Вся идея романа – это провести, что теперь беспорядок всеобщий, беспорядок везде и всюду, в обществе, в делах его, в руководящих идеях (которых по тому самому нет), в убеждениях (которых потому же нет), в разложении семейного начала. Если есть убеждения страстные – то только разрушительные (социализм). Нравственных идей не имеется, вдруг ни одной не осталось, и, главное, с таким видом говорит ОН, что как будто их никогда и не было.
– Ну да ведь вот вы религиозны.
– Еще бы этого-то у меня не оставалось.
– Ты вот, – говорит ОН Подростку, – выбрал идею о Ротшильде. Этой идеей ты можешь тоже свидетельствовать о нравственном беспорядке. Ты хочешь удалиться в свою нору от всех и берешь к тому меры.
Лиза – полный нравственный беспорядок, не согласна жить без счастья.
Долгушины – нравственный беспорядок.
– Пусть они ошибаются, – говорит Подросток, – но у них убеждение чести и долга, следовательно, уже нет беспорядка.
– Убеждение чести и долга ко всеобщему разрушению – хорош порядок; впрочем, я и спорить не хочу, – говорит ОН» (XXVI, 80–81).
Л. Н. ТОЛСТОЙ.
Роман «Анна Каренина»
Часть третья. Фрагмент из главы XXVI
«Свияжский был один из тех, всегда удивительных для Левина людей, рассуждение которых, очень последовательное, хотя и никогда не самостоятельное, идет само по себе, а жизнь, чрезвычайно определенная и твердая в своем направлении, идет сама по себе, совершенно независимо и почти всегда вразрез с рассуждением. Свияжский был человек чрезвычайно либеральный. Он презирал дворянство и считал большинство дворян тайными, от робости только не выражавшимися, крепостниками. Он считал Россию погибшею страной, вроде Турции, и правительство России столь дурным, что никогда не позволял себе даже серьезно критиковать действия правительства, и вместе с тем служил и был образцовым дворянским предводителем и в дорогу всегда надевал с кокардой и с красным околышем фуражку. Он полагал, что жизнь человеческая возможна только за границей, куда он и уезжал жить при первой возможности, а вместе с тем вел в России очень сложное и усовершенствованное хозяйство и с чрезвычайным интересом следил за всем и знал все, что делалось в России. Он считал русского мужика стоящим по развитию на переходной ступени от обезьяны к человеку, а вместе с тем на земских выборах охотнее всех пожимал руку мужикам и выслушивал их мнения. Он не верил ни в чох, ни в смерть, но был очень озабочен вопросом улучшения быта духовенства и сокращения приходов, причем особенно хлопотал, чтобы церковь осталась в его селе. […]
|
|
Теперь, после своего разочарования в хозяйстве, Левину особенно приятно было побывать у Свияжского. Не говоря о том, что на него весело действовал вид этих счастливых, довольных собою и всеми голубков, их благоустроенного гнезда, ему хотелось теперь, чувствуя себя столь недовольным своею жизнью, добраться в Свияжском до того секрета, который давал ему такую ясность, определенность и веселость в жизни. Кроме того, Левин знал, что он увидит у Свияжского помещиков-соседей, и ему теперь особенно интересно было поговорить, послушать о хозяйстве те самые разговоры об урожае, найме рабочих и т.п., которые, Левин знал, принято считать чем-то очень низким, но которые теперь для Левина казались одними важными. «Это, может быть, не важно было при крепостном праве или не важно в Англии. В обоих случаях самые условия определены; но у нас теперь, когда все это переворотилось и только укладывается, вопрос о том, как уложатся эти условия, есть только один важный вопрос в России », – думал Левин» (18, 345–346).
|
|
Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ
Дневник писателя. 1876
Из подготовительных материалов
[По поводу прочитанных материалов на страницах «Листка» г-на Гаммы 42 («Голос». № 67) Достоевский в рабочей тетради выделил интересующие его темы.]
«…О древней литературе (богослужение). О новейших, об литературе отчаяния, об общечеловеческой правде Льва Толстого. … О Дон-Кихоте. О Шекспире, Диккенсе. «Miserables» (единственный идеал), у Диккенса – не идеал, у нас – «Отрочество», у Тургенева – «Дворянское гнездо». И далее им были обозначены проблемы, которые предстоит рассматривать в последующих выпусках «Дневника писателя»: « Романы дела, к сожалению, не удались. Прекрасное в идеале недостижимо по чрезвычайной силе и глубине запроса. Отдельными явлениями. Оставайтесь правдивыми. Идеал дал Христос. Литература красоты одна лишь спасет. Где наши лучшие люди» (XXIV, 166–167).
Григорий Константинович Градовский
Непосредственно на страницах своего «Дневника писателя» за 1876 г. (март, первая глава) Достоевский более основательно и не без полемической атаки поставил проблему идеала в России, которая не потеряла актуальности и в наше время.
«Есть у народа идеалы или совсем их нет, – писал Достоевский, – вот вопрос нашей жизни или смерти. Спор этот ведется слишком уже давно и остановился на том, что одним эти идеалы выяснились как солнце, другие же совсем их не замечают и окончательно отказались замечать. Кто прав – решим не мы, но решится это, может быть, довольно скоро. В последнее время раздалось несколько голосов в том смысле, что у нас не может быть ничего охранительного, потому что у нас «нечего охранять». В самом деле, если нет своих идеалов, то стоит ли тут заботиться и что-нибудь охранять? Что ж, если эта мысль приносит такое спокойствие, то и на здоровье.
|
|
«Народ, видите ли, ужаснейшая дрянь, но только идеалы у него хороши». Эту фразу или эту мысль я никогда не высказывал. […] Напротив, я именно заметил, что и в народе – «есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают». Они есть, почтенный публицист, есть в самом деле, и блажен – кто может их разглядеть.
Думаю, что у меня тут, то есть собственно в этих словах, нет ни малейшей неясности. К тому же неясность не всегда происходит от того, что писатель неясен, а иногда и совсем от противуположных причин...
Что же касается до нравоучения, которым вы кончаете вашу заметку: «Пусть лучше идеалы будут дурны, да действительность хороша», то замечу вам, что это желание совершенно невозможное: без идеалов, то есть без определенных хоть сколько-нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности. Даже можно сказать положительно, что ничего не будет, кроме еще пущей мерзости. У меня же, по крайней мере, хоть шанс оставлен: если теперь неприглядно, то, при ясно сознаваемом желании стать лучшими (то есть при идеалах лучшего), можно действительно когда-нибудь собраться и стать лучшими. По крайней мере, это вовсе не столь невозможно, как ваше предположение стать лучшими при «дурных» идеалах, то есть при дурных желаниях» (XXII, 74–75).
Крестьянское семейство перед обедом. Худ. Федор Солнцев. 1824
С точки зрения актуальных задач эпохи Достоевский подошел к анализу левинской темы в романе «Анна Каренина».
В подготовительных материалах присутствуют заготовки будущих статей Достоевского о Левине и его создателе Льве Толстом в «Дневнике писателя за 1977 г.»
Портрет Преподобного Серафима Саровского. Неизестный худ. Вторая треть XIX в.
«ЛЕВИ Н. Наивная (видимо, речь идет о вере. – В.Р.) она потому, как Левин нашел Бога, ну это Бог с ним. И однако ж, что ж я говорю об Левине. Идеи Левина разделяет, видимо, и сам автор, сам граф Лев Толстой. NB. Если уж такие люди.
Мы, интеллигенция русская, плохие граждане, мы сейчас в обособлении. Не дадут нам чего – и мы дуемся. Левин, которого я назвал «чистым сердцем», в обособлении, если такие убеждения, ибо я свято верю, что это убеждение, а не обособление для оригинальности из величия, из золотого фрака […]
А действительно наши великие не выносят величия, золотой фрак. Гоголь вот ходил в золотом фраке 43. Долго примеривал. С покровителями был, говорят, другой. С «Мертвых душ» он вынул давно сшитый фрак и надел его. Белинский. Что ж, думаете, что он Россию потряс, что ли? С ума сошел» (XXV, 240)
*****
«Повторяю, Лев Толстой не то, я не разумел про него золотого фрака. Я теперь потому говорю, что хочу писать про него. Но он в обособлении. Он видит, во-1-х, выделанность, во-2-х, тупость народа, в-третьих, пошлость добровольцев (смотри и проч.), в-четвертых, ужасно сердится. Отчего произошло это обособление, не знаю. Но оно печально. Если такие люди, как автор «Анны Карениной». Что такое Лев Толстой? Он значил много даже и для войны. Явилось в последнее время. Если у нас появляются такие совершенства, то будет и наука. Мое письмо Суворину. Встреча с Гончаровым» (XXV, 241).
*****
«Я пишу Дневник.