{125...керкирская словесница Агаллида... — Керкира, или Коркира (так на всех надписях и монетах), — остров, ныне Корфу. Этот остров в античной традиции часто отождествлялся со Схерией — волшебным островом, где жили феаки, описанные Гомером в «Одиссее» (песни VII-XIII). Так Диодор Сицилийский (IV.729) выстраивает генеалогию, из которой следует, что Коркира, давшая свое имя острову, была внучкой Океана и от ее брака с Посейдоном родился Феак, от которого и получили имя жители этого острова — феаки. См. также: Steph. Byz.: Φαιάξ; Schol. Od.XIII.131; ср.: Аполлоний Родосский. IV.566.
В схолиях к «Илиаде» (XVIII.490) упоминается некая Агаллиас из Керкиры, а в словаре Суды — Анагаллис. Вероятно, это три варианта одного и того же имени. Судя по тексту схолий, Агаллис толковала описание щита Ахилла как предысторию Аттики, усматривая в двух изображенных на щите городах Афины и Элевсин. В схолиях указано также, что Агаллис была «знакомой Аристофана». Скорее всего, подразумевается Аристофан Византийский (ок. 257-180 гг. до н.э.).}
{126 Сикионцы — жители Сикионии, области на севере Пелопоннеса, граничившей к северу с Коринфским заливом. Главный город области назывался Сикион.}
{127 Хэрефан — возможно, игра слов: имя Хэрефан значит «радующей внешности» (примеч. переводчика).}
"Внешность мне радует глаз, но натуру твою презираю".
[О том,] что так называемый фолликул {128} (это некий род мяча) придумал для упражнений Помпея Великого преподаватель гимнастики неаполитанец Аттик. Игра же в мяч, называемая грабежом (α̉ρπαστόν), прежде называлась фенинда {129} (φαινίνδα). Мне она нравится больше всего.
{128 Фолликул — здесь Афиней передает латинское слово folliculum. В значении «мяч» это слово встречается у Светония («Жизнеописание Августа». 83).}
{129 Грабеж — так переводчик передает греч. отглагольное прилагательное α̉ρπαστόν, букв, «то, что хватают (похищают)». Чаще это слово встречается в римском узусе и, соответственно, в латинской транслитерации (harpastum) и обозначает не столько игру, сколько мяч — так, о «запыленом гарпасте» читаем у Марциала (IV.19.6; VII.32.10; 67.4; XIV.48). Фенинда — этимология этого слова темна. Игра обозначалась по-гречески и как φαινίνδα, и как φενίνδα. Последнюю форму иногда соотносят с глаголом φενακίξω — «мошенничать, плутовать», а вот предлагаемая связь с ’άφεσις невозможна. В схолиях к Клементу Александрийскому (III. 10.50) фенинда описана так: «Игрок держит мяч; затем, делая вид, [что посылает мяч] кому-то из игроков, посылает его другому. И название игры происходит либо от имени ее изобретателя Фенида (Φαινιδου), либо от глагола φενακίξειν, т. е. «обманывать» — ведь тот, кто сделал вид, что [посылает мяч] одному, а сам отправляет его другому, действительно обманывает». У Поллукса (IХ.105) находим сходное описание фенинды; в отличие от Афинея, Поллукс считает, что игра под названием «гарпаст» подобна фенинде, но не тождественна ей.}
26. Она требует значительных усилий в борьбе за мяч и весьма изнурительна: нередко играющие не на шутку выкручивают друг другу шеи и душат. Так, у Антифана [Kock.II. 125]:
Ой-ой! Какая боль! Свернули шею мне!
Есть у Антифана и следующее описание игры в фенинду [Kock.II. 114]: (15)
С веселым смехом он проворно мяч схватил,
Своим отдал, от этих ускользнул легко,
Того с пути отбросил, а того - поднял.
Все заревели: "Дальше! Рядом с ним! Закинь!
Над головою! Низом! Верхом! Подойди!
Отдай в борьбу!"
Называли ее фениндой или потому, что игроки бросали мяч ('άφεσις), или же по имени изобретателя, которым, как утверждает Юба Мавретанец [FHG.III.482], был преподаватель [гимнасия] Фенестий. Это подтверждает и Антифан [Kock.II.126]:
Играть в фенинду ты ходил к Фенестию.
Игроки в фенинду уделяли внимание и тому, чтобы двигаться красиво. [b] Дамоксен, например, пишет [Коск.III.353]:
Парнишка там играл; сейчас мне кажется,
Он был годков шестнадцати-семнадцати,
Кеосец, без сомненья: боги создали
Тот остров. Он разок взглянул на зрителей
И начал: получал ли мяч он, отдавал -
Все хором мы кричали: "Браво! Молодец!
Краса движений! Что за скромность! Мастерски!"
Что б он ни делал, что ни говорил, - друзья, -
Казался чудом красоты! Не слышал я
[с] И не видал еще подобной прелести.
Меня б удар хватил, когда б чуть дольше там
Остался. Я и так немного сам не свой.
Охотно играл в мяч даже философ Ктесибий Халкидский, и многим из свиты царя Антигона {130} приходилось раздеваться, чтобы играть с ним. Сведения об игре в мяч собрал в своем трактате Тимократ Лаконец.
{130...из свиты царя Антигона... — Подразумевается Антигон II Гонат, царь Македонии в 283-240 гг., с которым дружил упомянутый философ Ктесибий.}
27. Однако феаки у Гомера пляшут даже без мяча. И пляшут они в очередь, быстро сменяясь (именно это и означает ταρφέ' α̉μειβόμενοι [d] [Од.VIII.379]); другие же стоят вокруг и отбивают такт, щелкая указательными пальцами, что и обозначено глаголом "стучать" {131} (ληκει̃ν). Известно поэту и исполнение танцев под аккомпанемент пения: например под пение Демодока пляшут "юноши во цвете лет" [Oд.VIII.262]. И в "Изготовлении оружия" отрок играет на кифаре, а напротив него
{131...«стучать»... — В схолиях к «Одиссее» (VIII.379) семантика глагола объясняется иначе — «отбивать такт ногой». Ср. в переводе В. Жуковского: «И затопали юноши в меру ногами».}
пляшучи стройно
С пеньем, и с криком, {132} и с топотом ног хороводом несутся [Ил.ХVIII.572].
{132 И в «Изготовлении оружия»... — Известное нам разделение «Илиады» и «Одиссеи» на 24 песни было предпринято александрийскими филологами (о них и их работе см. ниже, примеч. 184), а до этого существовала традиция озаглавливать различные части гомеровских поэм. Так у Геродота находим заголовок «Подвиги Диомеда» (это соответствует VI песни «Илиады» начиная с 289 ст.); Аристотель упоминает «Поединок» («Риторика». 1502 b 31) и «Каталог кораблей» («Поэтика». 1459 а 36); Фукидид ссылается на «Передачу скипетра» (1.9) и т.д. «Изготовление оружия» соответствует ХVIII песни «Илиады» начиная с 468 ст., где описан щит, изготовленный Гефестом для Ахилла. Мальчик, поющий и играющий на кифаре, и хоровод девушек и юношей вокруг него — одна из многочисленных сцен, выкованных на щите (ст. 572 сл.).
С пеньем, и с криком... — У Афинея — μολπη̃ τε όρχηθμω̃ — «с пеньем и пляской». В дошедших до нас рукописях «Илиады» эта строчка читается по-другому — μολπη̃ τε ι̉υγμω̃. Это чтение и учитывает приведенный здесь перевод Н. Гнедича «с пеньем и криком». Возможно, Афиней цитирует по памяти, приведя в данном месте то сочетание, которое у Гомера встречается в других местах (Ил.ХIII.637; Од.ХХIV.145). Об этом же свидетельствует и слово «напротив» (ε̉ναντίοι), которого в этом месте у Гомера нет, зато мы находим его в XI песни «Илиады» (67); ср. также: Од.Х.412.}
Здесь можно усмотреть намек на так называемую гипорхематическую пляску, {133} которая была очень популярна во времена Ксенодема и Пиндара. [e] Этот вид пляски изображает различные действия, которые можно пересказать словами. Прекрасное описание одного из таких представлений, произошедшего на пире фракийца Севфа, дает в "Анабасисе" Ксенофонт [VI. 1.5]: "После возлияния и пения пеана {134} первыми выступили фракийцы и стали плясать с оружием в руках под звуки флейт, причем они высоко и легко подпрыгивали и махали при этом кинжалами. В конце концов, один из них поразил другого и всем показалось, что тот убит: он упал с большим искусством. Пафлагонцы {135} подняли крик. Победитель снял оружие с [f] побежденного и удалился, распевая "ситалку", {136} а другие фракийцы {137} вынесли павшего замертво; на самом же деле он нисколько не пострадал. После этого выступили энианы и магнеты {138} и стали плясать так называемый карпейский вооруженный танец. {139} Танец этот заключается в том, что один из пляшущих кладет около себя оружие и затем начинает сеять и пахать, все время оглядываясь, будто он чего-нибудь опасается. А между тем подкрадывается разбойник. Заметив его, первый хватается за оружие, идет ему навстречу и сражается с ним из-за волов. Они исполняли это в такт под звуки флейты. В конце концов разбойник связал пахаря и увел (16) его вместе с волами; иногда же пахарь связывает разбойника, и в таком случае он впрягает последнего вместе с волами и погоняет его, связав ему руки на спине. Еще кто-то, - говорит он, - плясал персидский танец, ударяя щитами друг о друга, приседая и вновь поднимаясь, и всё это он выполнял в такт под звуки флейты. После, - говорит он, - выступили аркадяне в прекрасном вооружении; они шествовали в такт военного марша под звуки флейты, пели пеан и танцевали".
{133 Гипорхематическая пляска — греч. υ̉πόρχημα. Слово трудно для перевода, несмотря на прозрачную внутреннюю форму (приставка υ̉πο — имеет практически тот же спектр значений, что и русская «под-»; ’όρχημα означает «танец»). Обычно гипорхема определяется как разновидность хоровой лирики, служившая сопровождением к так называемой пиррихе — танцу с оружием. О том, что гипорхема была именно музыкальным жанром, говорится в сочинении (1134b sq.), авторство которого приписывается Плутарху. Здесь гипорхемы стоят в одном ряду с пеанами и элегиями. Сохранились и фрагменты гипорхем, написанных Пиндаром (fr. 105-117 Snell). Вместе с тем, из объяснений Плутарха («Застольные беседы». IX.15.748а сл.) следует, что гипорхемой мог именоваться весь комплекс «танец + пение» и что танец в гипорхеме служил иллюстрацией к поэтическому тексту. См. также: Лукиан. «О пляске». 16; Гелиодор. «Эфиопика». III.2; Гомеровские гимны («Гимн к Аполлону». 156-164); ср.: Тит Ливии. VII.2.
Из определения гипорхемы, предлагаемого Афинеем, а также из приводимого им ксенофонтовского отрывка («Анабасис». VI. 1.5) следует, что гипорхема была танцем-пантомимой на военный сюжет, включавшим исполнение победной военной песни.}
{134 Пеан — обычно так называлась торжественная хоровая песнь в честь Аполлона. У Гомера пеан исполняют после жертвенной трапезы: «И когда питием и пищею глад утолили // Юноши, паки вином наполнивши доверху чаши, // кубками всех обносили, от правой страны начиная. // Целый ахеяне день ублажали пением бога; // Громкий пеан Аполлону ахейские отроки пели, // Славя его, стреловержца, и он веселился, внимая» (Ил.I.471). В более позднее время, судя по контексту Кеенофонта, пеаном называли победную военную песню.}
{135 Пафлагонцы... — Пафлагония — область на севере М. Азии между Вифинией и Понтом.}
{136...распевая «ситалку»... — Ситалк — один из эпитетов Аполлона — возможно, от σι̃τος — «хлеб» и ο̉λ-αλκει̃ν — «защищать»; ср.: Павсаний. Х.15.2. Вместе с тем, как свидетельствует Геродот, это было имя фракийских царей (IV.80); ср.: Фукидид. 1.29. Таким образом «ситалка» как название фракийской победной военной песни может восходить к личному царскому имени. С другой стороны, принимая во внимание, что аркадяне исполняют в качестве победной песни пеан, можно предположить, что ситалкой называлась фракийская разновидность пеана (ситалка как песнь во славу Аполлона Ситалка).}
{137...фракийцы... — Фракия — область на северо-востоке Балканского п-ва.}
{138 Энианы — фессалийское племя, упомянутое еще у Гомера в каталоге кораблей (II.742); магнеты — также фессалийское племя. Запутанную историю и географию фессалийских племен см. у Страбона (ΙΧ.441).}
{139...карпейский вооруженный танец. — Более о нем ничего неизвестно. Возможно, название танца связано с греч. καρπός — «плод», и тогда это праздник урожая (или жатвы).}
28. Гомеровским героям была знакома и игра на флейтах и [b] сирингах. {140} Агамемнон, например, внимал "звуку свирелей, цевниц" [Ил.Х.13]. Однако на пиры они не допускаются за исключением одного упоминания о флейтах на свадебных торжествах в "Изготовлении оружия" [Ил.ХVIII.495]. При этом флейта [у Гомера] - инструмент варварский: ведь именно среди троянцев поднимается "флейт и цевниц звук".
{140...игра на флейтах и сирингах. — Звуки флейт и сиринг доносятся до Агамемнона из лагеря троянцев, вдохновленных своими успехами на поле битвы (Ил.Х.13).}
Возлияния совершали [герои] в завершение пира и посвящали их Гермесу, а не Зевсу-Вершителю, {141} как в позднейшие времена, ибо Гермес считался покровителем сна. {142} Ему же совершались возлияния, и когда по завершении трапезы [жертвенным животным] отсекались языки {143} [c] [Од.III.341], - они посвящались ему как богу красноречия.
{141 Зевс-Вершитель — Τέλειος — один из эпитетов Зевса.}
{142...Гермес считался покровителем сна. — Действительно, у Гомера Гермес усыпляет и пробуждает людей с помощью своего жезла (Ил.ХХIV.343, 445-447); этот жезл помогает ему и управляться с душами умерших, сопровождая их в царство мертвых (Од.ХХIV.1-10; ср.: Стаций. «Фиваида». II.30). Подробно жезл Гермеса и его функции описаны в гомеровском «Гимне к Гермесу» (528-532). О возлиянии Гермесу перед сном — Од.VII. 138; Гелиодор. «Эфиопика». ΙΙΙ.5; Лонг. «Дафнис и Хлоя». IV.34.2. См. также: Аполлоний Родосский. IV. 1732.}
{143...отсекались языки... — У Гомера этот обряд описан вне всякой связи с Гермесом.}
Знает Гомер и разнообразие кушаний: говорится ведь у него и о "корзине со всякой едой" [Од.VI.76] и о "лакомствах, какие царям лишь, питомцам Зевеса, приличны" [Од.III.480]. Кажется, что он был знаком со всей роскошью нынешней жизни. Так, из жилищ смертных несомненно великолепнейшим является дворец Менелая. Гомер представляет пышность его убранства подобной великолепию жилища некоего иберийского правителя, {144} который, по словам Полибия, мог бы поспорить в роскоши с феаками; у него одного посреди дома стояли серебряные и золотые чаши, наполненные ячменным вином {145} [XXXIV.9.15]. А при описании жилища Калипсо Гомер заставляет застыть в изумлении самого Гермеса. [d]
{144...некоего иберийского правителя... — Более о нем ничего неизвестно.}
{145 Ячменное вино — пиво.}
Радостна и легка у Гомера и жизнь феаков: "любим обеды роскошные, пение, музыку, пляску" [Од.VIII.248] и далее... [лакуна]... эти стихи {146} Эратосфен предлагает читать следующим образом:
{146...эти стихи... — Од.IХ.5:
Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха
Видеть, как целой страной обладает веселье (ευ̉φροσύνη), как всюду
Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая...
Пер. В. Жуковского
Чтение Эратосфена заменяет сочетание κατὰ δη̃μον πάντα (букв. — «во всем народе») на κακότητος α̉πούσης (в нашем переводе «беспорочно», букв. — «при отсутствии порока»). В таком контексте слово ευ̉φροσύνη естественно воспринимается уже не в значении «радость», а в другом своем значении — «здравый смысл».}
Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха
Видеть одно благомыслие (ευ̉φροσύνη) в людях и как беспорочно
(κακοτήτος α̉πούσης)
Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая... -
под "беспорочно" разумея отсутствие бессмысленной глупости. Ибо [e] невозможно феакам не иметь здравого смысла; ведь и Навсикая говорит, что "они очень любимы богами" [Од.VI.203].
29. И женихи [Пенелопы] у Гомера развлекались, "в шашки играя пред входом" {147} [Од.I.107]. Но не от знаменитого Диодора или Феодора, конечно, научились они искусству игры в шашки, и не от Леонта Митиленского, по происхождению афинянина, который, по свидетельству Фения [FHG.II.294], был непобедимым игроком. Апион Александрийский пишет, [f] что слышал рассказ итакийца Ктесона о том, какова в действительности была игра, развлекавшая женихов. "Женихи, - пишет он, - которых было сто восемь человек, расставляли шашки числом, равным числу женихов, в два ряда напротив друг друга. Следовательно, в каждом ряду получалось по пятьдесят четыре шашки. Между двумя этими рядами оставалось небольшое пространство; на его середине клали одну шашку, которую они называли Пенелопой. Она представляла собой цель, в которую нужно (17) было попасть другой шашкой. После этого они бросали жребий, и вытащивший его целил в Пенелопу. Если кто-то попадал и продвигал ее вперед, то ставил свою шашку на место, которое она занимала прежде и с которого была вытолкнута; затем, поставив Пенелопу на следующую позицию, он пытался попасть ею в свою шашку. Если это ему удавалось сделать, не задев ни одной чужой шашки, он выигрывал и получал большие шансы на хозяйку. И Эвримах, одержавший в этой игре более всего побед, с [b] большой уверенностью надеялся на брак". От такого приволья руки женихов ослабели, и никто не смог справиться с луком [Одиссея]. Бездельничали даже их слуги.
{147...«в шашки играя пред входом». — Современные комментаторы считают, что традиционный перевод «шашки» для греческого слова πεσσοί не вполне точен и вводит в заблуждение (Heubeck Α., West S., Hainsworth J. A Commentary on Homer’s Odyssey. Vol. 1. P. 89). Однако, судя по позднейшим описаниям, это и были примитивные шашки: камешки (они назывались πεσσοί, а сама игра — πεσσεία) расставлялись на доске и передвигались по определенным правилам. Одной из задач было запереть противника, лишив его возможности передвигаться по полю. На амфоре Эксекия из Вульчи (серед. VI в. до н.э.) изображены Ахилл и Аякс за игральной доской. Вероятно, это был эпизод одной из недошедших до нас эпических поэм. Сами греки связывали изобретение игр типа «шашек» с именем Паламеда, но скорее всего, эти игры пришли к грекам с Ближнего Востока (ср.: Платон. «Федр». 274d). См. об этом: Murray H.J.R. A History of Boardgames other than Chesc. Oxford, 1952.}
Могучей силой обладает у Гомера и аромат благовоний - при их сотрясении в "медностенном Крониона доме" [Ил.ХIV.173]
Вдруг до земли и до неба божественный дух разливался.
Знает Поэт и великолепно украшенные покрывала, подобные тем, [с] что Арета велит постелить Одиссею [Од.VII.336]. Также и Нестор с гордостью говорит Телемаху, что имеет множество драгоценных покрывал [Од.III.351].
30. Однако некоторые из позднейших поэтов, изображая людей троянских времен, переносили на них испорченность и легкость нравов своего времени. Так, Эсхил где-то недостойно изображает пьяных эллинов, {148} которые даже дерутся ночными посудинами. Он говорит [TGF2.59]:
{148...Эсхил... недостойно изображает пьяных эллинов... — Цитата из сатировой драмы «Собиратели костей».}
Другой потешник, ловко запустив в меня
Урыльником, неблаговонно пахнувшим,
[d] Уметил прямо в темя мне без промаха,
Горшок разбился, черепки рассыпались,
И ароматы разнеслись не сладкие.
И Софокл в "Ахейской пирушке" {149} [TGF2.162]:
{149 И Софокл в «Ахейской пирушке»... — Это тоже сатировская драма — вероятнее всего, на тот же сюжет, что и вышеупомянутые «Собиратели костей» Эсхила.}
В сердцах вонючим запустил урыльником,
Уметил прямо в темя мне без промаха,
Горшок разбился вдрызг, и пах не мирром он.
Струхнул я не на шутку от зловония.
Эвполид же следующими словами высмеивает первого, назвавшего ночной горшок амидой {150} [Kock.I.350]:
{150 Амида — слово «амида» можно перевести как «ночной горшок». Ср.: Аристофан. «Осы». 935; «Женщины на празднике Фесмофорий». 633. У Плутарха использована поговорка «бросать хлеб в амиду» — ср. «не мечите жемчуг перед свиньями» («De liberis educandis». 12f).}
Алкивиад. Спартанством сыт по горло я, купить сковороду бы!
[e] В..................................... многих жен, считай, уж перетрахал!
Алкивиад................................ А с утра кто ввел у вас попойки?
В. О да! Но ввел лишь потому что здесь зады глубоки.
Алкивиад. А кто за выпивкой сказал впервые: "Раб, амиду"?
В. Вот эта выдумка хитра, достойна Паламеда!
Однако у Гомера предводители войска пируют в шатре Агамемнона, {151} соблюдая все правила приличия. И если в "Одиссее" упоминается о ссоре Ахилла и Одиссея, {152} а Агамемнон [при этом] "веселится в душе", то [f] их соперничество было полезно [для войска], ибо они спорили о том, хитростью или битвой следует брать Трою. Даже при изображении подвыпивших женихов никогда дело не доходит до непристойностей, подобных тем, что нагородили Софокл и Эсхил, но всё ограничивается воловьей ногой, запущенной в Одиссея. {153}
{151...пируют в шатре Агамемнона... — Ил.П.395 сл. Возможно также, что подразумевается эпизод не из «Илиады», а из «Киприй». О «Киприях» см. примеч. 7 к кн. II.}
{152...упоминается о ссоре Ахилла и Одиссея... — Oд.VIII.75. Художественную тонкость этого эпизода трудно переоценить. На пиру у царя феаков Алкиноя певец Демодок, развлекая гостей, выбирает для исполнения ту часть эпической поэмы, где рассказывается о ссоре Одиссея с Ахиллом. Выбор певца непреднамерен (ведь никто из феаков не знает, что их безвестный гость — сам Одиссей), но абсолютно точен. Так Гомер (если мы правильно понимаем авторский замысел) еще раз показывает, что истинным певцом руководят сами боги. Вместе с тем, автор ведет прихотливую литературную игру с героем. С одной стороны, нам показывают одновременно двух Одиссеев — гонимого богами безвестного гостя на пиру и знаменитого героя. С другой стороны, мы должны понять, что чувствует живой человек, когда видит себя в качестве литературного персонажа, а подробности своей собственной биографии — в качестве эпического предания о славном прошлом.}
{153...воловьей ногой, запущенной в Одиссея. — Действительно, один из женихов по имени Ктесипп швыряет окорок в жалкого старика, еще не зная, что это сам Одиссей. Выходка Ктесиппа оскорбительна не только для гостя — она позорит хозяина дома, если он не сумеет защитить пришельца (Од.ХХ.299 сл.). Таковы были этические нормы героической эпохи, если только автор «Одиссеи» не допускает анахронизма, перенося правила более позднего времени на эпоху гомеровских героев. Об этике героической эпохи см.: Марру, с. 23 сл.}
31. На своих совместных застольях герои никогда не возлегали, но восседали. {154} Согласно Дуриду [FHG.II.474], так делалось иногда и при дворе царя Александра. Во всяком случае, когда однажды он принимал около шести тысяч офицеров, то рассадил их на серебряных стульях и ложах, (18) застеленных пурпурными плащами. Также и Гегесандр [FHG.IV.419] рассказывает, что в Македонии вообще никому не позволялось возлегать за столом, если только он не убил без сетей, одним копьем, дикого вепря. А до этого все должны были есть сидя. Поэтому и Кассандр, будучи уже тридцати пяти лет от роду, обедал за столом у отца сидя, ибо не смог совершить подобного подвига, хотя был и храбр, и охотник хороший. {155}
{154...герои... не возлегали, но восседали. — Ср. выше, примеч. 85.}
{155...хотя был и храбр, и охотник хороший. — Аристотель. «Политика». 1324 b 17.}
Всегда обращая взоры к достойному, Гомер изображает героев, питающихся исключительно мясом, да и его приготовляющих самостоятельно. Он хочет этим сказать, что не видит ничего смешного или унизительного в том, что они стряпают и жарят. Они ведь сами о себе заботились и [b] гордились, как говорит Хрисипп, своей сноровкою. Одиссей, например, говорит, что может лучше любого другого "и мясо разделать и огонь разложить" [Од.ХV.322]. И в сцене "Посольства" {156} Патрокл с Ахиллом все приготовляют [самостоятельно]. И когда Мене лай справляет свадебный пир, {157} вино разливает сам жених Мегапент. Мы же пали так низко, что лежим и за трапезой!
{156...в сцене Посольства... — Эпизод IX песни «Илиады»(ст. 205 сл.). О заголовках отдельных частей «Илиады» см. выше, примеч. 120. Это самое подробное описание нежертвенной трапезы в «Илиаде», из которого мы узнаем, как герои Гомера жарили мясо, как накрывали стол, как принимали гостей. Античным комментаторам это место казалось сомнительным — ведь Одиссей со спутниками является в шатер Ахилла сразу после ужина у Агамемнона (ΙΧ.90 сл.) — О том, какую редакцию текста предлагал Аристарх, чтобы устранить это досадное свидетельство обжорства гомеровских героев, см.: The Iliad: A commentary. Vol. 3. P. 91.}
{157...когда Менелай справляет свадебный пир... — Од.ХV.141.}
32. И общественные бани вошли в обиход совсем недавно {158} - сначала их даже не разрешали устраивать в черте города. На вредные последствия этой новинки указывает Антифан [Коск.II.118]: [с]
{158...бани вошли в обиход совсем недавно... — В гомеровскую эпоху греки пользовались теплыми омовениями и на войне, где это была лечебная процедура (ср. 24d сл.), и в мирной жизни, где это была процедура гигиеническая и просто очень приятная — не случайно царь Алкиной называет бани «сладострастными» (Од.VIII.249; ср. VIII.453 и Х.357 сл.). Платон в «Законах» говорит о «горячих банях для стариков» (761с), а у Гиппократа даже появляется специальное слово θερμολουσία, букв, «горячее мытье» («О бессонице». 93), что означает, что теплые и горячие омовения и в V в. до н.э. практиковались и в медицине, и в быту. Мы не знаем точно, когда у греков появились парные. Страбон, описывая так называемый «лаконский образ жизни», сообщает, что его сторонники дважды в день посещают комнаты для натирания маслом и принимают паровые бани, нагреваемые раскаленными камнями (курсив мой. — О. Л.) (III. 154). Протест против горячих бань (парных ли, просто ли горячего мытья — определить невозможно) как разлагающего и изнеживающего мероприятия слышим уже в Аристофана («Облака». 991, 1044; «Всадники». 1401). Что касается появления общественных бань, то они существовали еще в V в. до н. э. (см.: Пс.-Ксенофонт «О государстве афинском». «De republica Atheniensium». 11.10). Таким образом, во времена Афинея появление общественных бань можно назвать «совсем недавним» только сравнительно с гомеровской эпохой.
Устройство бань нам известно только по образцам римской эпохи — см.: Витрувий. V.10.}
К чертям все бани! Как меня отделали!
Сварился весь! Как будто кожа содрана,
Едва лишь только кто слегка притронется.
Да, кипяток горячий - штука страшная!
И Гермипп [Kock.I.248]:
Не пьянствуют, конечно, люди добрые,
Как ты, в воде горячей не купаются!
И такая нынче поднялась суматоха вокруг изготовления гастрономических деликатесов и изысканной косметики, что, как говорит Алексид [Kock.II.408], человек недоволен, "даже если окунется в бассейн, [d] наполненный благовониями". Вовсю процветают кондитеры и изобретатели постельных поощрений: дело уже дошло до губчатых прокладок, - это, видите ли, учащает сношения! Феофраст [ИР.IX.18.9] описывает некие снадобья, позволяющие совокупляться по семьдесят раз подряд, так что в конце концов вместо семени начинает течь кровь. А Филарх [FHG.I.344] рассказывает, что среди подарков, посланных Селевку индийским царем [e] Чандрагуптой, были возбуждающие средства такой силы, что даже когда их только подкладывали под ноги занимающихся любовью, одним они придавали прямо-таки птичий пыл, других же совершенно обессиливали. Музыка наша испорчена до крайности, а в щегольстве одежды и обуви дальше идти просто некуда.