Когда человека поглощает рутина, он начинает все меньше и меньше замечать вокруг себя приятные мелочи, такие как уют и покой. Это чувство притупляется, а ценности меркнут на фоне вещей, с которыми мы проводим большинство свободного времени. Появляется тревога и некая отрешенность от места, где мы живем. Так было и со мной. Родной дом вызывал во мне беспокойство, поэтому каждые выходные я старался уезжать к бабушке в деревню. Там я встречался с другом и до поздней ночи засиживался в компьютерных играх, мечтая о том, чтобы ночь никогда не кончалась. Но ночь заканчивалась и, собрав волю в кулак, я возвращался домой и, конечно, снова грустил.
Когда я уехал учиться, история во многом повторилась – оплотом извечной меланхолии и тревоги стал город. И когда я возвращался домой, то был готов на что угодно ради еще одного выходного дня.
Успешно закрыв сессию, я вернулся домой и первым же делом отправился искать работу. И, на удивление, та быстро нашлась – со мной связался дядя и сказал, что один человек хорошо заплатит за покраску нескольких объектов на его участке. Я не отказался.
То, что тогда творилось в моей голове, я не могу объяснить и по сей день. Девушка, которая была мне безумно мила и симпатична во всех отношениях, стала никем; превратилась в прах, который безмолвно растаял тысячью частиц в дыханье. Мне не было больно забывать ее, ведь я даже не думал об этом. С каждым днем она отдалялась от меня все дальше и дальше, скрываясь в холодном рассвете. Точнее, это я ее гнал, вместе с нежными чувствами и привязанностью, которую сам же и навязал. Каждый раз, когда она звонила или писала с просьбой встретиться, я находил глупые причины, чтобы не идти, в которые мог поверить только самый отбитый дурак, но она принимала их. Я знал, что она видела меня насквозь, но все равно принимала. С каждым днем я забывал о ней все больше и больше, как о хорошем сне.
Вскоре я вышел на работу. Хозяин пообещал внушительную сумму денег, но и работы было не мало: нужно было покрасить забор в пятнадцать пролетов, баню и несколько железных дверей. Я приступил к работе с таким рвением, что к концу второго дня старенький железный забор блестел гуталином. Краска в некоторых местах легла неравномерно, но если не всматриваться, то выглядело неплохо. По дороге домой было тепло. Солнца жарило, но не так сильно, как в тот день, когда мы гостили у Иры. Оно жарило сухо, небрежно, ненавидя меня. А я лишь виновато скрывался и мечтал о том, что однажды встречу Юлю. Неважно, что в тот момент произойдет – будет ли это представление или мое убийство, я просто хотел увидеть ее глаза, которые не будут стыдливо метаться из стороны в сторону. Они холодно посмотрят на меня и сделают вид, будто не признали. И я пойму и пойду дальше, домой, ужинать. Работа сильно выматывала.
Так продолжалось в течение двух недель. Вставая ранним утром, я шел на работу, там дышал растворителем, красил стены и много думал. Думал о краске, перепачкавшей всю мою одежду, думал о кисточке, которая каждый раз прилипала к руке и пачкалась в пыли и, конечно, думал о девушках. Мне вспоминалась пословица о двух зайцах, подходящая как нельзя лучше. После расставания, каждый последующий день я проводил в бессмысленной погоне за ними. Беспечная беготня стала главной мотивацией, мне все больше хотелось вернуть утраченное. Понимая, что девушку не вернуть, я забегал все дальше и дальше в лес, натыкаясь на бесконечно высокие деревья, и терялся между ними, пытаясь найти хоть что-то от нее. Я был охотником, которого окружали зайцы. Не два и не три. В какой-то момент их стало так много, что я запутался и не знал, в какую сторону мне бежать.
***
- Эй, куда ты?! – закричал я девушке, но та, хихикая, убегала все дальше и дальше в темноту. Через несколько секунд я потерял ее из вида. Побежав за ней, я оказался в небольшом месте, отдаленно напоминавшем каменную полянку. Где-то рядом чуть слышно бежал ручей, над головой хитро перешептывались тополя, а ото всюду таращилась тьма. Мне не стало страшно или беспокойно. Мне стало пусто. Тогда я достал из кармана телефон, включил фонарик и начал неторопливо водить лучом света по растениям, которые стыдливо отворачивались. Между ними обнаружилась тропинка, над которой возвышалась девушка, покрытая земляной вуалью платья, сливающего с окружением. Ее лицо надменно сверкало темными глазами, а сама она будто бы застыла, пытаясь слиться с ночью.
- Ну вот, не получилось, - обиженно сказала она и не торопливо двинулась навстречу.
- Ты больная? – выдохнул я.
- Просто убежала и всего-то.
- Я ведь перепугался, черт возьми.
- Почему? – она ловко подхватила мою руку, и мы зашагали дальше, навстречу звездам.
- А как ты думаешь? Девушка не с того не с сего срывается с места и моментально растворяется в гуще темноты. Это, по-твоему, нормально?
- Угу, - лукаво сказала девушка и чуть прижалась к руке. Я почувствовал ее тепло, отчего сделалось гораздо легче.
Каждый вечер я гулял с ней. Не делая одолжений и не испытывая каких-либо моральных угрызений, я просто решил начать все сначала. Отбросив все назад, я двинулся дальше, продираясь с каждым шагом сквозь гущу приторно-молочных шкурок, которые сновали как бушующие волны и постоянно царапали меня. Было больно, но я старался не отвлекаться и шел дальше, выуживая всего одну цель.
Ксюша была не против. Даже наоборот – мне казалось, она была счастлива, хоть и не показывала этого. Ее выдавало абсолютно все – дрожащий, слегка млеющий голос, который звучал иногда так высоко, что резало уши. Ее выдавали пристальные, изучающие взгляды, скользящие по контуру моего сухощавого тела. Ее выдавали скованные телодвижения, доведенные до крайнего автоматизма. Казалось, что иначе она и не может.
Вечера были сухими и теплыми. Когда солнце окончательно закатывало глаза за горизонт, я выходил из дома, недолго осматривался по сторонам и ленивой походкой шел по пустым ухающим улицам к ее дому, который разрезал темноту своей величавостью. Край крыши, острый как лезвие клинка, безжалостно распахивал ночное полотно и осматривался по сторонам. Его я замечал в первую очередь. Мы долго с ним переглядывались, если Ксюша задерживалась по каким-то причинам. Когда же она выскакивала из-за стен своего замка, мы молча обнимались и шли гулять. Ему на прощание я бросал взгляд победы. Он молчал.
Чаще всего мы общались отрывками белых стихотворений. Задавали друг другу разнообразные вопросы, а когда ответы заканчивались – молчали. Эти минуты я называл рекламными паузами и Ксюша посмеивалась.
Однажды мы забрели на кладбище. Мысль пришла спонтанно, упав на голову фонтаном грязной воды, и не вызвала абсолютно никаких подозрений. Кладбище встретило нас скупой тишиной, которая разносилась по округе треском деревьев и пронзительными возгласами ворон, которые кучковались на вершинах. Я шел впереди, храбро сжимая ветви вишневого куста, усыпанные алыми шариками. Вишня была кислой, но до страсти горячей. Девушка шла чуть поодаль, но я не видел в ее движение тревоги или хотя бы легкой настороженности. Шла она вальяжно, точно продумывая каждый шаг.
Изо всех сторон на нас с могильным любопытством таращились надгробия, которых было сотни. Мы не обменялись Ксюшей ни словом, словно она пыталась напугать меня. Но страшно мне было не за себя – за нее. Через полсотни метров показалась старая, жалкая часовня со скрипучей дверью.
- Посвети-ка, - с дуру ляпнул я и попытался открыть дверь, которая чуть сдвинулась с места, пронзительно закричав на всю округу. Кажется, этот крик привел в чувство пару мертвецов. Они что-то прокричали мне, но я не разобрал. Часовня встретила меня немым молчанием. Внутри засветилась тонкая талия паутины, которая раскинулась от одной стены до другой. Мы не стали заходиться и отправились дальше.
Минув старые ограды, мы оказались на другом конце, с которого открывался вид на освещенную сельскую улицу и чьи-то огороды. Мы осторожно сели на лавочку - она на один край, я на другой, жадно пожирая кислую вишню. Набрав остатки в рот, я тщательно пережевал их и выстрелил дробью зернышек. Ксюша хихикнула и сказала:
- Прям как ребенок.
- Так и есть, я – ребенок, - весело сказал я и посмотрел на нее. Отблески фонаря пробежались по смуглому лицу и скрылись где-то в кустах, отозвавшись ворчанием птиц на ветвях.
Было немного душно. Душно на улице и душно в голове. Меня переполняли непонятные теплые чувства, когда она сидела рядом и робко дышала, будто бы постоянно извиняясь за то, что нарушает тишину.
- Не устала?
- Вообще-то я бы немного отдохнула, - нежно сказала Ксюша и облокотилась на мое плечо. Через несколько минут мне показалось, что она провалилась в мою грудь и уснула где-то между ребер, бережно обняв еле бьющееся сердце. Большего мне и не нужно было.
***
- Люблю тебя, - тихо сказал я и прижал девушку ближе. Эти слова полоснули по ушам лезвием фальши и неискренности, но я постарался сказать это естественно. Мне и самому хотелось верить в то, что я любил ее. Иначе и быть не могло – не возвращался же я после каждой ссоры к ней просто так?
- Да…я тоже, - так же тихо ответила она мне, стыдливо уткнувшись лицом в плечо. Я чувствовал, как краснота с ее лица переходит на него, растекаясь тонкими прутьями крови. Похоже, я ранил ее.
***
Мы беспечно тонули в пшеничных волнах, которые рябью распластались от одного берега до другого. Они мирно покачивали нас, пытаясь потопить остов корабля, но что-то не давало этого сделать – физические законы, стылая земля под вспотевшей спиной или грустный любовный этюд, закончившийся спустя несколько дней после этой ночи. Она выдалась звездной – небо боязливо сжалось, посинело и пролило на себя большую россыпь сверкающих светил. Между ними проглядывались разнообразные созвездия: где-то совсем рядом, будто на этом же поле, отчаявшийся стрелец ругался с геркулесом; медленно качались весы, переполненные звездной пылью, а огромный ковш то и дело норовил соскочить на землю. Ничего этого, конечно же, не было, да и созвездий, кроме ковша я не знал. С небом играло мое воображение.
Было влажно. Терпкая роса медленно стекала с колосьев. Вокруг на несколько километров раскинулись черные, чуть шевелящиеся пшеничные поля, которые в ночных декорациях выглядели скорее устрашающе, нежели романтично. Мы выбрались на несколько метров от сельской дороги, примяли небольшую площадку и легли, погрузившись в эмоциональную безмятежность.
- Не замерзла?
- Нет, - тихо ответила девушка, но сама приблизилась чуть ближе. Я лишь улыбнулся и легко приобнял ее.
Вот-вот и мы бы унеслись вглубь ночи, полностью отдавшись горячим, бьющимся в исступлении телам. Внутри себя я давно закапываюсь в ее одежду, страстно отдирая пуговицы с кардигана, а она жалобно млеет, проводя по лицу остывшими, чуть влажными руками. Ее волосы каштановыми реками падают на тонкую спину, в которой виднеется отражение звезд. Я жадно целовал каждый блестящий уголок и впадинку. Схватив нежную грудь, сжал ее, отчего она вздрогнула, но приблизилась ко мне еще ближе. Наши силуэты слились в одно целое, словно мы единая фантазия, представляемая в театре теней. Неловкие, неуверенные движения нарушали стылую тишину. Воздвигнув между нами мост, я стал чувствовать, как ее тепло проникает по венам. С каждой секундой его становилось все больше и больше, пока у меня не закружилась голова. Громкий крик, похожий на лихорадочный стон, слетел с ее уст и прижал всю пшеницу к земле. Я отпрянул, вздрогнул и понял, что звонил телефон.
- Да, хорошо пап, скоро буду дома, - спокойно ответила она и посмотрела на меня. – Папа звонил, сказал топать домой, а то поздно уже. Проводишь?
Я осмотрелся. Ее одежда вновь оказалась на теле, а прежнее развратное дыхание провалилось вглубь земли. Да и сам я тоже почему-то был одетым и совсем озябшим. Ощупав себя, я понял, что моя кофта промокла от примятой пшеницы. Не было здесь никакого театра теней.
***
Ночь съедала. Взглядом я терялся между бесчисленными уличными пролетами, которые то и дело проносились светом фонарных столбов. Ноги горели так, словно готовы разорвать джинсы и лопнуть, проливаясь на землю томатным соком. Я бежал, бежал и бежал, изредка останавливаясь, чтобы отдышаться и согреть обледеневшие кости. Они мерзли даже посреди лета.
Минув пару улиц, я остановился и понял, что нахожусь на окраине городишка. Огни вокруг танцевали канкан, сверкая горькими слезами на глазах пропавшей девушки, озябшей от холода или бесконечного молчания, что нависло безмолвным ураганом. Я осмотрелся и несмело закричал:
- Ксюша-а! – голос протянулся на сотни метров, тысячу раз отразившись от невидимых стен. На мой крик не последовало никакой реакции, кроме тишины. Внутри что-то щелкнуло и стало нестерпимо горько, от злости или обиды на самого себя. Девушка исчезла, испарилась, утонула где-то в ночи, а я не знал, куда идти дальше. Все дороги, по которым я бежал, заканчивались одинаково – пустотой. Вокруг были тысячи непохожих деревьев, шумел грубый ветер, где-то мчались машины. А мне было одиноко.
Когда я окончательно замерз, время приближалось к одиннадцати вечера. Небо все так же зияло чернотой и крошечными огоньками, в голове стояла тишина и лишь перед глазами бегали полупрозрачные силуэты девушек, с которыми я когда-либо общался. Кто-то смеялся, кто-то внимательно смотрел на меня, кто-то плакал; на кого-то я смотрел с неподдельным восхищением, а на кого-то – с грустью. В какой-то момент все они исчезли, испарившись посреди улицы. Тогда я понял, что в каждой из них я искал то, что когда-то потерял всего в одной девушке.
***
Спустя несколько дней, так и не закончив работу, я уехал в деревню. Мама не стала спорить – лишь с понимающим молчанием выслушала меня и спокойно отпустила; бабушка же наоборот была рада моему приезду, который и без этого откладывался на долгие сроки.
Там меня ждала Катя. Милая и прекрасная Катя, к которой я с прошлого лета питал нежные чувства, хоть это и не было любовью.
Мы познакомились совершенно случайно, когда я проснулся посреди жаркого дня и обнаружил возле своего дома субтильную девочку с необычайно яркими волосами, которые горели на солнце. Она беззаботно кружилась на скейте, выпуская из своей головы багряные и огненные стрелы, одна из которых попала в мое сердце. Меня охватило неподдельное безумие, которое вылилось в ее поиски. Правда, нашел чересчур быстро – спустя час или два. Вечером этого же дня мы гуляли вместе.
- Какие люди, - лениво сказал я и улыбнулся. За год ее волосы прилично отрасли, и если раньше они едва прикрывали смешные ушки, то теперь нагло свисали с острых плеч и приобрели естественный каштановый оттенок. Ее бледная кожа блестела серебром. Катя ахнула, подбежала и прижалась ко мне. Я легка приобнял ее.
- Господи, как я по тебе соскучилась.
- А я-то как.
- Но я сильнее.
Спорить я не стал. Когда собралась вся компания, мы отправились гулять. Был теплый летний вечер с присущими ему бледно-розовым небом и всеобъемлющей тишиной, заполнившим пустоту внутри меня. С лица не сходила улыбка.
Дом моего друга напоминал мне игрушечный домик, сделанный из некрепкого картона, который неумело покрасили ядовито зеленой краской. У него были дрожащие стеклянные окна, очень высокие и готовые разлететься от легкого прикосновения; вечно не закрывающаяся до конца входная дверь, а все пространство вокруг было заполнено разбросанными садовыми инструментами. Эдакий деревенский перфоманс, граничащий с зачатками абстрактного искусства и бытовым безумием.
- Слушай. Тебе подарок сейчас отдать или на день рождения? – поинтересовалась Катя.
- Ну давай сейчас, разницы-то нет.
- Хорошо, - она полезла в свой маленький кожаный рюкзачок и начала там что-то искать. Вскоре в ее руках оказалась запечатанная в красивую пестрящую обертку книга, а затем…бабочка. Большая, с сапфировыми крыльями и жутко уставшими глазами-бусинками.
- Это бабочка снов. Будет тебе сны приносить, ты же их любишь, - сказала Катя и улыбнулась. Я в это время сидел с открытым ртом и не знал, что сказать. – Ты еще книгу посмотри.
Я послушался и осторожно развернул обертку. Франц Кафка, «Превращение». Тогда я и подумать не мог, как сильно ее полюблю.
Глава 6. Друг
Всю теплую осень я провел в бесконечных рефлексиях и эмоциональных скитаниях между девушками, не находя духовного единения ни с одной из них. Оно и очевидно – охотника же не интересует, есть ли у убегающего зайца семья или какие-то проблемы. Главное – догнать, а для каких нужд – проблема не самая важная. Под завесой моральной чистоты я был именно таким человеком. Охотником. Меня не интересовали промежуточные проблемы, не интересовала появляющаяся ответственность перед личностью и самим собой – влекла лишь загадочная неизвестность конечного результата, когда я полностью овладею девушкой. Власть – это пьянящая иллюзия, которая сводит с ума. Именно поэтому моя охота была заранее увечена на провал.
Этой же осень произошло еще одно значимое событие – к нам в группу перевелся парень с параллельного потока. Его звали Александром. Первое время народ в группе перешептывался и относился к нему с некоторым отвращением, зная, что он учился в группе, которая отличалась по уровню образования. Сам же Александр относился ко всем с необычным для меня спокойствием и даже терпением, слыша и слушая каждого человека. Через какой-то промежуток времени я и сам с ним начал общаться. Мы разговаривали обо всем подряд: о нашей группе и людях в ней, о семьях и жизненных взглядах, об аниме и, конечно, больше всего о девушках.
Многие увлечения и взгляды на жизнь совпали, что повергло меня в легкое замешательство. Первая неделя общения с этим человеком выдалась самой насыщенной – каждый вечер, по несколько часов подряд мы без останова общались, словно пытаясь узнать все мельчайшие детали и подробности. В какой-то момент мне начало казаться, что этого человека я выдумал, ибо он был слишком хорошим по меркам современного общества.
Так или иначе, но группа приняла его, хоть и с некоторой прохладой в общении. Я же принял всей душой и с распростертыми объятиями.
- Знаешь, Сань, вот еще на первом курсе, когда я встречался с девушкой, он мне рассказал, что до недавнего времени у него тоже была возлюбленная, - вдруг резко заговорил я. Саня с недоумением посмотрел на меня, потом в ту сторону, куда был направлен мой взгляд. Там сидел Пашка – мой одногруппник и один из немногих, с кем я хорошо общался.
- Ты про Пашка?
- Ага. Он мне практически все рассказал: и как они познакомились, когда вожатыми работали, и как ссорились-мирились, да все, в общем, каждую подробность. Ничего не скрыл. Правда, к середине рассказа я уже никакой сделался и почти не слушал – настолько несчастной была история. Мне его так жалко стало, что когда я вернулся домой, то отойти долго не мог. Девушке своей рассказал, с ней обсудили. А потом и меня настигла его участь. И он меня поддержал. Просто общался со мной, выслушивал и понимал. И мне это было лучше всякой помощи со стороны. Я просил его рассказывать историю об их отношениях. Не знаю почему, но меня они успокаивали, словно в глубине души я представлял себя на его месте. И мне хотелось, чтобы у него все наладилось.
- Никогда бы не подумал, - сухо сказал Александр и опустил взгляд, - что он чуткий к этому.
- Ты его не знаешь. Мне вот, порой, счастья других хочется больше, чем себе.
- Просто ты понимаешь, что другие заслуживают его немного больше тебя.
Грубо. Но верно.
В преддверие нового года умерла бабушка. Весь декабрь сгустился в огромное серое облако сигаретного дыма. Их я поглощал вплоть до экзаменов, употребляя вместо завтраков, обедов и вечеров. Тонкие сухощавые пальцы приобрели характерный прокуренный запах, как и все последующие дни.
Я перестал спать. Раньше, конечно, мой режим вряд ли можно было бы назвать сбалансированным, а уж тем более здоровым, то теперь он отсутствовал как таковой. Сон из стандартных шести-семи часов урезался вдвое, и спал я по большей части перед ночью. Все оставшееся время до утра я делал уроки, после чего страдал от головной боли, головокружений и писал рассказы. В какой момент счет дней вообще остановился, и тогда у меня начались проблем, как с жизнью, так и со здоровьем.
***
Голова начала кружиться, подобно карусели. Меня начало коробить и бросать от одного борта к другому, словно корабль сотрясает ужаснейший шторм. Кратковременно картинка перед глазами пропадала и сменялась черным экраном. Всего на доли секунд, словно кто-то игрался с проводами. Сначала я больно врезался в стену, затем упал с нескольких ступеней в переходе между корпусами.
- О Господи! – послышалось откуда-то, и голос показался до боли знакомым. Я пробурчал что-то невнятное и поплелся дальше, собирая своим телом все углы и косяки. Когда я вошел в аудитории, мне стало так плохо, что мир окончательно свихнулся и швырнул меня куда-то между парт. Последнее, что я почувствовал – это привычный для нашей группы громкий галдеж и слишком твердый пол.
- Может, наркотиками закинулся?
- Нет, нет! Что вы? Он не такой мальчик.
- Ужас какой.
- Что произошло?
- Кто-нибудь видел?
Холод. Какие-то люди схватили меня и несут вперед. Я что, умер?
- Нет, нет. Что ты, глупости какие.
Я открыл глаза. Серый, бесчувственный потолок, покрытый сотнями трещин и выбоин. Где-то между ними я мог найти себя, но к счастью у меня не было сил даже на то, чтобы поднять руку.
- Встать можешь? – спросила меня неизвестная женщина в белом халате.
- Наверное, - неуверенно сказал я и, шатаясь, поднялся с кушетки.
- Присядь там, - она указала на старую скамейку, обшитую потертой тканью. Я сел, и тут же передо мной оказался тазик, который всем своим видом вынуждал меня стошнить в него. Мое тело, предательски поддавшись провокациям, несколько раз импульсивно вздернулось под порывами подступающей желчи, после чего меня вырвало.
Недетский страх сменился крайним безразличием. Вскоре я сидел возле двери своей комнаты в общежитии и проклинал соседа за то, что он утащил ключ от комнаты. В голове пролетали различные мысли, и почему-то появилось безумное желание пообщаться с Юлей. Я написал ей.
Позже ко мне приехали взволнованные родители. Они перепугались сильнее моего. Привезли с собой много еды, среди которых оказался курс прописанных таблеток. После них пришли Саня и Григорий. Меня это подбодрило и немного успокоило. В этих людях я никогда не сомневался.
Прошла половина месяца, и я отправился на заслуженные каникулы. Дом встретил меня с холодным покоем; с заснеженными улицами и пустыми горящими окнами на новый год, который мы встретили вдвоем с дедом.
В эти же каникулы мы вновь встретились с Ксюшей. Как и обычно я подошел к воротам ее замка, мы обнялись и молча пошли гулять. В этот день сильно мело. Снежинки были размером с грецкий орех.
Что-то между нами изменилось. А может и вовсе - ничего и не было, а все то, что произошло летом – лишь моя иллюзия, хорошо продуманная и сфантазированная. Когда мы дошли до дома культуры, где воцарилась тишина, и огромный циферблат электронных часов прорезался сквозь ночь красными лучами, мы посмотрели друг на друга и разошлись.
Глава 7. Страдай как я
- Умный человек – поехал в деревню в белых кроссовках, - съязвила Ира и по-дружески толкнула меня в бок, отчего одной ногой я провалился под снег. Они захохотали, а я их передразнил и начал отряхивать лодыжку.
- Ну извините, я думал здесь почище будет.
- Ага, в деревне-то, - Ира вновь рассмеялась, - мастер Кирилл.
День постепенно клонило к ночи. Где-то за избенками виднелся бледнеющий горизонт, из-под линии которого выползала чернота. Само же небо застыло в беспамятстве, покрывшись тонким голубым налетом с проблесками отступающей зимы. Был ранний апрель. За шиворот теплой куртки когтями цеплялся ветер, который выдавал олимпийские беговые нормативы вдоль покосившейся набекрень улицы – ее широкий бок с немногочисленными домами и редкими дрожащими березками оголился сухой травяной подстилкой; лишь в некоторых местах виднелись лужицы талого снега. Дорога была избитой и под ногами постоянно чвякала и пузырилась грязь. Несколько раз я останавливался, чтобы почистить в снегу свои кроссовки.
- У группы «Нервы» на этой недели вышел новый альбом, ты слышал?
- Неа, не слышал, - честно признался я и начал осматриваться по сторонам – мы шли той же дорогой, что и в прошлый раз, летом. Ира начала петь и получалось у нее хорошо, а я почему-то грустил. Почти год миновал, а здесь как-то все изменилось. Не то, чтобы местность предалась тотальной реконструкции – скорее, представлялась предо мной с иной стороны: деревья жалобно блеяли и трещали спицами ветвей; дорога, то исчезала прямо перед глазами, то вновь появлялась; небо, такое высокое, что мир казался пластмассовым и ненастоящим. Было жутко холодно и жутко одиноко; даже близкие люди, идущие неподалеку, не могли защитить от беспричинного опустошения, которое заполнило меня изнутри.
- Ты чего? – спросил меня Гриша.
- Не знаю. Просто устал, наверное, и все, - соврал я и немного ускорился. Ребята отстали и шли позади, о чем-то болтая. Я же лихо прыгал по островкам снега, чтобы не запачкать кроссовки. Надо же мне было, дураку, вырядиться именно в них.
Вскоре мы были возле дома Иры. Я увидел знакомый склон вниз и кучу угля, припорошенную снегом. Она стала совсем маленькой и беспомощной.
Войдя в дом, я будто бы окунулся в безграничные просторы бездны, и мне совсем не было страшно. Даже наоборот – когда я увидел знакомые очертания комнат и почувствовал приятный домашний запах, сделалось немного легче. Мы вошли в гостиную, и навстречу из комнатки вышла мама Иры – невысокая приятной наружности женщина, с черными глазами, смуглой кожей и жутко уставшим видом.
- Привет, - просипела она и чихнула, - я сейчас чуть-чуть полежу, а то у меня что-то голова разболелась, и встану.
- Заболели? – спросил Гриша.
- Типо того. Весь день как мумия хожу, места найти не могу. Да и клиентов сегодня было, хоть отбавляй: только с одним разберусь – за ним уже еще трое. Ужас, а не день.
В гостиную вошла Ира и сразу же начала суетиться, отправляя маму обратно в постель. Нам же она дала задание спокойно посидеть пару часов и занять себя чем-нибудь. Мы выбрали просмотр фильмов.
Фильмом оказался «Гравитация», который я до этого смотрел не один и не два раза. Знание сюжета чуть ли не наизусть абсолютно не мешало мне с каждым новым просмотром получать эстетическое удовольствие от актерского состава в лице Джорджа Клуни, Сандры Буллок и, конечно же, безграничного космоса. Смотрели мы в абсолютной тишине, изредка то убавляя, то прибавляя звук.
Из окна в комнату сочился вечер - деревенский и все еще по-зимнему холодный. Иногда за ним что-то проносилось, что-то бесформенное и похожее на приведение, но я прекрасно знал, что их не существует. Может, это была тоска, которая отстала от меня перед самым домом, а теперь судорожно носилась вокруг него, пытаясь найти хоть одну малюсенькую щелку, чтобы вновь завладеть мной. Но этого не случалось.
Когда мы приступили к просмотру второго фильма, то в гостиную вошла Ира и сказала, что сейчас будем ужинать. Мы не растерялись и помогли ей накрыть стол. За это время проснулась ее мама и младший брат, которого мы с Гришей называли Петрухой. Он начал носиться по гостиной, что-то выкрикивая и переворачивая все вверх дном.
- Так, молодой человек, ничего не хотите объяснить? – сказала мама Иры и поймала его. Он начал безудержно хохотать и визжать. Мы, к слову, тоже, но более сдержанно.
Ближе к девяти часам вечера мы сели ужинать.
- Кажется, кто-то что-то недосолил, - задумчиво сказала мама Иры и хитро посмотрела на нас. – Влюбилась что-ли?
- Ага, давно еще.
- Ну, вообще так говорят, когда кто-то наоборот пересаливает еду, - уточнил я, пережевывая кусочек картофеля. Я никогда не испытывал рьяную потребность в соленой пище.
- Одно другому не мешает, - все та же задумчиво сказала мамы Иры и посмотрела на нас. – А вы-то чего такие серьезные?
- Да вроде всегда такие.
- Соглашусь.
- «Сагласусь», - передразнила Ира и улыбнулась, - этот вообще боится один приезжать.
- Это как? – удивилась ее мама
- Ну вот так вот. Говорит, что слишком неловко себя чувствует, когда находится один среди женщин. Или как ты там говорил? Неудобно?
- Не так утрированно, но примерно так и сказал, - признался я.
Все засмеялись и продолжили ужинать. После мы пили чай, в ходе которого Гриша и мама Иры нашли общую тему для разговора – детсад. Точнее, женщина-воспитатель, которая переучила его письму с левой руки на правую, чему он был крайне недоволен.
- Строгая тетка была, как ее звали-то… А! Нина Васильевна вроде, - мама Иры понимающе закивала головой, мол, «знаю ее», - она и переучила. Мне и левой рукой прекрасно работалось, да и никаких трудностей никто со мной не испытывал – за всеми успевал, а иногда даже первым был. Нет, ей, видите ли, так не нравилось работать. Взяли и переучила. Какого черта?
Затем он рассказал историю о том, как его закрыли в кладовке за непослушание, а всех остальных отправили на улицу, гулять. Так он и смог выйти из положения – нашел раскладушку и лег спать. Я долго смеялся.
Ближе к полуночи все окончательно развеселились. Ира принесла огромную коробку различных настольных игр, и мы начали играть в них.
Сначала она вызвала меня на реванш в «Твистере», в который мы играли еще в прошлый раз – и я выиграл, аж два раза подряд.
- Левая нога, синий. Левая рука, желтый. Правая рука, красный. А-ха-ха, давайте, каракатицы.
- Да как вообще до туда дотянуться?!
- Давай-давай, сам согласился.
Первым свалился Гриша. Минут десять спустя не выдержала и Ира – тоже упала. Первый бой был за мной – я победно вскинул руки, после чего лег на прохладный пол, чтобы расслабиться. Немного позже мы начали снова.
- Правая нога, красный. Ага, вот так. Теперь правая рука, тоже красный. Ближе ставь. Так-так-так… Левая нога, желтый.
- Да ему всегда везет! – запротестовал я. Лицо покрылось испаринами пота. Гриша лишь ехидно улыбнулся и показал средний палец. Я ответил.
- Ну вот судьба у тебя такая, уж прости. Левая рука, синий. Теперь правая нога, зеленый. Вот так. Хм… Левая нога, желтый.
В этот раз бой между нами длился томительные десятки минут, изматывая до головокружений, а наши тела, подобно паутине, переплетались в чудные узоры. В какой-то момент мою ногу начало сводить судорогой, и я с грохотом упал.
- Получите и распишитесь! – заликовала Ира и легонько хлопнула меня по лбу. Сил давать новый бой, как и оправдываться, уже не было. – Через десять минут идем исполнять обещание.
Да-да, как я мог забыть про наказание.
- Ку-ка-ре-ку-у-у! – протянул я, и мой крик разнесся по всей округе. Сзади послышался разношерстный смех:
- Из тебя вышел отличный петушок! – сказала мама Иры и вновь засмеялась. – Ладно, идем в дом, а то тут холодно.
Меня же что-то задержало. Я стоял на маленьком ветхом крыльце, из которого виднелся ночной сад с крючковатыми деревьями и ничего больше. Лишь всеобъемлющая пустота, да ветер, завывающий где-то снизу. Ира стояла рядом и не двигалась. Я знал, о чем она думала.
- Прости, - скупо сказал я и отвернулся в ночь.
- За что?
- Я так и не научился любить. Уже почти год прошел, а я все там же, где-то плетусь среди пустого поля и что-то ищу.
- И что же ты ищешь?
- Любовь. А может себя.
- А я вот давно нашла, да только толку в этом никакого, - тихо сказала Ира, и после ее слов мне стало нестерпимо больно. Слова, острые как стекло, полоснули меня по горлу, отчего дышать стало невыносимо – один из осколков застрял там и не давал мне вымолвить хоть одно слово прощения. Она печально посмотрела, но при этом ее лицо неизменно пребывало в легкой улыбке, за которой очевидно крылись совсем иные эмоции.
- Прости.
- Давно уже простила, - сказала Ира, но для меня это прозвучало совсем иначе. «Страдай как я, мерзавец».
Глава 8. Опьянение
Велосипед молнией проносился сквозь вечернюю гущу, оставляя позади себя испепеленные тоской деревья и домишки, восседавшие по обе стороны дороги. Дорога к слову была под стать им – такая же серая, покрытая колдобинами и струпьями грязи. Ноги отозвались жгучей болью, и я немного снизил обороты.
Несмотря на то, что было начало мая, погода не жаловала теплом, а все то, что иногда щедро презентовалось розовым солнцем, оседало в неизвестности. Я почему-то думал, что предстоящее лето выдастся холодным.
***
Мы познакомились прошлой осенью, когда я поступил на второй курс. Веской причиной этого самого знакомства, как ни странно, стала моя писательская деятельность - безвкусная, неотесанная и никому неизвестная. Удивительно, что на тот момент у меня вообще были хоть какие-то читатели. Тогда я постоянно находился в каком-то мрачном исступлении, словно всю мою жизнь заволокло кофейной гущей, и писал довольно странные и противоречивые вещи. И все же что-то в них нашлось, пусть и не для меня.
Несколько вопросов, которые переросли в довольно крепкие дружеские отношения, изредка нарушаемые глупыми конфликтами на почве тривиальной ревности ко всему вокруг. Уж что-что, а ругаться получалось лучше всего.
Встретились мы зимой, минуя новый год и рождество. Холодный вечер с высоким черным небом, похожим на потухшую поверхность плазменного телевизора и усыпанную блестящими пылинками, укрепил в себе союз между бездарным писателем, что неловко шутит и рассказывает странные истории, и дерзкой девочкой, поведение которой напоминает бунт на пиратском корабле. Она кидалась в меня снегом, а я радостно ловил его то своим воротом, то ногами.
В какой-то момент эмоции переполнили меня. Странные чувства, похожие на наркотическую зависимость, превращались в изящные эпитеты, которыми я щедро одаривал ее, но это не имело какого-либо практического значения. Все улетало в бездну. Она говорила, что не понимает, хотя на самом деле поняла это до того, как это осознал я. Легкое разочарование, бессмысленное по своей сущности, сменилось кратковременным безразличием, а затем – смирением. В конце концов я понял, что так и должно быть. Иначе и быть не могло.
***
Когда я подъехал к ее дому, еще не стемнело. Небо сделалось угрюмо-серым, ветер стих, а я стоял возле ее особняка и тяжело дышал, обливаясь холодным потом. Местность мне была до безумия знакома – напротив ее дома был участок, на котором я работал в прошлом году, летом, и с которого с позором сбежал. Стало немного стыдно и в тоже время горло переполнилось инфантильной гордостью.
Ожидание было хоть и недолгим, но до боли в животе волнующим. А когда она достигло своего апогея – появления девушки – я был готов провалиться сквозь землю, миновать чернозем и базальтовый слой, и утонуть в самом пекле ядра. Она крепко обняла меня, сжимая не только сердце, но и душу, и промурчала:
- Как же я соскучилась, Расколов.
- Прям соскучилась? – усмехнулся я. Взгляд начал стыдливо метаться из стороны в сторону, и я тоже слегка приобнял ее.
- Ты даже не представляешь как. Так сильно, что сейчас готова сломать тебя и все твои кости перемолоть, - девушка засмеялась и попыталась, видимо, и взаправду сломать меня. Силенок у нее было многовато, но все же недостаточно, отчего мне стало щекотно. Щекотно от ее тесных объятий и пошлого подкупающего парфюма. Я сказал ей об этом, а она ответила, что на это и был расчет.
- Предусмотрительно, - оценил я, - куда можно припарковать моего коня?
- Сейчас дообнимаю и покажу.
- И долго еще? – хитро сказал я.
- До самой смерти.
***
Мы стояли в недостроенном гараже и болтали на различные темы. Она много смеялась, флиртовала со мной, ластилась, как кошка; я же почему-то постоянно смущался и отворачивал лицо в стороны, ограниченные кирпичной кладкой.
- Дава