…Как свидетельствуют документы, следствие по факту убийства Высокопреосвященнейшего Владимира 4 февраля 1918 года (по ст. стилю) начал судебный следователь по особо важным делам Новоселецкий. 23 января, отмечается в документе, Киево-Печерская лавра в ходе боевых действий между войсками Украинской Народной Республики (УНР) и киевской Красной гвардией была занята последней. Там разместился «красный» гарнизон под командованием коменданта Сергеева.
Интересно, что в эти дни бои на Печерске и за овладение Арсеналом продолжались (войска УНР окончательно отступили по Житомирскому шоссе в ночь с 8 на 9 февраля), и часть монахов лавры оказала содействие красногвардейцам в занятии православной святыни.
На знаменитой 82-метровой колокольне «красные» установили пулеметы и вели огонь в тыл украинским войскам, окружившим завод «Арсенал», оборону которого держали рабочие-красногвардейцы. Правда, по другим данным, Владимир Сергеев стал комендантом уже 18 января 1918 г., создав, таким образом, плацдарм за спиной у войск УНР.
Как показали на допросах приближенные к митрополиту служители, 25 января, около 15 часов, в покои митрополита явилось трое вооруженных винтовками солдат для производства обыска («Тут могут быть спрятаны пулеметы» – пояснили служивые). Они осмотрели комнату старшего келейника митрополита Филиппа Рыбкина и кабинет владыки Владимира, при этом «изорвали штыками портреты» императора Александра ІІІ и императрицы Марии Федоровны, родителей последнего самодержца российского. В спальне владыки «гости» потребовали от хозяина открыть «несгораемую кассу», однако документы не тронули, забрали «большую золотую медаль» и удалились.
Однако в тот же день, примерно в 20 часов, в митрополичьи покои прибыла группа из пяти вооруженных солдат. Визитеры пояснили иеродиакону Александру и келейнику Харьковского митрополита Антонию, что они намерены «разобраться с митрополитом за то, что он обижает братию», не позволяет монахам создать «братский совет», тогда как «нужно устроить так, как у нас» (видимо, имелась в виду советская форма власти). Становится понятным, что далекие от Церкви пришельцы явно озвучивали чьи-то «претензии» к принципиальному защитнику каноничности православия и иноческой жизни.
Отец Александр успел поговорить с оставшимся на карауле военнослужащим. Тот словоохотливо поведал, что является уроженцем Полтавской губернии, знает монастырскую жизнь по недолгому проживанию в Китаевой и Голосеевской пустынях перед Первой мировой войной, а в лавре у него проживает троюродный дед, иеродиакон Герман.
Группа вооружённых рабочих. Киев, январь 1918 года
Тем временем солдаты привели владыку Владимира. «Если вам угодно расстрелять меня, – заявил иерарх, – то расстреляйте сейчас, дальше я не пойду!» В роли старшего выступал налетчик в черной кожаной куртке (условно и назовем его «Черным», ЧК в Киеве тогда еще не действовала, а подобные куртки выдавались чинам автоброневых частей армии). Он и выкрикнул: «Кто тебя расстреливать будет!? Иди, слушай, иди!» Священник Александр пытался заступиться за владыку, объясняя, что обыск у него уже был, но «Черный» грубо оборвал его: у нас есть важные данные, которые мы должны проверить «по поручению штаба» (какого именно, он не сказал), и пригрозил Александру револьвером.
Трое с митрополитом отправились в его покои. Оставшихся двоих отец Александр старался усовестить: «Нельзя так обращаться со святителем Божьим». В ответ солдаты разразились руганью в адрес владыки: да он сам грешник, когда «украинцы арестовали большевиков в Арсенале и вели их мимо лавры на гауптвахту, избивали прикладами, он не вышел и не заступился», отбирает половину доходов лавры и несправедлив к 2-тысячной братии. Создается впечатление, что пришлые неплохо ориентировались во внутренних настроениях обители и имели там информаторов, предубежденно относившихся к владыке.
Отметим, что пленных красногвардейцев-арсенальцев действительно поместили на гауптвахте в помещениях 3-го авиаотряда (его здания находятся через улицу от боковой стены старого арсенала, напротив лавры). Показательно, что именно монахи вскоре помогли освободить красногвардейцев – многие иноки по убеждениям были «неделимцами», сторонниками единой России, и «красные» для них, видимо, являлись меньшим злом, нежели «самостийники» Центральной Рады.
“Арсенал”. 1918 год
Крестный путь
Вскоре митрополит вышел в сопровождении солдат, был одет в рясу, клобук и имел на груди драгоценную панагию. Куда вы ведете владыку, спросил отец Александр, на что «Черный» заявил: «Это большой преступник, отведем его для допроса в штаб на Печерск» (хотя штаб Красной гвардии появился в Мариинском дворце позднее). Келейник владыки Ф.Рыбкин побежал за ними к боковым экономическим воротам лавры, однако выставленные налетчиками двое часовых не пустили его дальше…
Прохожие обнаружили тело владыки Владимира за оградой лавры, недалеко от центральных ворот, между двумя валами (сейчас там проходит троллейбусный маршрут, на вершине вала установлен памятный деревянный крест), около 9 утра 26 января и сообщили монахам. Покойный, по словам допрошенного Ф.Рыбкина, лежал на спине, покрытый шубой, с палки был сорван серебряный набалдашник, отобраны драгоценности (крест на клобуке, панагия, золотые часы), мародеры не погнушались снять сапоги, галоши и теплые носки.
Крест на месте мученической кончины митрополита Владимира. Фото: istpravda.com.ua
Судебно-медицинский осмотр тела в 2 часа дня произвел врач, статский советник А.Городецкий, обнаруживший огнестрельную рану правой стороны головы, две в области правой ключицы, резаную рану (штыком) на затылке, несколько колотых ран на лице, животе, груди. Выстрелы в голову наносились в упор, о чем говорил нагар на белом клобуке. Заключение врача: рана «причинена разрывными пулями и относится к разряду смертельных, как и колотая рана в поясничной области».
По всему было видно, что преступники убивали владыку с большой жестокостью (что не свойственно обычным грабителям), остервенело измывались над телом уже убитого архиерея, кололи лицо штыками.
После отпевания покойного владыки в Успенском соборе его тело крестным ходом на руках перенесли в Крестовоздвиженский храм у Ближних пещер лавры и похоронили в кирпичном склепе. Как вспоминал нынешний Предстоятель Украинской Православной Церкви Блаженнейший митрополит Онуфрий, лично участвовавший в обретении мощей священномученика в 1991 году, устроители похорон настолько торопились, что поместили гроб в перевернутом виде…
По материалам следствия
Начавшись в период правления Центральной Рады, следствие интенсивнее продолжилось после прихода к власти в результате переворота 29 апреля 1918 г. гетмана Павла Скоропадского (свитского генерал-майора, генерал-лейтенанта и командира корпуса времен Первой мировой), высоко чтившего убитого иерарха. Статус расследования повысили, передав материалы от следователя И.Новоселецкого в Главное военно-судебное управление. Производство держал на личном контроле министр юстиции Украинской Державы.
Основные усилия следователи (видимо, исходя из имевшейся «сигнальной» информации) сосредоточили на допросах монахов лавры и приближенных митрополита. Подтвердилось, что преступников было пятеро, четверо в солдатских шинелях, один в черной кожаной куртке (о присутствии среди убийц матроса, часто фигурирующего «для колорита» в некоторых воспоминаниях, не говорилось).
Налетчики вошли через центральные ворота, где наткнулись на иеродиакона Иакова, спросив: «Где живет митрополит, мы его сегодня заберем». Отец Иаков нарочно неправильно направил их в трапезную, где те принялись ужинать, не забывая запугивать монахов: «Признавайтесь, что у вас есть в пещерах, если окажется воск и тырса, то всех монахов перережем. А почему у вас нет комитетов?» Перед уходом «Черный» бросил: «Больше вы митрополита не увидите…»
Допрошенный келейник наместника лавры М.Юзвюк сообщил, что после похищения митрополита наместник лавры тут же позвонил коменданту-большевику Сергееву, и группа солдат гарнизона кинулась вдогонку. Примерно через 5 минут М.Юзвюк услышал около 8 выстрелов. Погоня вернулась – дескать, из-за темноты никого не догнали.
В вечер убийства, показывали свидетели, в Дворянскую столовую лавры пришло десятка два «солдат-большевиков» и матросов: «Отворяй столовую, не то постреляем всех, как вашего митрополита», – орали проголодавшиеся творцы «нового мира».
За ужином один из солдат сказал послушнику Василию: «Товарищ монах (!), вашего митрополита отправили в Петроград». – «Да не в Петроград, – поправил сослуживца другой, – а в Кронштадт. Помолитесь завтра о вашем старшем монахе». Вскоре после их ухода в столовую вбежал сам Сергеев с фонарем и группой солдат: «Не было ли здесь матроса? Если бы я его застал, то сейчас же и расстрелял бы! Сукины сыны взяли митрополита и увели неизвестно куда, а мы их ищем».
Возможно, комендант оперативно организовал поиски, возможно – искренне возмущался. Однако странно – ведь убийство произошло в нескольких сотнях метров от комендатуры, в доступном месте, слышались выстрелы. Даже если убийцы и стремительно скрылись, поиски должны были обнаружить тело архиерея. Однако оно пролежало всю ночь, к тому же часть солдат явно уже знала – владыка расстрелян.
Особо важное дело
В докладной записке от 17 мая 1918 г. констатировалось, что «следствием до настоящего времени не добыто никаких указаний» на то, кто убил митрополита. Тогда же следственная комиссия передала производство судебному следователю «по важнейшим делам» при Киевском окружном суде Миляшевичу.
Лавра. 1918 год
Между тем, безрезультатность расследования радикализовала настроения в среде активистов церковного движения. 10 июля 1918 г. Всеукраинский Церковный Собор обратился к министру исповеданий Украинской Державы с жалобами на то, что светская власть «неспособна осветить каноническую сторону убийства» (вероятно, содержался намек на инспирацию преступления автокефалами). Собор избрал свою следственную комиссию, куда вошли епископ Елисаветградский Прокопий, проректор Киевской духовной академии архимандрит Тихон, священник Гавриил Лобов, мировой судья с Херсонщины Николай Гаврилов и другие лица. Собор потребовал предоставить комиссии «права правительственного органа с функциями следственной власти».
К своей профессиональной чести, гетманские юристы четко провели грань между «Боговым и кесаревым». Заведующий уголовным отделом Минюста по указанию министра 19 июля проинформировал министра исповеданий, что передать общественности следственные полномочия невозможно по Уставу уголовного судопроизводства, хотя неформальное расследование всегда может передать собранные сведения упомянутому следователю Миляшевичу. Сам глава Минюста М.Чубинский 24 июля проинформировал министра исповеданий о желательности «осветить с канонической стороны мотивы, связанные с преступлением», но вестись дело все же будет по процессуальным нормам.
Собственное расследование проводил и известный монархист-киевлянин Василий Шульгин, считавший виновниками убийства большевистскую сторону. Сторонником причастности к убийству автокефалов выступал протоиерей Федор Титов, собравший по свежим следам свидетельства современников и успевший выпустить при гетмане сборник «Венок на могилу Высокопреосвященного митрополита Владимира». Не считал виновными большевиков и министр исповеданий гетманата Василий Зеньковский, в эмиграции ставший священником.
Отталкиваясь от показаний окружения митрополита, судебный следователь по особо важным делам Н.Лучицкий допросил иеромонаха Германа (Нетребко), названного одним из убийц митрополита своим родственником. Герман оказался родом из села Ладино Прилукского уезда Полтавской губернии. Монах показал, что действительно имеет дальнего родственника Трофима Харитоновича Нетребко, который в 1913–1914 годах был послушником в Голосеевской пустыни, жил в Китаевской пустыни. Эти сведения совпадали с теми, которые сообщил о себе монахам один из явившихся к митрополиту солдат.
В Ладино направили сотрудника Киевского уголовно-розыскного отделения, установившего, что Т.Нетребко в январе 1918 г. находился в Киеве. Допрошенный 6 ноября в Прилуках Трофим Нетребко свое участие в убийстве митрополита отрицал.
Будучи арестованным и этапированным в Киев, показал, что и правда был послушником, но монахом не стал, работал до войны сторожем в Китаево-Голосеевской пустыни. В 1916 г. был призван, служил до 16 декабря 1917 г. в крепостной артиллерии Севастополя. Поехав в отпуск, Трофим послушался родственника Макария Нетребко и в разваливавшуюся армию больше не вернулся. Поступил на службу в Сердюцкий артиллерийский горный дивизион армии УНР.
Правда, на службе Украине Т.Нетребко долго не задержался (с 3 по 15 января), дезертировал второй раз за один месяц и поселился у тетки Василисы Троянчук. Тут «классовое чутье» подсказало Трофиму переход на сторону красных, и он стал одним из защитников «Арсенала» от отрядов УНР. Попав в плен, содержался на гауптвахте, однако через сутки был освобожден красногвардейцами, зачислен ими в 436-й Новоладожский полк, но там прослужил лишь до 10 февраля и вернулся в родное село.
Допрошенная 20 октября тетка Василиса сообщила, что Т.Нетребко проживал у нее, рассказывал, что 25 или 26 января (в дни убийства) был задержан красными на Александровской улице – у него нашли удостоверение военнослужащего армии УНР, чуть было не «вывели в расход». При этом трудно считать Трофима «идейным» борцом какой бы то ни было ориентации – типичная судьба крестьянского парня, попавшего в водоворот гражданского лихолетья.
Поскольку свою причастность к убийству Т.Нетребко категорически отрицал, то в уголовно-розыскном отделении его предъявили на опознание монахам Александру и Иакову, келейнику Федору Кекало и «другим лицам». Однако все они (!) однозначно «не признали в нем того злоумышленника, который 25 января вел с ними беседу». Как это оценивать: как полное подтверждение алиби Нетребко или же братия руководствовалась какими-то неизвестными нам соображениями? Возможно, не случайно следствию поручили выяснить настроения в лавре и причины недовольства ими митрополитом? Однако, считали следователи, по совокупности «косвенных улик» Т.Нетребко должен считаться обвиняемым по делу.
Следствие принялось устанавливать, нет ли у монаха Германа других родственников, способных принять участие в убийстве. Параллельно искали какого-то прапорщика Суслова. К тому же расследование тормозилось неспешной работой розыскного отделения.
Лавра. 1918 год