Как это ни казалось нам далеким и несбыточным, но на-ступил-таки этот день. Последний день нашего посещения иных миров. Прошла эпоха! И мы уже стали не те, что были. мы уже привыкли к местному ландшафту, и он уже не восхи щал нас так, как прежде, и никто уже не восклицал: "Я ни когда не забуду этой сказочной картины!" Мы уже научились немного понимать инопланетный язык, а терпеливые инопла нетяне - наш. Нас уже не удивляло, что понедельник - выход ной, что котлеты - с мясом. Мы привыкли, что здесь у нас нет ни газет, ни радио, ни телевидения, ни гонки вооружений, ни энергетического кризиса, ни пивных ларьков, ни водопрово да. Мы умывались у колодца, доставая воду из него при помо щи инопланетного механического устройства под названием "журавль**. Мы сдавали бутылки, и у нас их принимали все и всегда. И это мы тоже уже считали в порядке вещей. Под ко-нец мы окончательно забыли, что приехали сюда играть рок-н-роллы и получать за это деньги, а если бы кто-нибудь у нас поинтересовался, где же Толик, то мы запросто могли отве тить, что такого и вовсе не было. А был ли Толик?.. А на воп рос какого-нибудь искателя смысла жизни, мы в те далекие августовские дни, не задумываясь, ответили бы так:
- Под игрока - с семака! За обсдачу - два в гору! А вооб ще, знал бы прикуп - жил бы в Сочи!
Пет, нам действительно пора было возвращаться домой, пока мы еще верили, что Земля круглая!
Последний, значит, день... А что же было в последний день? А ничего не было в последний день. Ничего особенного, как и во всей этой истории. (Ха-ха.) Жаль, что не очень помню...
А! Сдали бутылки. А потом банкет был. Что же еще. Ко нечно, был прощальный банкет. А начался он при расписыва нии заключительной пули, под открытым небом, на расчлененном диване, который мы по случаю извлекли из на шего доброго и верного сарая. А закончился банкет, смутно помнится, прощальным шабашем на весь поселок им. Ж.
Уже далеко за полночь. Мы сидим на верандочке. Там наливаем, а чокаться и произносить тосты выходим, почему-то, на главную улицу, на ее середину, под звезды. Там мы
громко восхищаемся пустотой улицы и красотой неба, прогуливаемся туда-сюда, а потом снова возвращаемся на веран-дочку. Там наливаем - и на улицу, под звезды. Потом еще что-то было. Может быть, песни и пляски? Еще какой-то домашний пирог помню. А вот откуда он взялся, помню не очень хорошо. Вроде как, к кому-то из местных домой за пирогом ходили. Плоткин С., наверное, ходил. Плоткин С. за пирогом куда хочешь пойдет.
Часы мои уже показывали земное время, вещи были сложены, деньги на билеты отложены... Все, что ли?
Дорога! Все назад!
Утром мы сказали родственникам "до свидания", которого они поклялись себе вторично не допустить, и путь наш начался.
Первая остановка - прощание с магазином. Как уже отмечалось, пиво в этих сосновых местах продавалось лишь по большим праздникам, поэтому поправлять вновь пошатнувшееся здоровье пришлось прибалтийским яблочным. По-май-ковски, тут же на остановке, не теряя времени даром. Минут за пятнадцать до отбытия автобуса в город У. под действием яблочного в голове у Плоткина С. что-то просветилось, и он объявил, что забыл на верандочке кошелек со всеми нашими сбережениями. Под нажимом коллектива пришлось ему вспомнить, что он футболист, и сделать пробежку туда и обратно общей сложностью около полутора километров, рискуя опоздать. И если бы он опоздал, мы б ему... Мы б ему два в гору! Следующий автобус в город У. отходил ровно через 24 часа.
Тут, на остановке, мы впервые увидели милиционера. Мы и не предполагали, что здесь бывают милиционеры, и очень удивились. Милиционер наблюдал, как мы пробуем яблочное, но к нам не подходил, так как видел, что мы уезжаем, и задерживать нас ему, представляющему интересы местного населения, не было никакого смысла.
Наконец, подали автобус.
Оркестр грянул марш из светлого будущего "Вот, новый поворот», и мы поехали.
Время потекло вспять.
На автовокзале города У. нам спокойно и почти вежливо сказали, что задавать глупые вопросы в нашем возрасте уже
неприлично, что никаких билетов на автобус в Город-герой не может быть в принципе.
- Надо было, как Толик, - сказал Плоткин С. - Опять послушали Вячеслава.
- Толик был один, - сказал я, - а нас четверо.
- Стопом поедем, - сказал Майк, чего там!
- Хиппи, сказал Володенька.
- Сам такой, - огрызнулся Майк.
- Ты, кажется, в Пестово мечтал поехать? - спросил я его. - Твоя мечта вот-вот сбудется. Да и другого нам ничего не остается.
- А что в Пестово? Ехать бесплатно дают? - спросил Плоткин С. - Опять завезешь куда-нибудь...
- В Пестово есть железная дорога, - сказал я, - и по ней ходят паровозы. И... кстати! На вокзале там есть пивная, как сейчас помню!
- Ты говорил, что и в городе У. пиво продается, - сказал Володенька. - И тоже помнил, как сейчас.
- Поморину треснем, - сказал Майк. - В первый раз, что ли?
- Нет, - сказал я. - Насчет пива - это железно!
Итак, нам предстояло ехать в Пестово, и я думал об этом с содроганием, так как с этим селением, вернее, с его вокзалом, у меня связаны самые мрачные детские дорожные воспоминания. И меня не утешало, что прошло уже много лет, и Пестово на картах значится уже с буквой "г" Все, конечно, течет и все изменяется. Все, кроме вокзалов. Вокзалам хоть бы что.
И что же вспомнилось о Пестово? Давка в очередях за билетами. Страшная ругань. Грязь и неистребимая вонь. Си дение на чемоданах в ожидании, когда это все кончится. Банный гул, застывший в черном воздухе. Какие-то страшные дядьки и тетки. Сортир, местный филиал преисподней. Вот, что мне вспомнилось, и все это называлось для меня "Песто-во".
Автобус заглотил огромное количество желающих ехать на железнодорожный вокзал. Все, конечно, были с вещами. Кто успел занять место в проходе между сидениями, уселись кто на что мог. Среди счастливчиков оказались Майк, Володенька и Плоткин С. Я замешкался, сел в автобус последним и оказался у задней дверцы. Сесть мне было не на что и неку-
да. Пришлось прилечь на дверцу, да так всю дорогу и ехать в наклонном положении.
Раньше дорога от города У. до Пестово была вымощена булыжником. Нет, не прямоугольной брусчаткой, как в Городе-герое» а натуральным ядреным круглым булыжником, оружием пролетариата.
О! Что это была за дорога! Не знаю, как и описать. Чуть ли не через каждый километр водителю приходилось останавливать автобус - очередная группа пассажиров выскакивала коллективно блевать у обочины. Новый километр - новая группа. И так пока не проблюются все желающие. В салоне автобуса ужасно воняло бензином. Я обычно держался, сколько мог, но булыжник и автобус ГАЗ с единственной передней дверцей, которую водитель открывал не сходя с места с помощью удивительного рычажного приспособления, делал свое дело...
Я ехал в большой тоске. Булыжниковая дорога попадалась, правда, лишь иногда, но автобус все равно кидало из стороны в сторону, и мне это кидание приходилось переносить в очень неустойчивом положении, вдобавок из щели в двери на меня д у л о, и я медленно покрывался жирной дорожной пылью.
Заднюю дверь водитель на остановках не открывал, чем долгое время доставлял мне небольшую радость, но вот, на одной остановке у автобуса объявился благопристойный с виду старичок. Этот старичок пожелал попасть в автобус через заднюю дверь. А так как старость у нас повсеместно уважается, то водитель заднюю дверь и открыл. Я уцепился за что мог и повис над открывшейся дырой.
- Пройдите в переднюю дверь, попросил я уважаемую старость.- Тут Вам не пройти.
Но старичок оказался не простым. Старичок сделал вид, что он танк, получивший приказ "вперед марш", и буквально прошел сквозь мое пыльное тело, чем зело меня расстроил, и я поэтому сообщил ему, что он нехороший человек, и при этом хлопнул его по спине, после чего Танк подал голос, обнаружив сильную нетрезвость, и решил было выяснить, уважаю я его или нет, но тут Майк из салона громко сказал про него иМудак!", за чем последовала бурная поддержка всей потревоженной задней половины автобуса Старик, однако, продолжал упорно двигаться вперед по салону, по узлам, мешкам и ногам.
- Я инвалид, - объявил он неверным языком.
- Все инвалиды, - ответил автобус.
- Я участник! - добавил инвалид.
- Все участники! - не сдавался автобус.
- Ах, трам-та-ра-рам! - Танк ударил по салону из пуле мета. - Я трам-та-ра-рам, инвалид, а вы - трам-та-ра-ра-рам!
Тут с заднего сидения раздался голос справедливо возмущенного пассажира.
- Эй, ты, дед! - сказал он. - Ты вот что, кончай, на х... при женщинах материться!
- Сильно сказано! - услышал я голос Майка.
- Вот именно! - подхватил автобус. - Кончай это при женщинах!
Но инвалид продолжал двигаться вперед, подальше от агрессивной задней половины, отстреливаясь при этом корот кими очередями. Где-то в середине салона до пьяного танка дошло, видимо, что он зачем-то сел в автобус. Он заозирался по сторонам, уже механически извлекая из своего героического нутра нецензурные междометия. Водитель остановил автобус.
- Гражданин! - громко обратился он к инвалиду. - Вам где выходить?
- Это... - сказал инвалид» - Ты давай... ехай. Где надо, там и выйду.
- Он сам не знает, куда едет! - обрадовался оскорблен ный автобус.- Он контуженный!
- Та-ра-рам! - ответил инвалид.
- Если ты не перестанешь ругаться, - торжественно объявил шофер, - я разрешу пассажирам тебя высадить. Все прокричали "ура", и автобус поехал дальше. Инвалид помолчал пару минут, но поездка в таком сердитом автобусе и неизвестно куда ему, видимо, надоела, и он снова принялся издавать междометия.
В ближайшей деревне автобус был вновь остановлен, и эта остановка была для инвалида последней. Водитель аккуратно и нежно произвел своему автобусу хирургическую операцию по удалению пьяного органа. Затем водитель прислонил инвалида к ближайшему дереву, сел за руль, и автобус покатился. Через стекло дверцы было видно, как опечаленный старик (и ни какой он не инвалид) озирает незнакомые места, и, мне думается, что домой он попал не скоро.
Ехали мы, ехали, ехали и ехали...
И, наконец, приехали.
И оказались в Пестово.
И свершилось предсказанное Майку.