Мегги решила, что Ирландское море ей по душе. Этим утром оно было очень похоже на Ла-Манш в непогоду, когда небо закрыто тучами, а ветер вздымает высокие волны, бьющие о борт корабля. Сегодня это море было таким же бурным и буйным, как ледяное Северное, ударявшее в скалы рядом с ее домом, замком Килдрамми в Шотландии.
Но тут острый солнечный луч неожиданно прорезал мрачные темные облака и вонзился в высокие валы прямо перед носом корабля. А «Келпи», бешено раскачиваясь, поднялся на гребне, чтобы с силой рухнуть вниз подобно ножу, прошедшему сквозь масло: быстро и глубоко. Потом будто замер… долгая пауза, словно корабль набирался сил, перед тем как снова взлететь вверх.
Мегги еще никогда не испытывала ничего подобного. Это казалось великолепным, волнующим, и она жадно впитывала каждое мгновение. Пожалуй, не будет преувеличением признаться, что ей это понравилось не меньше, чем то наслаждение, в которое она окунулась предыдущей ночью. Но потом пришло утро, и хотя ей больше всего хотелось просто лежать, и улыбаться, и ничего не делать, кроме как протянуть мужу руки и начать все сначала, оказалось, что это невозможно, поскольку муж уже исчез. Причем исчез давно, а ведь было только шесть часов утра, ненастного, грозового утра, которое она предпочла бы провести в постели, за чашкой шоколада, целуясь, пока губы не онемеют. Лучшее времяпрепровождение трудно придумать.
* * *
Но этому не суждено было свершиться, черт побери.
Томас подошел и встал рядом с ней, глядя на клубящиеся облака над головой, подставляя лицо ветру, ерошившему его волосы.
— Мы скоро высаживаемся в Корк-Харборс, — сообщил он.
Мегги, предусмотрительно придерживая шляпку, повернулась к мужу. Он вытирал слезящиеся от ветра глаза. И выглядел ужасно красивым, но… но снова изменившимся. Совсем не тот человек, который стонал, кричал и целовал ее до одури в прошлую ночь. Что с ним происходит? И неужели все мужчины такие — совершенно непредсказуемые, не имеющие ни малейшего представления, как приятно улыбаться, целоваться и ласкать друг друга?
— Надеюсь, скоро разразится шторм. Обожаю штормы.
— А вот лошади — нет. И совершено не выносят сильной качки. Добавь к этому дождь, и они могут обезуметь настолько, чтобы проломить борт и броситься в море.
— Жаль, что у них нет пальцев: было бы за что держаться. Он усмехнулся, вспомнив, как не хотел покидать ее, такую теплую и мягкую, с едва заметной улыбкой, играющей на губах. И тут она подняла ресницы, взглянула на него, и видела только его, его одного, улыбнулась ему, ему одному. И он это знал. Но дел было столько, что пришлось ее покинуть.
— Пендрагон лежит в двух часах плавания к югу отсюда, прямо на берегу, в конце небольшого мыса. Он был выстроен четыре столетия назад. Эта крепость была призвана отражать нашествие врагов. Но Кромвель сжег ее, потому что Кавана отказались сдаться. Позже, при Карле II, крепость была выстроена вновь.
— Кавана?
— Мой двоюродный дед, Родни Малком, младший брат прадеда, купил Пендрагон на деньги, доставшиеся ему в наследство, когда французы в конце прошлого века предали Кавана.
— Их предал Наполеон? Томас кивнул.
— Восстановил против них соседей. Его приспешники распустили слухи, что Кавана угонят и перережут скот во всей округе без малейших угрызений совести. Правда, никто не утверждал, что при этом они хотя бы пальцем тронут кого-то из людей. Кроме того, французы много чего им пообещали, но не сдержали слова. Кавана взяли деньги, полученные за Пендрагон, и отправились в колонии. В город, называемый Бостон. Мне кажется, что Пендрагон совершенно необычен и по-своему поразителен.
Глаза Мегги восторженно блеснули. Она забыла о шляпке, и ветер тут же этим воспользовался. Томас едва успел подхватить ее и надвинуть на спутанную гриву, а потом легонько погладил Мегги по щеке, нагнулся и поцеловал в губы.
— Как бы я хотел подольше остаться с тобой сегодня утром, — признался он и снова ее поцеловал.
Мегги прижалась к нему, лизнула его нижнюю губу. Он отступил, чтобы завязать ленты шляпки под ее подбородком.
— Лорду Ланкастеру неприлично ласкать свою жену на качающейся палубе корабля.
— Почему бы нет?
— Помолчи, — посоветовал он, касаясь ее подбородка и улыбаясь. — Знаешь, у нас есть собственная маленькая гавань, где местные рыбаки швартуют свои шлюпки. За стенами замка находится маленькая деревушка, тоже Пендрагон, где имеется несколько лавчонок для сотни или более жителей, живущих в округе. Но мы чаще всего ездим в Кинсейл за припасами. Это к югу от Пендрагона.
— Пендрагон, — повторила она. Это слово оставляло вкус на губах, вкус приключений, древних секретов и потайных ходов, о которых никто ничего не знал. Она перекатила слово на языке и еще раз повторила вслух:
— Пендрагон. Дом моего кузена Джереми в Фауи называется «Челюсть дракона». Ну не поразительное ли название? Я так хотела… ах, все это глупости. Забудь. Нет, я хотела там побывать. Дом стоит на высокой скале, а внизу, у самого основания, валяются большие острые камни. Отсюда и название.
Если бы в эту минуту на корабле каким-то магическим образом возник Джереми, Томас с радостью швырнул бы его за борт. Она мечтала жить в его доме!
Томас был так зол, что готов был пустить корабль на дно, но сдержался и сквозь зубы заметил:
— Пендрагон очень стар. Когда-то он имел большое стратегическое значение. Теперь же просто прекрасен. И доживает свой век.
Мегги озабоченно нахмурилась.
— Что с тобой, Томас? Голос у тебя такой же холодный и резкий, как у моей бабки, леди Лидии, способной единственным взглядом и разрезать окорок, и располосовать безмозглого соседа. Она живет в Нортклифф-Холле вместе с дядей Дугласом и тетей Алекс. На нашей свадьбе она не была, потоку что заболела. Однако, судя по письму, которое я получила, она очень довольна, что я вышла за графа, и к тому же англичанина, а не проклятого шотландца, как мой дядя Колин. Все же стоит ей поговорить с тобой пять минут, и она мигом отыщет кучу недостатков в твоем характере. Поэтому тебе вовсе ни к чему смотреть на меня сверху вниз и копировать бабушку. Не забывайте, милорд, что прошлой ночью я подарила вам ослепительное наслаждение, если, конечно, стоны и вздохи могут служить достойной меркой, что, разумеется, так и есть. Я знаю это по личному опыту.
Она наградила его улыбкой, при виде которой Томас едва не взял ее тут же, на палубе.
— Я думала, что вы хотите немного помечтать, — продолжала она, — и, может, даже грезить, но у вас тонкие губы и ледяной взгляд, и я не пойму причины.
Ладно. Он на минуту забудет Джереми и его идиотский дом с идиотским названием, от которого Томаса тошнит. Но он не хотел, чтобы Мегги узнала о его ревности.
Он взглянул на жену и увидел, что ветер обжег ее раскрасневшиеся щеки. И понял также, что она ужасно горда собой и тем, что столкнула его с самого края, и он с радостью падал, и падал все глубже, пока не забыл обо всем. И не шелохнулся бы, даже если бы чертова крыша дома сквайра Биллингса обвалилась на его голову.
Он взял ее руку в митенке и устремил взор на дальний берег, слушая, как воет ветер в снастях и как мучительно рвет беднягу Тима Маккалвера, свесившегося через борт. Хорошо еще, что догадался держать голову по ветру!
— Да, — пробормотала Мегги, помолчав, — Пендрагон — название удивительно романтичное. Так и стекает с языка, и заставляет вздрагивать от предчувствия неведомого. Так не похоже на название нашего замка в Шотландии — Килдрамми, На редкость прагматичное и приземленное. Расскажи мне о Пендрагоне.
— Я предпочитаю его Боуден-Клоуз. Не буду вдаваться в подробности, сама все увидишь.
— Откуда произошло это название? От имени древнего ирландского воина?
— Нет. Это мой двоюродный дедушка изменил название. Атер Пендрагон был не ирландцем, а кельтом. Из тех племен, что населяли древнюю Англию. Отец короля Артура. Мой двоюродный дед был помешан на короле Артуре. По-моему, он мечтал найти место его захоронения в этих краях. Пару лет назад до меня дошли слухи, что Норт Найтингейл, лорд Чил-тон, нашел Экскалибур, меч короля Артура, когда часть утеса обвалилась, обнажив древнюю пещеру. Возможно, все это вздор, но мне хотелось бы как-нибудь встретиться с ним и расспросить. Видишь ли, мой двоюродный дед всегда говаривал, что Тинтаджел [7]был не чем иным, как грудой камней, и Артур, вполне возможно, переплыл в Ирландию, обосновался в Пендрагоне и провел здесь остаток дней своих. Но с этим можно поспорить.
— О, теперь я вспоминаю. Пендрагон, — улыбнулась Мегги. — Дай мне еще минуту хорошенько прочувствовать вкус этого слова.
Он смотрел, как она обводит языком губы, неожиданно ощутил, как этот розовый язычок ворочается у него во рту, и в мгновение ока стал тверже мачты.
— Ты собираешься жить тут большую часть года? — спросила она.
— Я еще не решил. Теперь мне предстоит заботиться и о Боуден-Клоуз. Кроме того, там твоя семья. Мы будем часто гостить там.
— Это хорошо. Я буду скучать по родным.
— Знаю. И не желаю оставлять Боуден-Клоуз на попечение управителя.
— Мой дядя Дуглас говорит, только глупцы могут пренебрегать тем, что имеют.
— Совершенно с ним согласен.
— Как и мой отец. Поэтому и отправился в Килдрамми, как только его унаследовал. Однако мы не могли жить там постоянно, но тут нам повезло. Оливер согласился управлять Килдрамми. Теперь это и его дом. Знаешь, Оливер был одним из первых любимчиков дяди Райдера.
Да, Райдер нашел беднягу, когда тот пытался выползти из переулка, чтобы попросить немного еды. Его нога была сломана, так что ходить он не мог.
Дядя воспитывал его до восемнадцати лет, а потом Оливер уехал в Оксфорд. Он готовился быть управляющим моего дяди Дугласа, но, увидев Килдрамми, влюбился с первого взгляда. Он очень умный и способный. Его жена Дженни — побочная дочь дяди Райдера. Ты ее видел на свадьбе. Они очень счастливы, — пояснила Мегги и, дернув его за рукав, спросила:
— А теперь, милорд, когда вы собираетесь поблагодарить меня за прошлую ночь? Петь мне дифирамбы? Говорить, что такой женщины у вас еще ни разу не было? Подумай только, Томас, я совершенно измотала тебя!
— Ничего подобного. Сама знаешь, что невероятно невежественна, — возразил он, слегка касаясь ладонью ее груди. — Но я возлагаю на тебя большие надежды.
Мегги не шевельнулась и, застыв как статуя, молча смотрела на него. Но вдруг подалась вперед, вжимая грудь в его руку. Томас задохнулся, однако, увидев идущего по палубе матроса, нехотя отстранился.
— Измотала, — признал он. — А теперь давай подумаем о том, какое наслаждение подарил тебе я. И о том, какое лицо у тебя делается, когда я тебя целую.
— И что же? Я тоже люблю тебя целовать. У меня просто губы покалывает, когда я об этом думаю.
— Я имею в виду не губы, Мегги, — пояснил он и засмеялся, когда она покраснела еще больше, на этот раз не от ветра.
Томас потерял голову, глядя в это запрокинутое лицо, обрамленное выбившимися из-под шляпки волосами.
— Если бы я не ублаготворил тебя, ты пристрелила бы меня после того, как довела до изнеможения?
Мегги поджала губы, и он увидел, что она обдумывает его вопрос.
— Что же, вполне возможно, — наконец ответила она. — Кто знает, что тебе пришло бы в голову на этот раз. Наша брачная ночь достаточно примечательна, но я бы не сказала, что именно это воспоминание я буду бережно хранить в сердце до самой смерти. Да, вполне возможно, я и пристрелила бы тебя.
Она была такая милая, чертовски открытая и великодушная. Готовая отдать все. Ни капли сомнений, ни малейших колебаний в этом верном преданном сердце, в этой белоснежной груди.
Ее грудь. Нет, он не станет думать об этом во время качки, на уходившей из-под ног палубе.
Томас оглянулся на накатывающуюся волну, готовую вот-вот ударить в борт корабля. Он выждал, обнимая жену, и почувствовал во рту вкус соли.
— Моя мать живет в Пендрагоне, — пояснил он.
— Не стоило бы удивляться, — медленно протянула она. — Но раньше ты об этом не говорил. Помнишь, я интересовалась, приедет ли она на свадьбу, а ты только головой покачал и сказал что-то о ее болезни.
— Это правда. Она болела, как и твоя бабушка. И к тому же не любит покидать Пендрагон. Когда мне исполнилось пять, она отвезла меня туда, в дом своего брата. Там я и вырос.
— С нетерпением жду встречи с ней.
Томас не ответил.
Через час они доплыли до Корк-Харбора, где вода была куда спокойнее из-за длинной извилистой дамбы, о которую разбивалась мощь шторма.
Мегги думала о свекрови. Очень скоро они увидятся.Она представила свою бабку, леди Лидию, и провела следующие пять минут в истовой молитве.
Глава 20
Замок Пендрагон
— Значит, ты и есть новоявленная жена моего сына.
— Да, мэм, — улыбнулась Мегги, подходя к пожилой женщине, очень похожей на Томаса: такие же темные глаза и волосы и смуглая кожа. Ее свекровь. Новая родственница, отныне занявшая больше места в ее жизни, чем собственные родители. Если мать Томаса и не приехала на свадьбу из-за болезни, сейчас она выглядела такой же здоровой, как натренированная кошка перед началом бегов.
Но лучше начать так, как задумано.
Мегги широко улыбнулась свекрови, всячески выказывая почтительность и готовность ублажать строгую родственницу. Та смерила ее хмурым взглядом.
— Судя по письму сына, я думала, что выглядишь ты куда приличнее. Совершенно непрезентабельна! Мокрая, как мышь, и по-моему, даже грязная и растрепанная. Да и перо на твоей шляпке сломалось.
— Матушка, как ты видишь, мы с Мегги промокли до костей. Как раз когда мы входили в гавань, большая волна ударила в левый борт судна. Даже Пена захлестнуло, и, могу тебя уверить, это ему совсем не понравилось. Я отведу Мегги в спальню, чтобы она смогла переодеться.
— Мой сын писал, что у тебя фамильные глаза.
— Да, миледи. Глаза Шербруков.
— Голубые, как летнее небо, — подсказал Томас, и Мегги, ужасно довольная этой типично мужской поддержкой, ослепила его сияющей улыбкой.
— Спасибо, — прошептала она.
— Я не миледи, — сварливо отрезала мать Томаса, — поскольку лорд Ланкастер со мной развелся. Но он мертв, так что теперь, вероятно, я могу именовать себя вдовствующей графиней, тем более что мой сын стал новым графом Ланкастером.
— Не вижу ничего предосудительного, — откликнулась Мегги и, не выдержав, выпалила:
— Томас действительно писал вам о моих глазах?
— Помимо всего прочего. Кстати, он упомянул и о размере твоего приданого. Весьма солидного, нужно сказать. От размера приданого зависит отношение к новобрачной в семье мужа. Он о многом еще упоминал. Но сейчас уже не вспомнить. Какие-то пустяки.
Томас закатил глаза. Она — его мать, и он хорошо ее знал, но все же хотелось бы… ладно, не стоит. Она никогда не переменится.
Наступило неловкое молчание.
— Однако, — неожиданно добавила свекровь, — все это не важно. Можешь называть меня миледи.
— Очень жаль, миледи, что вы заболели и не смогли приехать на свадьбу.
— Вздор. Я никогда не болею.
С десяти лет Томас знал, что всякая ложь грозит неприятными последствиями в случае разоблачения, а солгавший плохо кончает.
— Почему же в таком случае вы не приехали?
— Пойдем, Мегги, — перебил Томас, сжимая ее руку, — пойдем наверх.
Мегги заподозрила неладное, но послушно кивнула.
— Скоро подадут чай, — объявила вдовствующая графиня и, вытащив монокль, сунула в правый глаз. На взгляд Мегги, зрелище было достаточно устрашающим. — Можешь привести ее, Томас.
Мегги посчитала, что свекровь могла бы обращаться прямо к ней, а не к посредникам. Не слишком доброе начало.
— Думаю, мы успеем привести себя в божеский вид, — пообещал Томас и посмотрел на Мегги.
— Да, миледи, — подтвердила она, — буду счастлива, если меня приведут.
Мегги молча поплелась за Томасом прочь из большой, холодной, мрачной гостиной с потертой мебелью и тяжелыми шторами, плотно закрывавшими окна.
Какая ужасная комната!
— Моя мать, вероятно, немного эксцентрична, — буркнул Томас, не глядя на нее.
— Наверное, ей стоило бы познакомиться с моей бабушкой, — жизнерадостно заметила Мегги, не теряя хорошего настроения. — Я бы уже через неделю определила, кто выиграл сражение. Правда, я надеялась, что поскольку она считает мое приданое вполне достаточным, могла бы встретить меня приветливее.
— Честно говоря, причиной ее отсутствия на свадьбе была не только и не столько плохое здоровье.
К его удивлению и облегчению, Мегги хихикнула.
— Знаю-знаю, ты пытался пощадить мои чувства и прибегнул ко лжи во спасение. К сожалению, тебя поймали. Меня тоже неизменно ловят. Не хочешь сказать, о каких именно пустяках ты писал ей?
— Только то, что ты ослепительный цветок, ожидающий, чтобы его сорвали.
— Какое тошнотворное определение!
— Да, я так и думал, что тебе понравится. Но, если хочешь знать правду, она не пожелала приехать, потому что более несговорчивой и своенравной женщины не найти во всей Англии. Даже женись я на принцессе, она по-прежнему бы фыркала и задирала нос.
— Тогда ничего. Знаешь, несговорчивость и своенравность — очень интересные качества.
— От души надеюсь, что через неделю ты будешь считать точно так же.
Томас кивнул сухонькому сморщенному старичку, выглядевшему так, словно каждая косточка в его теле мучительно ныла. Он медленно ковылял к ним, держась за согбенную спину и поминутно издавая громкие стоны.
— Милорд, — прошамкал старик, перекатывая на языке звук "р". — Ах, какое чудесное слово!
— Барнакл, позаботься о наших вещах, — велел Томас.
— Да, милорд, но, поверьте, это будет нелегко, и вы это знаете, поскольку сами разминали мою несчастную спину столько раз за эти годы!
— Знаю, Барнакл. Я хотел сказать, что тебе следует послать Энниса за багажом, а сам ты объясни, как вносить и куда ставить саквояжи.
— Хорошо, что объяснили, милорд. Это, случаем, не ее сиятельство?
— Ее, — подтвердила Мегги.
— Хорошенькая, а уж волосы… в жизни ничего подобного не видел! И совсем не такая большая, как его сиятельство. Может, походите по моей спине, когда ее опять сведет?
— Буду счастлива походить по вашей спине, Барнакл, — пообещала Мегги.
Старик кивнул, откинул голову и пронзительно завопил:
— Эннис! Тащи сюда свою тощую задницу и сильную спину!
Мегги была уверена, что видит, как уголок губ Томаса дернулся. Но он молчал. Барнакл с трудом потащился к входной двери.
— Судя по его виду, он просто умирает от боли, — заметила Мегги. — Бедняга очень плох?
— Не так, как кажется.
— Но он вот-вот взвоет! Я слышала его стоны. Я еще никогда не сталкивалась с чем-то подобным.
— Очень немногие люди сталкивались с чем-то подобным. Я как-то видел, как он упражняется перед зеркалом, разыгрывая человека, готового вот-вот свалиться без чувств. Он едва не поймал меня, потому что я засмеялся. Не смог сдержаться. Не сомневаюсь, что спина его беспокоит, но в основном это чистое притворство. Он проделывает это с тех пор, как меня еще на свете не было. Старый мошенник, вероятно, переживет всех нас, хотя его спина согнута подковой.
— Зато эффект он производит чрезвычайный, — хмыкнула Мегги.
— Слышу в твоем голосе неподдельное уважение.
— Так и есть. Изумительный старичок. Ты действительно ходил по его спине?
— Когда бы маленьким. Теперь твоя очередь. Он будет стонать, охать, искренне наслаждаться каждым мгновением и непрерывно жаловаться.
— Да, необычный дворецкий. Интересно, что ты скажешь, увидев Холлиса, мажордома дяди Дугласа? Он куда величественнее самого короля.
— Для этого много не требуется.
— Барнакл, — улыбнулась Мегги. — Что за странное имя!
— Ты еще и тысячной доли всех здешних странностей не увидела.
— Томас, почему твоя мать не захотела приехать на свадьбу? Если не считать ее своенравия, разумеется.
Томас взглянул ей в глаза и тихо признался:
— Она не хотела, чтобы я женился.
— На мне?
— Ни на ком. Считает меня чересчур молодым. Но она со временем тебя полюбит. Вот увидишь. Да и как не полюбить тебя?
— Может, ей не нравится, что мой отец — викарий? По ее мнению, я недостаточно знатна для графа?
— Нет, — с циничной ухмылкой бросил Томас, — просто не желает расставаться с браздами правления.
— Но, если так, я могу не…
— Мегги, ты моя жена, графиня Ланкастер, хозяйка Пендрагона. Твой долг и обязанность — заботиться о нем. Не забывай, что сказал твой дядя по этому поводу.
— Не забуду, — прошептала Мегги, оглядывая вестибюль. Ужасным его никак не назовешь. Холодно и мрачно, как в гостиной, но есть некое величие в этом помещении, взмывавшем на три этажа к почерневшим потолочным балкам. С этой огромной высоты свисала гигантская деревянная люстра. Мегги надеялась что веревка, державшая ее, достаточно крепка. Интересно, когда в последний раз проверяли и чистили люстру? Возможно, в те времена, когда замок вновь отстроили после пожара.
Она опустила глаза и нашла, что черно-белые изразцы — настоящее произведение искусства. Правда, следует их хорошенько отмыть, и, вероятно не один раз. Но даже грязь не скрывала их красоты.
По одной стене стояли доспехи, а над ними висело с полдюжины настенных канделябров. Все вместе они выглядели так, словно их не чистили и не полировали лет сто.
Но Томас, казалось, ничего не замечал.
— Доспехи фламандские, — пояснил он, небрежно взмахнув рукой. — Мой дядя купил их у виконта в Суррее. Тот потерял все деньги и был вынужден с ними расстаться. — И, показав на широкую дубовую лестницу, по которой мог бы промаршировать целый батальон, добавил:
— Дом очень старый. Первоначальное здание было выстроено в четырнадцатом веке. Потом к нему прибавлялись новые постройки. Все это было сожжено Кромвелем, а затем создано заново. И двоюродный дедушка, и дядя оставили все в прежнем виде. Правда, здесь гуляют сквозняки, но теперь, когда на меня неожиданно свалились деньги, на которые рассчитывать не приходилось, я закончу необходимый ремонт.
— Ты поэтому женился на мне, Томас? Ради приданого?
— Совершенно верно. Это единственная причина.
— Хорошо. Я надеюсь, этого окажется достаточно для всего, что ты задумал.
— Ты просто поражаешь меня, Мегги. Вернее, образ твоих мыслей меня поражает. Нет, я женился на тебе не ради чертова приданого. Забудь эти глупости.
— Я никогда так не думала, — заверила Мегги, уставясь на его губы. Он шагнул к ней, но отступил и показал на очень старые картины, висевшие над лестницей.
— Это твои предки? Или Кавана? — поинтересовалась Мегги.
— Дядя утверждал, что это все Малкомы. Правда, они такие древние, что никому в голову не приходит их разглядывать. В хозяйской спальне есть портреты Малкомов. Жалкая свора. Пара распутников, гнусный негодяй, повеса и почтенный член палаты лордов.
— Теперь, став графом, ты совершишь нечто выдающееся. Я это точно знаю. У тебя есть стойкое чувство долга, ты умен и не имеешь особых пороков.
— Ты действительно этому веришь? — растерялся Томас, останавливаясь на ступеньке и глядя на нее сверху вниз.
«Веришь, что я умнее чертова Джереми? И что мое чувство долга выше?»
— О, разумеется! Я твоя жена и должна знать все качества твоего характера, как хорошие, так и плохие. Значит, дядя был младшим братом твоего отца?
— Да. Он сколотил себе состояние торговлей, о чем моя мать не любит говорить. Но человеком он был прозорливым и осмотрительным. Я согласен с его мнением: делать деньги собственными мозгами не такая уж плохая вещь, а в моем случае это было необходимо, потому что богатств у нас не имелось.
Мегги рассматривала перила, отчаянно нуждавшиеся в полировке.
— Видишь ли, мне никогда не приходилось думать о деньгах или их отсутствии. Дядя Дуглас — прекрасный финансист, и все родные доверяют ему свои накопления. Он сумел набить фамильные сундуки. По крайней мере, так говорил его управляющий.
— Откуда тебе, женщине, знать о таком?
— Я не говорила тебе, что ужасно люблю подслушивать? — без малейших угрызений совести сообщила Мегги. — Иногда мой отец приходил ко мне, если подозревал что-то и требовалось подтвердить его подозрения. Жаль, что я не успела подслушать, когда Джереми и мой отец… ах, о чем это я? Не важно.
Ах, почему Джереми здесь нет? Томас схватил бы его, поднял над головой и швырнул с лестницы на мраморный пол. А потом растоптал бы ногами. И с наслаждением слушал бы, как трещит его челюсть под каблуками.
— Откуда у тебя появилось столь неукротимое стремление подслушивать? — выдавил он.
— Унаследовала от тети Синджен, — беспечно ответила ничего не подозревавшая Мегги. — Боюсь, эту привычку уже не искоренить, милорд.
— Учту. И постараюсь быть весьма осмотрительным в словах, когда ты рядом.
— Очень мудро. Так вот, дядя Райдер унаследовал огромное состояние от моего двоюродного дедушки Брендона, не говоря уже о плантации сахарного тростника на Ямайке. Отец благодаря дяде Дугласу, который всегда занимался его финансами, тоже разбогател, а когда дальний родственник завещал ему Килдрамми, денег стало еще больше. Правда, он никогда не говорит об этом. И по-моему, не думает. Так что если ты женился на мне, желая заключить выгодную сделку, то уж никак не промахнулся.
— Спасибо. Ты права. Я получил куда больше, чем ожидал.
— И сколько я стою?
Томас снова остановился, пристально посмотрел на нее и напомнил:
— О таких вещах не говорят в присутствии дам, неужели не знаешь?
— Совсем не знаю. Меня купили. По-моему, всегда справедливо знать свою цену.
— Тебя никто не покупал.
— Отец заплатил за меня. Значит, меня купили. Ну же, выкладывай. Сколько, Томас?
— Черт возьми. Десять тысяч.
Ему хотелось лягнуть себя за глупость и болтливость. Но он выгнул бровь и принял, как ему казалось, надменный, независимый вид.
— Воображаешь, будто стоишь десять тысяч фунтов?
Мегги тяжело вздохнула.
— Всю свою жизнь я прожила, не зная ни голода, ни нужды. Если я видела отрез ткани, который мне нравился, просто приказывала послать его на дом. Мой отец потратил громадную сумму на мой лондонский сезон, а я даже не подумала об этом. И не попыталась найти мужа. После Джереми…
Ее голос упал, как камешек с обрыва.
Глава 21
— Что ты хочешь сказать этим «после Джереми»? — осведомился он, старательно выговаривая каждую букву.
— А… это так, абсолютно случайно. Не имеет значения. Всего лишь еще один чертов почти кузен, ничего больше. Беда в том, Томас, что я презренна и ничтожна и не понимала этого до последней минуты. Нет, если быть честной, я не стою и четверти того, что за меня отдали. Думаю, ты приобрел кота в мешке.
— Нет, — возразил Томас. — Я приобрел особу из рода Шербруков с прекрасными голубыми глазами, которые она передаст нашим детям.
— Да, постараюсь. Мне ужасно жаль, Томас.
— Чего тебе жаль? — буркнул он.
— Мне жаль, что ты был так беден после того, как твой отец развелся с твоей матерью.
— О нет, я не голодал и не нуждался. Последние двадцать лет дела дяди шли неважно, но он великодушно приютил нас с матерью. Он был прекрасным человеком. Однако должен сказать: очень обидно, когда, зная, что от тебя зависят люди, приходится изворачиваться, интриговать, строить планы и общаться с весьма неприятными людьми только ради того, чтобы иметь достаточно денег на самое необходимое. Но ситуация изменилась два года назад, когда из Китая в Геную прибыл мой первый корабль.
Он взял ее за руку и повел наверх. Ступеньки, устланные древним, донельзя изношенным турецким ковром, потрескивали под ногами.
— Интересно, сколько людей ходили по этому ковру? Томас на мгновение задумался.
— Знаешь, я тоже задавал себе этот вопрос. Лет в тринадцать я решил, что здесь в свое время обитали несколько армий, в общей сложности тысяч пять человек.
— Вполне вероятно.
— Только Кромвель приходил дважды. В первый раз неудачно, а во второй — взял замок.
— Кстати, я не сказала тебе, что моя тетя Синджен — богатая наследница. Вероятно, одна из самых богатых в Англии. Она вышла за шотландского графа, который был беден как церковная мышь и жил в замке, представлявшем собой сплошные руины. Она спасла его. Может, и я чуть-чуть тебя спасаю? Считай меня одним из своих судов, нагруженным редкостными товарами и входящим в порт назначения.
— Ты — больше, чем одно судно. При мысли о твоих товарах у меня слюнки текут, — сообщил Томас с залихватской ухмылкой.
— Мне нравится, как это звучит. А насчет твоих товаров… Он впился губами в ее губы, но тут же выпрямился.
— Мой отец тоже был очень богат, так что вместе вы меня облагодетельствовали. Наших денег хватит на многие поколения вперед.
В самом конце длинного, полутемного, очень широкого коридора устланного еще одним поношенным турецким ковром, под которым скрипели дубовые планки пола, находилась хозяйская спальня, вернее, покои. Сама спальня была настолько унылой и безликой, что Мегги пришлось крепче сжать губы, чтобы не дать воли разочарованию. Впрочем, чему удивляться после того, что она уже успела увидеть?
Просторная комната была обставлена тяжелой старой мебелью. Окна закрыты дырявыми занавесями. На полу ни единого коврика. В самом центре красовалась монументальная кровать, стоявшая на трехфутовом возвышении. Зрелище еще более угнетающее, чем гостиная.
— Очень большая комната, — выдавила наконец Мегги. — Столько свободного пространства.
— Вон там — гардеробная с удобной медной ванной, а за ней — еще одна спальня. Думаю, ты вполне можешь там обосноваться.
Гардеробная была маленькой, темной и провоняла камфорными шариками. А вот вторая спальня оказалась приятным сюрпризом. Открыв дверь, Мегги ошеломленно моргнула, ослепленная ярким солнцем. Куда подевался шторм? Она могла бы поклясться, что он по-прежнему бушует за окнами, если учесть сырость и почти полное отсутствие освещения в тех комнатах, которые она видела до сих пор. Но эта комната была белой, чисто белой, ни мазка другого цвета, и Мегги захотелось раскинуть руки и закружиться.
Она вышла на середину комнаты и уставилась на пушистый белый ковер, закрывавший почти весь пол целиком.
— О небо!
— Ты такого не ожидала? Эта комната, как ты уже поняла, называется достаточно оригинально — Белой.
— А мне ужасно нравится, Томас.
Она помедлила, не зная, как заговорить о том, что ее мучило, и Томас посоветовал:
— Просто выложи, что у тебя на душе.
— У моего отца и Мэри Роуз одна спальня. И у всех моих дядей и их жен тоже. Я видела, как дядя Колии перебрасывает тетю Синджен через плечо и несет в свою спальню, и всегда считала, что иначе и быть не может. Как по-твоему, нельзя ли и нам жить вместе?
— Ты хочешь делить со мной спальню? — медленно переспросил он, ругая себя дураком за непрошено разгоравшийся в душе огонек надежды.
— Ну да. Как я могу перевоспитать тебя, если не буду рядом все время?
— Ты права, это почти невозможно. А я нуждаюсь в перевоспитании?
— О да, но я твердо могу обещать, что через десять лет ты станешь идеальным человеком.
— Всего через десять лет?
— Я всегда была оптимисткой.
Он подошел ближе и сжал ладонями ее лицо.
— О да, я увидел это с первой нашей встречи.
Мегги привстала на цыпочки и уставилась на его губы.
— Хочешь, чтобы я тебе поцеловал?
— Да, — промычала она, покусывая его подбородок. — Если ты еще спрашиваешь, значит, боюсь, дело куда серьезнее, чем я думала, и речь идет о сроке, гораздо более долгом, чем десять лет.
Он поспешно нагнул голову и поцеловал ее. Губы Мегги были так чертовски мягки и теплы, совсем как сама она, и снаружи и внутри, включая верное преданное сердце, будь она проклята!
Томас выпрямился, но продолжал гладить ее по щеке.
— У тебя очень выразительное лицо, Мегги. Ты с первого взгляда возненавидела мою спальню, верно?
— Ее можно переделать…
— В точности как меня.
— Нет, с тобой работы меньше. Предлагаю поселиться в этой прелестной белой спаленке, пока ту приводят в приличный вид.
— Я никогда не слышал о супругах, живущих в одной спальне, без особой на то необходимости, — выговорил он с еще большим трудом. — Мало того, мне вообще трудно представить, что отец с матерью спали в одной кровати. Я хочу сказать… некоторые мужья и жены ложатся в одну кровать, только для всяких интимных вещей, но не на всю ночь. Уверена, что все твои родственники по мужской линии именно так и поступают?
— Абсолютно.
— Мне нужно подумать над этим, Мегги, — решил он.
— Вряд ли я храплю, — сообщила она. — В отличие от тебя. По крайней мере в первую ночь ты храпел. Впрочем, для тебя она оказалась весьма тяжелой, так что я не стала бы делать поспешных выводов.
Томас отнял руку.
— Может, храп и есть та причина, по которой мужья и жены расходятся по отдельным спальням?
— По-моему, Мэри Роуз в этих случаях просто толкает отца в бок. Я однажды слышала, как она ему выговаривает.
— Я подумаю над этим, Мегги, — повторил он.
Что же, Томас не упоминал о любви, но если двое не только женаты, но чувствуют себя легко и хорошо в обществе друг друга, как она и Томас, если не считать кошмара в их первую ночь, они вполне могут спать в одной комнате.
Но она не стала настаивать, обронив только:
— Вот и подумай.
А сама подошла к огромному выкрашенному белой краской гардеробу и, открыв его, увидела десятки туалетов. Внизу стояли ряды туфель. Мегги вытащила одно платье и приложила к себе. Талия завышена… значит, фасон давно устарел. Мегги повернулась, по-прежнему держа платье у груди и вопросительно склонив голову набок.
— Все это скорее всего принадлежало жене моего дяди. Тете Саре. Она умерла в восемьсот десятом, в разгар зимы. Она всегда мерзла, даже в летнюю жару. Поэтому дядя выкрасил комнату в белый цвет и велел прорубить еше несколько окон, чтобы сюда проникало побольше солнца.
— А когда скончался твой дядя?
— Два года назад. В то время я жил в Италии, в Генуе, и был целиком погружен в дела компании. По крайней мере, хоть перед смертью он знал, что теперь у меня достаточно денег на ремонт и содержание Пендрагона и все, кто живет здесь, не пропадут с голода.
— А твой отец умер полгода назад. Ты тогда тоже жил в Италии?
— Да. Мой партнер — граф Клер, человек, которым я восхищаюсь. Один его сын — твой ровесник. Другой чуть моложе.
— Сколько их у него?
— Шестеро.
Мегги широко распахнула глаза.
— Шестеро сыновей? Господи, Томас, бедная его жена!
— Ничего подобного. Леди Рейна правит всеми железной рукой. Граф также ведет дела со своим зятем, Камалем, полуевропейцем, полумусульманином. Он когда-то был беем Оранским, полноправным властителем, со своим дворцом и гаремом, безраздельным хозяином государства. Позже он женился на леди Арабелле Уэллз, сестре графа [8], редкостной красавице.
— У них шесть дочерей?
— Нет, два мальчика и две девочки. Все они приезжают в Англию раз в году, ранней осенью. Ты обязательно с ними познакомишься.
— А мы поедем в Италию?
Так она хочет в Италию? Он видел это по ее лицу. И голос такой мечтательный… Значит, он может дать ей то, что не в состоянии дать Джереми.
— Почему бы нет? Там очень красиво. А теперь я прикажу Эннису поставить мои саквояжи в хозяйскую спальню. Ты можешь занять эту комнату. Похоже, она тебе понравилась.
— Еще бы! — жизнерадостно объявила Мегги. — Потому что она не такая темная, сырая и отвратительная, как то большое помещение, которое ты должен был позволить мне отделать как следует, прежде чем провести там хотя бы ночь.
— Я подумаю, — в третий раз сказал он и оставил ее. Мегги еще долго стояла посреди спальни, упорно глядя на пустой дверной проем, ведущий в гардеробную. Но Томас сознавал каждой частичкой души, что, если она во сне прошепчет имя Джереми, сам он потеряет остатки гордости и достоинства. И чего же тогда он будет стоить?
Ровно через полчаса Мегги спустилась вниз п