Журналист и чистый лист.
С самого утра над Журналистом висел Дамоклов Меч в виде необходимости срочно написать статью. Главный редактор, как это водится, вызвал его в самый последний момент, когда свежий номер газеты уже должен был уходить в печать и уже проходил контрольную вёрстку.
- У нас вот здесь, на шестой полосе, образовалась дыра, - заявил главный редактор, без предупреждения переходя в атаку, - Нужен материал строк на двести-триста к завтрашнему утру. Вот заготовка, о чём писать.
Журналист взял в руки листок бумаги, панически окинул взглядом маленькую строчку с техническим заданием и вздохнул.
- А может, как обычно, кроссвордом закроете? Или анекдотами про политику? - с надеждой спросил он.
Однако редактор был непреклонен и даже погрозил пальцем.
- Ты же профессионал, - сказал он, - Ты ведь любой текст можешь написать едва ли не на ходу. Тем более, что тема актуальная, животрепещущая, информационный повод...
- А больше некому? - совершил ещё одну попытку Журналист, прекрасно понимая её тщетность.
- Некому, некому, - закивал главный редактор, - Поэтому давай ты не будешь обсуждать решения руководителя - то есть меня - и приступишь к исполнению своих непосредственных обязанностей? Или руководителю - то есть мне - нужно самому всё делать?
- Нет, не думаю.
- Вот и я так думаю. И ты не думай, иди писать. Точнее, думай, но не о том, а об этом, - главный редактор снова зачем-то погрозил пальцем, - К завтрашнему утру жду материал на столе.
Журналист покорно кивнул и побрёл писать статью. Он сел за компьютер, открыл текстовый документ, долго разглядывал изображение белого бумажного листа и напечатал:
"Практически в самом центре города, на площади Красных Лифтостроителей, случился вопиющий прецедент...".
Подумав немного, Журналист вздохнул и стёр эту фразу, начав заново:
"Двенадцатого числа, утром, внимательные граждане города обратили своё внимание на следующее интересное событие...".
Подумав ещё немного, он снова стёр и попробовал ещё раз:
"Ничего не предвещало беды, как вдруг...".
- Да что за дела? - не выдержал Журналист, снова стирая всё.
Затем он на всякий случай написал ещё одну строку, но совсем неприличную и грубую, стёр её и вышел покурить. Прошёлся по кабинету из стороны в сторону. Помычал какую-то песню. После чего снова сел за компьютер и злобно уставился на пустой лист. Так он и просидел, глядя на него до конца рабочего дня, после чего отправился домой, не прекращая думать.
Дома была жена. По устоявшейся домашней традиции она спросила, как прошёл его день, а потом, не дослушав ответа, начала что-то говорить.
Но Журналист не обратил на это совершенно никакого внимания. Он думал о статье и отвратительном чистом листе, образ которого никак не покидал его мыслей. Даже еда казалась не такой интересной, как обычно.
- О чём ты думаешь? - спросила жена и сразу же опять заговорила, - Я вот решила, что тебе нужна борода. Мне кажется, что тебе она очень пойдёт. Я сегодня смотрела...
- Зачем мне борода? - удивлённый Журналист на мгновение отвлёкся от своих мыслей.
- Я хочу, чтобы у тебя была борода, - твёрдо заявила жена.
- А, - ответил журналист.
После чего он встал и твёрдой походкой отправился в ванную комнату, где из принципа тщательно побрился. Этот маленький бунт был ему совершенно непонятен, да и жену он не привык расстраивать (а она, кажется, очень расстроилась), но каждый раз, проводя бритвой по подбородку, он мысленно выписывал строчку за строчкой, линию за линией, которые, однако, никак не складывались во что-то приличное.
Ночью ему снились буквы. Он ловил их и складывал в мешок, который оказался дырявым. Заметив это, он понял, что стоит на чистом листе бумаги и вообще сам он - буква, причём одна-единственная и его сейчас сотрут за ненадобностью. Проснулся он в холодном поту, не смог уснуть и отправился на работу пораньше, услышав от жены на прощание: "И всё-таки тебе нужна борода".
На работе тоже было не очень. Лист по-прежнему белел, к тому же каждые пять минут в кабинет к Журналисту заглядывал главный редактор, грозил пальцем и спрашивал: "Ну что, статья готова?", "А сейчас?", "А теперь?", "Готова ли статья?", "А почему статья не готова?".
Отчаявшись, журналист взял ноутбук и ушёл работать в кафе напротив Оперного. Там он пил кофе, пока не стало дурно, и буравил взглядом чистый лист на экране. От этого ничего не менялось. Слова на ум не приходили. Приближался полный дедлайн.
После обеда в кафе ворвался юноша. В руках он держал дорожную табличку "Проезд запрещён", неизвестно где добытую.
- Табличка "Проезд запрещён"! - воскликнул он, - Отличный подарок для родных и близких! Девятьсот девяносто девять рублей!
Посетители кафе принялись снимать его на телефоны, а сотрудники кафе начали ловить его и выпроваживать на улицу, но юноша не сдавался и продолжал носиться из угла в угол, не умолкая:
- Отличное предложение, только сегодня и только сейчас - знак "Проезд запрещён" всего за девятьсот девяносто девять рублей! Мужчина, вам знак "Проезд запрещён" ну точно необходим, я же вижу, - обратился он к Журналисту.
Как-то так вышло, что не было в этот момент у журналиста настроения. Да и желания общаться не было. Поэтому Журналист без лишних слов наотмашь ударил юношу - несильно, но от души. "Я буду жаловаться!" закричал тот и, что характерно, кому-то пожаловался. Поднялся шум, кто-то принялся кричать, затем появился директор кафе и объяснил, что юноша был приглашён специально, чтобы создать прецедент, информационный повод и несколько видеозаписей в интернете, а люди бы их посмотрели и узнали бы о таком замечательном кафе. Реклама такая, которая и не реклама вовсе. Но потом все решили, что драка в кафе - это тоже ничего так, все заметят, поэтому все извинились друг перед другом и никто ни на кого не обиделся.
Выйдя из кафе совершенно измотанный, Журналист наткнулся на свою жену.
- О, а я как раз тебя ищу, - сказала она, - Я решила, что сама могу справится с чем угодно, без твоей помощи. Поэтому я сама отрастила бороду и ухожу от тебя.
Журналист присмотрелся и отметил про себя, что всё так и есть - жена и вправду отрастила себе густую рыжую борону и действительно уходит от него, нарушая при этом все возможные правила дорожного движения.
Он подумал, сделал для себя определённые выводы и вернулся в кафе.
- Продайте мне этот знак, - попросил он.
- Но ведь он не продаётся, - запротестовал директор.
- А я его покупаю, - сказал Журналист, сунул директору в руку ровно девятьсот девяносто девять рублей, закинул за спину знак "Проезд запрещён" и пошёл на работу.
- Я увольняюсь, - прямо с порога заявил он на работе и зачем-то добавил: - Насовсем.
- А статья? - не унимался главный редактор, - У нас номер сдаётся уже, статья где?
- Номер сдаётся, а я увольняюсь, - отрезал ЖУрналист, помахал всем дорожным знаком и ушёл.
Он уехал далеко-далеко и поселился в глухом селе Горного Алтая. Никто не знал, чем он занимается и как живёт - он практически ни с кем не общался и никому не писал. Прошло немало лет и однажды утром в глухое село Горного Алтая приехал другой Журналист, молодой и амбициозный. Он долго расспрашивал местных и, наконец, нашёл нужный дом, в который вошёл без стука.
- Здравствуйте, - сказал Молодой и Амбициозный Журналист.
- Здравствуйте. Уходите, - ответил ему Журналист.
- Я не уйду, пока вы не расскажете мне, как писать статью вот об этом, - Молодой и Амбициозный Журналист достал из кармана лист бумаги с техническим заданием и показал своему старшему коллеге, - Главный редактор дал мне это задание, поскольку срочно нужен небольшой материал в двести-триста строк, нам номер сдавать, а на шестой полосе образовывается дыра и её нужно закрыть. Главный редактор сказал мне, что вы были последним журналистом, который писал об этом и если у меня возникнут сложности, мне нужно разыскать вас. Это было очень трудно. Поэтому не выгоняйте меня, пожалуйста, пока не поможете написать статью.
А Журналист всё разглядывал маленькую строчку в техническом задании. Потом поднял взгляд на стену, где висел чистый белый лист в аккуратной чёрной рамке, вздохнул и сказал:
- Вот ведь ёкарный бабай-то, а... Ну не знаю я, как написать про корову, которую видели на площади Красных Лифтостроителей! Не знаю и всё!
Дельфин по имени Ася.
В одном дельфинарии жил-был дельфин и звали его Ася.
Подразумевалось, конечно, что его будут звать Вася, но ввиду невнимательности некоторых отдельно взятых сотрудников и всевозможных бюрократических нюансов звали его всё-таки Ася. Сам Ася, однако, имени своего не признавал и очень хотел, чтобы звали его Максимильян... но кто будет спрашивать дельфина?
Время от времени Асе-Максимильяну приходилось заниматься очень важными, но совершенно непонятными ему делами.
Так, например, ему предлагали прыгать из воды через большой и круглый обруч. Асю-Максимильяна очень беспокоил вопрос, почему этот обруч должен быть большим и круглым, а не, скажем, маленьким и треугольным. Или вообще в виде Ленты Мёбиуса, например. Однако, независимо от формы и размера спортивного снаряда, прыгать было нужно, потому, что... потому. Он не знал почему, но люди вокруг называли это словом "работа". Прозанимавшись этим где-то год, Ася-Максимильян пришёл к выводу, что работа ему, в общем-то, не очень нравится, хоть и сравнить было не с чем. Ему, конечно, хотелось бы попробовать, скажем, играть на гитаре или работать грузчиком в большом торговом центре на такой хитрой машине, которая катается между рядами, передвигая ящики... но кто будет спрашивать дельфина?
А ещё иногда к нему приводили детей.
Можно сказать, что Ася-Максимильян детей не очень жаловал. Можно даже сказать, что детей он откровенно не любил. А ещё можно сказать, что всякий раз, когда рядом с его бассейном появлялись дети, он выглядывал из воды и кричал им на своём дельфиньем языке: "Дети, ну зачем вы опять пришли к моему бассейну, а?! Я вас не люблю, дети! Уходите отсюда! Вы меня слышите? Вы глухие, дети? Ау!". Тем не менее, его никто не понимал, потому как дети человеческий-то язык не всегда понимают, что уж тут про дельфиний говорить. Поэтому детям всегда казалось, что Ася-Максимильян задорно свистит и весело щебечет, улыбаясь малышне. Спросить его, конечно же, никто никогда так и не удосужился. Кто будет спрашивать дельфина, ну?
Однако ближе к ночи, когда сотрудники дельфинария уходили по домам и людей вокруг не оставалось, когда никто не называл его глупым именем, не заставлял прыгать через обруч и не приводил всяческих детей, Ася-Максимильян ложился на дно бассейна в своём любимом углу, закрывал глаза и думал о том, что, быть может, именно сейчас, свернувшись клубком среди воды, один на один со своими, только ему понятными дельфиньими мыслями, вдруг именно сейчас самый важный момент в его жизни, и как раз именно для этого, вот только для этого вот момента он и родился на свет. Долгими и тихими ночами он думал, часто думал, бесконечно-много-долго думал и, наконец, пришёл к Просветлению. Однако в чём же оно, Просветление это, заключалось, никто так и не смог понять. А надо было поинтересоваться. Надо было спросить, пока не поздно. Вот так прямо подойти и обратиться к нему: "Дорогой Ася-Максимильян, который прыгает через большой нелюбимый обруч и недолюбливает детей, что подходят к бассейну, что же ты познал, к чему же ты пришёл, как же ты достиг своего Просветления?". Но ответа на вопрос мы с вами так и не узнаем, поскольку никто так и не спросил.
Да и правда, кто дельфина-то спрашивать будет?
Про женщину, которая везде и всюду лезла.
Одна женщина везде и всюду лезла.
Жить она без этого не могла. До боли, до дрожи в коленях любила она куда-нибудь лезть.
Например, в очередь. Вот как увидит - сразу лезть начинает. И кричит-заявляет, дескать, я вот здесь занимала, за этим вот мужчиной в серой куртке, так что я здесь и была, кстати, а за чем стоим-то, собственно? Мужчины в серых куртках не обижались, пожимали плечами - они занимали собой половину любой очереди, им ли было до справедливости?
Или в кабинет к врачу. Даже если там было написано "Закрыто",женщина всё равно лезла - и начинала жаловаться на то, как у неё болят ноги. И плечи. И уши. И вообще вся она болит с переменным успехом. У врачей не было выбора - они слушали и кивали, большего от них не требовалось. Не выгонять женщину, право слово. Уж слишком настырная.
А ещё женщина любила лезть в разговоры. Бывало, услышит, что кто-то рядом президента обсуждает - и сразу лезет. Слушайте все, говорит, меня, только я правду знаю, а вы все заблуждаетесь. Президент он ого-го. И ага-га. А все вокруг слушали и соглашались. А как иначе, если президент и вправду редкостное ого-го, а тут ещё и такой знающий человек рассказывает.
Но особенно любила женщина лезть в общественный транспорт. Прямо-таки хлебом её не корми, а транспорт общественный подавай. Только увидит переполненный автобус на остановке - как сразу несётся к нему наперерез - вот она я, сейчас лезть буду. Водители покорно ждали её, а пассажиры беспокойно оглядывались - лезет, не лезет? Для пущего же эффекта женщина брала с собой тележку, чтобы по метро в "Час пик" кататься.
И лезла.
Но вот однажды с общественным транспортом промашка вышла. Лезла женщина в автобус, думала про себя "Вот ведь радость, сейчас лезть буду, и пусть кто-только сунется поперёк". Ну а навстречу ей появился мужчина, который очень любил вылезать. Они, мужчины такие, всегда попадаются и везде вылезают. Неторопливо так, медлительно, покачивая пузом и тремя подбородками. И лучше таким мужчинам на пути не попадаться - дорогу они никогда не уступят, мимо не пропустят и своего не потеряют.
Так и встретились в одних дверях упрямая женщина, которая любила лезть. И принципиальный мужчина, который любил вылезать.
Так получилась вечность
Сказка про автобусы.
- Ну что там?
На мосту загалдели моторы, один из особенно смелых автобусов высунул нос за угол и сразу же бросился назад под прикрытие деревьев.
- Стоит. Ждёт.
- Вот ведь попали так попали. Это ж он до обеда простоит. Ну как так можно? Куда мы катимся? - загалдели остальные автобусы, клубясь выхлопным дымом. Кто-то даже подпрыгнул от возмущения, звякнув стёклами.
Человек на остановке нетерпеливо переминался с ноги на ногу, глядя в сторону моста. Пели птицы. где-то вдали лаяла собака. Автобусы гудели.
- Я не поеду туда, - сказал маленький Икарус, - Он сядет в меня!
- Непременно сядет. Знаем мы таких - они всегда садятся, - согласился автобус постарше.
- Вот ведь угораздило. Притаился аж за мостом. Тут ведь его не объехать никак. Разве что дворами, - вставил третий, умываясь поворотником от утренней пыли.
- Дворами их ещё больше набежит. Не связывайся с дворами в этих краях, тут тебе не центр, - одёрнул его старший автобус.
Он зафырчал мотором и начал ездить из стороны в сторону.
- Надо что-то придумать, - говорил он, - Как-то решить эту ситуацию. На остановке притаился человек и связываться с ним мы не станем. Можно его обхитрить. Можно подождать, пока он начнёт опаздывать на работу и поймает такси.
- Не, такой не поймает, - сказали из толпы автобусов. - Вы на него посмотрите. Свитер, джинсы, ботинки старые. У таких денег с собой нет на такси. Он ещё поди из тех, что по проездным катается.
По автобусам прошёлся испуганный шёпот моторов. С проездными связываться они не любили. С ними и люди-то не всегда связываться любят, а уж автобусы - тем более.
- Да и где ты тут такси видел? - продолжали из толпы, - До самой окружной автодороги не будет их. Нечего этим клетчатым тут делать.
- Ну заезжие-то попадаются...
- С заезжими у нас разговор короткий. Нет, боятся они у нас появляться. Сюда заехать дорогого стоит.
- Вот теперь и мучаемся, - добавил ещё кто-то.
- Нужно что-то решить, - снова вздохнул старший автобус. Он неожиданно вскинулся и закричал через дорогу: - Эй, стой! Стой, куда ты?
Мимо проезжала маленькая, но гордая Маршрутка до Купчино. Она остановилась и посмотрела на автобусы снизу вверх.
- В город, - сказала она.
- Осторожнее, там человек на остановке.
- Ах ты, батюшки! - воскликнула маленькая, но гордая Маршрутка до Купчино и даже подпрыгнула на ровном месте. Они всегда так делают, когда волнуются.
- Ты не знаешь, что нам делать? - спросил у неё автобус, - Он ведь в нас сядет! Представляешь, да?
- Представляю. Но не расстраивайтесь. Я могу съездить на разведку.
- Как?! Ты?! Такая маленькая?..
- Но гордая!
- Но он ведь в тебя сядет!
- Не сядет, - ответила маленькая, но гордая Маршрутка до Купчино, - Во мне уже сидит триста таджиков. Он не влезет.
- Триста таджиков? - удивился автобус, - Шутишь! Откуда они у тебя завелись? На какой остановке?
- Ой, да я, признаться, уже и не знаю. Иногда мне кажется, что они во мне живут. - застеснялась маленькая, но гордая Маршрутка до Купчино.
- Кошмар какой. Ужас, - загудели автобусы.
- Ну так я еду на разведку или нет?
- Езжай-езжай.
Несколько минут автобусы фырчали и пускали дым, ожидая маршрутку. Старший автобус иногда выглядывал из-за моста, но почти сразу прятался обратно, боясь быть замеченным. Время тянулось, как летний день на работе в офисе.
Наконец маленькая, но гордая Маршрутка до Купчино вернулась, торжествуя.
- Я смогу провести одного из вас мимо человека.
- Как? - изумились автобусы.
- Очень просто. Сейчас человек начнёт нервничать, смотреть на часы, а потом пойдёт в магазин за сигаретами. Тут-то я и проведу одного из вас. Помните - когда человек отходит в магазин и встаёт в очередь - грех не проехать мимо.
Автобусы одобрительно загалдели, зашуршали шинами, двинулись вперёд.
- Нет-нет-нет, только одного. Кому нужнее? - спросила маршрутка.
Вперёд пробился самый молодой Икарус.
- Мне нужнее. Я тороплюсь и уже опаздываю в парк.
- А ты точно ему нужен? - грозно осведомился старший автобус, - В тебя, может быть, он и не собирается садиться?
Икарус начал оправдываться и говорить, что уж он-то точно ему нужен, как никому другому, что их маршруты точно пересекаются и вообще он опаздывает в парк на заправку. Автобусы ему не верили, но решили пропустить вперёд, потому что были загородные, а поэтому очень добрые. Стоило человеку отойти в магазин, как маленькая но гордая Маршрутка до Купчино, гремя дверцами, провела за собой Икарус и скрылась за поворотом среди двухэтажных загородных домиков. Автобусы снова остались одни. Они глядели на то, как человек взволнованно возвращается на остановку, и сердито рычали.
- Ага, закурил... ну да, думаешь этот трюк с нами сработает? Как бы не так. Не на тех напал. - ворчал старший автобус.
- Вот ведь встал... да я бы ему за это... да я бы его... я бы... - шумел один из них. - Я бы посадил в себя вместе с ним бабулю, которая громко говорит по телефону на весь салон и обсуждает рассаду!
- А я бы всю дорогу включал блатные песни про "пацанов" и всё такое, - сказал второй.
- Да ну, у меня от них стынет в жилах, - сказал третий, - Я бы делал так: подъезжаем мы к остановке, я торможу, встаёт он со своего места, отправляется к выходу, а тут я кааааак газану снова! Да как резко снова встану! Чтобы он уж точно потерял равновесие.
- Ух, как хитро придумано! - вскричали все остальные автобусы.
- Ага, это мне по секрету один состав метро рассказал. Они так всегда делают в час пик на центральных станциях. Чтобы не скучать.
- А я бы ему...
- Тихо! - крикнул старший автобус и все замолчали, обернувшись в сторону остановки.
Человек сошёл с остановки и двинулся пешком вдоль дороги.
- Ну, теперь можно с чистой совестью ехать, - сказал старший автобус. - Но только я первый. Я всё-таки межгород.
Они спокойно вздохнули и покатили ровной колонной через мост навстречу утреннему солнцу. Всем скопом, обгоняя удивлённого человека на обочине.
Про Андрея Матвеевича, который имел странную привычку считать птиц.
Андрей Матвеевич имел странную привычку считать птиц.
Не то, чтобы это было какой-нибудь там формой сумасшествия. И даже не смыслом жизни. Андрей Матвеевич просто считал птиц, и был, кстати, вполне доволен этим своим маленьким хобби, таким вот скромным ежедневным занятием по пути с работы домой.
Началось всё с того, что однажды в Андрея Матвеевича посреди улицы врезался неосторожно пролетавший голубь.
- Рас-так-тебя, - отреагировал Андрей Матвеевич, потирая правое плечо.
Однако в тот же миг, словно из вредности, в него врезался второй голубь, ничем не хуже прежнего, только на этот раз в голову.
- Два так тебя, - ничуть не растерявшись, скаламбурил Андрей Матвеевич, после чего по пути домой считал этой фразой всех попутных голубей.
На следующий день, однако, Андрей Матвеевич подумал, что как-то невежливо будет считать только голубей, не уделяя при этом внимания другой пернатой живности, что в немалом количестве водилась в его родном городе - летала, бродила, чистила перья, гадила на голову, издавала всевозможные звуки и иногда попадалась на глаза.
Насчитав тридцать два голубя, одиннадцать воробьёв и одну особо жирную утку, Андрей Матвеевич забеспокоился, не попадаются ли ему одни и те же птицы дважды, а то и трижды в день.
- Что, если я завтра снова встречу эту особо жирную утку? - думал он, - Вдруг это окажется та же самая утка, что я видел сегодня?
Но потом он сам себе ответил на этот вопрос:
- А вдруг и не та же самая? Это ведь будет утка, которую я увидел уже сегодня, а не вчера. Даже абсолютно неизменная утка будет уже другой в сравнении между вчера и сегодня.
Поэтому он продолжил считать птиц, не проявляя какого-либо фанатизма или беспокойства.
Но тут в его жизни возникла небольшая проблема.
Дело в том, что жил Андрей Матвеевич в Няндоме, где, как всем известно, нет и никогда не было никакого зоопарка. Но случилось так, что поехал он однажды в командировку в Москву, и уже там один знакомый приятель убедил его в необходимости немедленно посетить московский зоопарк.
- Там и смотреть-то нечего, - говорил один знакомый приятель, - Ну, кроме, разве что, кенгуры и стравуса. Кенгура просто странная, а стравус - непонятный. Не то кура, не то динозавра какая.
Андрею Матвеевичу стало интересно, поэтому он сразу же купил билет в московский зоопарк и пошёл смотреть на страуса.
При виде человека страус удивился, взмахнул крыльями и грациозно пробежал по вольеру. Ну, то есть, это страусу казалось, что грациозно - по факту он опрокинул ведро с водой и пару раз запнулся о собственные ноги. Затем странная птица, наклонив голову, осторожно приблизилась к Андрею Матвеевичу и выжидательно замерла.
На самом деле страус просто-напросто считал людей, проходивших каждый день мимо его вольера, но никто кроме самого страуса этого не знал, да и делал он это без фанатизма - так, для себя, чтобы время скоротать.
Андрей Матвеевич долго думал. Так долго думал, что зоопарк уже начал закрываться и ему пришлось поспешно уйти, так и не посмотрев на бегемота.
Он думал весь вечер и всю ночь. А наутро уволился с работы, собрал чемодан и поехал на далёкий юг, где решил считать страусов до тех пор, пока не станет понятно лично ему, наконец, что это за страус - птица или динозавра какая?
С тех пор Андрея Матвеевича никто никогда не видел. Говорят, что он приехал в Новую Зеландию и, увидев птицу Киви, полностью помешался, решив пересчитать их всех. Но я этим россказням не верю - не могут же птицу назвать в честь ягоды.
Про водителя, который возил сперва дрова, а потом не дрова.
Один украинский водитель решил однажды, что больше не хочет управлять лесовозом, а станет водить только маршрутное такси.
Он пересел на нового маленького "Богдана" из числа тех, что практически резиновые, и начал ездить по маршруту 205 с правого берега на левый берег Днепра. В дороге он всё время забывал о том, что теперь водит маршрутку и не дрова везёт. Однако внимательные пассажиры всегда напоминали ему об этом в самых разнообразных формах. Сами же пассажиры иногда забывали о том, что новый маленький "Богдан" хоть и кажется резиновым, на самом деле вполне себе железно-пластиковый, и врывались в него бесчисленным множеством, а в "Час пик" и вовсе какой-то татаро-монгольской ордой.
- Машина не резиновая! - кричал водитель упрямым пенсионеркам, а сам думал "Лучше бы лесовозом управлял".
- Водитель, не дрова везёшь! - восклицали пассажиры, а сами думали "Лучше бы лесовозом управлял".
Только одному Днепру было всё равно, что с правого берега, что с левого. Он всё так же тёк себе, давая редкой птице долететь до середины, и маршрутки с водителями и пассажирами его нисколько не интересовали.
Про рыбу, которая называла себя «Риба».
Эта рыба называла себя "Риба". Непонятная она была и странная. Все хотели с ней общаться, но как пройдёт месяц-другой - убегали. Потому, что не рыба, а риба, ей-богу. И всё у неё не по-правильному. Плывут себе рыбы стаей, а риба - одна-одинёшенька, и не жалуется. Все рыбы плавают как нормальные, а риба - хвостом вперёд плывёт, как ненормальная. И чешуя у рибы синяя, в то время как у любой нормальной рыбы - серебряно-зеленоватая. Ну куда такое годится?
И стали её избегать. Бывает, плывёт риба куда-нибудь по своим делам, а за ней целый косяк рыб следом, и все такие "Мы, риба, тебя избегаем. Мы с тобой общаться не хотим. Ты, риба, ненормальная какая-то. Фу быть тобой". И так всю дорогу. Понятное дело, что говорят не словами никакими, а всем своим видом - рыбы-то, как известно, не разговаривают, как и многого другого не делают. Картин, например, не пишут. Но видом воим очень даже ясно показывают, как они презирают. А риба плывёт себе и в ус не дует, не слышит их. Потому как они и не говорят ничего, ну а что плавают следом с важным видом - так и пускай плавают, ей-то что?
Всё у рибы было через неправильно. Даже умереть риба нормально не сумела. Решила она как-то подобно всем порядочным рыбам об рыбака пойматься - и поймалась. Причём в красивом таком месте поймалась. На берегу Средиземного моря поймалась. Вылазит из воды риба, снимается с крючка и говорит всем "Здравствуйте. Я - риба". Это она прямо-таки словами говорит, потому как всем известно, что рыбы не разговаривают, а вот рибы - вполне себе поболтать завсегда готовы.
А поймавший ей и говорит: "Нет, ты не права. Риба - это я. Карлос Риба, испанский переводчик, очень приятно. А ты будешь просто рыбой".
Так и стала риба рыбой. А ведь ещё и картины писать умела, да уже поздно. Ибо рыбы рисовать не умеют, что с них взять?
Когда мешают.
Первый раз меня выдернули из блаженной темноты в семь утра. Разумеется, это был начальник.
- Я тебя не разбудил? - спросил он.
- Вообще-то да.
- Извини. Тут такое дело... у нас там форс-мажор, в смену выйти некому, у Сеченова похмелье, он лежит дома, болеет. Выручай.
- Эм... серьёзно? Я? Сегодня? Или это шутка такая?
- Нет. Просто кто-то нужен, и я сразу же подумал о тебе.
- Очень жаль. Просто как бы... ну...
- Что?
- Я умер вчера. Если что. Так, на всякий случай напомню.
- Прими мои соболезнования, - искренне посочувствовал начальник, - А по нашему-то с тобой вопросу что? Я ставлю тебя в смену?
- Разумеется нет, - я даже привстал из могилы, - Я умер, всё, нет меня. Вы вчера всей толпой из офиса на мои похороны приезжали, пережрались там как сволочи. Дайте хоть на кладбище отоспаться, а?
- Ну... ладно, - начальник помолчал, а затем, как обычно, предпринял последнюю хитрую попытку - он всегда так делал, когда я ещё был жив, - Ну что, я тебя в смену поставил, да?
- Нет!
- Ну хорошо. Земля тебе пухом, спи спокойно.
И положил трубку.
Ну да, легко сказать "Спи спокойно", когда разбудил таким звонком с самого утра. Я лёг обратно, повернулся пару раз с одного бока на другой, и уставился в деревянную стену. Ну кто так делает? Ни стыда, ни совести.
Через час постучал старый приятель. Мы не виделись уже пару лет, и на похороны он так и не явился. Принёс две гвоздики, сел на скамейку и уверенно затараторил:
- Слушай, давно не виделись, нужно будет как-нибудь выбраться куда-нибудь, посидеть, выпить. Тебе сейчас можно? Ну, надо будет, надо будет. Ты извини, что вчера не смог зайти, у меня сейчас такой аврал, такой аврал. Я сейчас запустил старт-ап, продумал идею, остались формальности - найти спонсоров и работников. Кстати, раз уж я тут... мне кажется, что ты отличный специалист в своей сфере. Во всяком случае, создаёшь такое впечатление. У меня есть идея, как нам вместе поднять кучу денег на одной моей идее, как думаешь, мы справимся? Нужно просто захотеть, даже Стив Джобс начинал с чистого энтузиазма...
- Стоп-стоп-стоп, замолчи уже, - я, наконец, умудрился вставить слово, - Я ни в каких старт-апах участвовать не буду, я уже умер, мне и деньги никакие не нужны.
- Деньги нужны всем, просто не все это понимают.
- Это тоже Стив Джобс сказал?
- Нет. Это я. Скажи, когда ты мог бы подключиться к моему проекту? Мне нужен грамотный человек.
- Никогда. Я грамотный, но мёртвый.
- Да я без предубеждений, - он замахал руками, - Главное, чтобы голова работала? Ну? Зададим жару рыночной системе?
- Нет. Я хочу выспаться, и чтобы меня никто не трогал.
- Жаль. Ну, я в любом случае на днях позвоню.
- Даже не пытайся.
На том и попрощались. Он ушёл, а я снова попытался уснуть.
Через тридцать минут - снова стук. На этот раз - моя девушка. Теперь, наверное, правильней будет сказать "бывшая девушка".
- Слушай, - начала она без прилюдий, - А где у нас договор на жилплощадь лежит? И куда ты дел свой комплект ключей - он мне нужен просто.
- Понятия не имею и понятия не имею, - ответил я.
- Вот вечно ты так. Как ни спроси... тебе что, совершенно всё равно? Оно и понятно, ты у нас теперь мёртвый, а мне со всем этим разбираться, похороны устраивать, документы оформлять, кредит на холодильник выплачивать. Только о себе и думаешь. Ты вообще представляешь, через что я прошла за эти дни? Да я просто...
Минут через двадцать и она ушла. Я, конечно, на всякий случай извинился, но недоумение осталось. Оно смешивалось с обидой за то, что именно сегодня все они решили обо мне вспомнить.
На протяжении часа было ещё двое. Первым оказался кладбищенский сторож. Он поинтересовался, не нужно ли чего, а когда выяснил, что не нужно, попросил взаймы полтинник. Вторым явился случайный прохожий, который ошибся адресом и перепутал могилы, в результате чего мы поговорили ещё минут десять о том, что кладбищенский сторож много пьёт, плохо исполняет свои обязанности и мог бы повесить указательные таблички или сделать разметку.
Около полудня пришли двое в рубашках. Один из них вежливо откашлялся и вступил:
- Здравствуйте. Скажите, а вы верите в жизнь после смерти?
- Да пойдите вы к чёрту! - закричал я в ответ и швырнул им вслед венок "От скорбящих родственников".
В обед пришли сами родственники. Вдесятером и с детьми. Расселись вокруг и потребовали к себе внимания.
- Да мы с вами вчера на похоронах виделись, - удивился я.
- А мы соскучились. А ты разве нет?
- Ну что вы, конечно я тоже соскучился, - пришлось выбираться из могилы, садиться рядом и общаться, - Рассказывайте, что у вас нового.
- Тётя Света вчера бабушкой стала, представляешь?
- Здорово. Кстати, кто это?
- Неужели не помнишь? Когда ты был во втором классе, мы с ними ездили на море, тебя ещё чайка клюнула. Так вот, она вчера звонит такая - тебе, кстати, привет передаёт - и говорит...
Слушая вполуха, я думал о том, что надо бы выпить, наконец, кофе, и позвонить начальству - может, там и вправду что-то срочное, и нужно выйти. Высплюсь уж как-нибудь в другой раз.
Юрта у реки Пур.
Юрта стояла на отшибе неподалёку от реки Пур. Вода в реке была холодной круглый год, замерзала на добротных девять месяцев, и чтобы добраться до воды время от времени приходилось сверлить глубокую-глубокую полынью в пару метров глубиной.
Но юрта стояла. Упрямая, ухоженная, старая и крепкая, сразу за протокой Хадырьяхалород, среди болот и низкорослых деревьев. Местные шутили, что там живёт злобный менкв, местный леший. Живёт он, мол, так далеко от людей потому, что давно мхом покрылся и человеческую речь забыл. Ест он то, что поймает, не брезгует даже случайными охотниками. Но никого из них он до сих пор не съел потому, что старый. Охотники же, только лишь услышат менква, встают к нему спиной и стреляют вслепую, на звук шагов, держа ружьё между коленей, как в детстве учили.
Правда это, или неправда, но юрта была. И кто-то в ней жил. По утрам воду из реки носил, по вечерам капканы ставил. Говорят, что по зиме иногда даже в цивилизацию ходил - в Уренгой. На рынке шкурами торговал, в гастрономе гречку и консервы покупал, старые газеты читал, но сразу выбрасывал, чтобы в юрту к себе лишнего не носить. А потом опять уходил до следующей зимы, когда болота и озёра замерзают, когда зверьё на снегу следы оставляет, когда от мороза трещат деревья, когда снег засыпает тёплую юрту, а река Пур замерзает так, что приходится всякий раз полынью сверлить поутру.
Поутру Андрей Петрович, специалист отдела продаж крупной лизинговой компании, проснулся, выпил кофе, почистил зубы, оделся и втиснулся в переполненный вагон метро. Он ехал на работу и спал на ходу, даже не смотря на кофе. Из его сознания не уходил странный сон, в котором фигурировала юрта на берегу северной реки, а он почему-то в ней жил. Какого только ужаса не приснится с такой работой...
Знания Андрея Матвеевича.
Андрей Матвеич знал всё и обо всём.
Кто бы что ни спросил у Андрея Матвеевича, у него всегда находился ответ. Иногда не нужно было даже спрашивать – ответ всё равно находился.
Откуда на солнце пятна? Так это от падения метеоритов. Эти метеориты там так и мечутся туда-сюда, а как куда упадут – так обязательно пятен наделают.
Откуда в сыре дырки? А это специальная техника хитрых производителей сыров – чтобы продавать воздух внутри сыра, а не сам сыр. Вот колбаса – она ведь без дырок. Это потому, что производителям колбасы денег хватает – вон цены-то какие на рынке.
Очень любил Андрей Матвеевич разговаривать «по-свойски» с соседом по лестничной клетке. Тот был режиссёром и часто оказывался с Андреем Матвеевичем перед одной пепельницей из под банки с "Нескафе", ибо жёны обоих не разрешали курить в квартире.
- Ну, мы-то с вами знаем, как оно у вас там, в кине-то, - Андрей Матвеевич «по-свойски» пихал соседа кулаком в бок и подмигивал, - Всё оно у вас в кине того самого… вчерась видел, как в кине вертолёт взрывается. Ну так я и рассказал своей Нинке, что это не настоящий вертолёт-то, а липовый. Это, говорю, нас с тобой сосед обманывает, выходит. Хитрит с нами копьютерными графиками и всем таким. А, сосед? – и он снова хитро подмигивал, пихаясь кулаком.
Сосед терпеливо молчал, терпеливо выслушивая эти понимания, уже второй год собираясь с духом сказать, что фильмы он вообще-то снимает научно-популярные, и в основном про насекомых. Так что взрывающимся вертолётам, ни настоящим, ни липовым, в его работе браться неоткуда. Однако он не любил спорить, и поэтому совершенно не спорил, слушал и не перебивал.
По правде говоря, никто и никогда с Андреем Матвеевичем не спорил и все всегда покорно его слушали, отчего Андрей Матвеевич начинал ещё больше гордиться собой и чаще рассказывать, как много он знает.
- Вот, к примеру, я, - говорил он друзьям, - Я много всего знаю. Я на кабельное телевидение подключился, чтобы больше знать из передачев. Таких, как я, этими называют… экспертами по всему.
- Может быть, экспертами во всём? – переспрашивал кто-нибудь, плохо знающий Андрея Матвеевича.
- А ты со мной не спорь! – взводился тот, - Сопляк ещё, со мной спорить. Вот поживи с моё – тогда и спорить будешь. Сказал, что по всему – значит, по всему.
Он какое-то время ещё грозно оглядывался на собравшихся, а потом ставил решающую точку:
- Я это недавно по телевизору слыхал.
Обычно эта фраза являлось самым весомым доводом, после которого все принимались покорно соглашаться, мол, да, конечно, по всему так по всему, уж если по телевизору – то да, то оно верно.
Вообще, с телевизором, как с самым надёжным и верным источником знаний, Андрей Матвеевич расставался крайне редко. Он очень любил проводить долгие вечера пере голубым экраном, рассуждая вслух о спорте, о культуре, о бизнесе и, конечно же, о людях.
Всему находил он надёжное объяснение: еврейский заговор, инопланетяне, взяточничество чиновников, божий промысел, календарь Майя…
Вот только одного он никак не мог объяснить. Не мог он объяснить своей жене, почему уже десять лет никак не устроится на работу и хоть раз не принесё