Эти события происходили в годы перестройки. Старый Карельский укрепрайон ветшал, но генералы никак не могли решиться, что с ним делать: полностью восстановить нельзя, и поддерживать в боевом состоянии очень дорого, а выбросить (ликвидировать) – жалко! Тем более что на складах полка за пятьдесят лет скопилось такое огромное количество и старого, и нового оружия. Хранились даже танки «ИС-3»! Этим старьём можно было вооружить две дивизии резерва в случае войны.
И тогда в округе придумали спасительный вариант – развернуть полк (отмобилизовать) в дивизию, убедить Генеральный штаб в жизнеспособности части и необходимости её существования, постараться выбить деньги на ремонт. А в случае решения о сохранении Укрепрайона начались бы работы по реанимации полутора сотен фортификационных сооружений: дотов, артиллерийских капониров, полукапониров. Помимо этого требовалось спилить вокруг них тысячи гектаров леса, заменить электрические и телефонные кабели, трубопроводы и т.д.
Подсчитали московские военные чиновники – прослезились, даже без хищений и воровства – нужен миллиард (однако на миллиард советских рублей можно было построить пару атомных ракетных подводных лодок)! Сухопутные генералы всё же пошли на доклад в Правительство. В Совете Министров от цифр обалдели, покрутили пальцем у виска: «с ума вы там, в военном ведомстве сошли?» Дали четко понять, что «динозавр» должен благополучно умереть от старости, и план восстановления укрепрайона отправили пылиться в архив. А вот менее расточительные, но тоже крайне затратные учения почему-то не отменили. И вот этой подготовкой к учениям измучили «курортный» пулемётный полк.
В части сокращенного состава начиналась настоящая революция – предстояло развернуть «кастрированный» полк в полнокровную дивизию: пополнить людьми – призвать из запаса десять тысяч приписного состава – «партизан». Чтобы эту дикую орду разместить в лесу, требовалось построить в полевых условиях временные жилища, столовые, склады, бытовки и, конечно, ленинские комнаты (а как же без них, без агитации и пропаганды нельзя прожить ни дня!).
Как строить, чем строить и кем строить военные лагеря – эти вопросы командование Ленинградского Округа и Генеральный штаб не волновали – командиры должны были сами выкручиваться, как могли и даже если не могли. Первая проблема – материалы: необходимо было воздвигнуть каркасы казарм с крышами, стенами, с нарами, с остроугольными крышами, так называемые «чумы», а поверх них, позже натянуть брезенты, которыми обычно укрывают технику.
Танковому батальону требовалось возвести двенадцать «чумов» для размещения и проживания отмобилизованного танкового полка. Бесполезно было даже пытаться закупить брёвна, балки, доски, рейки в магазине или на промышленной базе в эпоху тотального дефицита. Так ведь даже если и найдёшь строительный «Клондайк», как приобрести? На развертывание средств-то ни рубля не выделено! А помимо стройматериалов ещё необходимо заготовить несколько машин дров для печей, ведь учения планировались в октябре-ноябре, а это не самое теплое время года на северо-западе.
Откуда взять дровишки? Из леса вестимо.…
И тут возникала другая проблема – вокруг полигона заповедные леса, и рубить их легально никто не даст разрешения. Что делать? Выходило, что младшие офицеры должны действовать самостоятельно, на свой страх и риск! Узаконенная анархия…
В конце апреле в леса отправились первопроходцы – рабочий десант танкового батальона: бывалый капитан-ротный, два молодых лейтенанта и десять солдат: прорубили просеку, поставили на полянке в глубине леса две палатки, вывезли полевую кухню, столы, скамьи, и начался подпольный лесоповал и строительство.
Главная проблема подпольных лесорубов: деревья не должны валяться на земле ни дня. Срубить сосну в чащобе, быстренько утащить к лагерю, скоренько её ошкурить, вкопать готовый столб – а загодя следовало выкопать яму. И только тогда можно рубить следующее дерево. И такой конвейер «браконьерства» работал без остановки: одни валили лес и носили бревна, другие рыли землю и сколачивали каркасы. Кору, ветки и щепки частично жгли на кострах, частично вывозили в дальний овраг. К началу лета остовы бараков выстроились в ряд: казармы, бытовки, ленинские комнаты. К счастью для военных, лесники свой нос в лагерь почему-то не совали. Побаивались?
Дело шло медленно, а сроки поджимали, ведь помимо каркасов следовало сделать эти домики «чумы» пригодными для жилья.
Комбат получил нагоняй от комполка и прибыл с проверкой, чтобы на месте разобраться, как идут дела у строителей, почему медлят, и сразу понял – к сроку не успеть, темпы далеко не рекордные, и следовало поднапрячься. Но каким образом? Простым – советским: усилить воспитательную работу, поднять морально-волевые качества, воодушевить бойцов живущих в лесу два месяца. Кто будет воодушевлять? Конечно же, ответственный за это дело – замкобата капитан Громобоев!
– Эдик! Не обессудь, но тебе надо самому возглавить полевой лагерь, тем более что ленинские комнаты не имеют даже каркаса. И офицериков подгоняй, пить им не давай! – напутствовал комбат уезжая.
Вновь началась у Громобоева походная жизнь и работа на природе, почти как в Афганистане, только вместо гор и пустыни леса и болота. Бойцы рубили лес, а Эдуард в свободное время, бродил по округе, собирал грибы, ягоды, дышал воздухом. Помимо даров природы, находил немало любопытного: огромные валуны, какие-то идолы, что-то похожее на наскальные рисунки. Однажды капитан набрёл на густо поросшие ельником развалины особняка: высокий каменный фундамент и в нескольких местах по углам и в центре груды кирпичей на месте печек.
На одном из камушков тускло блеснула старая довольно сильно окислившаяся монетка. Поднял, начал тереть, чтобы понять какой год, что за страна – но не разобрал. И только хотел положить в карман, позже очистить в лагере как услышал:
– Не тронь, мил человек денежку! Не твоё! – раздался за спиной тихий голос. – Лежала себе и пусть лежит – не тобой положена…
Оглянулся – никого. Почудилось?
– Чо тупо зенки пялишь? Не видишь штоль мя?
Эдик потряс головой – чудятся голоса? Глюки? Но с чего? Уже вторую неделю ни капли не пил.
– Вот чудак человек! Да тут я не вверх таращи гляделки – ниже смотри!
И верно за густыми молодыми ёлкам, опершись на посох, стоял густо заросший бородой плюгавенький человечек, почти карлик – мужичек «с ноготок». Карлик?
Ростом заметно ниже полутора метров, одет не по сезону в потертый полушубок, подпоясанный армейским ремнем, на голове треух и обутый во что-то похожее не то лапти, не то тапочки. Мужичок с вершок.
– Извините, товарищ. Не сразу заметил.
– Чудак! Ну, какой я тебе товарищ? Я шиш! Зовут меня Маартин, правнук великана Ильмаринена.
– Шиш? Леший? А подумал на гнома наткнулся… - пошутил Эдик.
– Ага! Шиш! – обрадовано закивал мужичок. – Шиш-шишок, человек с вершок! Хозяин здешнего леса и озёр. Я те вот что скажу, не боись – в наших лесах гномов не водится.
Капитан был озадачен и растерянно почесал ухо, потом нос. Псих? Хорош внук великана. Недомерок какой-то. Карлик.
– Какой я тебе псих? Сам ты псих и карлик!
– Я этого не говорил!
– Зато подумал! Я услышал!
Эдик усмехнулся:
– Верно, говоришь, подумал.
– Гадать не надо – все твои мысли на лице отражены. Эх, ты, простофиля!
Капитан внимательно оглядел собеседника: узкое сморщенное личико, нос картошкой, рыбьи белые глаза.
– Ладно, я вовсе не ругаться с тобой вышел – поговорить, – пробурчал мужичонка. – Вы зачем лес разоряете? Пошто природу тысячелетнюю губите? Да ведомо ли тебе, что об этих местах эпосы слагали и легенды? Именно в этом домике мы с Элиасом Лённротом выпивали и я ему истории разные сказывал.
– А это ещё кто такой?
Мужичок уставился на капитана, видимо не зная, что и сказать.
– Да как, же так? Ты не слышал про автора «Калевалы»?
– Нет. Знаю, что есть такая книга финского эпоса, но кто её автор…. – Эдик пожал плечами и покачал головой, – я думал это, типа сборника русских былин – без автора.
– Верно, – согласился шиш. – Но именно Элиас их собрал и подробно записал и литературно изложил.
– А-а-а.
– Монетку то верни! – напомнил шиш.
Громобоев аккуратно положил на камушек монетку, вытер вспотевшую от волнения руку.
Убедившись, что монета легла на своё место Маартин, пригласил собеседника прогуляться по лесу и, не оглядываясь, засеменил между деревьями и кустарником. Эдик послушно пошёл следом.
Шиш бодро шагал и почти не оглядывался, но говорил довольно громко, поэтому смысл сказанного им, Громобоев улавливал вполне отчетливо. А проводник торопливо говорил о местных преданьях. Вскоре вышли на берег лесного озера.
– Видишь остров вдали? По преданиям, именно здесь дочь воздуха Ильматар зачала великана Вяйнямёйненена. А вот там, на реке стола Сампо.
– Что-что было там? – переспросил капитан, не расслышав.
– Сампо – волшебный предмет, обладающий магической силой! Его выковал мой давний предок! Ну, по-вашему, это мельница. Жаль, но даже фундамент не сохранился – война за войной всё порушили.
– Слабое, однако, ваши деды создали волшебство, – ухмыльнулся Громобоев.
– Силы магии ослабели за долгие годы. К сожалению, некому боле их поддерживать… Ладно, пойдем ко мне в избушку – угощу и сыграю для тебя на кантеле…
Заметив недоумение в глазах капитана, пояснил:
– Это музыкальный инструмент…
Собеседники шли примерно полчаса по едва видимым тропкам. Эдик тайком оставлял отметины на стволах деревьев, чтоб возвращаясь не заблудиться. Шиш замечал отметины, посмеивался над ухищрениями офицера, но не мешал ставить зарубки.
Наконец, дошли до избушки, вернее сказать, это была вовсе не избушка, а землянка.
Через небольшой овраг были перекинуты в три наката поваленные стволы могучих деревьев, поверх доски, лапник, и двухметровый слой земли.
Маартин вцепился в корягу, и отворил едва заметную потайную дверь, замаскированную огромным трухлявым пнем – пригласил войти. Вошёл, вернее сказать, спуститься вниз на три метра, Эдик следом.
Шиш зажег несколько лучин и осветил просторную землянку. Капитан огляделся: внутри землянка была перегорожена на три части: прихожая, большой зал и спальня, стены и потолок, обиты струганными досками, дощатый пол устлан шкурами, в основном лосиными и оленьими, на стенах также висели шкуры волчьи и медвежьи. И никаких следов цивилизации типа электрических приборов, бытовой техники, пластика, пластмассы. Мебель – грубый деревянный стол, скамьи, деревянная посуда.
Хозяин пригласил сесть на широкую скамью, гладко отполированную штанами за многие годы.
– В ногах правды нет! Что у вас русских, что у финнов и карелов.
Капитан принюхался, в землянке приятно пахло чуть прелой листвой и мхом, древесной смолой. Однако в землянке было вполне сухо.
Откуда-то из дальнего угла, шаркая ногами, появилась старушенция, ещё ниже ростом, и вдобавок страшнее Маартина: впалые щёки, давно не мытые всклоченные космы, усишки под крючковатым носом. Придвинулась, привстала на цыпочки, разглядывая гостя. Взгляд жуткий. И эта тоже белоглазая!
Громобоев чуть отшатнулся, оглядел бабусю и непроизвольно хмыкнул: на тощее тело было надёвано с десяток ветхих платьев и кофт, и от этих одеяний вид у странной старушенции был словно у кочана капусты.
– Это моя сожительница Лохушка – правнучка ведьмы, старухи Лоухи. Правнучка, однако, как видишь, и эта уже далеко не молода! – ухмыльнулся Шиш. – Лохушка тоже ведьма, хотя и слабая – толку от её чёрной магии мало, но зато по хозяйству много и дельно хлопочет. Вдвоем жить веселее – иногда даже разговариваем.
Эдик чинно по военному поздоровался с бабусей, приложив ладонь к фуражке.
Шиш прикрикнул:
– Ну! Чо зенки пялишь, старая? Живо накрывай на стол!
Бабка смела со стола на пол пьль и крошки, расставила посуду, достала из шкафчика большой, примерно литровый штоф с мутной жидкостью.
А Маартин похвастал:
– Сам гнал – на ягодах! Черника, голубика, костяника, калина, малина и волчья для крепости и дури.
– А чем закусить?
– Мухомор будешь?
– Дед, ты издеваешься?
– Чудак! Вот потому вы, людишки, недолго живете – мухомором не закусываете! Не хошь мухомор, тады на – жуй лосятину.
Шиш кинул в деревянную тарелку куски вяленого мяса, а в другую несколько сушёных грибов – снял со свисавшей с потолка нитки.
Выпили по первой, заели жёсткой лосятиной, а шиш заодно съел небольшой мухомор.
Самодельный напиток оказался крепким, но ароматным. Доза в сто граммов зажгла желудок, но усвоилась. Повторили. В голове зашумело. И верно, дури в самодельном напитке из-за волчьей ягоды оказалось довольно много. Однако и разговор пошёл гораздо веселее. Маартин взял в руки инструмент, напоминающий гусли, заиграл, запел на незнакомом языке, напоминающем финский. Спел одну балладу, вторую, третью. Отложил инструмент, принялся рассказывать странные истории.
– Что это? Легенды?
– Это руны «Калевалы»!
Забавно, любопытно, весело. Эдик уже был под воздействием алкоголя, но старался вслушиваться и улавливать смысл. Примерно на десятой руне шиш сделал паузу:
– Рун больше пятидесяти – ночи петь не хватит! А ещё много не вошедшего, не записанного Элиасом.… Нравятся?
– Очень!
– Тогда давай выпьем за народную мудрость, и за сохранённую природу!
Вновь выпили. Помолчали.
Эдик пьяно уставился на Шиша.
– И что ты все-таки хочешь от меня, старина Маартин?
– Желаю, чтобы вы прекратили варварски губить природу и убрались из моего леса прочь!
– Это не в моих силах, не я главный начальник, – пробурчал капитан.
– Тогда скажи своему самому главному начальству!
– Генералы меня не послушают. И потом полку дан приказ из Москвы, из Министерства обороны.
– Эх! Жаль помочь не хочешь. Ну, как знаешь…
– Хочу, но не могу…
– Ну что ж, лады. Я попросил – ты меня не услышал. Тогда пеняйте на себя…
Выпили ещё, потом ещё и ещё, и каждый раз по полной кружке, вскоре лосятина закончилась – закусили грибами. Была, ни была – Эдик рискнул и тоже отведал мухомора.…
Долго ли продолжалось застолье – капитану было трудно понять и сложно вспомнить. Дальнейшие события были как в тумане, но
почему-то в завершении застолья, под утро, Громобоев очнулся сидя на пеньке, привалившись к пихте, вблизи большого муравейника. Хорошо не в самом муравейнике! Иначе бы за несколько часов эти лесные трудяги заживо объели подпившего капитана.
Эдуард выбрался из чащи с трудом, поплутав несколько часов по бездорожью, пробиваясь сквозь бурелом и наконец, выбрался на тропу. Вот и лагерь!
Однако бойцы и офицеры, словно, и не заметили долгого, почти суточного отсутствия начальника, лишь ротный Гринько посетовал, что начальник вернулся без грибов – знать грибной жарёхи с картошкой не будет.
– Да ладно, грибы, главное дело я живым через сутки вернулся!
Ротный посмотрел как на сильно пьяного и даже принюхался:
– Эдуард, тебя не было в лагере всего пару часов!
Громобоев взглянул на наручные часы с календарём и верно, всё тот же день накануне, когда он пошёл по грибы-ягоды. Застолье с шишом привиделось?
С этого момента у капитана Громобоева начались проблемы личного характера, и чередой пошли неприятности у танкового батальона.
Сначала Эдик едва не попал в психушку: приехал домой на побывку, а в квартире жена кувыркается с любовником. Само собой устроил скандал, выбросил ловеласа полкового начмеда в окно (жаль всего с первого этажа), побил жену изменщицу. Подлец начмед вызвал санитаров – скрутили, укололи, отвезли в Ленинград и упрятали в психиатрическое отделение окружного госпиталя.
Могли сделать настоящим дураком, но Громобоеву повезло – освободил начальник отделения, тоже оказался ветераном Афгана. Седой полковник выслушал, даже посочувствовал, вошёл в положение – отпустил домой.
Возвратившись в полевой лагерь, Эдик в тот же день за неопрятный внешний вид получил взыскание от полковника, проверяющего из штаба Округа, а позже выговор от заместителя Начальника Политического управления за пререкания.
Наконец начались учения: командование объявило «начало войны», прозвучала условная тревога, и военные комиссариаты города приступили к своим обязанностям по формированию соединения. Свою задачу военкоматы выполнили количеством успешно, но вот качеством…
Работники военкоматов нагнали десять тысяч гражданских мужиков в лесные пункты сбора, свезли в автобусах и на грузовиках отловленный полупьяный и ошалевший контингент, а командиры напомнили цивильным «шпакам» почём фунт лиха, и что они по-прежнему являются пушечным мясом на случай войны.
Офицеров-танкистов призываемых из запаса, комбат Туманов, ставший командиром танкового полка, начальник штаба Шершавников, Громобоев и командиры рот в течение года тщательно отбирали по документам, командиры рот фильтровали и зачищали списки сержантов и солдат, отбраковывали судимых, клиентов психоневрологических диспансеров и постоянный гостей вытрезвителей. Но, как ни старайся вчитываться в бумажки, пока вживую не познакомишься и не поработаешь – пустое дело этот отбор по характеристикам.
В первый день сумели набрать полный комплект офицеров, познакомиться, поставить задачи по сплачиванию воинских коллективов. С командирами было проще и менее хлопотно – всего-то сотня человек, все с высшим образованием.
В этот же день штатные механики-водители совершили марш от железнодорожной станции на танках в полевой лагерь, не загубив ни одну боевую машину. Уже прогресс!
Во второй день автотранспортом доставили мобилизованных солдат и сержантов. «Партизан» строили, считали, затем они перекуривали, вновь строились, вновь считались, а под вечер разместили в полевые казармы-«чумы», организовали несение службы: караул, дежурство по парку боевых машин, наряды по батальонам и в столовую.
Ночью в палатках началась масштабная пьянка, ведь «контингент» прибыл в лес не с пустыми руками. Конечно, офицеры военкоматов проводили предварительный досмотр перед погрузкой в транспорт, изымали найденное спиртное, потом по прибытию в лагерь «партизан» вновь проверяли строевые командиры, принимая бойцов по описи, поэтому к концу дня в штабе полка скопилось примерно полсотни конфискованных бутылок с горячительными напитками. Но, как говорится, голь на выдумки хитра (взрослые мужики, а вели себя как дети!) и самые находчивые замаскировали спиртное под компоты, лимонады и квасы.
Многим «пойла» не хватило, и сумерками из палаток в разные стороны устремились гонцы. Кто-то заранее сделал закладки-схроны на стоянках транспорта во время перекуров, к кому-то должны были приехать гости, самые продвинутые знатоки местности помчались к торговым точкам в окрестностях. Часть гонцов удалось перехватить и вернуть в палатки, с матом и руганью, угрозами наказания, но изловленные, выждав некоторое время, с маниакальным упорством вновь бежали в посёлок.
Утреннее построение напоминало развод в вытрезвителе – над вытоптанной поляной заменявшей плац стоял тяжелый винно-водочный дух.
Новоявленный командир развернутого танкового полка подполковник Туманов с досадой крякнул и объявил строевую подготовку, дабы народ продышался и начал соображать. Затем офицеры провели в ротах беседы, инструктажи по мерам безопасности, составили списки, собрали подписи, вновь провели инструктажи и вновь подписи: по противопожарным мерам безопасности, медико-санитарным, эпидемиологической профилактике, при работе на технике, во время стрельб. Итого более десятка списков с подписями. Главное дело – обезопаситься (как говорится – прикрыть задницу) от преследований прокурора… в случае чего…
Ближе к вечеру Туманов вновь назначил офицеров в патрули, чтобы отлавливать желающих продолжения банкета. Однако, как выяснилось – опоздал, гонцы были высланы много ранее. Активно работавшие патрули на тропинках все же сумели перехватить часть горячительных напитков.
Ночами Громобоеву снились дурные сны: под звуки кантеле являлся карлик Маартин, грозил кривым, коротким пальчиком и бурчал: это моя месть за поругание над природой, за порчу леса! Рядом бурчала кривобокая ведьмочка Лохушка...
На четверное утро учений в лагерь нагрянула толпа разъяренных руководителей во главе с недобрым старым знакомым – генералом Никулиным. Полк в тот день проводил боевое слаживание – намечались ротные тактические учения. Командир попытался доложить, но генерал с порога, не здороваясь, объявил об отстранении Туманова и Громобоева от исполняемых должностей и назначении служебного расследования.
– В чем наша вина? Какие проблемы? – опешил подполковник Туманов.
– Убийцы! – выкрикнул генерал и подбежал к подполковнику, брызгая слюной прямо в лицо. – Разгильдяи! Вы не способны управлять полком! Банда, а не танковый полк! То ли дело ваши соседи артиллеристы – молодцы! Берите с них пример!
– Не понял! – разозлился Туманов. – Кого мы убили?
– Вчера ваш солдат погиб на просеке! Он шёл на станцию, и его убило током! Почему не доложили?
– У нас все на месте! – попытался было встрять Громобоев, но получил гневную отповедь.
– Молчать, капитан! С вами сейчас не разговаривают! Будем говорить в другом месте, в политотделе! – оборвал генерал.
– Да как фамилия солдата? – вновь сделал попытку разобраться Туманов.
– Рядовой Антоновский Василий Иванович, – прочитал в блокноте один из полковников свиты. – Водитель…
Туманов скосил глаза на начальника штаба, Шершавников скорчил гримасу, пожал плечами и зашелестел списками. Пока генерал топал ногами и распекал офицеров, Василий несколько раз пролистал список полка и пришёл к выводу – начальство ошиблось.
– Разрешите доложить, товарищ генерал, – попытался сказать майор, но был резко оборван.
– Ты кто такой?
– Начальник штаба…
– Бывший! Тоже отстраняю!
– Но мы не виноваты! У нас нет солдата по фамилии Антоновский! – воскликнул майор.
– Как это нет? Он погиб рядом с вашим лагерем! Нам доложили из отделения милиции.
– Может быть и рядом! Возможно, он заблудился, заплутал по дороге, но этот солдат не наш! И потом вокруг много частей.
– Вам не удастся скрыть преступление! – снова взвизгнул генерал.
– А чего нам скрывать? Проверяйте! – майор выругался и швырнул на стол штатно-должностной список.
– Вон отсюда! – рявкнул генерал.
Однако после того как Шершавников ушёл, генерал всё же распорядился проверить бумаги. Через некоторое время выяснилось – начальник штаба был прав, солдат с такой фамилией в штатном списке полка не числился. Генерал велел объявить общее построение, свита пробежалась по батальонам и ротам, проверили – все солдаты были в строю.
– Так чей же тогда Антоновский? – генерал сбавил тон, он был явно раздосадован, что танкисты не виновны, наказать их не за что и ненавистный ему Громобоев сумел выкрутиться. – Я вас спрашиваю! Подполковник Туманов, что вы молчите? Откуда взялся в вашем лесу чужой солдат?
– Не могу знать! Вы нас отстранили от должностей! – гаркнул Туманов.
– Хватит фиглярствовать и ёрничать! Я погорячился, пока отменяю своё распоряжение. Ну? Что молчите?
Что мог сказать командир танкового полка? Видимо кто-то из соседей недосчитался этого бойца и пока ещё находится в неведении о происшествии. Полковники мигом запрыгнули в «УАЗики» и помчались по другим частям, а генерал произвёл для вида инспекцию – раз уж приехал, то надо поработать.
Сходу объявил устный выговор Громобоеву за не обновлённую наглядную агитацию, велел съездить в соседнюю часть и поучиться работе. Затем пожурил начальника штаба за неопрятный внешний вид караульных и дневальных.
Тем временем приезжие полковники нашли «хозяев» бойца, ими оказались расхваленные артиллеристы. Генерал даже крякнул от досады, ведь пять минут тому назад он ставил Эдуарду их в пример, и в особенности майора Веселовского. И надо же, такая незадача.
– Работайте… пока что…, – буркнул генерал и убыл разбираться с соседями.
А Громобоев ещё больше утвердился в своём мнении, что развернутому танковому полку вредит лесной знакомец шишок Маартин…
…Ротные тактические учения завершились, предстояло провести батальонные учения со стрельбой штатными снарядами. Офицеры полка были напряжены до предела, работали почти на грани нервного срыва. Внезапно поутру вновь примчалась целая толпа штабных. Начальники зашумели, заверещали как стая ворон над падалью.
– В чём дело? – разозлился Туманов. – Завтра у нас стрельбы, а вы нам мешаете работать.
Проверяющий из штаба округа полковник Алексаненко пояснил:
– Мы прибыли со служебной проверкой и по результатам примем решение: кого снять с должности, кого лишить звания, а кого отдать под трибунал!
– Опять… – простонал командир. – Что ещё стряслось?
– Убийцы! – только и успел воскликнуть проверяющий, как Туманов крепко схватил его за грудки и встряхнул.
– Думай, о чём говоришь, прежде чем ляпнуть глупость!
Полковник выкрикнул:
– На дороге за поворотом, грузовиком, насмерть задавлен ваш солдат. Пьяный в хлам шёл к электричке, попал под колёса.
– Фамилия покойного?! – прорычал Туманов.
– Сергейчук…
– Начальник штаба, проверь списки личного состава, есть ли у нас такой боец. Если такового нет, я вышвырну этого хлыща в окно.
Полковник побледнел и стал озираться по сторонам, придвинулся к выходу, ему явно не хотелось быть выброшенным через узкое окно штабного кунга на глазах у «партизан».
– Позвольте, но он погиб в вашем районе…
– А мне наплевать! Я уже сам готов сбить машиной кого-нибудь из штабных или переехать на танке! У меня завтра стрельбы, понимаете это? Со слабо обученными гражданскими людьми! И гранатометание боевыми гранатами!
Начальник штаба вместе с помощниками бегло просматривал штат полка и никак не находил фамилии погибшего. Алексаненко начал медленно, бочком двигаться в сторону выхода.
– Вы куда, товарищ штабной полковник, – с угрозой в голосе прорычал Туманов. – Крыса тыловая…
– Мне надо доложить…, надо уточнить… я сейчас…
– Так надо вначале уточнять, а потом нервировать боевых офицеров! Вот привязались к полку – пытаетесь выдать желаемое за действительное?
Но полковник последних фраз не слышал, а вприпрыжку бежал к служебной машине. Увы, начальство и в этот раз ошиблось – вновь не повезло любимчикам начальства – артиллеристам…
План проведения учений пулемётным полком, превращённым в полнокровную дивизию, был более-менее успешно выполнен, и до завершения мероприятий оставались всего день, ночь и ещё день, и тут войска подвела погода, которая долго благоприятствовала. Начало осени по местным меркам выдалось хорошим, более-менее сухим – мелкие моросящие дожди не в счет, к ним жители столицы болот и хлябей терпимы и привычны. За время долгих учений заметно похолодало (наступил конец октября), ночами подмораживало. И вдруг небо моментально заволокло свинцовыми тучами, поднялся ветер, посыпал колючий снег. В считанные минуты начался сильнейший снегопад, который не прекращался три дня, тропинки и дороги замело. Программа учений была почти выполнена, занятия прекратились, солдаты сидели в палатках и дурели от безделья.
День окончания учений был самым ужасным: утром ударил крепкий мороз, полевые кухни едва удалось разогреть, повара сумели приготовить лишь чай.
Бойцы дружно возмутились. Хлеб с маслом да чай? А где каша? Назревал голодный бунт. После завтрака старшины попытались организовать сбор имущества, но голодные и насквозь промокшие и промёрзшие «партизаны», обозленные тяготами армейской жизни побросали вещи в снег и разбрелись кто куда: одни к электричке, другие на остановки автобуса, или к попуткам.
– Стоять! Все назад! – кричал Туманов, тщетно пытаясь остановить «анархистов». – Документы никому не выдам!
– Выдашь, куда денешься, в полку сами заберём, – ехидно ответил ему пробегавший мимо плюгавый солдатик-партизан.
– А то и бока намнём, – пообещал другой, фигурой покрепче, – кончилась ваша власть…
Вскоре поляна-плац напоминала картину разгрома и паники первых месяцев войны в сорок первом году: сапоги, шапки, котелки, скомканные шинели, всё валялось беспорядочно, кучками, словно под ними была тысяча трупов уничтоженной армии.
Миновал час, и лагерь полностью опустел. Призванные из запаса офицеры некоторое время попытались помогать кадровым, но потом один за другим тоже тихо слиняли (что нам больше всех надо?), остались только штатные офицеры, прапорщики и срочники, которые пытались спасти дорогостоящее имущество. Осеннее развертывание полка, которое началось более-менее успешно, завершилось почти полной катастрофой, не в военном конечно плане, а для тылов.
Эдик хмурился и досадовал на непогоду, на ранний густой снег и мороз. И вновь утвердился во мнении, что это именно Маартин решил и напоследок напакостить танкистам.
Подполковник Туманов бродил по покинутому лагерю, хмуро окидывал заснеженный полигон, и его душила бессильная злоба. Окружающая обстановка была гнетущей, напоминала катастрофу великой «двунадесятиязычной» армии Наполеона при переправе на Березине…
Управление «полка» оставило до «лучших времен» и погоды сбор брошенного имущества. Офицеры, прапорщики, солдаты погрузились и поспешно эвакуировались на двух «Газ-66» в родной гарнизон. Машины вязли на занесённой снегом дороге, усталые водители, крепко ругались.
Эдуард оглянулся на заброшенный лагерь, и сквозь пелену снега ему привиделось: за дальним покосившимся чумом, с большой метлой в руках стоял Маартин в своей потрепанной шубейке и махал на прощание рукой. Затем лешак принялся орудовать большущей метлой – видимо древний шиш решил замести следы пребывания людей, запутать, спрятать пути-дороги…