И все равно он целовался здорово! Сам, чувствуется, тоже завелся – но потом отстранился, тяжело дыша.
– Нет, хватит, хватит! – Придержал ее, не давая придвинуться ближе, и усмехнулся. – Хорошего понемножку.
Снова обнял – мягко и ласково, словно утешая. Бруни со вздохом положила голову ему на плечо.
– Знаешь, я тебя вначале ужасно ненавидела! Мечтала поплыть куда‑нибудь на яхте, и чтоб тебя акула сожрала, – сказала она, сама не зная, зачем, и хихикнула – настолько глупо это прозвучало.
– Подавилась бы, – со смешком отозвался Филипп. Провел пальцами по ее щеке, подбородку, словно очерчивая лицо. – Я тоже помню, как тебя впервые встретил. Ты была взъерошенная вся, платье мятое… и все равно красивая!
Это было похоже на объяснение в любви. А еще больше – на прощание…
– А ты можешь не уезжать? – спросила Бруни безнадежно, заранее зная ответ.
– Нет, – он качнул головой. – Линни скоро три года, ей нужен отец. Понимаешь?
– Понимаю…
Филипп шевельнулся, чуть отодвинулся. Она испугалась, что он сейчас встанет и уйдет, как часто делал, когда разговор касался темы, которую ему обсуждать не хотелось, и поспешила сказать первое, что пришло в голову:
– У меня шрам теперь на животе будет уродский!
– Наплевать!
– Я сделаю пластическую операцию.
Он усмехнулся.
– На животе, что ли?
– Да, мне сказали, что это можно будет сделать. Месяца через два, когда все окончательно заживет.
Ей показалось, что Филипп подумал о том же, о чем и она – что к тому времени он уже будет в Бостоне, но вслух сказал:
– Я же говорю – наплевать! Главное, что ты жива осталась!
Поцеловал в висок, в щеку, потерся губами и снова поцеловал. Вот уж действительно, стоило заболеть, чтобы узнать, каким он умеет быть ласковым!
– Знаешь, я ведь там, на склоне, уверена была, что умру, – сказала Бруни. – Сейчас как‑то глупо даже об этом вспоминать, но мне тогда очень страшно было… и очень больно. Ты говорил, что все в порядке будет, а я не верила, думала, врешь, чтобы подбодрить.
Филипп нагнулся ближе, Бруни подумала, что он хочет снова ее поцеловать, но вместо этого он шепнул:
– Я врал.
– Что?! – она не поверила своим ушам.
– Врал, – повторил он. – Я просто не мог больше оставаться в этом доме и смотреть, как ты умираешь от боли.
– Но ты же…
– На самом деле я и сам жутко боялся, что ты умрешь на этом склоне. Он вздохнул и пожал плечами, как бы извиняясь за свои слова. – Но я хотел, чтобы ты верила, что мы дойдем, чтобы у тебя оставалась хоть какая‑то надежда.
– Филипп, ты меня любишь? – еще секунду назад она ни в коем случае не собиралась это спрашивать – само вырвалось. Тут же опомнилась и пожалела – с него ведь и схамить в ответ станется!
Но он молчал, и взгляд у него был какой‑то напряженный, удивленный… даже вроде бы виноватый. Бруни уже хотела сказать что‑нибудь, все равно что, лишь бы «заболтать» этот ненужный вопрос – и тут Филипп вдруг едва заметно кивнул.
– Да… Да. Хотя этого, наверное, не следовало делать…
– Чего? – удивилась она.
– Ну, любить… и вообще… – он криво улыбнулся.
– Потому что ты уедешь?
– В том числе.
Пройдет по дорожке, выйдет за ограду, и в доме станет пусто – окончательно и беспросветно пусто…
Горло перехватило, она вжалась лбом ему в грудь, замотала головой.
– Я не хочу! Не хочу, не хочу, чтобы ты уезжал!
Почувствовала на затылке его ладонь – теплую, большую.
– В жизни, к сожалению, не все бывает так, как хочешь…
Нудная правильность этого высказывания показалась ей чуть ли не кощунственной.
– Филипп, ну нельзя же так! – Она отчаянно вскинула голову. – Нельзя, это неправильно, несправедливо! Ты меня любишь, и я тоже тебя люблю. Это же так редко бывает, чтобы люди любили друг друга, и что – просто взять и расстаться, будто ничего и не было, и отказаться от всего, что еще может у нас получиться?! Ведь ты же сам этого не хочешь на самом деле – я знаю, что не хочешь!..
Филипп молча смотрел на нее, и Бруни, как ни пыталась, ничего не могла прочесть по его лицу, заметила лишь, как дрогнули губы, словно он собирался что‑то сказать, но в последний момент передумал.
– Мы должны быть вместе, обязательно! Мы можем жить в Германии – ты, я и Линни, или в Бостоне… или на Западном побережье, во Франции… да где угодно, главное – вместе! – Она говорила все быстрее и быстрее, боясь, что вот‑вот он перебьет ее, скажет «нет», и потом уговаривать будет уже бессмысленно. – Я понимаю, что я не такая… какой должна быть мать для Линни, – сглотнула и зажмурилась, чтобы не увидеть в его глазах все то же «нет», – но я научусь. Я же еще молодая, я все сумею, у меня все получится! Ведь главное – хотеть, понимаешь?! А я очень хочу!
Слова кончились как‑то внезапно – Бруни набрала воздуха и вдруг поняла, что не знает, что еще можно сказать. Подумала, что сейчас он уже точно что‑то возразит, начнет объяснять, почему все не так и в чем она не права.
Но Филипп по‑прежнему молчал. И не убирал теплую ладонь из‑под ее головы.
И тогда, чуть приободрившись, она осторожно открыла глаза и добавила:
– Только если ты вдруг соберешься на мне жениться – то лучше не сразу, ладно? Мне хочется еще немножечко побыть баронессой.
Эпилог
– Привет! Ты королева? – девочка смотрела на Бруни снизу вверх огромными зелеными глазами – маленькая, в джинсовом комбинезончике с яркой вышивкой и розовой футболочке.
Вначале, едва завидев Филиппа, она выскочила из песочницы и кинулась к нему, но после того как, подхватив дочку на руки и получив свою порцию объятий и поцелуев, он вновь поставил ее на землю и сказал стесненно: «Ну вот… познакомьтесь…», обратила внимание и на Бруни.
И задала этот странный вопрос.
– Ты королева? – снова спросила девочка.
– Нет, я баронесса, – выпалила Бруни первое, что пришло в голову, подумала, что едва ли трехлетний ребенок знает, что такое баронесса – наверное, нужно объяснить… Панически взглянула на Филиппа – он пожал плечами и (показалось, что ли?) едва заметно усмехнулся.
Но девочку ответ, кажется, удовлетворил – она кивнула, словно решив что‑то для себя, и спросила еще:
– А у тебя корона есть?
– Нету! – созналась Бруни. – Но у меня есть диадема… с бриллиантами.
Девочка шагнула ближе и улыбнулась очаровательной косенькой улыбкой – правый уголок рта чуть выше левого.
– А почему ты такая большая?
– Такая выросла, – Бруни рассмеялась, но на глазах почему‑то выступили слезы. Нагнулась, подхватила девочку на руки. – Ничего не поделаешь – такая выросла!
Внимание!