Образ Канута Гольта, радикально настроенного человека с европейским кругозором, на опыте собственной деятельности понявшего цену оппозиции и демократического движения, задыхающегося в «узкой сфере» плоского прозаического бытия и поэтому потерявшего почву под ногами, замкнувшегося в иронически-скептическом отношении к миру, — типичный образ для норвежской радикальной интеллигенции 50—60-х годов. Типичны не столько характеры Канута и его отца, сколько пройденный ими путь и их конечная жизненная позиция. Такой особый вид типизации, отражающий динамичность норвежской действительности, мы находим не только у Эльстера, но и у других писателей.
Антибуржуазный пафос романа «Опасные люди» проявляется не только в разоблачении буржуазной идеологии во всех ее видах, но и в идеализации людей, не связанных с грязной практикой буржуазного мира. Только те, кто не участвует в его «делах», выступают носителями положительного начала — это капитан в отставке Курт Струб и удалившийся от практической деятельности Роберт Тиль. Однако этический и эстетический идеал автора воплощен в основном в образах женщин, особенно в Корнелии, натуре не только цельной и благородной, но и деятельной. Корнелия, с одной стороны, родственна непокорной Сори из романа Колет, а с другой — предваряет героинь пьес Ибсена и Бьернсона, романов Ли и Хьеллана. Женщина выступает у норвежских реалистов носительницей этического начала именно потому, что она не участвует в повседневной борьбе за существование и тем самым не погружена в жестокий мир буржуазных отношений. В этой связи нельзя не упомянуть о значении для норвежских писателей русской литературы вообще, и в частности Тургенева. Это подчеркивают все сколько-нибудь серьезные исследователи, начиная с Брандеса. Тут можно говорить и о заимствовании темы (например, тема «отцов и детей» у Эльстера в «Опасных людях», у Хьеллана в «Гарман и Ворше» и т. д.), о схожести ее трактовки, но больше всего о женских образах. Глубиной своих чувств, душевным благородством, вдумчивым отношением к жизни и, главное, стремлением практически реализовать свой новый социально-этический идеал Корнелия глубоко родственна героиням Тургенева. Корнелия, этот норвежский вариант тургеневской девушки, умирает от чахотки после отъезда Канута с женой, экзотической «женщиной из пампасов». В противопоставлении духовности Корнелии и грубо-земного, чувственного начала, воплощенного в жене Канута, — дань романтической поэтике, еще полностью не изжитой Эльстером, автором первого норвежского реалистического романа. Корнелия умирает, ведь прекрасному нет места в этом мире. Но до последнего часа она остается верной своей любви, своему идеалу, самой себе. Эта вера в силу человеческого духа, в его несгибаемость, в его торжество над всеми жизненными испытаниями говорит о силе просветительского начала у Эльстера, органически сочетающегося у него с романтической эстетикой. И именно с этим связано неповторимое своеобразие и обаяние романа Эльстера. Если центральной темой зрелого норвежского реализма становится трагическая гибель личности в условиях современного общества, ее внутренняя капитуляция, то главной темой «Опасных людей» является, напротив, несгибаемость личности. По сути дела, и у Канута, несмотря на все его разочарования, оказывается твердый характер. Его беспощадный приговор деятельности отца — одна из самых драматических сцен романа. В этом столкновении мировоззрений двух поколений и развенчании просветительских иллюзий старшего
422
проявилась сила реализма Эльстера, сумевшего через личную драму вскрыть одно из центральных противоречий современности.
«Опасные люди» — грустная книга. Она рассказывает о мире, где гибнет благородное и благоденствует подлое. Горькая ирония звучит в концовке романа. Прошло десять лет. В городе стоит у власти Оле Уге, вождь и апостол местных «народников», но ничего в жизни города, по существу, не изменилось.
«Опасные люди» Эльстера открыли собой эпоху короткого, но бурного расцвета норвежского реалистического романа, связанную, в первую очередь, с именем Александра Хьеллана (1849—1906).
Нелегким путем шел в литературу Хьеллан, родившийся в богатой семье купцов-патрициев, наследственных «отцов города». Сначала — разочарование в привычных, традиционных, овеянных поэзией детства представлениях своей среды, затем — разрыв духовной связи с людьми своего круга, в том числе с горячо любимым отцом, и, наконец, как итог многолетних наблюдений над жизнью современного ему общества — утрата иллюзий и надежд, обретенных такой дорогой ценой. Таковы вехи пути, прерванного тем глубоким идеологическим и политическим кризисом, который в конце 80-х — начале 90-х годов переживала Норвегия и который не только внес пессимистические, а подчас и глубоко трагические ноты в последние романы Хьеллана, но и привел писателя в безысходный идейный и творческий тупик, заставив его в полном расцвете славы и сил, на 42-м году жизни, навсегда уйти из литературы.
Художественным творчеством Хьеллан занимался всего двенадцать лет, но за это время он успел выпустить три сборника новелл, несколько пьес и девять романов, каждый из которых стал событием в литературной жизни Норвегии. Уже в первых своих вещах он показал себя не только вполне сложившимся, но и тенденциозным в лучшем смысле этого слова художником, борющимся за ясные и определенные политические, социальные и эстетические принципы. Он выступил как буржуазный гуманист, демократ и просветитель, глубже связанный с идеями французской революции, чем с современной ему бескрылой буржуазной мыслью позитивистского толка.
Хьеллан вслед за Ибсеном решительно встал на защиту человека, его прав и свободы, попираемых буржуазным государством, он также стремился придать новый смысл старым идеалам буржуазной революционности, выступая за дальнейшую демократизацию общества и за полное раскрепощение личности. Если социальные драмы Ибсена обновили европейский театр, то социальные романы Хьеллана во многом определили не только характер норвежской реалистической литературы, но и то ведущее место, которое она занимает среди других западноевропейских литератур второй половины XIX в.
Хьеллан начал заниматься литературой во время пребывания в Париже, летом 1878 г. Решающую роль здесь сыграло не столько знакомство с французским искусством, французской литературой, и в частности с французской новеллой, оказавшей известное влияние на формирование его стиля, сколько то, что в Париже Хьеллан приобщился к жизни развитого капиталистического общества и как бы увидел завтрашний день Норвегии во всей остроте его противоречий.
Вернувшись на родину, Хьеллан издал весной 1879 г. свою первую книгу — сборник «Новеллеты». Эта книга была во многих отношениях чем-то совершенно новым для северных литератур. Прежде всего новым был сам жанр. Такой сжатый, предельно лаконичный рассказ, обнажающий те или иные стороны жизни современного общества, был своего рода откровением для Норвегии. Но, конечно, не только сам жанр поразил современников, а резко выраженное социальное звучание новелл, определившее место Хьеллана в бурной идейной борьбе его времени.
В первом романе «Гарман и Ворше» (1880) Хьеллан воссоздает родной город Ставангер, более того — отцовскую фирму «Хьеллан и Сын», которую он и вывел в романе под названием «Гарман и Ворше». Это произведение открывает цикл романов о семье Гарман, который в свою очередь входит в цикл книг о Ставангере. Все эти книги образуют своего рода «Человеческую комедию» Норвегии второй половины XIX в.
В романе нет ничего застывшего, окостеневшего, все находится в развитии, в становлении, в борьбе. Это диалектическое ощущение жизни, органически присущее Хьеллану как писателю переходного времени, определило не только проблематику романа и систему образов, но и особенности его построения — почти полное отсутствие больших описательных и повествовательных пассажей, стремительную смену небольших эпизодов, изображение героев, даже пейзажа в движении, в изменении, обилие диалогов и косвенной речи, широкое обращение к простому предложению как к средству убыстрения темпа рассказа и т. д. Все эти особенности стиля Хьеллана вырастают в очень своеобразную и стройную систему динамического изображения жизни.
Хьеллановская концепция исторического, социального
423
и культурного развития Норвегии раскрывается в «Гарман и Ворше» на примере жизни трех поколений семьи Гарман. Уже не фигурирующий в романе «старый консул», при котором торговая фирма «Гарман и Ворше» достигла наивысшего расцвета (об этом времени Хьеллан подробно рассказывает в другом романе — «Шкипер Ворше»), принадлежал к деловым людям того героического периода начала века, когда норвежская буржуазия была еще революционной силой и боролась за общенациональные интересы. Он был связан с идеями Просвещения и рационализмом XVIII в. и жил общественными интересами своего времени. Конечно, «старый консул» — купец, но купец, так сказать, «ренессансного» склада; делец в нем еще не поглотил человека, и поэтому он гармонически развитая, универсальная личность. Однако в следующем поколении тип «старого консула» как бы расщепляется на два начала. Его сын — «молодой консул» — унаследовал деловые качества отца, но зато «деловой человек» подавил в нем просто человека. В этом сухом, «до черта корректном» «молодом консуле» нет и следа блестящей разносторонности и размаха отца, это образцовый коммерсант, воплощающий весь кодекс старомодных буржуазных добродетелей. А аристократическая изысканность и просвещенность «старого консула» возрождается в его младшем сыне Рикарде, который своей импульсивностью и абсолютной неискушенностью во всех практических делах является прямым отрицанием буржуазной предприимчивости. Но этот блестящий кавалер выступает в романе как чужак и отщепенец, выброшенный за борт жизни.
Контрастность натур «молодого консула» и Рикарда имеет глубокие корни в самой действительности и говорит о силе реализма Хьеллана. Объективным основанием ей служит тот процесс отчуждения буржуазной культуры от породившей ее среды, который становится все более заметным в буржуазном обществе по мере того, как оно все больше проявляет свой прозаический, своекорыстный характер. Так Хьеллан подходит к теме, которая в какой-то степени предвосхищает тему судьбы художника в буржуазном мире у Томаса Манна. Концепция смены поколений буржуазной патрицианской семьи, вопрос о традициях буржуазной гуманистической культуры, сама элегически-поэтическая интонация, как и колорит жизни торгового приморского города в «Будденброках», очень близки к «Гарман и Ворше» и, видимо, возникли не без влияния хьеллановского романа.
Антитеза «молодого консула» и Рикарда — это антитеза бескрылого практицизма и беспочвенного порыва. И такая поляризация практики и духовности свидетельствует о глубоком кризисе той культуры, которую представляют герои Хьеллана.
Уходящий благородный, хотя и узкий, косный бюргерский мир сталкивается в романе с рождающимся миром зрелого капиталистического общества в лице алчных, наглых, лишенных предрассудков, т. е. совести и чести, дельцов (к которым относится и сын «молодого консула» Мортен), предприимчивых, корыстных священников и лакействующих чиновников.
Однако есть в романе еще одна сила, тоже порожденная новым временем. Это — «недовольные» (по первоначальному замыслу роман так и должен был называться), т. е. неудовлетворенные, беспокойные, ищущие натуры, которые видят мертвящую убогость старых форм жизни, так же как и бесчеловечность новых, и поэтому безотчетно стремятся к какому-то обновлению норвежского общества. К ним сперва относится и молодой геолог Йонсен, который произносит смелую, почти вызывающую проповедь о необходимости жить, не отступая от правды, но потом быстро капитулирует. Образ Йонсена полемичен и весьма существен для понимания идейных позиций Хьеллана. Этим «энергичным и сильным» характером писатель выразил свое недоверие к формальной этике, к кантианскому категорическому императиву, к отвлеченной проповеди ригоризма, которую Ибсен вложил в уста своего Бранда, короче говоря, ко всякой подмене назревающих в обществе конкретных освободительных устремлений требованиями в духе абстрактного волюнтаризма.
Йонсену противопоставлены в романе молодой, радикально настроенный коммерсант Якоб Ворше и Ракел, образованная, волевая и деятельная дочь «молодого консула». Они воплощают веру Хьеллана в будущее Норвегии, в буржуазный прогресс.
1882 г. выходит роман «Шкипер Ворше». Сюжетно он тесно связан с «Гарман и Ворше», но действие в нем развертывается в более ранний период — в 30—40-е годы, когда хаугеанское религиозное движение, близкое по духу английскому пуританству, становится в Норвегии серьезной общественной силой. Через личную драму, разыгравшуюся в хаугеанской семье, автор сумел дать очень точную социальную характеристику хаугеанства, показать его перерождение из демократического крестьянского движения в буржуазное, из крамольной ереси — в философию накопления новоиспеченных буржуа.
Оба романа вызвали сильные нападки со стороны реакционной прессы, которая развернула против Хьеллана кампанию травли и клеветы. За ним твердо закрепились прозвища «апостола
424
безнравственности», «творца бесстыдной поэзии», но вместе с тем и утвердилась репутация ультрарадикального писателя.
Если романы первого периода, прежде всего «Гарман и Ворше», обращены к прошлому, то трилогия об Абрахаме Левдале, которой знаменуется второй период творчества Хьеллана, изображает современную жизнь Ставангера и повествует о том, как под влиянием школы и церкви и всей жизненной практики буржуазного общества разрушается личность. Абрахам Левдал — это не просто безвольный, слабый герой западноевропейской литературы второй половины XIX в., подобный Фредерику Моро у Флобера. Это также герой натурализма, чьи поступки определяются темпераментом и наследственностью. Хьеллановский герой — человек по природе сильный, сын тех «настоящих» людей, которые, по определению Энгельса, «еще обладают характером и инициативой и действуют самостоятельно» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 37. С. 353). Но государственная машина, весь строй буржуазного общества подавляют его индивидуальность, ломают его волю, растлевают его. Иначе говоря, Хьеллан пишет о превращении гражданина в верноподданного, о процессе духовной гибели личности.
Первая книга трилогии с красноречивым заголовком «Яд» (1883) посвящена школьным годам Абрахама Левдала. Абрахам-юноша полон благородных задатков, он смел и великодушен, способен на бескорыстную дружбу и даже самоотверженность. Сначала в юноше берут верх естественные человеческие чувства: он не колеблясь защищает товарища от издевательств учителя. Но общество — семья, школа, церковь — усиливает свое давление на «мятежника», дерзнувшего пойти против авторитетов. И юноша не выдерживает этого наступления — он подчиняется.
Во втором романе трилогии — в «Фортуне» (1884) — яд, зароненный в душу Абрахама, все больше разъедает его личность. Из университета он возвращается уже «цивилизованным», т. е. оппортунистом и трусом. Абрахам еще не чужд критического отношения к действительности и не утратил активности. Он сближается с рабочими, проникается к ним сочувствием и симпатией. Знакомство со слепой Гретой, дочерью рабочего Стефенсена, покоряющей его своей красотой и благородством, еще теснее связывает его с рабочим движением. Однако вскоре Абрахам злоупотребляет доверием рабочих, и это предательство знаменует его окончательное падение.
Если на протяжении двух первых романов трилогии образ Абрахама Левдала предстает перед нами в движении, в развитии и борьбе противоположных начал, то в третьей книге — «Праздник Иванова дня» (1887) — он статичен. Абрахам уже не личность, а «верноподданный» — верноподданный шведского короля, норвежского правительства, пастора Мортена Крусе, который завладел городом. Абрахам опустился, стал бояться всех и каждого, научился беспрекословно подчиняться. Он привык лгать, нарушать слово, отрекаться, писать, что прикажут. Ренегатство стало его профессией. Однако то, что венчает душевную деградацию героя, то, что является результатом распада его характера, что символизирует его полное ничтожество, а именно отречение по приказу от публично высказанного мнения, повторяют и все остальные действующие лица этого мастерски построенного романа, все почтенные столпы местного общества — и всемогущий директор банка Кристиансен, и представительный амтман, и независимый пастор Дупе, и «вышедший из низов» купец Эллингсен. Таким образом, Хьеллан ставит как бы знак равенства между Абрахамом и буржуазным обществом в целом, придает распаду личности героя эпохально-обобщенный смысл.
По своему общему тону третья книга трилогии сильно отличается от двух первых. В «Яде» и «Фортуне» фон, на котором разворачивалось действие, был разнообразен, отображал пестроту жизненных явлений, а в «Празднике Иванова дня» поражает гнетущая монотонность городской жизни. Все словно оглядываются друг на друга, притаились, молчат, выжидают. И постепенно читатель понимает, что это страх все преобразил, страх перед пастором Крусе. Целая армия «кротов» (так называли в городе шпионов и доверенных лиц пастора) работает на него, и вскоре его люди занимают все ключевые позиции в городе. Пастор становится своего рода диктатором, контролирует не только дела, но и помыслы людей, вершит их судьбы. Религия лишь традиционная форма его деятельности. Крусе хочет власти и достигает ее методом экономического принуждения, умело сочетая угрозы и обещания, шантаж и помощь. И нет в городе силы, которая оказала бы ему сопротивление. Так тема разрушения характера Абрахама Левдала органически сплетается с историей возвеличивания жадного и завистливого священника, лавочника по происхождению и призванию, диктатора фашистского типа, Мортена Крусе.
«Праздник Иванова дня» — горькая книга, плод разочарований, раздумий и прозрений писателя. В ней нет и следа беззаботной веселости, мягкого юмора и упоения жизнью ранних его романов. И все же в ней пробивается
425
вера в конечное торжество демократических и гуманистических идеалов.
Безобидный народный праздник, который пытались организовать в Иванов день Кристиан Фредерик Гарман, внук покойного «молодого консула», и его друзья, кассир Рандульф и секретарь амтмана Холк, праздник, которому так радовался весь город и которому обещали содействие столпы местного общества, сорван. Рандульф уволен из банка, а Холк вынужден подать в отставку. И за всем этим стоит всемогущий Крусе со своими «кротами». Он торжествует победу. Но где-то вдали, на горизонте все же дымят костры — традиционные костры, которые жгут в Иванову ночь, и они вырастают в символ неистребимости народной жизни и вносят светлую ноту в мрачный колорит этого блестящего романа-памфлета, во многом близкого такой книге, как «Верноподданный» Генриха Манна.
Романы, входящие в трилогию, написаны всего за четыре года, но мы видим, как от книги к книге все глубже становится критика общества, все острее обнажается непримиримость его социальных противоречий, все полнее раскрывается его полная бесчеловечность. И в третьей книге обычную хьеллановскую иронию сменяет гневный сарказм.
Этот перелом в творчестве писателя отражает тот тяжелый идейно-политический кризис, который переживало норвежское общество после прихода к власти либеральной оппозиции. Радикальной интеллигенции, всей своей деятельностью подготовившей полную победу либеральной партии «Венстре» в 1884 г., очень скоро пришлось убедиться, что правительство Свердрупа, лидера этой партии, отнюдь не собирается радикально перестроить общественную жизнь страны. Решительно отказавшись от обещанных реформ, «Венстре» практически продолжила курс консервативной партии «Хойре». Для передовой интеллигенции предательство вчерашней оппозиции было неожиданной и страшной катастрофой. Это жестокое разочарование пережил и Хьеллан.
В трагическом взгляде писателя на действительность в конце 80-х — начале 90-х годов немаловажную роль сыграл и тот идейный разброд, который наблюдается в этот период в широких кругах норвежской интеллигенции. Вместе с разочарованием в политике партии «Венстре» приходит разочарование в политике вообще, утрата веры в общественные идеалы; утверждается нигилизм и скептицизм, а в искусстве торжествует крайний натурализм, вошедший в историю норвежской литературы под названием «движения богемы», и различного рода неоромантические течения.
В новом климате общественной и духовной жизни страны большинство писателей, выступивших в начале 70-х и первой половине 80-х годов как реалисты, изменило своим старым боевым знаменам. Знаменательно, что вторая часть драмы Бьернсона «Свыше наших сил» (1895), герой которой — Элиас Санг, сын священника Санга, проникнута мистицизмом и верой в силу жертвенности и мученичества, а роман И. Ли «Майса Йонс» (1888) из жизни ремесленной бедноты написан в резко натуралистической манере. На этом фоне, когда элементы символизма и натурализма широко вторгаются даже в реалистическое искусство Ибсена, Бьернсона, Ли, только Хьеллан сохраняет верность своему радикально-демократическому мировоззрению и реалистическому методу изображения жизни.
В 1891 г. Хьеллан опубликовал свой последний роман «Якоб» — историю выскочки, наглого и лживого, мстительного и вороватого крестьянского парня Тереса Волле, который с железным упорством, ценой преступлений и предательств поднимается с самого дна и становится всеми уважаемым «столпом общества», «опорой церкви и трона». Образ Тереса Волле, как и образ пастора Крусе, мог возникнуть только в преддверии империалистической эпохи. Новое в Волле — его абсолютная свобода от всех и всяческих моральных норм и условностей, полная отчужденность от всех человеческих связей.
«Якоб» — один из лучших норвежских романов XIX в. Он и сейчас поражает глубиной проникновения в новые, только что рождающиеся явления, силой обобщения и емкостью центрального образа. Но у современников роман не пользовался успехом, они его не поняли. На фоне новых книг, успех которых определялся усложненностью психологии, раскрытием «стихии подсознаний» и прочими модными категориями, суровый реализм последнего романа Хьеллана не вызвал, да и не мог вызвать, интереса в литературном мире. Видимо, тут и надо искать причины, которые заставили писателя в расцвете творческих сил навсегда уйти из литературы.
Если Эльстер и Хьеллан в каком-то смысле продолжают линию, идущую от Камиллы Колет, то Арне Гарборг (1851—1924), третий крупнейший норвежский романист 80-х годов, скорее отталкивается от повестей Бьернсона, от норвежской крестьянской идиллии, Все творчество Арне Гарборга, сына крестьянина, пропитано духом страстной полемики с идиллической трактовкой крестьянской жизни.
Детство на хуторе, хозяйство которого приходит в полный упадок, учительская семинария,
426
работа в школе, потом в газете и, наконец, бегство из глухой провинции в Христианию с пятью одолженными даллерами в кармане, чтобы «учиться или умереть», — вот вехи биографии Гарборга. Потом — споры до хрипоты, участие в газетной полемике и быстрое крушение привезенных из провинции национально-романтических идей. Борьба за лансмол, т. е. за утверждение народного крестьянского наречия в качестве литературного языка страны (он не только его пропагандирует, но и сам на нем пишет), быстро выдвинула Гарборга в первые ряды общественных деятелей своего времени и неизбежно привела его в лагерь оппозиции.
Политическая борьба, которую Гарборг ведет в этот период, получила, естественно, отголосок и в его творчестве, в повести «Свободомыслящий» и романе «Крестьяне-студенты» (1883).
«Свободомыслящий» — это история молодого теолога Ейстенна Гаука. Герой женится на дочери пастора. Но пастор, узнав образ мыслей своего зятя, который утратил веру в догмат и перешел в либеральный лагерь, добивается расторжения брака. И умного, талантливого, честного Ейстенна Гаука изгоняют на чужбину. Главное для автора здесь не сюжет — он играет чисто служебную роль. Писатель в занимательной, беллетризированной форме излагает свою точку зрения на волнующие вопросы времени. Страницы повести заполнены спорами действующих лиц о парламентаризме, о либеральной партии, о характере норвежского общества и т. д. Эти публицистические отступления, где автор в форме диалога дает блестящие образцы своего полемического искусства, и составляют настоящее содержание повести, которая не является в полном смысле слова художественным произведением. Однако повесть сыграла важную роль в идейной борьбе своего времени и подготовила, в том числе и чисто стилистически, замечательный роман Гарборга «Крестьяне-студенты». Как и «Трилогия об Абрахаме Левдале» Хьеллана, это своего рода роман воспитания наоборот: Гарборг показывает, правда на материале совсем другой среды, распад характера молодого человека под воздействием совокупности социальных отношений в Норвегии.
Описывая студенческие годы героя Даниэля, автор показывает, как распад личности происходит в результате его деклассированности, утраты им связи со своей средой. Попав в радикальный кружок Фрама, Даниэль неизбежно оказывается трусом и предателем. В конце книги он переходит в лагерь консерваторов и заключает выгодный брак... «Теперь, когда он был заодно со всеми авторитетами, он чувствовал, что спасен...»
Все, о чем пишет Гарборг, документально подтверждается лично пережитым. Но писатель обращается со своим личным опытом примерно так же, как Золя или Гонкуры с книжной документацией. Например, воспроизводя атмосферу Христианийского университета, автор для большей жизненной правды вместо обобщенных образов дает литературные портреты реально существовавших людей. Студенческая жизнь описана с протокольной точностью. Однако, нагромождая детали времени, Гарборг недостаточно глубоко проникает в его сущность, не дает его квинтэссенции. Получается реалистическое отображение типических обстоятельств и типических судеб, но нет типических характеров.
И все же творчество Гарборга этого периода не укладывается в рамки натурализма. Его умение отбирать типические обстоятельства судьбы и времени, создающие правдивую панораму современного общества, позволяет говорить об Арне Гарборге как о реалисте, хотя он и не создал образов такой обобщающей силы, как Хьеллан в своих романах, оставшихся вершиной норвежского критического реализма.
426
ГЕНРИК ИБСЕН
Норвежский драматург Генрик Ибсен (1828—1906) не только занял одно из центральных мест в мировой литературе своей эпохи, но и наметил многое в литературе нашего столетия.
Творчество Ибсена связует века в буквальном смысле слова. Его истоки — в предреволюционном XVIII веке, в шиллеровском тираноборчестве и в руссоистском обращении к природе и к простым людям. А драматургия зрелого и позднего Ибсена при всей своей глубочайшей связи с современной ему жизнью предвосхищает многое в искусстве XX в.
Генрик Ибсен родился в небольшом городке Шиене. Его отец, коммерсант, разорился, когда Генрику было восемь лет. С шестнадцати лет юноша работает учеником аптекаря. Он рано начинает писать стихи в сентиментально-романтическом духе. Революционные потрясения в Европе 1848 г. оказывают влияние и на него: он пишет свою первую бунтарско-романтическую пьесу «Катилина» (1849). В 1850 г. Ибсен переезжает в Кристианию и становится профессиональным литератором, много лет терпит нужду.
В это время Ибсен пишет несколько пьес, преимущественно в национально-романтическом духе. С конца 1851 по 1857 г. он руководит первым норвежским национальным театром, основанным в Бергене. Затем его приглашают руководителем «Норвежского театра», возникшего
427
в Кристиании. Здесь в первой половине 60-х годов создаются и ставятся его первые значительные произведения.
Но жизнь Ибсена становится все тяжелее. Он бедствует. Спасением оказывается полученная с помощью Б. Бьёрнсона стипендия на поездку в Рим. Ибсен уезжает из Норвегии 5 апреля 1864 г. и проводит за границей с краткими перерывами 27 лет.
Раннее творчество Ибсена отмечено влиянием национальной романтики, идеализировавшей самобытный уклад норвежского крестьянства с его демократическими традициями. Стремясь избегнуть фальшивой романтической приподнятости и найти более твердую почву для своего творчества, он обращается к историческому прошлому Норвегии. На этом пути особенно важны две его пьесы: построенная на материале древних саг драма «Воители в Хельгеланде» (1857) и народно-историческая драма «Борьба за престол» (1863).
В стихотворной пьесе «Комедия любви» (1862) Ибсен язвительно осмеивает романтические иллюзии, считая более приемлемым мир трезвой практики. Усилившееся в конце 50-х — начале 60-х годов разочарование Ибсена в национальной романтике было связано и с его разочарованием во всех сторонах норвежской общественной жизни. Ему ненавистно не только мелочное мещанское существование, но и лживость возвышенных фраз, демагогические лозунги, провозглашаемые на страницах газет и на народных собраниях.
В Италии создаются две монументальные философски-символические стихотворные драмы Ибсена: «Бранд» (1865) и «Пер Гюнт» (1867), ознаменовавшие его размежевание и прощание с романтизмом и поставившие его сразу в первый ряд современной скандинавской литературы.
И «Бранд» и «Пер Гюнт» необычны по своей форме: это своего рода драматизированные поэмы. Они сочетают живые индивидуализированные образы с обобщенными, подчеркнуто типизированными. По обобщенности и глубине проблематики «Бранд» и «Пер Гюнт», несмотря на то что они обращены к специфическим явлениям норвежской действительности, ближе всего к «Фаусту» Гёте и к драматургии Байрона. В этом смысле романтическое начало присутствует в этих стихотворных драмах.