все-то мне про них рассказывал. Он меня и грамоте выучил, а стихов, какие
сам сочинял, прочел без счету.
- Это не он сочинил, - сказал Бродяжник. - Это начало старинной "Песни
о гибели Гил-Гэлада"; Бильбо просто перевел ее с эльфийского языка на
всеобщий.
- Там еще много было - и все про Мордор, - сказал Сэм. - Меня, помню,
страх взял, я и не стал запоминать дальше. Почем было знать, что самому туда
выпадет идти.
- Ну, покамест все же не в Мордор! - сказал Пин.
- Потише, - одернул его Бродяжник. - Осторожнее с этим словом.
Было уже за полдень, когда они подошли к южному сходу тропы и увидели
перед собой в неярком и чистом свете октябрьского солнца серо-зеленую
насыпь, вкруговую подводящую к северному склону горы. Решено было немедля
взойти на гору. Куда уж тут скрываться, одна надежда, что никого кругом нет,
ни недругов, ни соглядатаев. Склоны, сколько их было видно, пустовали. Если
Гэндальф здесь и побывал, то никаких следов не оставил.
На западном склоне Заверти обнаружилась невидная лощина, а в глубине ее
- сырое русло, густо поросшее высокой травой. Там они оставили Сэма, Пина,
пони и всю поклажу. И полезли наверх, а через час или около того Бродяжник
выбрался на вершину; Фродо и Мерри из последних сил поспевали за ним,
одолевая каменистые кручи.
На вершине Заверти они нашли, как и предсказывал Бродяжник, древнее
кольцо обомшелых руин. Но посредине плоской вершины сложенные пирамидою
камни хранили черные следы недавнего пламени. Земля вблизи была выжжена
дотла, траву кругом опалило, словно язык огня жарко облизал вершину; и
царила мертвенная, непроницаемая тишь.
С редкозубого венца древней твердыни озирали они широко простертую
|
|
даль: все больше однообразную пустошь, лишь кое-где к югу редкие рощи и
проблески воды. Отсюда, с южной стороны, был хорошо виден извилистый
Незапамятный Тракт, змеившийся от западных пределов холмами и низинами и
пропадавший за первым темным восточным взгорьем. На всем Тракте, сколько его
видать, не было ни живой души. Они посмотрели дальше - и увидели
сумрачно-бурые отроги Мглистых гор; за ними высокие серые склоны и наконец
снеговые выси, поблескивающие в облаках.
- Вот и пожалуйста! - сказал Мерри. - Было зачем сюда торопиться - ни
тебе деревца, ни ручейка, ни укрытия. И Гэндальфа, конечно, нет: что ему тут
делать-то?
- Да, делать ему здесь нечего, - задумчиво согласился Бродяжник. - Хотя
если он был в Пригорье дня через два после нас, сюда он мог добраться раньше
нашего - и подождать.
Вдруг он резко нагнулся, разглядывая верхний камень в груде закопченных
булыжников, плоский и белый, не тронутый огнем. Потом поднял его и повертел
в пальцах.
- Ну-ка, посмотри, - предложил он Фродо. - Что это по-твоему?
На исподе камня Фродо заметил несколько глубоких царапин.
- Четыре палочки и две точки, - сказал он.
- Не совсем так, - улыбнулся Бродяжник. - Отдельный знак слева похож на
руническое "Г". Может быть, это весть от Гэндальфа: царапины свежие. Однако
же необязательно, ибо Следопыты тоже пишут рунами и нередко бывают в этих
местах.
- Ну а если от Гэндальфа, то что это значит? - спросил Мерри.
- "Г-три", - ответил Бродяжник. - "Третьего октября здесь был Гэндальф"
- три дня назад, значит. И еще это значит, что писал он второпях,
застигнутый опасностью: написать длиннее и яснее не успел. Тогда дела наши
|
|
плоховаты.
- Пусть так, а хорошо бы, это все-таки был он, - сказал Фродо. -
Насколько спокойнее - знать, что он где-то рядом, впереди или хоть позади.
- Пожалуй, - согласился Бродяжник. - Я-то уверен, что он был здесь и
что здесь на него обрушилась какая-то напасть: вон как пламя прошлось по
камням. Помнишь, Фродо, те вспышки на востоке? Мы как раз три дня назад их
видели. Наверно, его здесь окружили и застали врасплох; неизвестно только,
чем это кончилось. Короче, его нет, поэтому нам надо пробираться к Раздолу
на свой страх и риск.
- А далеко до Раздола? - спросил Мерри, усталыми глазами озирая
неоглядные дали.
С вершины Заверти мир казался хоббитам удручающе огромным. Где-то
далеко внизу нескончаемой узкой лентой тянулся пустой Тракт.
- В лигах не меряно, - отозвался Бродяжник. - Я знаю, сколько ходу по
сносной погоде: отсюда до Бруиненского брода, до реки Бесноватой моих восемь
дней. Наших не меньше четырнадцати - да и пойдем мы не по Тракту.
- Две недели! - сказал Фродо. - Всякое может случиться.
- Всякое, - подтвердил Бродяжник.
Они стояли у южного края вершины, и Фродо впервые в полную силу
почувствовал горький, бездомный страх. Ну что же это такое, почему нельзя
было остаться в милой, веселой, мирной Хоббитании? Он повел взглядом по
ненавистному Тракту - на запад, к дому. И увидел, что дорогою медленно
ползут две черные точки; еще три ползли с востока им навстречу.
- Смотрите-ка! - воскликнул он, указывая вниз.
Бродяжник тут же упал наземь, в траву за каменными зубьями, и потянул
|
|
за собой Фродо. Рядом шлепнулся Мерри.
- В чем дело? - прошептал он.
- Пока не знаю, но готовьтесь к худшему, - ответил Бродяжник.
Они подобрались к закраине и снова выглянули из-за камней. Утренний
свет потускнел; с востока надвигались тучи. Пять крохотных, еле заметных
черных пятнышек - казалось бы, ничего страшного, - но и Фродо и Мерри сразу
почуяли, что там, на дороге, неподалеку от подножия Заверти, собрались они
самые, Черные Всадники.
- Да, это они, - сказал Бродяжник, у которого глаза были куда зорче. -
Враг рядом!
Тем временем Сэм с Пином не дремали. Они обследовали ближнюю лощинку и
склон возле нее. У родника натоптано, круг от костра, примятая трава -
чья-то наспех устроенная стоянка. За обломками скал на краю лощины Сэм нашел
груду валежника.
- Это, поди, старина Гэндальф наготовил, - сказал он Пину. - Может,
конечно, и не он, но у кого-то был расчет сюда вернуться.
- Что же это я, - встрепенулся Бродяжник, узнав про их открытия, - мне
самому надо было первым делом здесь все проверить! - и поспешил к роднику.
- Проворонил, - сказал он, вернувшись. - Сэм и Пин успели все
затоптать. Топливо-то заготовили Следопыты довольно давно - но есть тут и
свежие следы сапог, несколько пар... - Он задумался, как бы что-то решая.
Хоббитам явственно припомнились Черные Всадники в длинных плащах и
огромных сапогах. Если они эту лощину разведали, то лучше бы из нее поскорее
убраться. Сэм беспокойно огляделся: враг, значит, неподалеку, мили, может,
за две, а они-то с Пином разбегались!
- Давайте-ка отсюда удирать, господин Бродяжник, - просительно сказал
он. - И час-то поздний, и вид у этой лощинки какой-то подозрительный...
- Да лощинка ненадежная, - отозвался Бродяжник, подняв глаза к небу и
соображая время. - И все-таки, знаешь, Сэм, вернее будет остаться здесь,
хоть мне тоже здесь не нравится. Но до ночи мы ничего лучше не сыщем. По
крайней мере хоть укрылись - у них ведь везде шпионы. Нам надо пересечь
Тракт, а он под надзором. И за Трактом пустошь.
- Всадники же незрячие, - заметил Мерри. - При дневном свете они и
пробираются-то нюхом - или как это лучше назвать, не знаю. А ты нас и на
вершине вмиг положил плашмя, а теперь говоришь "увидят" - непонятно как-то
получается.
- На вершине я был очень неосторожен, - ответил Бродяжник. - Я все
искал - нет ли других вестей от Гэндальфа, и мы втроем долго проторчали на
виду. Всадники незрячие, это верно; а черные кони видят, и кругом - на земле
и в воздухе - снуют вражеские шпионы, кишат мелкие прислужники и
подсказчики. Сколько их оказалось в Пригорье, помните? Всадники распознают
мир по-своему: днем им приметны наши тени, а в темноте они различают черную
тайнопись природы. И теплую кровь они чуют все время, чуют с жадной и
мстительной злобой. Есть ведь иное чутье, помимо обоняния и зрения. Мы же
чуем, что они здесь; а они нас - вдесятеро острее. И еще, - он понизил
голос, - их притягивает Кольцо.
- Неужто же нет никакого спасенья? - затравленно озираясь, воскликнул
Фродо. - Тронешься с места - увидят и поймают! Останешься на месте - учуют и
найдут!
- Подожди, не надо отчаиваться, - сказал Бродяжник, положив руку ему на
плечо. - Ты не один. Для начала запалим-ка этот сушняк: огонь будет нам
охраной и защитой. Саурон прибирает огонь под свою руку, он все прибирает, -
но пока что Всадники огня побаиваются и огонь - наш друг.
- Хорош друг, - пробурчал Сэм. - Вот разожжем сейчас костер - и, стало
быть, мы здесь, только еще покричать осталось, чтоб не пропустили.
Отыскав на дне лощины укромную полянку, они развели костер и наскоро
приготовили еду. Вечерние тени сгустились; похолодало. И голод вдруг
накинулся зверем: они же ничего не ели с утра, а ужин их был поневоле
скромный. Впереди лежала пустошь, где хозяйничали звери и птицы; печальные,
заброшенные земли. Там только и бывали что мимоходом редкие Следопыты.
Других странников совсем было немного, да и что это были за странники: ну,
например, тролли - забредут иной раз из северных ложбин Мглистых гор. Нет,
путешественники бывают только на Тракте, чаще всего это гномы, которые
спешат по своим делам и с чужаками словом не обмолвятся.
- Не хватит у нас припасов, - сказал Фродо. - Хоть и скудно мы ели
последние два дня, хоть и сегодняшний ужин - не пирушка, а все-таки переели,
тем более - две недели впереди, если не больше.
- Лес прокормит, - обнадежил его Бродяжник. - Ягоды, коренья, травы, а
то и дичи добуду. Не зима, еда найдется. На пропитанье хватит: затяните
потуже пояса и надейтесь на будущие трапезы Элронда!
За ложбиной ничего было не видно, только серый, клубящийся сумрак. А
небо расчистилось, и в нем тихо зажигались звезды. Фродо и прочие хоббиты
жались к костру и кутались во что ни попало; только Бродяжник сидел поодаль,
запахнувшись в свой дырявый плащ, и задумчиво покуривал трубку.
Пала ночь, и ярко вспыхивал огонь костра; а Бродяжник стал рассказывать
им сказки и были, чтобы уберечь от страха. Ему памятны были многие древние
легенды и повести стародавних лет, эльфийские и людские, о добрых и злых
делах и небывальщине. "Сколько же ему лет, - думали они, - откуда же он все
это знает?"
- Расскажи нам про Гил-Гэлада, - попросил Мерри, когда окончилась
повесть о древнеэльфийских царствах. - Вот "Песня о гибели Гил-Гэлада" - ты
ведь ее знаешь?
- Да уж, конечно, знаю, - отвечал Бродяжник. - И Фродо тоже знает: его
эта древняя история прямо касается.
Мерри и Пин поглядели на Фродо, а тот смотрел в костер.
- Нет, я очень немного знаю - только то, что Гэндальф рассказывал, -
задумчиво проговорил он. - Знаю, что Гил-Гэлад - последний из могучих
эльфийских царей Средиземья. "Гил-Гэлад" по-эльфийски значит "звездный
свет". Вместе с воинством друга эльфов Элендила он выступил в грозный поход
и вторгнулся в край...
- Ладно! - прервал его Бродяжник. - Об этом, пожалуй, не стоит
рассказывать, когда прислужники Врага рыщут неподалеку. Доберемся до
чертогов Элронда - там и услышите всю повесть с начала до конца.
- Ну, расскажи хоть что-нибудь про тогдашнее, - взмолился Сэм, - про
эльфов расскажи, какие они тогда были. Про эльфов-то сейчас очень бы не худо
послушать, а то уж больно темень поджимает.
- Расскажу вам про Тинувиэль, - согласился Бродяжник. - Коротко
расскажу, потому что сказание очень длинное, а конец его забыт и никому
теперь, кроме Элронда, неведомо даже, был ли у него конец. Красивая повесть,
хотя и печальная, как все древние сказанья Средиземья; и все же на душе у
вас, пожалуй, станет светлее.
Он задумался, припоминая, а потом не заговорил, а тихонько запел:
Над росной свежестью полей,
В прохладе вешней луговой,
Болиголов, высок и прян,
Цветением хмельным струится,
А Лучиэнь в тиши ночной,
Светла, как утренний туман,
Под звуки лютни золотой
В чудесном танце серебрится.
И вот однажды с Мглистых гор
В белесых шапках ледников
Усталый путник бросил взор
На лес, светившийся искристо
Под сонной сенью облаков,
Над пенным кружевом ручьев
Ему привиделась зарница
В волшебном облике земном.
Тот путник Берен был; ему
Почудилось, что в золотом
Лесу ночном должна открыться
Тропинка к счастью; в полутьму,
За чуть мерцающим лучом,
Светло пронзавшим кутерьму
Теней, где явь и сон дробится,
Он устремился, будто вдруг
Забыв о грузе тяжких лиг
Далекого пути на юг,
Но Лучиэнь легко, как птица,
Как луч, исчезла в тот же миг,
А перед ним - лишь темный луг,
Болиголов, да лунный лик,
Да леса зыбкая граница...
С тех пор весеннею порой,
Когда цветет болиголов -
Могучий, пряный и хмельной, -
Он часто видел, как рябится
Туман над чашами цветов
В прозрачном танце, но зимой
Не находил ее следов -
Лишь туч тяжелых вереницы
Тянулись над Ворожеей.
Но вскоре песня Лучиэнь
Затрепетала над землей
И пробудила, словно птица,
Весенний животворный день,
И по утрам, перед зарей,
Стирающей ночную тень,
Поляны стали золотиться
Под светоносною листвой.
И он вскричал: - Тинувиэль! -
Хотя нигде ее самой
Не видел в тишине росистой, -
И звонким эхом: - Соловей! -
Откликнулся весь край немой,
Озвучив тишину полей
Чудесным именем эльфийским.
И замерла Тинувиэль,
Прервав свой танец и напев,
Звеневший, словно птичья трель
Иль по весне ручей речистый:
Ведь имена бессмертных дев,
Как и названья их земель
Заморских, как немой распев
Потусторонних волн пречистых,
Несущих смертных в мир иной, -
Все это тайны; и она
Решила, что самой судьбой,
Весенним эхом серебристым
В дар Берену принесена,
Что, даже жертвуя собой -
Ей смерть со смертным суждена, -
Посмертно счастье воскресит с ним.
Бродяжник вздохнул и немного помолчал.
- На самом-то деле, - заметил он, - это вовсе не рассказ, а песнь:
такие песенные сказания у эльфов называются " энн-сэннат ". На нашем всеобщем
языке они не звучат - вы слышали дальнее, неверное эхо. А рассказывается о
том, как Берен, сын Бараира, встретил Лучиэнь Тинувиэль. Берен был смертный,
а Лучиэнь - дочь Тингола, который царствовал над эльфами в самые древние,
самые юные века Средиземья; и прекрасней ее не бывало даже в тогдашнем юном
мире. Ее прелесть была отрадней звезд над туманами северного края; и нежным
сиянием лучилось ее лицо. В те дни Всеобщий Враг, кому и сам Саурон был лишь
прислужником, царил на севере, в Ангбэнде, но эльфы Запада вернулись в
Средиземье, чтоб войной отнять у него украденные волшебные алмазы
Сильмариллы; и предки людей были заодно с эльфами. Однако Враг одолел, и пал
в битве Бараир, а Берен, не убоявшись смертоносных ужасов, прошел сквозь
горы к тайному царству Тингола в Нелдоретском лесу. Там он увидел и услышал
Лучиэнь: она танцевала и пела на поляне возле чародейной реки Эсгальдуин; и
назвал ее Тинувиэль, что значит на былом языке "соловей". Много невзгод
постигло их затем; надолго они расстались. Тинувиэль вызволила его из
холодных застенков Саурона, и вместе они встретили страшные испытания, а
пройдя их низвергли с трона самого Врага и сорвали с него железный венец с
тремя Сильмариллами, ярчайшими из всех алмазов, и один из них стал свадебным
выкупом Лучиэни, поднесенным ее отцу Тинголу. Однако же случилось так, что
Берен не устоял перед Волколаком, ринувшимся на него из ворот Ангбэнда, и
умер на руках Тинувиэль. Но она избрала смертную участь, чтобы последовать
за ним по ту сторону смерти; и если верить песенным сказаниям, то они
встретились там, за Нездешними Морями, и, взявшись за руки, побрели по
тамошним луговинам. Так вот и случилось, что единственная из всех эльфов
Лучиэнь Тинувиэль умерла и покинула здешний мир, и вечноживущие утратили
самую свою любимую. Но это она сочетала людей с древними владыками эльфов. И
живы еще потомки Лучиэни, и предречено в сказаниях, что не сгинут они
понапрасну. Того же рода и Элронд из Раздола. Ибо от Берена и Лучиэни
родился Диор, наследник Тингола; а его дочерью была Светлая Элвин, которую
взял в жены Эарендил, тот самый, что снарядил корабль в Нездешние Моря и
выплыл из туманов нашего мира, блистая Сильмариллом в венце. А от Эарендила
пошли князья Нуменора, нашего Западного Края.
И пока говорил Бродяжник, они неотрывно разглядывали его странное,
горделивое лицо, смутно озаряемое отблесками костра. Глаза его сияли, и
голос звучал дивно и твердо. Над его головой стояло черное звездное небо. И
вдруг высоко позади него полыхнула бледным светом вершина Заверти.
Располневшая луна медленно ползла по темному склону, и звезды над ним
поблекли.
Рассказ был кончен. Хоббиты задвигались, потягиваясь.
- Смотри-ка! - сказал Мерри. - Луна встает; должно быть, уже поздно.
Все подняли глаза - и все увидели близ вершины горы черный комочек,
явственный в лунном свете. Это, наверно, луна обозначила большой камень или
выступ скалы.
Сумрак наливался ознобной темнотой. Сэм и Мерри поежились, встали и
пошли подтащить топлива. Было как будто тихо и спокойно, но Фродо вдруг
охватил цепкий ледяной страх, и он торопливо пододвинулся к огню. Откуда-то
сверху прибежал Сэм.
- Вроде бы и никого, - сказал он. - Только я что-то испугался. Из
лощины никуда не пойду. Подкрадываются, что ли?
- Ты кого-нибудь видел? - Фродо вскочил на ноги.
- Нет, сударь, никого не видел, даже и не смотрел.
- А я пожалуй что видел, - сказал Мерри. - Показались мне две или три
черные тени. Как бы не сюда ползли.
- Ближе к костру, спиной к огню! - приказал Бродяжник. - Подберите
жерди посуше и подлиннее!
Уселись молча и настороже, вглядываясь в немую темень. Ни шороха; Фродо
мучительно захотелось крикнуть во весь голос, чтобы спастись от гнетущей
тишины...
- Тише! - прошептал Бродяжник, и тут же Пин задохнулся приглушенным
возгласом:
- Что это, что это там такое?
Они скорее почуяли, чем увидели, как из-за края лощины возникла тень:
одна, другая, третья... Три, нет, уже четыре зыбкие фигуры застыли над ними
на склоне холма: черные, словно дыры в темноте. Послышался змеиный шип;
дохнуло могильным холодом. Потом тени качнулись и придвинулись.
Пин и Мерри в страхе бросились ничком на траву. Сэм беспомощно осел
рядом с хозяином. А Фродо охватил невыносимый, леденящий ужас... и вдруг он
понял, что надо всего лишь надеть Кольцо. Он не забыл Могильники, не забыл
предупреждения Гэндальфа, но противиться не было сил. И язык отнялся. Сэм в
испуге глядел на него снизу: хозяин в опасности, и никак ему не помочь - ну
никак. Фродо закрыл глаза и попробовал устоять, одолеть... нет, невмоготу.
Он потянул цепочку, нащупал Кольцо - и медленно надел его на указательный
палец левой руки.
Все осталось, как было, в расплывчатой мгле; только черные тени вдруг
надвинулись и прояснились. Перед ним возникли пять высоких воинов в серых
плащах: двое стояли на гребне холма, трое приближались. Запавшие их глазницы
светились острыми, беспощадными взглядами, на сединах - серебряные шлемы, в
руках - стальные мечи. Они снова шагнули вперед, впиваясь в него ледяными
глазами. Фродо в отчаянии обнажил свой кинжал - и кинжал зарделся, словно
раскаленная головня. Двое замерли. Третий был выше всех, шлем его венчала
корона. В одной руке он держал длинный меч, в другой - кинжал: клинки
отливали мертвенным светом. Он ринулся к Фродо.
А Фродо, упав наземь, сам не зная почему, вдруг вскричал: "О Элберет!
Гилтониэль!" - и ударил кинжалом в ногу подступившего врага. Яростный вопль
всколыхнул темноту, и ледяное смертоносное жало вонзилось в плечо Фродо.
Теряя сознание, он увидел, как из мглы вырвался Бродяжник с двумя факелами в
руках. Последним усилием Фродо сорвал Кольцо с пальца и, обронив кинжал,
упал навзничь.
Переправа
Фродо очнулся, сжимая Кольцо в руке отчаянной, мертвой хваткой. Он
лежал у костра, пламеневшего ярко и высоко; он увидел над собой склоненные
встревоженные лица Сэма, Пина и Мерри.
- Что случилось? Где король-мертвец? - выговорил он непослушным языком.
Ему не ответили: у всех троих от радости перехватило дыхание, да и
вопрос был непонятный. Потом уж Сэм рассказал, как, откуда ни возьмись,
надвинулись страшные тени, и Фродо вдруг исчез, а его, Сэма, сшибло с ног.
Он слышал голос хозяина - то ли из дальней-предальней дали, то ли вообще
из-под земли, и голос этот выкрикивал что-то совсем непонятное. Искали,
шарили, нечаянно наткнулись - лежит ничком, весь окоченел, меч под ним.
Бродяжник велел им уложить его у огня и чтоб костер был как следует, а сам
исчез: давно уж.
Сэм, видно, снова стал сомневаться насчет Бродяжника и, когда тот
угрюмой тенью появился рядом, заслонил Фродо, выдернув меч из ножен; но
Бродяжник, как бы не видя обнаженного клинка, опустился на колени возле
раненого.
- Нет, Сэм, я не из Черных Всадников, - мягко сказал он, - и не из их
подручных. Я хотел узнать, где они затаились - и отчего. Им бы заново
напасть, а они отступили. Непонятно мне это. Однако поблизости даже духу их
нет.
Услышав пересказ бессвязных речей Фродо, он очень обеспокоился, покачал
головой и тяжело вздохнул. И велел Мерри с Пином беспрерывно кипятить воду и
все время промывать рану.
- Огонь чтоб так и пылал, и держите его в тепле! - распорядился он,
отошел от костра и подозвал Сэма. - Теперь, кажется, кое-что ясно, - сказал
он вполголоса. - Враги напали вроде бы впятером: не все, должно быть,
собрались, и отпора не ожидали. Отошли они, боюсь, недалеко и назавтра к
ночи снова явятся. Им некуда спешить - по их расчетам, дело почти что
сделано. Кольцо далеко не уйдет. Да, Сэм, они так понимают, что хозяин твой
случайно задержался на пороге смерти, и чем дальше - больше им подвластен.
Похоже на то - а впрочем, еще посмотрим!
Сэм беспомощно расплакался.
- Это ты брось! - сказал ему Бродяжник. - И уж изволь положиться на
меня. Ваш Фродо куда покрепче оказался, чем я думал; правда, Гэндальф на то
и намекал. Его чудом не убили, и теперь ему главное дело - держаться, а он
продержится - вот этого-то они и не понимают. А я постараюсь его немножко
подлечить. Грейте его и стерегите; если что - кричите во всю мочь и палите
все вокруг; я ненадолго.
С этими словами он снова исчез во тьме.
Фродо задремывал и просыпался от холодной, вяжущей боли. У него
постепенно омертвело плечо, рука, весь бок. Друзья без устали промывали ему
рану и грели-согревали его, как только могли. А ночь тянулась медленно и
вяло. Серый предутренний свет уже затопил лощину, когда Бродяжник наконец
вернулся.
- Смотрите-ка! - воскликнул он, подняв с земли дотоле не замеченный и
распоротый у подола черный плащ. - Вот так прошелся меч нашего Фродо.
Плащ-то он распорол, а ранить его не ранил: этого царственного мертвеца
простым клинком не достанешь. Вот имя Элберет - оно ему было страшнее, чем
удар кинжальчика... А нашему Фродо - да, страшнее не бывает!
Бродяжник снова нагнулся и поднял длинный и тонкий кинжал, холодно
блеснувший в рассветной мгле. Конец зазубренного жестокого клинка был
обломан, и кинжал на глазах истаял тонким дымом - лишь рукоять уцелела. -
Плохи наши дела! - заметил он. - Нынче почитай что и некому врачевать такие
страшные раны. Сделаю, конечно, что смогу, но могу я немного.
Он сел на землю, положил на колени черную рукоять и пропел над нею
медленное заклинание на незнакомом языке. Потом отложил рукоять в сторону,
пригнулся к Фродо и проговорил ему на ухо какие-то странные слова. Из
поясной сумки он извлек длинные листья.
- Это целема, - объяснил он, - по древнему ацелас. На здешнем
каменистом Угорье она не растет, я отыскал ее в темноте по запаху далековато
отсюда, в чащобе к югу от Тракта.
Он растер лист в пальцах, и разнеслось сладкое, тонкое, стойкое
благоухание.
- Что называется, повезло, - сказал он. - Здесь у нас, на севере, мало
кто слышал о целеме - разве что Следопыты. Они ее ищут и находят возле
древних стойбищ. Растение-то волшебное, но и оно если поможет, то
ненадолго... Тяжелая рана.
Он заварил листья и промыл терпко-душистым отваром раненое плечо Фродо.
Благоуханная свежесть успокаивала и проясняла душу. И у Фродо боль слегка
утихла, но оледенелая, неподъемная рука словно примерзла к боку. Он горько
корил себя за то, что надел Кольцо по велению Врага. Он-то теперь, наверно,
останется калекой на всю жизнь, а дальше как быть? Сил ведь нет двинуться...
Между тем обсуждалось именно это - как быть дальше. Решено было немедля
покинуть Заверть.
- Дело ясное, - сказал Бродяжник. - Место это, значит, давно уж под
вражеским надзором. Если и был здесь Гэндальф, то был и ушел, отбившись от
врагов. А если мы пробудем здесь еще ночь, то тут нам и конец, где угодно
лучше, чем здесь.
Как только рассвело, они наспех перекусили и собрались. Фродо идти не
мог, и его ношу разделили на четверых, а самого усадили на пони. За
последние дни заморенный конек поправился на удивление: потолстел, окреп и
привязался к новым хозяевам, особенно к Сэму. Видно, Бит Осинник так его
заездил, что даже самый трудный путь был ему не в тягость по сравнению с
прежней жизнью.
Путь их лежал на юг, и прежде всего надо было, увы, пересечь Тракт,
чтобы как можно скорее добраться до лесистых мест. Иначе под рукой не будет
хвороста: а Бродяжник велел все время обогревать Фродо, тем более ночью - да
и всем им огонь послужит какой-никакой защитой. И еще он хотел выгадать
время, опять-таки срезав размашистую дорожную петлю: от восточного подножия
Заверти Тракт круто и надолго сворачивал к северу.
Скрытно и осторожно обогнули они юго-западный склон горы, подобрались к
Тракту, перебежали его - он был пуст на всем видимом протяжении, - и над
головами их перекликнулись два замогильных голоса. Пригибаясь, они со всех
ног метнулись в густой кустарник. Шли они под уклон, но кругом не было ни
тропки, и приходилось то продираться сквозь кусты и заросли цепких, чахлых
деревец, то брести по вязким проплешинам. Трава торчала редкими, серыми,
скудными пучками; деревца осыпали их вялой трухлявой листвой. Безотрадные
это были места, и продвигались они медленно и уныло. Верховой Фродо тоскливо
оглядывал тяжко понурившихся друзей - даже Бродяжник казался усталым и
угрюмым.
Плечо Фродо наливалось ледяной болью, но жаловаться не годилось: он
помалкивал и, стиснув зубы, терпел что было сил. Миновали четыре тяжких,
однообразных дня. Заверть медленно отдалилась, дальние горы немного
приблизились. После той переклички на Тракте враги не объявлялись, и не
понять было, следят или следуют они за ними. Темнота их страшила, и ночами
они сторожили по двое, с дрожью ожидая, что серую, мутную лунную мглу вдруг