К сожалению, эти вопросы не для всех являются риторическими.
Когда мы научимся, открыто и без риска подвергнуться в своей же среде остракизму, обсуждать внутрицерковные проблемы и решать их в новозаветном ключе, тогда, если что и будет становиться достоянием «нецерковной общественности», то лишь как отголосок уже успешно, к славе Божией, преодоленных трудностей.
Чем более честно и последовательно мы будем преодолевать инерцию мирского в церковных взаимоотношениях (проявляющуюся, в том числе, и в подмене иерархичности корпоративностью), тем большим уважением к Церкви будет проникаться «нецерковная общественность» со всеми вытекающими последствиями.
Наглядным примером как пагубности усиленного замалчивания внутрицерковных проблем, так и продуктивности открытой дискуссии, является ситуация, сложившаяся в Римско-Католической Церкви; ситуация, из которой мы можем извлечь хороший урок и предпринять необходимые профилактические меры.
Отвечая на вопрос о причинах педофильских скандалов, французский архиепископ Альбер Руэ сказал: «… Для педофилии необходимы два условия – глубокая извращенность и власть. Это значит, что опасность существует в любой закрытой, идеологизированной, сакрализованной системе. Пока любой институт – включая Церковь – основан на праве сильного, там будут происходить финансовые и сексуальные скандалы».
Лучше не скажешь. Я бы только уточнил, что финансовые и сексуальные скандалы в церковной среде воспринимаются особенно омерзительно по двум причинам: во-первых, потому что «где ярче свет, там гуще тьма», и всякое пятно смотрится темнее на светлом и грязнее на чистом, а во-вторых, потому, что «право сильного» в Церкви – это фундаментальное извращение церковного сознания, противное самой природе церковности (как бы много ни было поводов думать иначе). Это «право сильного» может лукаво истолковываться как иерархический принцип и гарантия устойчивости системы, стабильности церковной жизни, однако, понимание иерархического начала столь приземленно, в призме падшего сознания и порожденной им системы представлений, по недоразумению называемой «здравым смыслом» (ну как «падшее» может быть «здравым», т.е. целостным, здоровым?) – это надругательство над замыслом Божиим об иерархическом начале, выраженном в словах: «…почитающиеся князьями народов, господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10; 42 – 45). На этом и строится иерархическое сознание Церкви Христовой, в этом контексте и следует понимать ту колоссальную власть, которая дается в ней пастырям и архипастырям.
Папа Бенедикт XVI попытался спасти репутацию Римско-Католической Церкви, принимая энергичные меры как в кадровой политике, выявляя и искореняя в церковной среде постыдный порок, так и принося покаяние за лже-пастырей. Политика Иоанна Павла II, суть которой сводилась к попыткам что-то исправить, замалчивая проблему, из опасения, что это повредит репутации Церкви, провалилась. Это неудивительно: нечистоты, не очищаемые вовремя, тщательно и энергично, из опасения, что «душок» просочится во вне, со временем выходят из-под контроля и прорываются наружу.
Опыт покаянных акций, предпринятых Папой Бенедиктом XVI показывает, что открытое обсуждение не только не компрометирует Церковь, но и сдерживает отток прихожан, начавшийся, когда ситуация вышла из-под контроля и церковные меры последовали вслед за государственными. «Величайшие гонения Церковь испытывает не со стороны внешних врагов, – заявил Бенедикт XVI. – Они рождаются из грехов, творимых внутри самой Церкви».
Причина кошмара, который сейчас все еще на повестке дня РКЦ – в замалчивании, а оно, в свою очередь, следствие фарисейского понимания церковности: с одной стороны то самое «оцеживание комара» (как бы утонченная и возвышенная духовность, социальное служение, отказ от роскоши, борьба с Дедом Морозом (этим прославился архиепископ Болоньи Джакомо Биффи, наиболее активно препятствовавший Папе Иоанну Павлу II ввести во всех католических семинариях тестирование на психологическую предрасположенность)), с другой – «поглощение верблюда» (совершение страшного зла или его замалчивание (что, по сути, – соучастие), или же, в лучшем случае, полумеры по его преодолению).
Хотите сказать, что у католиков скандалы не из-за гомосексуализма, а из-за педофилии возникли? И что? Будем ждать, пока и педофилия станет у нас столь же актуальной проблемой, как у католиков? Безусловно, гомосексуализм и педофилия – разные проблемы, последняя намного страшнее, но неужели непонятно, что толерантность к гомосексуализму подготавливает почву для такого же отношения к педофилии? В «цивилизованном» мире уже давно гомосексуализм не считается патологией. Теперь мало-помалу лоббируется изменение отношения к педофилии, о грядущей легализации которой уже предостерегал Святейший Патриарх Кирилл / https://www.youtube.com/watch?v=9bdaIhnMM-E /.
Однако было бы упущением, не сделать некоторые уточнения, касающиеся христианского отношения к гомосексуализму и гомосексуальности. Это не синонимы. Гомосексуальность – это патология, которая выражается в предпочтительном сексуальном интересе к представителям своего пола. Если человек осознает в себе это нездоровое расположение и борется с блудной страстью, усиливаемой еще и этой противоестественной наклонностью, последняя не только не вменяется ему в грех, но его сугубая борьба со своей греховностью, уверен, вменится ему в сугубую добродетель. Попрекать кого-либо гомосексуальностью – то же, что издеваться над инвалидом. Это мерзко.
Иное дело – гомосексуализм. Это обусловленный гомосексуальностью образ чувств, мыслей и поведения. Уступая своей гомосексуальности, реализуя и тем самым укореняя и подпитывая ее, человек произвольно становится соучастником бесов, уродуя свою душу и оскверняя тело, кощунственно попирая в себе замысел Божий о природе человека.
Но не все тут просто. Как человек доходит до жизни такой? Опять же грешник грешнику – рознь. Один грешит и вся его забота – о безнаказанности. Грех для него привычен, дискомфорта не доставляет, от совести он защищен толстенной броней самооправдания и единственно, что причиняет порой неудобство – это боязнь разоблачения.
Другой грешит и мучается. Почему, в таком случае, он не прекращает? По той же причине, по которой и от прочих страстей не сразу человек может избавиться. Чем противоестественней страсть, тем активней за подверженного ей борются бесы (мы как-то иной раз упускаем из внимания их «заслуги» в порабощении человека порокам). С Божией помощью все можно преодолеть, любую страсть, любой порок, но вот тут лучше не становиться никому судьей, ибо никто из нас не знает, кому, что, насколько и почему было попущено Богом. Но такой кающийся грешник, если даже порой падает, по крайней мере, не втягивает никого на погибельный путь. Грех такого человека – дело его совести, его беда и скорбь. Обличать прилюдно (позорить) такого – низко, и, что немаловажно, может ввергнуть его в погибельное отчаяние. Между тем, у публичного обличения могут быть лишь две уважительные цели: 1) приведение грешника к покаянию и 2) ограждение других людей от опасности, которую он представляет. Если он не опасен, а стыд перед людьми не только не служит сильнодействующим лекарством, но еще и вредит его душе, вытаскивать на всеобщее обозрение предмет его душевных терзаний – жестоко и бессмысленно.
И позвольте высказать сугубо личное мнение, что, если это духовное лицо любой из трех степеней священства, не надо спешить, якобы из ревности по Бозе, добиваться его отстранения от служения, или уклоняться от сослужения с ним. Формально все будет, конечно, правильно. Только Господь заботится не о формальном соответствии наших поступков каноническим правилам, но о нашем реальном приобщении к жизни вечной.
Легко лишить человека шанса вынырнуть из греха. Но в этом лишении не будет правды Божией. И такого человека стоит потерпеть Христа ради. Тем более, что мы считаем его извращенцем, возможно, лишь потому, что знаем о каком-то его единичном падении, после которого он искренне покаялся и более «на свою блевотину» не возвращался (2 Петр. 2; 22), но ведь нам это неизвестно. Рассуждая, как нам кажется, логически, мы решаем, что если было единожды, значит, потом было и дважды и многажды, и повторяется поныне – и вот мы осуждаем, и клевещем в своем сердце (а может, и не только в сердце) на… подвижника, который несет по жизни крест борьбы с тяжелейшей страстью.
Совсем другое дело – циничный совратитель и растлитель, или насильник. Это опасный уголовник, с которым надо действовать энергично и жестко, по всем правилам оперативно-розыскной деятельности, не заморачиваясь поэтапностью обличений, чтобы не дать ему возможности, связавшись с влиятельными лицами, уничтожив улики, организовав давление на свидетелей и пострадавших, подготовиться к обыску и допросам. Возможна ли такая оперативность при обращении в церковные вышестоящие структуры?.. Вопрос риторический. А по-другому таких преступников не ловят.
Конечно, желательно, чтобы все проблемы, касающиеся духовенства, вначале решались в церковных стенах. Но, пока у нас при Контрольно-аналитической комиссии нет своеобразного оперативного подразделения (а его создание и функционирование весьма проблематично с юридической точки зрения), до тех пор неуместно требовать, чтобы жалобы на представителей духовенства (независимо от священной степени), совершивших уголовные преступления на сексуальной почве, прежде подачи в полицию, проходили все церковные инстанции. Тем более, это невозможно требовать, пока хотя бы некоторые жалобы на сексуальные домогательства или, тем более, на понуждение к сексуальному контакту, поданные по церковной линии (будь то на епархиальном или на высшем уровне), остаются без адекватного ответа (полумеры едва ли можно считать таковым).
И в заключение еще пару слов о действиях о. Андрея Кураева. Дискредитирует ли он Церковь своими разоблачениями? Вопрос этот спорный. Мое мнение: нет. Помню, как-то раз один знакомый дипломат сказал, что самодискредитация иногда необходима именно для завоевания доверия, и на нее надо осознанно идти. Когда гнойники церковной среды вскрываются с любовью к Церкви и болью за Нее (а именно так, я убежден, переживает о. Андрей проблемы, о которых он говорит) – это Ее не может дискредитировать, потому что самообличение (а выступая как член Церкви, он говорит не о чьих-то там, но о своих, о наших общих проблемах, о нашей боли) – признак наличия здорового начала. А вот, когда извне начинают обличать (причем не как о. Андрей, а с враждебных позиций, и не как он – отдельных субъектов преступления – но всю Церковь огульно), а изнутри в ответ кто отмалчивается, кто отвергает для многих очевидное и общеизвестное – тогда-то и создается соблазнительное впечатление, что все насквозь прогнило сверху донизу.
Поэтому слава Богу, что о. Андрей все же решился на этот шаг, пока замалчивание и полумеры не довели ситуацию до той стадии, когда обличения (с запротоколированными свидетельскими показаниями, с фото- и видеоматериалами и пр., как того сейчас требуют от о. Андрея) полились бы извне со всех сторон и на позор всему миру, который не поверил бы уже никаким нашим энергичным мерам по «чистке рядов». Вот тогда Русская Православная Церковь и в самом деле была бы дискредитирована, а миссия – провалена.