А. В. Кудрявцев
«Мысль маскирует мыслящее.
Эффект скрадывает функцию.
Творение поглощает акт
Проделанный путь поглощает движение».
Поль Валери.
В двадцать один год многообещающий молодой поэт дает обет найти «математику интеллекта». Он прекращает писать стихи, резко меняет весь стиль своей жизни. С юношеским максимализмом он отказывается от всего наработанного багажа, считая напрасными накопленные знания, выражает горькие сожаления о впустую потраченном времени. Отныне он везде ищет глубинные принципы, вызывающие к жизни реальные события.
«События — это пена вещей. Меня же интересует море»
Неосознанное становится врагом этого человека. «Что может быть унизительнее для разума, нежели то огромное зло, какое причиняет какая-то мелочь: образ, мысленный элемент, которому уготовано было забвение». Валери не хотел одалживаться у некой внешней сущности. Он не воспринимал свое бессознательное как часть себя. И только опыт жизни впоследствии вывел его на новый уровень понимания.
На протяжении шестнадцати лет ежедневно по несколько часов, Поль Валери проводит, перебирая факты в поисках своего философского камня. Он исследует феномен Леонардо да Винчи, пытаясь реконструировать его образ мысли. И волшебство кажется уже почти раскрытым. «Секрет Леонардо — как и Бонапарта (Валери, как корсиканец по отцу, конечно же, преклоняется и перед гением Бонапарта — А.К.), — тот, которым овладеет всякий, кто достиг высшего понимания, — заключается лишь в отношениях, которые они обнаружили, были вынуждены обнаружить, между явлениями, чей принцип связности от нас ускользает».
«Наше сознание не улавливает связности этого целого, подобно тому, как ускользают от него бесформенные и хаотические клочки пространства, разделяющие знакомые предметы, и как теряются ежемгновенно мириады явлений, за вычетом малой толики тех, которые речь побуждает к жизни».
«В этих развлечениях, к которым причастна его ученость, неотделимая от страсти, ему сопутствует очарование: кажется, он всегда думает о чем — то другом...»
В последнем отрывке прекрасен образ «очарование».
Валери обнаруживает ключевую особенность обыденного мышления: «мыслить, значит — почти всегда, когда мы отдаемся процессу мышления, — блуждать в кругу возбудителей, о коих нам известно главным образом то, что мы знаем их более или менее». Уже в зрелом возрасте, возвращаясь к этому этапу своих исканий, Валери писал: «Я продумал и наивно записал несколько раньше это самое мнение в виде следующего пожелания: если бы мне довелось писать, я бесконечно больше хотел бы написать в совершенном сознании и с полной ясностью что — либо слабое, нежели быть обязанным милости транса и потере самосознания каким-нибудь шедевром, хотя бы и лучшим из лучших».
Здесь уместно привести мысли ещё одного француза: «Теоретик верит в логику. Он убежден, что пренебрегает мечтой, интуицией и поэзией. Он не замечает того, что эти три феи нарядились в маскарадные костюмы, чтобы соблазнить его, как пятнадцатилетнего влюбленного. Они явились к нему в облике «рабочей гипотезы», «произвольных условий», «аналогии». Как мог он, теоретик, подозревать, что, прислушиваясь к ним, он обманывал суровую логику и наслаждался пением муз!..
Разумеется, я восхищаюсь…
Разумеется, я восхищаюсь Наукой.
Но я восхищаюсь и Мудростью!». —
Сент — Экзюпери.
«Я говорил себе, что отнюдь не готовое произведение и не его видимые формы или проявления вовне могут нас завершить и утвердить, но единственно лишь манера, посредством коей мы его создали. Искусство и труд обогащают нас. Муза же и благой случай позволяют всего только брать и откидывать. Тем самым воле и расчетам агента я придавал значительность, которую отнимал у произведения».
Валери высказывает потрясающую мысль — ум гения представляет из себя некую симметрию, систему законченную «или непрерывно таковой становящуюся». Действительно, это прекрасная модель — система, способная включать в себя любую внешнюю информацию таким образом, что сохраняет или находит симметрию, некую упорядоченность.
«Я чувствовал, конечно, что по необходимости — и иначе не может быть — наш разум должен считаться со своими случайностями; созданный для неожиданности, он ее дает и ее получает: его намеренные ожидания остаются без непосредственных результатов, а его волеустремления или точные действия оказываются полезными лишь после совершившегося... Но я не верил в особое могущество безумия, в необходимость невежества, в проблески бессмыслия, в творческий сумбур».
Итак, антагонисты найдены: самоорганизованное мышление и невежество, бессмыслие, сумбур. Сейчас мы можем сказать об искусственности этого противопоставления. Но Валери сражался не на пустом поле. В моду входил образ поэта — безумца и фаталиста, лихорадочно записывающего строки, которые дарило ему провидение. В работе «Кризис духа» Валери рассматривает современного ему «европейского Гамлета». «Он колеблется между двумя безднами, ибо две опасности не перестают угрожать миру: порядок и беспорядок». Валери выносит этому Гамлету приговор от имени самой жизни. Он создает модель идеального мыслителя. Это его господин Тэст, оставивший глубокий след в интеллектуальной жизни Европы начала века.