Так оно и оказалось.. . ...Конец.

Так оно и оказалось, ничего в вокзале города Пестово не изменилось за десятилетие с лишним. "Время - вещь необы­чайно длинная," - сказал т. Маяковский. Я с ним не согласен, хоть он и классик. Селение само, да, изменилось. Деревьев понасажалось, домов понастроилось, магазинов понаоткры-валось - невооруженным глазом заметно. А вокзал остается таким, каким был, словно оказался историческим памятни­ком.Та же вонь и копоть, та же толпа с постоянной вокзаль­ной пропиской. Касса с очередью. Тут, правда, пролетающий прогресс уронил свое перо. Касса была закрыта, но народ воз­ле нее не ломался, как прежде, и не бил, пока, быть может, друг другу лица, а тихо и культурно записывался в специаль­ную тетрадочку.

До открытия кассы оставалось что-то около часа, до от­хода нашего предполагаемого поезда что-то около четырех-пяти часов.

Мои детские воспоминания меня не обманули. Тут же около вокзала обнаружилась пивная. В нее мы незамедли­тельно и направились.

В пивной народу было мало, мужички угощались пивом и обменивались впечатлениями.

- Хорошее сегодня пиво!

- Да, свежее. Недавно завезли.

- А то я тогда пил, так у-у-у!

- А сегодня хорошее.

- Дак недавно завезли...

Взбодренные услышанным, мы тут же взяли по кружке и уселись за стол. И, конечно же, отпили по огромному глот­ку...

- Охренеть можно, - примерно так сказал Майк, когда все немного помолчали.

- Что они, ослиной мочой его разбавляют? -спросил Во лоденька.

- Тут ослов не держат, - сказал я.

- Значит, козлиной, - сказал Майк.

- Дайте спокойно попить, - попросил Плоткин С.

- А эти вот говорили, что свежее, - сказал я. - Что же тогда они называют несвежим?

- Эй, мать! - закричал вдруг какой-то энергичный му жик, едва вошедший в пивную. - Пиво сегодня свежее?

- Свежее, свежее, - сказала продавщица без тени лу кавства, которое мы ожидали увидеть на ее лице. - Две неде ли назад завезли!

- О! Тогда кружечку! - сказал мужик без тени удивле ния. - Давно не пил свеженького. Мы на время онемели.

- Так бы сразу и сказали, - произнес Плоткин С. после онемения.

И мы взяли еще по кружечке.

Пришло время. Майк, Володенька и Плоткин С. отпра­вились добывать билеты. Они отправились добывать билеты, а я остался сторожить вещи. На скамеечке на площади перед вокзалом. Нет, площадь - это сильно сказано. Скорее пло­щадка. Или привокзальный лужок. И они настали-таки, эти тупые вокзальные часы ожидания.

"Время - вещь необычайно длинная"' - сказал т. Маяков­ский, и я с ним согласен, поскольку он классик.

Пару раз приходил Володенька, раз Майк, рассказыва­ли, что делается на черном свете. А я торчал на привокзаль­ном лужке, как музейный экспонат, выставленный на всеобщее обозрение, не имея возможности куда-либо отлу­читься. Обложенный сумками, гитарами, луками и стрелами. С волосами и в бороде. В общем, в центре народного внима­ния.

На перроне началось нервное движение. Готовился штурм. Все так же, как и десятилетия назад.

Майк с Плоткиным С. отправились в магазины тратить то, что осталось после покупки билетов, а мы с Володенькой расположились на перроне, обсуждая план действий по за­хвату отделения в вагоне для обеспечения спокойной пули.

Когда толпа зашумела, забулькала и начала закипать, разрешили посадку. Поток из людей, чемоданов и узлов рва­нулся в открытые шлюзы. Я налегке просочился в облюбован­ный нами вагон в первых рядах. Вскоре мы уже владели отделением и распихивали вещи по полкам. Пришел Майк.

Плоткина С. не было. Он куда-то исчез. Время ехать

приближалось.

- Наверное, в дабл пошел, - решили мы. Помочится на прощание и придет.

И он действительно пришел, но почему-то с другой сто­роны вагона, не оттуда, где вход.

- Сидите? - поинтересовался он.

- Вот. Места забили.

- Ну, и зря, - сказал он. - А я соседний вагон забил.

Вагон, в который мы перешли, был почти пуст. Человек пять пассажиров. Две проводницы.-Да собака дворняжка. Это был вагон для избранных. Государство в государстве.

Железная дорога... Кто тебя выдумал? Знать... А! Это уже кто-то, вроде, писал. Ну, и ладно. Нельзя объять необъ­ятного. Нельзя объять Железную Дорогу. Хоче.тся мне сказать вам, панове, что такое есть наша железная дорога. От отцов и от дедов своих мы слышали... Впрочем, и это всем известно.

И все-таки. Приехал я как-то миллион лет назад в Моск­ву, стольный город, и надо мне было отбыть срочно в родной Город-герой. Оказавшись на Киевском вокзале, я сразу же поспешил по кольцевой линии метро на Город-геройский вокзал. Захожу я в кассовый зал, и становится мне тоскливо. А когда мне становится тоскливо, то хочется на все плюнуть и изъять из себя предмет тоски. И вот, когда я на все плюнул, то есть когда я плюнул на изгибающиеся и переплетающиеся очереди, похожие на змеиный клубок, стало мне легче и весе­лей, и решил я, от нечего делать постоять в одной из них. С трудом нашел я конец, хвост, то бишь, одной из змей. Стоял, стоял, стоял... Ближе к окошечку начал примечать, что дела обстоят хреново. Люди просят продать им билеты, а им биле­ты не продают. Нет, говорят, билетов, хоть вы все хором трес­ните! И люди эти, между прочим, просят билеты на поезда, которые и меня бы вполне устроили.И люди эти один за дру­гим отходят от окошечка, имея в кармане бесплатную желез­нодорожную фигу с паровозным маслом. Все было ясно. Я начал спешно вспоминать адреса и имена моих московских 94

родственников, которых я не видел со дня восстания Минина и Пожарского. Пока я вспоминал, подошла моя очередь. Я за­глянул в окошечко и произнес фразу, которая оказалась, по чему-то, волшебной. Я сказал: "Мне на ближайший до Города-героя." И показал транзитный билет. И тут что-то та­кое случилось с причинами и следствиями, и мне молча вру­чили билет. И на самый что ни на есть замечательный и удобный для меня поезд. Оставалось погулять часика два, по-глядеть, что делается в Столице, да и назад. Вперед, то есть. Погулял я, посмотрел, что делается в Столице, купил пачку сигарет "Каравелла" и поспешил к перрону. Перрон. Стоит состав. Номер поезда - мой. Двери открыты, у дверей провод­ники. Все, почему-то мужчины. Одинокие прохожие с чемо-даичиками. И все. Ни толпы отъезжающих, ни толпы провожающих. Я решил, что, наверняка, ошибся, но на вся­кий случай подошел к проводнику и показал ему билет. Про-водник заглянул в билет, что-то пометил у себя в блокноте, а затем занялся рассматриванием облаков.

- Что... - сказал я, - можно садиться?

- Ага, - выдавил он, так как ему было все равно. Я вошел в вагон и обнаружил, что он совершенно пуст. Я смотрел на свои часы, я прикладывал их к уху, я смотрел в окно, но я так и не понял, что произошло в этом мире.

За пять минут до отправления в вагоне вместе со мной находились пять человек. За минуту до отправления подтя­нулся еще один. Когда настало время отправляться, поезд от­правился. Так мы вшестером и поехали. Судя по разговорам проводников, которые, видимо, также ничего не поняли, в других вагонах было то же самое.

Никогда больше я не ездил в поезде с таким кайфом! По общему мнению в вагоне можно было курить сколько влезет. Места - занимай хоть десять сразу (это был "сидячий" вагон). Ко всему прочему, у проводника обнаружилась пара ящиков "Адмиралтейского" пива, и он им охотно торговал. Я попивал пиво, угощался сигаретами "Каравелла", сидя в удобном кресле, смотрел в окно и вспоминал очереди в кассы и несчастных пассажиров с бесплатными фигами в кармане... Хочется мне сказать вам, панове, что такое есть наша железная дорога. От отцов и дедов своих мы слышали... Как приехал я однажды в ту же Столицу и на тот же Киевский вокзал. На этот раз со мной был тот самый Плоткин С. При­ехали мы на Киевский вокзал и по кольцевой линии метро

поспешили на Город-геройский. На этот раз не помогла ни волшебная фраза, ни наличие транзитных билетов. И ехать нам предстояло на каком-то дополнительном поезде в общем вагоне и страшно долго. Отправлялся поезд в час ночи. Долго мы шлялись по родной Столице. Устали. Сели на скамеечку, сидим. Перед нами лужа на асфальте, в луже бумажка в пять рублей плавает. Смотрим мы на эти пять рублей и обсуждаем странности, присущие Москве. Потом мы осмотрели все со­седние лужи. В них ничего не плавало. Затем мы отправились на вокзал, пора было ехать домой.

На этот раз на перроне все было наоборот: толпа отъез­жающих и провожающих. И отсутствие состава у перрона. Билеты у нас были в вагон номер один, и мы пробрались в дальний конец перрона. За десять минут до отправления по­езд подали, и он оказался составленным из вагонов времен восстановления народного хозяйства. И вот, так как на пер­вом вагоне этого состава висела цифра 2, то в этот вагон, ра­зумеется,' полезли те, у кого были билеты в вагон номер 2. К этому вагону номер2 был прицеплен вагон номер 3, за ним следовал вагон номер 4, и так далее. Кто-то смело предполо­жил, что, должно быть, вагон номер 1, спьяну, прицепили к хвосту, и все мы, желающие ехать в первом вагоне, бросились наперегонки продираться сквозь толпу к противоположному концу перрона. Но и там мы не обнаружили ничего хорошего. На последнем вагоне уверенно висела цифра 15. Тогда мы все побежали обратно, надеясь, что пока мы бегали, все выясни­лось, и первый вагон каким-нибудь образом нашелся. Но за время нашего отсутствия ничего не произошло. Первым был вагон номер 2, вторым - номер 3, третьим - номер 4, и так да­лее до последнего четырнадцатого вагона номер 15. По распи­санию этот удивительный поезд уже десять минут как ехал, в силу чего пассажиры битком набитого вагона номер 2, уже успевшие устроьться, приступили к своим пассажирским обязанностям: к поеданию котлет, куриц и яиц вкрутую со свежим огурцом. На столиках возникали солдатские силуэты бутылок с пивом и лимонадом. Мы, обездоленные, сиротливо стояли на перроне, а из окон вагона номер 2 на нас с любо­пытством поглядывали. Наконец где-то что-то прояснилось, и из темноты показался пьяненький тепловозик, толкающий перед собой вагон времен всеобщей коллективизации и иско­ренения кулачества. На ближайшей стрелке тепловозик по 96

вернул, отчего-то, влево, и, посвистывая, толкая перед собой вагон номер 1, исчез за вагоном номер 2.

- Промазал!!! - закричали мы с нервной радостью. Всем было холодно.

Со второй попытки вагон, все-таки, прицепили. Ну, а как мы в нем ехали, это уже отдельный случай. И поэтому то, что рядом с заполненным вагоном Плоткин С. обнаружил почти пустой, было вполне в соответствии с лучшими желез­нодорожными традициями.

Итак, мы ехали, Пуля шла полным ходом.

Тот, кто был в прикупе, выходил курить в тамбур. С ним выходил и играющий. Двое других в это время думали, как бы подсадить того, кто курит... И так много, много, много раз, со сменой думающих и курящих...

Так как для нашего поезда любой дом с какой бы то ни было вывеской являлся станцией, то он, поезд наш, у каждого дома с какой бы то ни было вывеской и останавливался, и ес­ли у такого дома был какой бы то ни было человек, то он в наш поезд садился, таким образом пассажиров в нашем поез­де поприбавилось, среди вновь прибывших оказались двое ка­ких-то мужиков, которые вошли в вагон из черного безвременья неопознанного полустанка и устроились рядом с нами через стенку. Они вышли из черного потустороннего (см. А.Эйнштейн, "Общая теория относительности^м.) безвре­менья, затем необычно быстро напились водкой и вскоре за­храпели. Плоткин С., пройдя мимо них, возвращаясь из тамбура, донес, что мужики находятся в глубоком сне, а на их столике стоит полбутылки водки, которая необратимо выды­хается и пропадает зазря. Тогда мы придумали и решили, что мужикам уже и так хорошо, а у нас еще полночи и утро впе­реди... Через минуту справедливость была восстановлена, а пустая бутылка с отпечатками наших усталых пальцев отпра­вилась хранить тайну в проплывающее за окном черное без­временье, в свою вотчину. А мужики так и не проснулись, и мы их больше не видели.

Часам к пяти утра мы дошли до астрономических цифр в горах и пулях. От нас остались лишь простые желания, по­есть и поспать. Есть было нечего, поэтому мы решили удов­летвориться вторым.

Мы с Володенькой отправились на верхние полки, а Майк и Плоткин С. устроились на нижних, и нам не потребо­валось много времени, чтобы растаять в кончающейся ночи, последней в нашем мероприятии, а потому - дорожной...

Ночью в дороге со мной происходят иногда странные ве­щи. Пока поезд едет, я сплю, но как только остановится, тут же просыпаюсь. И не могу уснуть, пока вагон снова не начнет поскрипывать и покачиваться. Так было и на этот раз.

Я проснулся от того, что вагон стоял неподвижно и было очень тихо. Я попробовал уснуть, но ничего не получилось. Я открыл глаза и увидел просыпающегося Володеньку. Он с трудом раскрыл слипшиеся веки и сделался похожим на мон-голоида. За окном было светло.

Это что за остановка?.. - поинтересовался Володенька. -Бологое иль Поповка?

Потом он закрыв глаза и начал засыпать.

Я выглянул в окно и увидел перрон. Я посмотрел наверх в надежде найти название станции, но вместо названия стан­ции увидел знакомый навес над перроном.

- По-моему, это московский вокзал, - сказал я расте­рянно.

Володенька открыл глаза, выглянул в окно и сообщил, что ему тоже так кажется.

- Опять стоим? - раздался сонный голос. - Какого этого не едем?..

Тут к нам подбежала проводница, находившаяся судя по всему до этого в полной уверенности, что ее вагон пуст.

- Спят!!! - закричала она. - Они спят! Вы, что? Полчаса уже стоим! Сейчас на запасной путь поедем! Все вон!

Мы очутились на платформе. Пустой состав вздрогнул и поплыл прочь.

Мы снова были на другой планете.

Вокруг ходили странные люди, и у них были странные лица. Все они искрились нервной серьезностью, все они спе­шили и смотрели сквозь друг друга, странные люди сталкива­лись друг с другом и не замечали, что сталкиваются, а когда замечали, то говорили слово "черт". Все они шли в самых раз­ных направлениях, каждый в своем и, выражаясь поэтиче­ски, их пути пересекались, сходились, расходились, и все это сливалось в одну загадочную многозначительность.

Мы стояли с бесцветными лицами и медленно просыпа-лись.

- Вот, - сказал Майк. - Вроде как, и на гастроли съезди­ли. - И голос его в дыму Отечества приобрел непривычные обертоны.

- Вот... - сказал я, ощупывая пустой кошелек. - На гаст­роли съездили...

- Нормально, - сказал Володенька.

- Могло бы быть и получше, - сказал Плоткин С.

- Кто мне даст пятак? - спросил я. - На метро.

- Володенька пошарил в карманах и нашел пятнадцать копеек.

- Спасибо, Владимир, - сказал я. - Отдам при встрече.

- Само собой, - сказал Владимир.

Мы еще немного постояли, настраивая себя на новое ста­рое восприятие, затем взяли в руки вещи и пошли вдоль плат­формы вглубь загадочной многозначительности.

Так закончились семидесятые годы XX столетия.

Конец.