определенным динамизмом. Поэтому бразильский опыт стал превозноситься как якобы пригодный для решения проблем латиноамериканского структурного кризиса в интересах империализма и крупного местного капитала. Ка­залось бы, перед империалистами и их союзниками открылась широкая перспектива использования этого опыта как реальной альтернативы ре­волюции.

Развитие бразильской экономики, с большой шумихой рекламируе­мое как «бразильское экономическое чудо», в течение двух последних лет натолкнулось на растущие трудности. Для этого существуют глубин­ные внутренние причины ^[2]. Что же касается политического аспекта, то оппозиции за это время удалось перегруппироваться, она начала нано­сить ощутимые удары по режиму, как это было продемонстрировано во время всеобщих выборов 1974 г., показавших, что большинство бразиль­цев не приемлет навязанной им модели, что они не смирились с полным отсутствием демократии в стране. Но эти события имели и континенталь­ное значение, так как то были удары по модели, которую тогда подняли на щит латиноамериканские господствующие классы, но, преж­де всего, стратеги американского империализма, сделавшие из нее глав­ную контрреволюционную альтернативу для всей Латинской Америки. Вдохновляясь как раз этой альтернативой, боливийская реакция и ЦРУ свергли прогрессивное правительство генерала Хуана Хосе Торреса в 1971 г. В подобных же целях был осуществлен в 1973 г. государственный переворот в Уругвае. Затем было свергнуто правительство Народного единства в Чили. С этих же позиций действует и контрреволюция дру­гих стран континента, в том числе Сальвадора.

Является ли бразильская модель разновидностью фашизма? Мы по­лагаем, что да. Более того, мы утверждаем, что она выражает сущность сегодняшнего фашизма в условиях Латинской Америки.

 

III

Историческая цель фашизма в Латинской Америке, таким образом, годится к тому, чтобы спасти зависимый капитализм, модернизируя его, способствовать его переходу в фазу зависимого монополистического капитализма, а там, где есть для этого условия, в фазу зависимого го­сударственно-монополистического капитализма.

Бразильский опыт (после свержения в 1964 г. правительства Жоао Гуларта), подтвержденный впоследствии опытом Чили, Уругвая и Боли­вии, позволяет в общих чертах наметить модель развития латиноамери­канского варианта фашизма, который отдельные теоретики называют также «неофашизмом», а другие — «зависимым фашизмом» (подходит или нет то или иное наименование — это вопрос, несомненно, заслужи­вающий отдельного рассмотрения). Упомянутая модель сочетает в себе политическую, экономическую, социальную и идеологическую формулы. Мы согласны с описанием этой модели, которое дает советский историк К. Майданик ^[3]. У него и заимствуются следующие элементы для ее кон­кретизации:

Политическая формула

1. Контрреволюция:

подавление революционного движения и разгром любого народного движения (объявление вне закона политических партий, равно как и любых массовых организаций, не зависимых от правительства: профсою­зов, крестьянских, молодежных, культурных, женских и других объеди­нений).

2. Правое централизованное и авторитарное правительство:

упразднение самостоятельности трех властей в государстве и укреп­ление абсолютного превосходства исполнительной власти; упразднение: автономии местной власти и представительной демократии;

упразднение режима гарантий, прав, индивидуальных и коллективных демократических свобод; узаконивание репрессивного террора (пыток, похищений, убийств, кровопролитий, «исчезновений» и т. п.);, главен­ствующая роль полицейских органов в аппарате власти;

создание массовых организаций, сверху донизу контролируемых правительством в качестве единственно разрешенных (крестьянских, мо­лодежных, женских, рабочих и т. д.).

3. Изменения в верховном командовании вооруженных сил:

устранение традиционных секторов господствующих классов, их партийных и политических лидеров;

создание нового командного блока из: а) высших военных руководи­телей; б) высших гражданских чинов; в) буржуазии, представляющей филиалы международных монополий и местного капитала, связанного этими монополиями; г) высшего слоя чиновников и технократов из государственного сектора экономики (они входят в командный блок «полными правами», когда государственный сектор становится сильный и определяющим). V

Экономическая формула

Привлечение любой ценой капиталовложений международных монополий;

широкое использование внешнего финансирования, приводящего резкому росту задолженности;

преобладающее развитие промышленности, ориентированной _На экспорт, и военной индустрии;

формирование преимущественно монополистической экономики с двумя полюсами (или направлениями): сильный государственный сек­тор, созданный в основном за счет обильного притока иностранных ка­питаловложений и займов, и сильный частный сектор, созданный из филиалов международных монополий и их местных компаньонов.

Два этих полюса, которые вначале дополняют друг друга для обеспе­чения успешного развития модели, впоследствии сталкиваются, и их растущие трения постепенно составляют эпицентр взрыва структурного кризиса, соответствующего этой новой фазе капитализма.

Социальная формула

Крайняя концентрация национального дохода в руках малочисленной (социальной) верхушки;

сковывание действий широких трудящихся масс и большей части средних слоев;

формирование в средних слоях небольшой группы с очень высоким доходом (высшие чиновники и технократы государственного сектора и филиалов международных монополий);

распространение образа жизни «общества потребления» среди групп средних слоев с высокими доходами и, естественно, среди буржуазии.

Идеологическая формула

«Пещерный» антикоммунизм;

«национализм», «лидерство страны в своем регионе» и т. д.;

«безопасность для развития», «все для развития»;

социальная демагогия и т. д. и т. и.

Конкретная тематика идеологической деятельности фашизма меня­ется в зависимости от положения и особенностей каждой страны, в ко­торой он господствует. Она меняется также в зависимости от того, осу­ществляется ли захват контроля над государством путем свер­жения народного правительства или лишения масс возможности устано­вить его (в данном случае фашизму невозможно скрыть своей реакцион­ной личины); либо же иным путем, когда фашисты стремятся достичь своей цели, сохраняя видимость легальности и представительной демо­кратии. В этом, последнем случае, они могут прибегнуть к социальной демагогии для маскировки под «реформистов», и даже «революционеров», которые хотят «спасти страну от коммунистической опасности» и от «реакционного капитализма».

Характерной чертой фашизма в идеологической сфере является превосходство эмоционального элемента над рациональным. Усилия направ­ься на то, чтобы добиться определенного психологического состояния и даже коллективного психоза, вместо убеждений. Для этого используются любые события (включая спортивные состязания), способные воз­будить массы, и в особенности те моменты, которые позволяют разжечь настроения шовинизма.

 

IV

 

Чтобы понять, почему бразильская модель превратилась в единую контрреволюционную формулу, необходимо вновь вернуться к протекаю­щим в Латинской Америке процессам.

По мере того как оформлялась и одерживала успехи бразильская модель, все очевиднее становился крах «Союза ради прогресса», кото­рый обострил латиноамериканский структурный кризис, в особенности _в странах Южного конуса, и послужил причиной для усиления классо­вой борьбы, для возникновения и углубления политического кризиса, для развития революционного процесса. Хотя партизанское движение и потерпело поражение, оно продемонстрировало глубину кризиса на кон­тиненте, заставило искать иные выходы из него, что привело к новым провалам сил империализма и олигархии. Ими были приход к власти антиимпериалистических военных правительств в Перу, Панаме и Боли­вии (генерала Хуана Хосе Торреса), приход к власти правительства Альенде в Чили. В Уругвае классовая борьба рабочих и успешное объ­единение демократических сил вели дело к решительной победе народа. В Аргентине правая военная диктатура зашла в полный тупик, а побе­да на выборах перонистского движения, в результате которой — в лице правительства Кампоры — к власти пришло левое крыло перонизма, так­же предвещала возможные крупные успехи левых сил.

Именно в этих условиях политическая и экономическая бразильская модель (латиноамериканская фашистская модель) превратилась в со­бирательную контрреволюционную альтернативу Латинской Америки.

Военно-фашистский государственный переворот в Чили (а также предшествовавший ему переворот в Уругвае) стимулировали, определи­ли и усилили тенденцию к фашизму в других латиноамериканских стра­нах, в том числе и в нашей. Однако, вместе с тем, все это укрепило и окончательно определило антифашистские и антиимпериалистические тенденции в других странах, включая некоторые страны с буржуазными правительствами такие, как, например, Мексика, Венесуэла, бывшие бри­танские колонии Карибского бассейна (главным образом, Ямайка, Гайана, Тринидад и Тобаго), Коста-Рика и др.

Что касается Центральной Америки, то провал «Союза ради про­цесса» в этом субрегионе не вызвал тех последствий, стимулирующих революционный процесс, которые наблюдались в Южной Америке. Это произошло потому, что параллельно с провалом «Союза ради прогресса», с успехом, хотя и временным, осуществлялась региональная экономиче­ская интеграция, в частности, складывался Центральноамериканский общий рынок (ЦАОР), в результате чего на непродолжительный период открылась перспектива индустриализации, сопровождаемая проникновением вглубь и вширь иностранного монополистического капитала, в особенности, североамериканского. Временный успех интеграционного процесса (1961—1966) был обязан прежде всего тому, что сильная полуфеодальная отсталость стран перешейка предоставляла определенные возможности для того, чтобы эта первоначальная стадия индустриализации обеспечила известную степень модернизации и смягчила на время остроту структурного кризиса.

В Южной Америке, с более высоким уровнем капиталистического развития, с гораздо большей степенью индустриализации и более назревшим структурным кризисом, интеграционистские попытки при покровительстве империализма (Латиноамериканская ассоциация свободной торговли) не могли иметь и не имели подобного результата.

С другой стороны, кризис 1969 г. в ЦАОР лишил империализм янки и господствующие классы стран перешейка модели, способной обеспечить стабильность и дальнейшее развитие капитализма в данном районе. В результате этого начался период политических потрясений, явивших­ся выражением борьбы народных масс за выработку своего проекта вы­хода из структурного кризиса, равно как и следствием чрезмерных про­тиворечий внутри господствующих классов, каждая из группировок ко­торых стремилась обеспечить контроль над создавшимся положением.

Экономический кризис, охвативший в последние годы международ­ный капитализм, создал новые, еще большие препятствия для возможно­сти буржуазного выхода из структурного кризиса Центральной Амери­ки, углубив и обострив политический кризис. В подобных условиях в Гондурасе (декабрь 1972 г.) пришло к власти военное правительство, которое пытается найти выход из создавшегося кризиса на путях рефор­мизма, идя в определенной степени навстречу интересам народных масс, и в первую очередь, требованиям крепнущего крестьянского движения.

В Сальвадоре, где объединение демократических сил в единый ши­рокий фронт и обострение классовой борьбы усилили перспективу близ­кой победы народных масс, фашизм приобрел большую притягательную силу как для ведущих кругов крупного местного и империалистического капитала, так и для верхушки высшего командования вооруженных сил.

Международный опыт в целом, и опыт Латинской Америки, в част­ности, указывают на то, что в зависимых капиталистических странах среднего уровня развития на одной и той же почве структурного кризи­са вызревают две коренным образом различные и противоположные альтернативы: буржуазная альтернатива, цель которой — обеспечить последовательное капиталистическое развитие, и народно-революцион­ная альтернатива, которая, после прохождения ряда необходимых предварительных фаз, выливается в социализм.

Буржуазная альтернатива, в свою очередь, заключает в себе, в ос­новном, две возможности развития:

Одна из них носит реформистский характер, и ее практическую реализацию — в зависимости от роли армии и ее позиции в отношении иностранных монополий — может возглавить либо правительство по­пулистского типа (диктатура с опорой на народную поддержку), либо либерально-реформистское (с «представительной демократией») или же нечто среднее между этими двумя формами правления. Реформистский путь связан с немонополистическими кругами буржуазии этих стран и, в частности, с реформистскими группировками мелкобуржуазной ин­теллигенции, среди которых, в условиях Латинской Америки, решаю­щая роль принадлежит реформистски настроенным военным.

Другая возможность буржуазного выхода из структурного кризиса связана с «динамичными», «современными» кругами крупной местной монополистической буржуазии и особенно с представителями того ино­странного монополистического капитала, с которым они сращены (в настоящее время это международные концерны, внедрившиеся в эти страны путем открытия филиалов и использования других форм капи­таловложений). Этот путь, таким образом, отражает наиболее реакцион­ные, контрреволюционные тенденции империалистического государства, в зависимости от которого находится та или иная страна. В условиях современной Латинской Америки эти тенденции развиваются под опекой монополий, связанных с военно-промышленным комплексом США, ин­тересы которых в государственных органах представляют Пентагон, ЦРУ и само правительство. Подобные тенденции внутри наших стран отражены также в высших кругах военного командования и высших сферах гражданской бюрократии.

Этот второй тип буржуазного выхода из структурного кризиса, в случае реальной угрозы со стороны народно-революционной альтер­нативы, может быть осуществлен только путем установления авторитар­ного, централизованного и организованного «сверху» правого прави­тельства, иными словами, фашистского режима.

Народно-революционная и буржуазная альтернативы решения структурного кризиса противостоят друг другу, и от результатов этой борьбы зависит ближайшее будущее континента. Одновременно с этим борются между собой и два буржуазных пути (реформистский и фа­шистский), выражая внутренние конфликты среди господствующих классов и в аппарате власти.

Между тем следует отметить, что за последние десять лет в Сальвадо­ре постоянно боролись между собой эти альтернативы решения струк­турного кризиса, который достиг полной зрелости с момента прова­ла ЦАОР.

Практически полная поляризация политических сил нашей стра­ны, которую можно наблюдать в последнее время, имеет в своей основе именно борьбу народно-революционной и буржуазной альтернатив вы­хода из структурного кризиса. Между тем в самом правительстве пол­ковника Артуро Армандо Молины до сих пор идет борьба между сто­ронниками реформистского и фашистского путей.

Во второй половине 1973 г. в нем окрепла реформистская тенденция, но под нажимом наиболее реакционных кругов олигархии и империа­лизма (в связи со снятием с постов трех реформистски настроенных министров в октябре того же года) она уступила место фашистской тен­денции, которая с того времени становится преобладающей и все более опасной.

Возрастающее значение фашистской тенденции, которое мы отмети­ли на примере Сальвадора, безусловно, не является единственным примером в Латинской Америке после свержения правительства Народного единства в Чили. Можно с полным основанием говорить о всеобщем наступлении фашистской контрреволюции на нашем континенте. Военные переворот в Аргентине, поначалу направленный, по крайней мере внешне, против правого крыла перонизма, очень скоро обернулся и против его левых сил. Вскоре после переворота правые стали устанавливать контроль над рабочим движением, препятствовать деятельности полити­ческих партий, приступили к роспуску молодежных организаций, различных обществ международной солидарности. По мере развития этих событий, военная верхушка все больше и больше склоняется к бразиль­ской экономической модели, а банды убийц, порожденные ЦРУ, безнака­занно собирают свой кровавый урожай, нанося удары не только по ле­вым силам Аргентины, но и по всей левой эмиграции из стран Южного конуса, сконцентрировавшейся в Буэнос-Айресе в последние годы. Этот все увеличивающийся крен вправо происходит под предлогом пресечения партизанской войны, ведущейся ультралевыми, которым уже были на­несены смертельные удары. И вряд ли после того, как будет выполне­на эта задача, корабль аргентинского режима вернется в порт демокра­тии. Скорее всего он будет продолжать двигаться в сторону фашизма ^[4].

Не так давно правительство Коста-Рики разоблачило готовящийся фашистами государственный переворот, а прогрессивные правительства Ямайки и Гайаны подверглись нажиму извне и угрозам «нарушения стабильности» в стране. Правительство Лаугеруда Гарсии в Гватемале по­сле короткого периода либерализации и попыток прийти к соглашению с демократическими оппозиционными партиями в 1975 г. и первой поло­вине 1976 г. вновь совершило резкий поворот вправо. Снова возникли вооруженные инциденты на границе Сальвадора и Гондураса, на этот раз с применением тяжелой артиллерии. Одна из целей этих инциден­тов — стремление ослабить реформистское военное правительство Гонду­раса, а при случае, и ускорить его свержение. Все эти события являются частью общего наступления реакции, развернувшегося в континенталь­ном масштабе под руководством ЦРУ и Пентагона. Июльские (1975 г.) со­бытия в Перу и те изменения в кабинете и политике правительства во­оруженных сил, которые они повлекли за собой, к сожалению, ставят перед нами вопрос: не идет ли и эта страна вправо.

Речь вовсе не идет о пессимистическом взгляде на современное по­ложение в Латинской Америке, а об учете реально существующих факто­ров. Однако факты эти являются лишь одной стороной сложившейся си­туации. Другая сторона свидетельствует о том, что антиимпериалисти­ческие и антифашистские силы Латинской Америки сегодня многочис­ленны, как никогда, а в ряде случаев их представители даже входят и состав правительств.

Фашистская модель, описанная нами выше, соответствует той, кото­рую осуществил на практике бразильский режим. По своей сути это та самая модель, которую в настоящее время пытаются навязать всей Латинской Америке наиболее реакционные круги империализма США, а также латиноамериканской буржуазии, военных, высшей бюрократии технократов.

Простое знакомство со схемой этой модели свидетельствует о том, ч_То речь идет не о чем-то абсолютно чуждом традициям и особенностям латиноамериканских режимов. В этом-то и состоит один из аспектов, делающих эту опасную модель реально осуществимой. Действительно, за исключением Чили и Уругвая (до произошедших в них фашистских переворотов), Коста-Рики, а также некоторых других стран Латинской Америки, представлявш