Руки становятся пылающими, из ладоней выплескивается жар и плавит кожу на спине. Я не понимаю, что происходит. Я ласкаю себя меж лопатками? Да, твоею рукой, собирая покалывания в подушечках твоих пальцев, как в собственных. Сжимаю легчайше твою шею – и приходит желанное удушье. Все токи твоих мышц, биение жилок, искры по волоскам, стоящим дыбом, – все они зеркалятся во мне с пугающей молниеносностью.
Голова хочет анализа, терминов, ясности. Плоть хочет плоти. К черту мысли, я ныряю в ощущения, и дна в этой пропасти нет. Наши руки совершенно бесстыдны – они кропотливы, безостановочны, они захватывают и покоряют наши обнаженные владения. Вот, пробираясь сквозь шерсть на твоей груди, по подрагивающим мускулам живота и опять сквозь завитки и космы, пальцы победно смыкаются на живом, восстающем, набухающем клинке. И сей же миг обжигающе-сладкая волна раскатывается от ступней и выше – выше – выше – разливается вокруг пупка, и сводит все тело неукротимой судорогой, и позвоночник распрямляется со стеклянным хрустом до ломоты в затылке. И ты пресекаешь мой прерывистый вдох, ввинчиваясь губами умело, искусно, изощренно. Язык твой хитер и коварен, и касание зубов о зубы вызывает звенящий всплеск в макушке и отзыв каждой струны разметавшегося тела.
Лобок превращается в вершину вулкана, в чьих недрах уже вязко закручивается лава и разжижается плоть. Моя ладонь – вверх-вниз-вверх-вниз – заставляет тебя, как младенца, искать мою грудь, исступленно терзать мой сосок, извиваться, впиваться, изматывать. Я пытаюсь кричать, но чем мне? – внутри или снаружи? – как будто раскрылся гулкий тоннель абсолютной пустоты. Вакуум, но не воздух наполняет его.
Я хочу удержаться в падении, нахожу твой зрачок и открываю в нём продолжение тоннеля. Словно слова танца: «Стучись – и откроют тебе. Я – ДВЕРЬ». Я – дверь, и ты – дверь. Стучись, стучись, мое сердце, ибо мы только в начале пути. И сцепившись ладонями, переплетаясь ломкими пальцами, единым рывком, – мы распахиваем свои двери друг другу.
Господи, останови меня в этом безумии! Но Бог мой беспощаден и неумолим: я в мгновение воспринимаю тебя всего, целиком, безграничного, как и я, в дымящихся ароматах и клеточных пульсациях, в многокрасочных всполохах, в струящихся токах, в плоскостях и сферах, точечно и космически. Расширяющиеся галактики рвутся из крохотных островков прежнего «Я». Я силюсь сохранить форму привычной оболочки, собрать себя заново. Страх человеческий заставляет открыть глаза, и выдохнуть, и прекратить бесноватую скачку на твоей окаменевшей вершине. Но все уже бесполезно.
Да, бьется подо мною любимое, знакомое, упругое тело, и пальцы по-прежнему спаяны в замок, и в скользких моих глубинах твоя головка пронзает неустанно сжимающийся проход в вечный тайник, рождая ненасытность маятника-метронома, и хрип в глотке, и потоки слез. Лампочка под потолком мерцает вкрадчиво, и тени водят на лице твоем колдовские хороводы. Но прямо поверх этой картинки, прямо из трехмерной здравой реальности накатывает, проступает, произрастает иная. Изо всех плоскостей прорезаются новые грани, изображение сарайчика дрожит и дергается, как на испорченном экране, полосы-молнии проскакивают во всех направлениях, и рушится, и распадается все сущее, как распадается сон, вспугнутый воем будильника. Как будто кто-то сокрушил витринное стекло нашего мира, и трещины разбежались по нему, и осколки посыпались со страшным грохотом, поражая испуганный разум.
Господи! Не оставь меня в этом безумии! И Бог мой мудр и милосерден: расслаивающееся мое сознание с невероятным напряжением вдруг схлопывается в однородную субстанцию и отсекает все видения разом. И тут же оказывается в плену физического, тягучего, животного наслаждения. Ногти впиваются в ягодицы, и губы мои находят плод запретный, и охватывают, и надвигаются, и втягивают бесповоротно, и горло заполняет сладость тела твоего, и невозможно дышать, но ты дышишь за нас двоих, и легкие твои горят до боли, и ребра твои трещат под ударами сердца. Всего, всего, всего тебя окутываю собой, и нежность, и страсть, и вожделение – все для тебя, все в тебе. Ты нависаешь, неотвратимый, и пронзаешь врата мои снова и снова меж распахнутых ног, и мне так блаженно, и остро, и сладко. Смех ли радости, крик ли, песнь ли – я слышу себя и свое эхо в тебе.
Но стоит прикрыть глаза, как опять ощущения множатся. Мой тоннель распускается вновь, и внезапно откуда-то с нижних пределов его с сумасшедшей скоростью, вибрируя, к небу взвивается ярко-желтый росток, через выгнутый мой позвоночник, пробивая насквозь все его звенья, как огненной спицей. Он подвластен мне, этот поток Силы, и я направляю его в твое неистовое тело через макушку, непрерывно и плавно, до самого копчика, где огнь вдруг развинчивается в невероятной мощи спираль, вихрь, и оба наших тела попадают в его сверкающую орбиту.
Я понимаю, что я – во всем, и все – во мне. Что одною моей любовью держится мир, что я и есть сама Любовь. Что мы, избравшие себе смертную, сменную, совершенную оболочку – по сути бесконечны, ибо в любви своей подобны Богу. Любовью созданы по образу его.
Аджна, просыпаясь, со жжением и гулом пронизывает волнами мой лоб и захлестывает разнобоем небесных мелодий. Я вижу тебя вытканным из густой звездной массы, искрящегося, прекрасного, и чувствую, что взлетаю – лечу! – парю в непонятном пространстве, где осталось только воспоминание о сомкнутых ладонях. Я возвращаюсь им навстречу, втекаю в них, и направляю мысль о треугольнике золотого свечения в наши слитые воедино навершия бедер, и позволяю свечению этому победно заполнить нас до краев и сверх краев. Мы становимся – Чистым Светом, ослепительным и беспредельным.
…Пульсар взрывается могуче, и взрывает нас изнутри, и взметается в вечность, и смешивает нас в одно целое, и отпускает, и утихает, и замирает, и погружает в истому, и приносит покой, и тишину, и умиротворение, и пронзительную благодарность друг к другу за сотворенное счастье.
Они лежали в обнимку, продолжая ласкать друг друга. Потом Вовка стал рассказывать свои ощущения от последнего танца, о том, как перед его глазами вместо знакомых лиц замелькали маски. Даша прервала его:
– А ты пробовал срывать маску с себя?
– Нет, а как это? – озадаченно спросил Тараканов.
– Очень просто.
Даша села и медленно поднесла ладонь правой руки к своему лицу. Напряженные пальцы ее были полусогнуты, от чего кисть казалась кошачьей лапой с выпущенными когтями. Резким энергичным движением Даша отдернула руку, и ее лицо тут же стало неподвижным, пугающе отсутствующим, а взор затуманился. На Вовку смотрело совершенно незнакомое существо, явно нечеловеческого происхождения. Каскад леденящих мурашек прокатился вдоль Вовкиного позвоночника. Через несколько секунд Дашино лицо вновь ожило и приняло знакомые очертания.
– Жутковато выглядит, – прокомментировал Вовка. – А что ты видишь, когда остаешься без маски?
– Если маска исчезает, ты можешь увидеть только одно – самого себя.
Тараканов сделал глубокий вдох с задержкой, запустив поток, потом сконцентрировался и растопыренной пятерней с полусогнутыми пальцами рванул воздух перед своим лицом. Ничего не происходило.
– Чтобы сорвать маску, нужно, чтобы рука затвердела. Сначала расслабь ее, а потом направляй туда поток.
Даша сделала полностью расслабленной рукой несколько стряхивающих движений, отчего кисть болталась в разные стороны, как на веревочке. Вовка повторил ее движения и сразу почувствовал, как рука наливается тугой силой, начинает мелко дрожать и деревенеть. Вибрации эти были знакомы Тараканову: во время йоги его тело иногда затвердевало, подобно гранитной глыбе – настолько уплотнялся в нем Поток.
Глубоко дыша, Вовка усилил эти ощущения, и правая рука от плеча до кончиков пальцев «окаменела», причем пальцы сжались в скрюченную лапу, как у Даши.
– Отлично, молодец, – приободрила его бывалая «ведьмочка». – Ты знаешь, что делать дальше.
Она выключила свет. Окон в сарайчике не было, и Тараканова обступила кромешная тьма. Он медленно поднес вибрирующую растопыренную кисть к своему лицу и впился каменными пальцами-захватами в пластичную субстанцию в паре сантиметров от него. Задержав дыхание и сконцентрировавшись, Вовка изо всех сил дернул руку.
Ощущение было такое, будто передняя сторона головы исчезла, и, обнажившись перед Бездной, он спокойно и сосредоточенно вглядывался в ее непроницаемую черноту. Внутренний диалог остановился, и Тараканов замер, созерцая Ничто. Он ожидал увидеть какие-то картины, но вместо этого вдруг почувствовал изнутри, что голова его завибрировала и превратилась в огромную голову … дракона! Вовкина шея вытянулась вперед и напряглась, рот открылся, и Вовка почувствовал, как из его разинутой пасти с шипением и хрипом вырвался длинный жаркий сноп ослепительного оранжевого пламени. Тараканов гулко заревел, сотрясая стены сарайчика и обалдело вслушиваясь в незнакомый рокочущий звук, совершенно нечеловеческий: «Неужели это я? Да мое горло неспособно издавать такие вибрации!»
– Дракон… Дракон! – донесся слева восхищенный шепот Даши, сидевшей рядом.
Вовка набрал воздуха в легкие, резко тряхнул головой и вновь зарычал-заревел, выбросив из пасти жаркую струю энергии, еще более мощную. Тараканов стал крутить башкой, наблюдая за новыми ощущениями. Голова увеличилась в несколько раз, она была твердой, покрытой мощными наростами, с крупными выпуклыми глазами. Всю ее драконью форму Вовка осознавал изнутри как свою собственную, изумляясь реальности перевоплощения. Пасть была длинной, вытянутой, ноздри широченные, с шумом втягивающие воздух, раздувающиеся, как кузнечные меха.
Играя с новой реальностью, Вовка высунул длинный раздвоенный язык и поводил его кончиком, пробуя пространство. Все ощущения были незнакомые, не из привычной картины мира. Тараканов наслаждался небывалым могуществом. Он прогнулся в грудном отделе позвоночника и почувствовал нечто неописуемое в области лопаток. Там появилось что-то плотное и трепещущее, огромной силы, тугим потоком соединенное с руками. Вовка поднял руки в стороны, отвел их назад, прогнувшись еще сильнее, и тут его осенило: «Так это же крылья!»
Он с чувством нарастающего восторга подвигал перепончатыми крылами, налитыми дремлющей мощью, от которой они мелко трепетали. Сжал когти – закаменевшие согнутые пальцы рук. Вот это да!
Странная сила пригнула Тараканова и опустила на четвереньки, то есть на лапы. Он почувствовал, как по хребту сверху вниз пробежала обжигающая волна, заставив его тело быстро вилять, изгибаться по синусоиде в плоскости, параллельной полу. Наибольшие вибрации были в основании позвоночника. Внезапно до Вовки дошло, что это за движения. Извиваясь телом, он-дракон бил своим зубчатым хвостом из стороны в сторону!
Не переставая реветь, расправлять крылья и лупить хвостом, Тараканов ощутил все свое новое тело целиком. Почему-то его удивило, что дракон темного-зеленого, почти черного, цвета: «Что-то здесь не то». Вовка находился в странном режиме мыслительной деятельности: мыслей как таковых не было, просто отмечались новые трансформации, происходившие с телом. Вовка ЗНАЛ, что с ним творится, и это знание было не продуктом мозга, а всплывало откуда-то из потаенных глубин. И энергетическое тело знало, что делать дальше. Тараканов полностью отдался процессу, слушая тело, вырубив логический ум и созерцая сногсшибательные перемены.
А тело выделывало новые фортели. Дракон поднялся на задние лапы, прогнулся колесом, вздрогнул и взревел с новой силой. Гудящий горячий воздух вылетел сквозь «губы», а в центре груди что-то завибрировало, отдаваясь жаром. Там появилась золотистая сфера с багряными протуберанцами по краям, напоминающая разворачивающийся в объеме клубок. С каждым свистящим вдохом и последующим ревущим выдохом клубок спрессовывался, накалялся и дрожал все сильнее.
Вовка подпрыгивал, запрокидывал голову, выгибался, разводил руки-крылья в стороны, сводя лопатки до предела, максимально раскрывая сердце. Рев стоял такой, что на периферии Таракановского сознания проскочила мысль: «Сейчас всю турбазу переполошу». Пульсирующий в сердце огненный клубок достиг такой степени плотности, что казалось, он вот-вот взорвется и разнесет Вовкино тело вдребезги!
Вовку затрясло мелкой дрожью, и ослепительное сердечное солнце брызнуло водопадами, реками и ручьями, затопив его туловище от горла до паха. Старая, темная драконья шкура сползала клочьями, обнажая светящееся энергетическое тело, переливающееся всеми оттенками золотого цвета. Тараканов встряхнулся от ошметков и издал победный рык. В сарайчике посветлело, драконий корпус светился янтарной глыбой, сверхновой звездой, куском раскаленного металла на наковальне Бога.
Клокочущие потоки устремились по телу Вовки, уложив его на пол и заставляя принимать самые несусветные позы. Мощно дыша, пропитывая все тело энергией, он медленно вытягивался, скручивался, сгибался, складывался пополам, заводил ноги за голову, садился, перекатывался, кувыркался, вставал на мостик, переплетал руки и ноги причудливым образом. По сути, это была крутейшая динамическая йога, причем с ужасающим напором энергии. Возможно, Вовке понадобился бы еще десяток лет йоговской практики, чтобы достичь подобной гибкости и научиться пропускать такие гигантские потоки Силы. Тараканов легко выполнял асаны, на которые никогда не был способен. Офонаревшее сознание не успевало фиксировать новые изощренные положения тела, ставшего пластилиновым.
Вовка почувствовал, что янтарный свет из туловища начинает расплавлять ему конечности. Лапы и крылья дракона наливались этим сиянием, наполнялись диковинной мощью. Темно-зеленая кожура на лапах стала обугливаться, скручиваться в трубочку, как листы сгоревшей бумаги, и слетать.
Наконец Тараканова пружинисто выпрямило в вертикальную стойку, потоки хлынули в задние лапы, прожигая пятки и сдувая пепельные остатки былой шкурки. Сжав когти и взмахнув крыльями, Вовка стряхнул коричневатую пленку с тугих оранжевых перепонок. Он постоял немного, насладившись ровным и могучим, как полноводная река, Потоком. Затем сжал губы и выдохнул из своего полыхающего сердца длинную струю ярко-белого пламени, гудевшего, словно в ацетиленовой горелке. Сразу после этого тело приняло коленно-локтевую позу. Глубоким дыханием Тараканов разогнал нисходящий Поток до огромной скорости, энергия пролетала по позвоночнику, точно миллиарды заряженных частиц в синхрофазотроне. Она накапливалась в нижней чакре, и когда достигла критической массы, началась цепная реакция.
Вовка содрогнулся от обрушившейся лавины жара, его стало ритмично бросать влево-вправо. Центр колебаний находился ниже копчика. Это хвост энергетического дракона лупил по полу, рассекая воздух. Тараканов почувствовал, как толстый старый покров кольцами отваливается с хвоста, открывая оранжево-перламутровый световой остов. С каждым вдохом амплитуда и скорость движений возрастала, а яркость свечения усиливалась. Вот вибрации слились в последний удар монолитного тела, и пламенеющий багрянцем хвост взметнулся вверх, рывком подбросив дракона и поставив его на задние лапы. Торжествующее рычание снова непроизвольно вырвалось из глубины грудной клетки, оттуда, где переливался ослепительный бело-золотой шар, сердце дракона.
Темной оставалась только драконья голова, а все остальное тело мерцало в темноте сарайчика, излучая желтое сияние. Вовка знал, что делать дальше. Мощно и неспешно взмахивая трепещущими крыльями, он принялся нагнетать энергию в сердечное солнце. Оно запульсировало, закипело от неистовых потоков, и стало расширяться, постепенно охватывая все тело. Одновременно с этим расплавленная смола Вовкиного тела стала затвердевать.
Когда все, что было ниже горла, окаменело, внутри гулко грохнул мегавольтный разряд. Весь мир наполнился шипением и треском, в голову выстрелила слепящая дуга, заложив уши. Ультразвуковой поток начал высоко подкидывать Тараканова, ударяя в пятки и черепушку, срывая «крышку чайника». Этот поток вращался внутри головы, раскрутив ее с космической скоростью, так, что слышался свист. Когда голова должна была вот-вот оторваться и улететь, неистовый фонтан энергии «пробил» макушку и вырвался вверх. Вращение и прыжки тут же прекратились, а голова стала невесомой, излучавшей то же янтарное свечение, что и остальное тело.
Дракон Тараканов испускал ровный золотистый свет, исходящий из сердца, которое обрело форму почти идеально правильного шара. В теле соединились расплавленный металл и твердь, лед и пламень, оно было и сверхтекучим и сверхплотным одновременно. Вовка терялся от внезапности головокружительной трансформации. И ликовал от безграничной Силы, переполнявшей его, от будоражащего чувства всемогущества.
Уставившись в стену сарайчика, он, покачиваясь, стоял на задних лапах-ногах, плавно двигая широкими крыльями-руками, выпуская твердые когти-пальцы, шевеля мощным хвостом-копчиком, выпуская из ноздрей дрожащие струйки пламени-энергии. Зрение обострилось, даже в темноте Тараканов различал предметы очень четко и объемно, охватывая взглядом всю картинку одновременно. Смотреть на мир сквозь вертикальный зрачок было захватывающе, он мог бы часами созерцать окружающий мир. Осязание тоже изменилось, Вовка чувствовал кожей слои воздуха, структуру досок, которыми был покрыт пол. По-иному ощущались и запахи. Каждый из них осознавался отдельно, струей проникая в тело, и в то же время дракон улавливал весь коктейль запахов, наслаждаясь этой симфонией.
Пока Вовка изучал свое состояние, внутри него (не в голове, а во всем теле) раздался громкий торжествующий голос, повторивший несколько раз с возрастающей силой и решимостью:
– Я – дракон Нэро! (Вовку очень удивило, почему именно Нэро. Первая ассоциация, проскочившая у него в мозгу – это программа для записи CD, для прожига болванок! или болванов).
Голос не был чем-то отдельным от Тараканова. И Вовка мог утверждать, что он не только слышал, но и произносил эти слова. Он язвительно относился к людям, слышащим всевозможные голоса, контактерам и прочей публике, «напрямую подключенной к космосу», считая таковых психически неуравновешенными и зацикленными на жестких картинах мира. Но вместо шока («Во как крышей тронулся, уже и голоса слышатся»), Вовка отреагировал на этот голос отстраненно, без эмоций.
Для него все сегодняшнее приключение было фантастическим, невероятным, но абсолютно реальным сюрпризом. Хотя если бы кто-то рассказал Тараканову такую байку, он бы, не раздумывая, обозвал сие глюком, игрой воображения. Впрочем, весь мир – игра воображения, картинка на поверхности мыльного пузыря.
Продолжая исследовать изменившееся восприятие, Тараканов вдруг обнаружил, что в передней правой лапе ему что-то мешает. Сорванная маска все еще была там. С недоумением сжав ее когтистой лапой, Вовка шумно втянул через ноздри воздух, широко размахнулся и метнул ненужную пустышку изо всех своих драконовских сил. При этом он выплеснул из оскаленной пасти жгучий фонтан Огня и оглушительно заревел, сотрясая хлипкие стены.
Он почувствовал, что маска со свистом пролетела не только сквозь стену, но и сквозь бетонный забор, ограждавший турбазу и расположенный в тридцати метрах от сарайчика. Тараканова охватило чувство неописуемой Свободы, словно он вышвырнул тяжеленный и надоевший груз, который волок всю жизнь. Дракон ликовал, выгибаясь, махая крыльями, рыча и извергая языки пламени. Освобождение было очень глубоким, тотальным, и Вовка испытывал восторг перед миром, будто очутился в нем впервые.
– Я все видела, дорогой мой дракон, – слабым шепотом произнесла Даша.
Она так и сидела на куртке, прикрыв глаза. С чувством огромной любви и благодарности Вовка тихонько прикоснулся к этой нездешней женщине, крылатой амазонке без страха и упрека.
– Я была Проводником тебе, дверью, и очень устала, – пробормотала она, опускаясь на пол и теряя сознание.
Голова Даши упала на плечо, и когда Вовка попытался уложить ее поудобнее, он ощутил, каким тяжелым стало ее похолодевшее тело, из которого вылетела космонавтка. Дыхание и пульс отсутствовали полностью. Отважная путешественница в неведомое унеслась куда-то очень далеко, такого с ней в Вовкином присутствии еще не случалось.
Через пятнадцать минут, которые Тараканову показались вечностью, она слегка пошевелилась, потом медленно открыла глаза. В них отражались чужие миры, и Тараканова она узнала не сразу. Даша выглядела измученной, и Вовка проводил девушку до ее домика, нежно поцеловав на прощанье.
Отойдя немного в сторону от турбазы, Вовка очутился на большой поляне. Было уже утро, и в просвете между деревьями виднелась долька угасающей Луны. Тараканов залюбовался ею, размышляя о сегодняшнем запредельном опыте – сказочном перевоплощении в дракона. За три часа его энергетическое тело полностью переплавилось в другую форму, и к этому надо было привыкнуть.
Вовка втянул сквозь сжатые губы энергию, и из тотчас распахнувшегося драконьего сердца вырвалась огненная струя. Повинуясь зову тела, Тараканов оперся на четыре лапы и, выдохнув энергетическое пламя, загудел-заревел-зарычал в полную мощь, сотрясая окрестности. Нечеловеческий звук гулким эхом разнесся вокруг.
Устремив взгляд к Луне, далекой и таинственной, Вовка повторил свою песнь дракона. От Луны к нему долетел отраженный импульс, от которого Поток усилился. Изгибаясь телом и ударяя тяжелым хвостом, Вовка вновь и вновь с ревом выдыхал энергию сердечного Огня прямо в Луну, ставшую близким и родным существом, и она посылала ему безмолвный отклик. Тараканов наполнялся серебристой прохладной энергией, которая, смешиваясь с кипящими жаркими потоками цвета янтаря, придавала телу еще большую упругость и плотность. Слияние с Луной дыханием и телом доставляло дракону-Вовке какой-то детский восторг.
Почувствовав, что он до макушки накачан лунной праной, Вовка пружинисто подбросил послушное тело и встал на задние лапы. Крылья мгновенно развернулись сами собой, когти уже привычно напряглись, и стоило Тараканову завести драконью песнь, как серебряные нити потянулись от сердца к содрогающимся перепонкам. Крылья затвердели, прошитые жилками из лунного металла, и мелодично звенели от покалывающего энергетического ветерка. Через несколько минут они стали полностью серебристыми и легчайшими.
Вовка поднял крылышки через стороны вверх, соединил над головой их края. Тело вытянулось и стало подпрыгивать с нарастающей частотой. От душистой земли поднимался тончайший поток, щекочущий тело дракона и делающий его невесомым. Когда прыжки прекратились, Тараканов опустил крылья и тряхнул головой. Послав Луне любовь из сердца, он двинулся к дороге. Еще одно волнующее приключение!
Вовка драконом летел по шелестящей влажной траве, едва касаясь ее подошвами кроссовок. Когда он проходил возле ворот турбазы, мимо которых пролегала дорога к стоянке танцующих волшебников, утреннюю тишину внезапно разорвал громкий яростный лай.
Навстречу Вовке вылетели обезумевшие собаки, Рыжий и Найда. Они отличались добродушным нравом, и Вовка не раз с ними играл, почесывая за ухом и гладя животы. Такое агрессивное поведение собакам было несвойственно.
Рыжий с Найдой не собирались нападать. Почуяв дракона, скользившего над дорогой, перепуганные животные с остервенением прыгали перед Таракановым, заходясь в истошном лае, защищаясь от существа из другого измерения. Особенно был напуган Рыжий, слюна капала из его пасти, шерсть стояла дыбом, а в глазах сквозил дикий ужас. Найда лаяла скорей за компанию.
Чувствуя свою силу, Вовка подошел к собакам и, глядя на них в упор, твердо произнес про себя:
– Я дракон Нэро! Тихо!
Рыжий с Найдой мгновенно замолчали, поджали хвосты и, робко труся, проводили Тараканова до ворот. Он быстро дошел до холма и, забравшись в палатку, уснул сном младенца.
Раскрытие сердца. Русский зикр «Ой, хорошо!», завершение слета. Думы о смене декораций. Экстаз в питерском кафе
Утром Вовка проснулся позже обычного, волшебники уже завтракали. Ликуя, чувствуя крылья за спиной, он выбрался из палатки. Солнечный свет разливался вокруг, щебетали птицы. Начался новый день, новой жизни. Все тело, полное свежей энергии, пело. Вовка спустился к озеру, сосны шептали ему свои приветствия и поздравления с днем Рождения.
Радостно щурясь солнышку, он потянулся, прогнул драконью спину, с огромным наслаждением поднял и расправил крылья, и выдохнул горячую струйку из сердца. Какое удовольствие! Дракончик мгновенно ожил в нем, негромко, шаловливо рыкнул.
С разбегу нырнув в озеро, Тараканов почувствовал, как будоражащая пузырьками студеной энергии вода взвела тетиву наслаждения до предела. Тело его после перевоплощения в дракона стало очень чувствительно к потокам праны. Достаточно было сделать медленный, осознанный вдох, и оно мгновенно отзывалось дрожью «турбин Саяно-Шушенской ГЭС».
Сотрясающий тело до каждого атома, Поток накатывал постоянно, от чего угодно: от шелеста тростника, от аромата цветущего багульника, от шагов по теплому песку, от кучерявых облачков, зависших вокруг этого острова Везения вдоль линии горизонта, но не смевших просунуться в голубизну неба над головой, от прохладного ветерка, от подберезовиков, высунувших крепенькие шляпки из травы, от утренних паутинных сетей, натянутых через лесную тропку и искрящихся под солнечными лучиками.
Вовка сидел на берегу, зачарованный тем, как биение пенных волн о берег отдается в теле волнами энергии, заколдованный магией песка, воды, ветра, солнца и неба, прикованный присутствием Бога, разлитого повсюду во всевозможные флаконы. Пульсация в теле постепенно нарастала.
Тараканов поднялся на холм, выдыхая прану звенящими ручейками, из самого сердца дракона. Остановился на полянке, глубоко вдохнул. На задержке Поток плавно выгнул тело колесом, сотряс вибрациями и запрокинул голову. Вовка смотрел в небо, и когда начал медленный выдох, чуть не брякнулся от изумления: он раскачивал тонкие верхушки сосен своим дыханием!!! На вдохе и задержке сосны замирали, а на выдохах мерно покачивались по замысловатым траекториям, исполняя танец Силы, послушно закручиваясь под действием потоков энергии, которые осязались Таракановым на десятиметровой высоте. Ощущение всемогущества и в то же время полное слияние с лесным царством! Дойдя до палаток, Вовка поведал народу о своем переживании. Майор снабдил расшалившегося Вовку наставлением, от которого того свалил приступ смеха:
– Аккуратней, сильно не выдыхай, а то сосны повалятся!
Утренний зикр Нарайяна буквально расплавил все тело Тараканова, превратив его в жидкую раскаленную магму. Сердце настолько распахнулось, что Вовку штормило, покачивая из стороны в сторону. Чтобы энергетическая магма затвердела и распределилась по телу, Вовка, пропустив один танец, вышел из шатра и улегся на лужайке, запрокинув голову и широко раскинув руки.
«Жерло вулкана» находилось в центре груди. Тончайшая энергия достигла такого напора, что Тараканову показалось – еще минута, и сердце попросту разорвется. Он стонал от невыносимой любви, переполнявшей сердце. В этот момент теплая рука Даши тихонько легла ему на грудь. Вовка встретился взглядом с ней и утонул в ее голубых глазах, в двух глубочайших океанах, которые излучали сверхчеловеческую нежность.
– ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ, – почти беззвучно, одновременно прошептали их губы.
Пульсирующий шар Вовкиного сердца стремительно стал расширяться, он растекся по телу, за его границы, а потом по всему миру.
Тотальная любовь затопила Тараканова с головы до ног. Из глаз его катились слезы невиданного счастья, легкий смех вырывался наружу. Перевернувшись на живот и почти уткнувшись лицом в траву, Вовка узрел с близкого расстояния ярко-зеленые травинки и крупного черного муравья, ловко балансирующего на грани узкого листика. Это было величайшее чудо Вселенной, самое восхитительное зрелище из тех, что доводилось видеть Тараканову. Экстаз нездешней силы…
Постепенно жидкое невесомое горячее тело Вовки начало затвердевать, оно становилось плотным и в то же время упругим, как резина.
В последний день фестиваля в основном повторялись хиты слета, однако повторы не опустили энергетическую планку. Состояние публики создается намерением ведущего и танцоров, а у Марка и Нарайяна Огонь бушевал ого-го, а народ был им подстать! В итоге Вовка с Дашей снова испытали прикосновение к запредельной тайне, может быть, с другой стороны.
По многочисленным заявкам Марк провел танец на болгарском языке «Лепи Юро крез налаже», еще в первые дни потрясший всех до основания. Во время танца участники плели воображаемый венок, медленно обходя партнеров то слева, то справа, подолгу глядя в глаза, а потом одевали этот венок друг другу на голову, едва касаясь кончиками пальцев висков партнера. Танец очень сильный, глубокий, проникновенный, он сотворил с людьми что-то совершенно неописуемое: глаза партнеров излучали дивный свет, а у многих женщин в глазах стояли слезы.
После этого шейх преподнес сногсшибательный сюрприз – русский зикр «Ой, хорошо-то как!» Народ отплясывал его самозабвенно, а в конце Ксюша с Катей стали импровизировать. Они неожиданно запели придуманную тут же партию: «Так хорошо, и так хорошо!» Публика с дружным хохотом подхватила ее, и после этого началась всеобщая импровизация.
Уже после танцев Юлька рассказала, откуда появился этот феерический зикр:
– Началось все с материализации Витька девять лет назад, на слете «Радуга» в Карелии, под городком Питкяранта. Была белая ночь, в неподвижной глади лесного озера отражалась полная луна. Мы сидели на бревнах вокруг потрескивающего костра, когда из дремучего леса внезапно появился таинственный незнакомец.
На нем было черное длиннополое пальто и большая черная шляпа, надвинутая на глаза. На шее висели деревянные четки черного цвета, а на запястьях были фенечки из бисера. Портрет дополняли усики, короткая реденькая бородка и волосы до плеч. Он достал банджо, надел на шею тесемку, к которой были привязаны дудочки и губная гармошка, и запел. Песня под банджо резко сменялась трелью дудочек, лихой пляской. Вдруг незнакомец схватил шляпу и бросил ее в костер. Через мгновение шляпа – опять на голове. Он вошел в раж и начал мгновенно сочинять стихи и мелодии. Мы долго не могли понять, что за фантастическое явление перед нами? То ли это сон, то ли мираж, реален незнакомец или это – фантом?