Первая треть нашего столетия отмечена появлением целого ряда культурологических концепций, отразивших, с одной стороны, ситуацию кризиса, неопределенности и неуверенности в будущем, а с другой - надолго определивших направление и характер интеллектуальных и художественных поисков. Теоретическая ситуация в области познания культуры радикально отличалась от аналогичной в XVIII в. отсутствием единой парадигмы исследования. Подчеркнем это обстоятельство, поскольку оно составляет одну из существенных особенностей нашего времени. XX столетие можно назвать экспериментальным, веком реализации альтернативных стратегий социальной и художественной практики.
Модернизация общества, т.е. индустриальный путь развития, на который вступила Европа, а затем и остальные регионы мира, дав человеку, за счет развития науки и техники, небывалую власть над природой, обществом и самим собой, принципиально изменяет его отношение к миру и, соответственно, новоевропейскую картину мира. Напомним, что ее образовали три основополагающие ценностные идеи: природы как эталона естественности; человека как свободной индивидуальности и культуры как царства истины, добра и красоты. Трансформация этих идей и составляет трансформацию картины мира.
Прежде всего, меняется отношение к природе. Суть дела состоит не только и не столько в научной революции конца XIX - начала XX вв. (открытие электрона, электромагнитного поля, теории относительности, квантовой механики), кардинально изменившей научную картину природы, а в утрате последней - статуса культурной ценности, эталона "естественности". Особый тип власти, формирующийся в недрах общества модерна ("власть - знание", по выражению М. Фуко), вызывает к жизни тот тип человека, который перестает воспринимать природу как значимую норму или живое убежище. Он рассматривает её бесстрастно, по-деловому, как пространство и материал для работы.
|
|
Аналогичные изменения происходят и в отношении к человеку. Сложившийся тип "человека-массы" перестает воспринимать себя в качестве саморазвивающейся творческой личности или автономного субъекта. Применительно к этим людям нельзя больше говорить о личности и субъективности в прежнем смысле. Такой человек не устремляет свою волю на то, чтобы хранить самобытность и прожить жизнь так, чтобы она вполне соответствовала ему и, по возможности, ему одному. Скорее, напротив: он принимает и предметы обихода, и формы жизни такими, какими их навязывает ему рациональное планирование и нормированная машинная продукция, и делает это, как правило, с чувством, что это правильно и разумно.
Таким образом, если в новоевропейской картине мира природа, личность, культура обладали статусом абсолютных ценностей, то теперь они приобретают относительный характер. Ценностное единство культуры начинает распадаться, отсюда безудержное экспериментаторство в политике, науке, философии, искусстве.
Кризис ценностных оснований культуры модерна, сопровождаемый трагическими историческими событиями, в первой трети века воспринимается как культурная катастрофа (О. Шпенглер, Н. Бердяев, П. Сорокин), а после второй мировой войны становится поводом систематической критики этих самых оснований (особенно у представителей Франкфуртской школы - М. Хоркхаймера, Т. Адорно, Г. Маркузе и др.). Своеобразным завершением этой критики и одновременно началом нового этапа эволюции культуры стало возникновение в 60-е годы так называемой контркультуры (всем известное движение хиппи - одно из её проявлений).
|
|
Тот образ культуры, который сложился в первой половине нашего столетия, фиксирует ряд принципиальных изменений, трансформировавших социокультурную реальность:
- критическое отношение к современной культуре (цивилизации). Если в XVIII в. теоретическая мысль начинала с превознесения завоеваний цивилизации: широты научного кругозора, строгости морали, материального благополучия, власти закона, просвещенной веры, развитого, воспитанного вкуса, то в XX она или констатирует их глубочайший кризис ("Закат Европы" О. Шпенглера), или же говорит об их репрессивном характере, определяющем непримиримый конфликт культуры с жизнью (З. Фрейд, Т. Адорно, Г. Маркузе и др.).
Критицизм по отношению к наличному состоянию культуры породил ряд культурологических утопий, стремящихся создать образ "настоящей", "подлинной" культуры. Последняя ассоциируется с восстановлением в человеке личностного, индивидуального начала. Я связи с этим возрождается интерес к выдвинутой ещё романтиками (Ф. Шиллер) идее игры как воплощении свободной и творческой деятельности. Примером может служить появившаяся в 1938 году книга голландского историка и культуролога Й. Хейзинги "Человек играющий", в которой игра рассматривается и как "свободное действование", и как способ организации деятельности и общения. Исследование игровых импульсов развития культуры стало доминирующим во второй половине XX века;
|
|
- превращение техники в силу, которая ограничивает всю культуру и "проектирует всю историческую тотальность - "мир" " (Г. Маркузе), определяя специфический способ отношения человеческого разума к реальности, при котором последняя рассматривается исключительно в виде объекта для использования, т.е. утилитарно;
- утилитарное отношение к действительности с необходимостью предполагает соблюдение принципа рациональности, т.е. точного расчета, контроля и регуляции во всех сферах материальной и духовной культуры. Поэтому рациональность приобретает смысл массовой стандартизации и регламентации. Рационально организованный мир превращается в "административную вселенную", где все, начиная с природы и заканчивая человеком, выполняет роль инструмента, средства для обеспечения бесперебойного функционирования социального целого;
- рациональность - это не только знание о возможности овладеть окружающим миром посредством расчета, но и вера в возможность такого овладения. В XX в. возникают "ножницы" между обыденным и теоретическим восприятием этой проблемы. Для первого все условия повседневной жизни имеют по преимуществу рациональный характер, от него скрыта присущая обществу иррациональность. Теоретическое сознание не только фиксирует эту иррациональность (это делали и идеологи Просвещения), но в ряде своих направлений подчеркивает принципиальную неустранимость иррационального из человеческой деятельности (философия жизни, экзистенциализм, неофрейдизм). Отсюда повышенный интерес искусства и философии к мифу, к архаическим пластам культуры, хранящим символику бессознательного;
- социоцентризм современной культуры (в отличие от антропоцентризма классического модерна). По словам американского философа Г. Маркузе, автора книги "Одномерный человек", ставшей интеллектуальным бестселлером, современный человек утратил "индивидуальный космос", т.е. реальность внутренней свободы. Сегодня этот космос "завоеван и искромсан технологической реальностью", утонченными способами манипулирования сознанием, желаниями и потребностями (кино, телевидение, реклама), поэтому личность добровольно отождествляет себя с социальной реальностью, с навязываемыми ей нормами и стандартами;
- вытеснение человека из центра культурного процесса на периферию означает дегуманизацию культуры, проявляющуюся во всех её сферах, даже искусстве и философии;
- демократизация культуры и развитие технических средств тиражирования культурных ценностей, их коммерциализация привели к возникновению так называемой "индустрии культуры" или массовой культуры.
Массовая культура заслуживает особого внимания, поскольку она, во-первых, является непосредственной культурной средой нашего обитания и, во-вторых, изменение её статуса определяет качественную границу между культурой первой и второй половины XX столетия.
Массовая культура
Традиционно культура существовала на двух уровнях: "высоком", элитарном, связанном с профессиональной деятельностью в религиозной сфере, философии, науке, искусстве, и "низовом", повседневном, общедоступном, фольклорном. Во второй половине XIX в., когда вырисовываются контуры "массового общества", границы между этими уровнями, и без того достаточно не определенные, начинают стремительно размываться. Возникает так называемая мидкультура (усредненная) или массовая культура, ставшая к середине XX столетия доминирующей формой культурного бытия. Именно в это время начинается и процесс теоретического осмысления этого явления в контексте теорий массового общества и влияния масс-медиа на современника (теории постиндустриального и информационного общества Д. Белла, Д. Тэлбрейта, Р. Миллса, футурология О. Тоффлера, концепция масс-медиа М. Маклюэна).
Изначально понятие "массовая культура" было очень неопределенным и включало в себя огромный круг явлений - от индустрии массового производства и технологий масс-медиа до маргинальных форм контркультурного творчества. Двойственность, неоднозначность массовой культуры предопределена её происхождением - она возникает, с одной стороны, как попытка новых социальных слоев (наемных рабочих и служащих) создать собственную разновидность городской народной культуры, с другой - как средство манипулирования массовым сознанием [5, с.405].
Массовая культура представляет собой естественное порождение современной цивилизации со всеми плюсами и минусами. Учитывая все вышесказанное, сформулируем ряд ключевых ее особенностей. К ним относятся:
- тиражируемость. Это главная отличительная черта мидкультуры, поскольку традиционно культурная ценность или событие рассматривались как нечто уникальное, неповторимое, обладающее собственной "аурой". Практика технического воспроизводства стирает грань между копией и оригиналом, нивелируя его художественную ценность;
- создание сложного и тонкого механизма манипулирования потребностями. Человек представлен в этом типе культуры, прежде всего, как потребитель. Потребление становится ключевой формой деятельности, завершенной системой ценностей, важнейшим средством социального контроля. Вещь выступает прежде всего в своей знаковой функции, представляя реальность и систему престижа;
- медиативность (от слова "медиа" - средство сообщения). С тех пор, как канадский философ и социолог М. Маклюэн дал одной из своих книг название, ставшее затем афоризмом - "Средство сообщения - это само сообщение", распространилось убеждение, что наибольшее влияние на человека оказывают не столько содержание, сколько способ и форма передачи информации. Перестав быть просто передаточным механизмом, медиа стали основным средством производства культуры. Безусловный лидер в этом - телевидение. Масс-медиа через создаваемый ими набор образов определяют наше восприятие реальности: от идеологических и политических пристрастий до форм и ритуалов интимных отношений, от стиля жизни, одежды и жилья до выбора увлечений;
- акцент на всех проявлениях телесности, даже самых интимных. Идеология массовой культуры формирует отношение к собственному телу как к эстетическому объекту - самоценной красивой вещи. Отсюда повышенное внимание к спорту вообще и тем его видам, которые позволяют моделировать, "ваять" собственное тело. Наиболее эффективная форма самоэволюции тела - культуризм, который точнее описывает американский термин bodybulding. Интуиции тела пронизывают массовое искусство, проявляясь в подчеркнутом натурализме его сюжетов, форм и изобразительных средств, ориентированных по преимуществу на подсознание. Сексуальность, насилие, отклоняющиеся формы психики - самые популярные сюжетные темы;
- интеграция в повседневную жизнь, стремление "давать людям то, что они хотят". Массовая культура использует естественное стремление человека компенсировать эмоциональную монотонность будней. Она работает с "вечными" темами (желание любви, страх перед неведомым, жажда успеха, тяга к экзотике и чуду), создавая на их основе продукцию, рассчитанную на немедленную эмоциональную реакцию - как в сериале или детективе. Для массовой культуры характерен точный выбор адресатов-потребителей (возраст, пол, социальный статус, национальность и т.д.) и соответствующих предполагаемой аудитории художественных и технических приемов;
- создание новых условий для самовыражения и самореализации человека. Безграничные технические возможности, способность репродуцировать и популяризировать искусство, создавать на стыке традиционных, классических творческих методов и форм образной системы массового искусства талантливые произведения (примером может служить творчество писателей Т. Стоппарда, Э. Бёрджесса, режиссеров П. Гринуэя, К. Тарантино, Н. Михалкова), по-новому насыщать культурой среду обитания (дизайн, сложная бытовая техника, пропаганда различных техник и средств "окультуривания" тела) позволяют объединить "преисподнюю быта" с целостностью культуры. Обратной стороной этого процесса является неизбежная адаптация, усреднение, профанация содержания высокой культуры, игра с культурными традициями. В частности, в искусстве возникает жанр интеллектуального китча (вспомним, к примеру, фильм Н. Михалкова "Очи черные").
Таким образом, массовая культура, превращая общезначимые ценности и маргинальные художественные эксперименты в часть массового "наивного" сознания, способствует его обогащению и развитию. В то же время, фиксируя иллюзии, надежды и настроения, массовая культура оказывает обратное влияние на элитарное культуротворчество и в значительной степени задает ракурс современного прочтения культурной традиции.
Признание за массовой культурой роли посредника стало сигналом начала нового этапа культурного развития, который окрестили "постмодерном" ("постсовременностью").
Культура постмодерна
Как уже отмечалось, цивилизационную основу культуры модерна составляли индустриальная экономика, национально-государственный тип международных отношений, демократия, индивидуализм, либеральная идеология. Эта модель, долгое время считавшаяся универсальной для эволюционного обустройства мира - его модернизации, начинает корректироваться во второй половине нашего столетия под влиянием изменений, вызванных внедрением современных информационных технологий. Нынешняя стадия цивилизационного процесса характеризуется как постиндустриальное общество (термин введен американским социологом Д. Беллом в 1973 г.). От предшествующей её отличает переориентация экономики от товаропроизводства к сервису (развитие "цивилизации услуг"), доминирование наукоемких отраслей промышленности, превращение знания, информации в основной продукт производства, глобализация социального и информационного пространства.
Обобщенная версия переживаемых обществом изменений содержится в концепции американского футуролога О. Тоффлера. Понятие "постиндустриальное общество" он заменяет описательной метафорой "третья волна" цивилизации. Суть изменений, произошедших в различных социальных сферах, оценивается им как поворот к децентрации (как в промышленной и социально-политической, так и в бытовой области) - взамен прежней концентрации; к многообразию (от многообразия товаров и услуг до культурного плюрализма) - взамен прежней унификации; к пластичным структурам управления - взамен жестким противостояниям; к "мягким технологиям", способствующим решению экологических проблем.
В 90-е годы заговорили о наступлении периода глобальной смуты, о грядущем столкновении цивилизаций, о движении мира к новому тоталитаризму или неосредневековью. Господствовавшие до недавнего времени прогнозы эволюции человеческого сообщества начинают пересматриваться в русле неклассических, радикальных, эсхатологических, фундаменталистских мировоззренческих позиций. Особое внимание обращается на следующие тенденции.
Во-первых, будущее информационное сообщество рискует обернуться достаточно нестабильной, в чем-то иллюзорной конструкцией. При этом резко увеличивается потенциал влияния традиционных и тем более качественно обновленных СМИ, формирующих собственный "субъективный мир". Этот медиакосмос в значительной мере автономен от мира реального, как бы параллелен ему, зачастую представляет собой мифологизированный слепок общества.
Возникающий виртуальный мир в стратегической перспективе является не только информационной реальностью, но и полигоном оригинальной постсоциальной конструкции - сверхоткрытого общества (или, как это образно звучит на современном русском языке, общества "беспредельного"). Возникает мир без границ, но и без горизонта, постоянно балансирующий на грани хаоса. Обретая неведомую ранее свободу, человек выпускает на волю стихии, чью природу он не вполне понимает и контролирует [6, с.177].
Это в первую очередь сказывается на экономике. В децентрализованной, транснациональной экономической среде процветает "виртуальная" неоэкономика, близкая принципам казино-капитализма. В результате ряд видов финансовой деятельности все более превращаются в постэкономику, становясь откровенной пародией на хозяйственный механизм Нового времени (там же, с.178). Они могут содержать в себе все и ничего: ничего не создается, однако растут капиталовложения, поступает прибыль. Неоэкономика превращается в род своеобразной игры, сложной, опасной, спекулирующей на накопленном цивилизацией хозяйственном ресурсе.
Во-вторых, параллельно созиданию "виртуальных миров" открывается парадоксальная тенденция постиндустриализма - возвращение к архаическим формам жизнеустройства (неоархаика). Национальное самосознание, доходящее до этнических чисток, экстремистские формы религиозного фундаментализма, возрождение неоязычества и циклического восприятия времени - все это варианты неоархаики.
Таким образом, вырисовываются контуры нового, странного мира постмодерна, исподволь утрачивающего привычную перспективу прогрессивного развития. Вектор истории не застыл, но расщепился. Общая история, понимаемая как общность исторического сознания, как совместная судьба и устремленность людей, уходит в прошлое. На её месте начинает возникать пестрый коллаж культур и индивидуальных своеволий (жизненных проектов).
Посмотрим, как складывается постмодернистский образ культуры. Смена культурных эпох - это смена картин мира и находящихся в их основании метафор, моделирующих понимание реальности данной эпохой. Каждое время выбирает себе свои излюбленные метафоры. В XVIII веке - это часы, идеально отлаженный механизм, являющийся символом универсума. С XIX в. огромным влиянием начинают пользоваться архитектурные метафоры, например, базис (фундамент) и надстройка у К. Маркса.
В 60-е годы XX столетия на место механистического приходит экологический принцип системности, взаимосвязности и наступает время органических метафор [7, с.210]. Уже упоминавшийся О. Тоффлер говорит о "волнах" цивилизации, французы Ж. Делез и Ф. Гаттари используют образ ризомы (корневища растения) для фиксации принципиально нелинейного способа организации целостности текста (и культуры). Эта метафора подчеркивает сложность переплетений и пересечений различных тенденций в культуре: при пересечении один корешок становится продолжением другого, линейное выделение одного из них становится невозможным.
Органическая парадигма обнаружила себя, когда движение хиппи, идеология "зеленых", практика восточных религий, неоязыческих культов и психоделических опытов соединились в сложный духовный конгломерат, получивший в Америке название "контркультура".
Основным врагом поколения контркультуры стала не просто техническая цивилизация, а технократия, понимаемая как власть спецов над одураченным народом. Теоретик контркультуры, американский социолог Теодор Розак ввел даже термин "технократический тоталитаризм". Наиболее действенное средство противостояния ему он видел в возрождении древних практик экстатического общения с миром, органического слияния с ним.
Ушли в прошлое времена контркультурного движения, но его ценности (игра с различными образами реальности, стремление самореализоваться здесь и сейчас, интерес к наследию архаических культур, эгалитарное уравнивание всех культурных и религиозных форм) не исчезли и органично влились в современный культурный поток.
Составляющие этого движения, в частности, студенческие волнения во Франции в мае 1968 г. как бы зависали, по выражению К.-Ф. Лиотара, "на острие бритвы". С одной стороны, они относились еще к эпохе модерна, с другой - не укладывались в привычные теоретические рамки понимания культуры.
Необходимы были новые концептуальные схемы интерпретации культуры, которые по своей эксцентричности не уступали бы характеру переломной эпохи. Эти схемы начали складываться в 70-е годы на основе структурализма и постструктурализма, а также различных вариантов психоанализа. Развитие этих подходов потребовало "новой маркировки". Так возникло обозначение этой теоретической позиции как постмодернизма, хотя сами представители этого направления считают данный термин не вполне корректным. Рассмотрим теоретические предпосылки постмодернистского взгляда на культуру.
Структурализм исходил из посылки, что человеком в мире управляют неосознаваемые им структуры, зашифрованные в языке. Сама культура тоже структурирована как язык, а процессы, происходящие в ней, можно истолковать как обмен сообщениями. Такой подход к первобытной культуре предложил К. Леви-Строс, а к современной - Р. Барт. Экономику и политику, города и жилище, одежду и вещи, ритуалы и мифы - все можно рассмотреть как текст, содержащий бесконечное множество сообщений. Свою задачу структуралисты видели в воссоздании механизма порождения текстов, заключенного в языке.
Работу с текстами культуры, начатую структуралистами, продолжил постструктурализм. Чтобы преодолеть противоречие между жизнью и культурой, постструктурализм предложил изучать "текст" в момент его становления, чтобы "заглянуть" под маску существующих форм культуры, в ту "преисподнюю", где еще нет ничего окончательного и все меняется. Подобный процесс исследования получил название "деконструкции" (Ж. Деррида).
Интерес к структурам бессознательного обусловил привлечение идей психоанализа З. Фрейда, но в существенно трансформированном виде (Ж. Лакан, Ф. Гаттари, Ж. Делез, Ж.-Ф. Лиотар).
Особенностью постмодернистского подхода является также стремление к воссоединению научного и образно-художественного познания мира. Родившись вначале как феномен художественной культуры и осознав себя сперва как литературное течение, постмодернизм затем был отождествлен с одним из стилистических направлений архитектуры второй половины века, и уже на рубеже 70-80-х годов стал оцениваться как наиболее адекватное духу времени выражение и интеллектуального и эмоционального восприятия эпохи. Главным экспортером идей стало литературоведение, претендующее с тех пор на ведущие позиции в гуманитарном знании.
Своего пика постмодернистское мироощущение достигло на Западе в 80-е годы, причем оно (как и сейчас) было очень двойственным: с одной стороны, ощущалась исчерпанность постмодернистских представлений, с другой - ничего нового им на смену пока не пришло, более того, создавалось впечатление, что постмодернизм втягивал в поле своего воздействия все новые сферы культурного сознания.
Таким образом, приходится признать, что теоретическая рефлексия культуры конца XX столетия представлена, преимущественно, мифологемами постмодернизма.
Воспроизведенный в них лик постсовременности характеризуется следующими чертами:
- децентрацией, плюрализмом и фрагментарностью культуры. "Рассеянность и спутанность ценностей" (Ж. Бодрийяр) приводит к нарушению иерархической организации культуры, равноправному сосуществованию "высокого" и "низкого", элитарного и массового, к превращению иронии в средство саморазрушения культуры;
- вытеснением реальности системой фантомов сознания, стирающих различие реального и воображаемого, замыкающихся на самих себе копий без оригиналов.
- театрализацией сегодняшней социально-политической и духовной жизни. Это ощущение театральной призрачности, неподлинности жизни особенно проявилось в 80-х годах, и оно же стимулировало процессы переосмысления возможностей и границ реализации человеческой индивидуальности в постсовременном обществе [8, с.178];
- поиском новых форм достижения социальной и культурной идентичности. 80-90 гг. отмечены появлением новых тенденций в духовной жизни – возвратом к сфере частной жизни, религиозно-духовной проблематике. Эта трансформация духовного климата была обусловлена ощущением приближения конца тысячелетия, упадком имиджа общественного человека, непомерным нарциссизмом и цинизмом общества потребления. Безусловно, это не было возвратом к каноническим формам религиозности, а расцветом множества самых разнообразных сект и обрядов, которые лишь с большой долей условности можно было бы назвать истинно религиозными. Сюда же относятся различные виды фундаментализма, интерес к языческим ритуалам, эзотеризм, оккультизм, восточные диеты, экологическое движение, медитация, спиритизм, сатанология и т.п., одним словом - все, что ранее находилось на периферии культуры.
- неопределенностью, открытостью, незавершенностью, стиранием пространственных и временных границ. Новизна здесь в той же мере означает движение вперед, сколь и возврат к тому, что было, казалось бы, безвозвратно утрачено модерном. Неактуальной становится идея непрерывности исторического процесса, культура приобретает мозаично-цитатный облик, она охотно прибегает к практике сопоставления различных исторических эпох и традиций мышления.
Заключение
Постмодерну (постсовременности) предшествовала цепь культурных трансформаций, вместе составивших культурный проект модерна (современности): просвещение - романтизм - декаданс - авангард.
В конце ХХ столетия исчезла, безусловно, футуристическая ориентация культуры, пафос новых времен и им на смену пришло чувство неопределенности перед лицом и прошлого, и настоящего, и будущего.
Таким образом, культура конца XX века возникает на основе экономических, социальных и политических реалий "сверхоткрытого" общества. Это "культура избытка", которая характеризуется перенасыщенностью значений, нехваткой оценочных суждений и ясного понимания своих перспектив.
Вместе с тем, можно увидеть и положительное содержание постмодерна, поскольку тот стремится преодолеть нетерпимость и монологизм модерна, внимателен к "другому", обращается к диалогу и полилогу, принципиально отвергает идеи господства над природой, обществом, личностью. С этой точки зрения, происходит не утрата ценностей, а их изменение, переориентация стиля жизни. Это выражается в повышенном интересе к самопознанию и самоосуществлению личности, заботе об окружающей среде (экологическое движение), исторически сложившейся среде (внимание к традициям), переосмыслении роли женщины в истории (феминизм), в растущей убежденности в необходимости общеобязательной этики в интересах выживания человечества, возвращении религиозной культуры [9].
Список использованной литературы
1. Козловский П. Современность постмодерна // Вопр. философии. 1995. № 10. с.85-95.
2. Хайдеггер М. Время картины мира // Хайдеггер М. Время и бытие. М.,1993. С.41-63.
3. Гвардини Р. Конец нового времени // Вопр. философии. 1990. № 4. С.146-165.
4. Хабермас Ю. Модерн - незавершенный проект // Вопр. философии. 1992. № 4. С.40-53.
5. Новейший философский словарь. Минск,1998.
6. Неклесса А. Конец цивилизации, или зигзаг истории // Знамя. 1998. № I. С.165-180.
7. Генис А. Вавилонская башня: Искусство настоящего времени // Иностр. литература. 1996. № 9. С.206-254.
8. Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия. Эволюция научного мифа. М.,1998.
9. Кюнг X. Религия на переломе эпох // Иностр. литература. 1990. № II. С.115-126.