{Ludovico Einaudi – Experience}
Не стану скрывать, очень тянуло влюбиться. Но я слишком рано стала жить по-настоящему взрослой жизнью, которая не означает «отдельно от родителей», а подразумевает «новорожденный сложный с набором диагнозов ребёнок, полнейшая вынужденная независимость в вопросах заботы о нём, второй курс заочного обучения в институте, а также головная боль о том, чем платить за квартиру и на какие деньги купить памперсы».
К счастью, я всегда была излишне серьёзной, и ситуацию спасли (именно спасли) накопленные в школьные годы заработанные мелким промыслом тысяча пятьсот долларов. Я растянула их до того момента, пока сын не позволил мне хоть пару часов в день подрабатывать. Да, в девятнадцать лет у меня имелись: ребёнок, учёба, работа и полнейшее отсутствие какой-либо помощи, даже моральной. Потому что, если ты, несмотря на все предупреждения и увещевания, была неблагоразумной и умудрилась залететь – будь добра, напрягайся. Очень справедливая позиция, надо сказать, но если от моего сына кто-нибудь когда-нибудь забеременеет и случится это не вовремя, я буду помогать хотя бы деньгами. Это всё-таки жизнь, и порой она очень сложная штука.
Так вот, несмотря на стальной стержень, выкованный жизненными проблемами, я всё же женщина, и кое-что от существа нежного, очевидно, во мне всё-таки осталось. Поэтому любить тянуло, а тем более устоять перед таким сгустком нежности и мягкости, средоточием вселенской красоты и обаяния, ходячим апогеем успешности и мужественности не предвиделось возможным.
Благодаря тесной дружбе разума с сердцем, я могу смело похвастать тем, что легко контролирую свои чувства: во мне сразу же начался внутренний диалог, сжатый смысл которого легко уложить в суждении: «не твоего поля ягода, не по аршину кафтан».
На этом с темой «любви» было покончено.
А вот тема секса меня волновала, и ещё как! Ведь в свои опытные во всех отношениях двадцать три я понятия не имела, что это такое. Нет, ну общее представление, конечно, сложилось, и даже ребёнок родился, но я всерьёз подозревала, что мне не всё показали, не всё открыли и многое (очень многое) утаили. Догадаться об этом было легко хотя бы потому, что я так и не выяснила, что скрывается под страшным словом «оргазм».
Ну, а рядом с Алексом контролировать гормоны было немыслимо трудно. Тянуло. Тянуло не просто сильно, а с непреодолимой силой, настолько невыносимо, что решение было принято: как только - так сразу, и чёрт с ними, с гордостью и пуританской благовоспитанностью.
Глядя на Алекса, думать о чём-то ещё кроме секса не представлялось возможным: желание прижаться к нему и дышать, жадно втягивая носом его запахи, безжалостно сжигало волю и выкручивало все мои внутренности. Не сразу, но я научилась с этим управляться – холодностью. Чем черствее внутренний настрой, тем менее пагубны последствия. И на этой волне я буду лететь долго и далеко.
Мы продолжали встречаться и всегда втроём - с Алёшей, но каждый из нас очень хорошо понимал, что мы оба актёры театра под названием «Иллюзия дружбы». Мы ходили в кино, смотрели полнометражные американские мульты, смеялись, и когда совершенно случайно рука Алекса касалась моей, нас обоих прошибало током. Мы гуляли в парках, и я тайком, украдкой с жадностью любовалась его красотой, безумно мечтая дотронуться. Желание быть ближе сжимало, будто тисками, и я изобретала поводы сократить официально допустимое расстояние, искренне поражаясь собственному воображению. Мне хотелось ещё и ещё наслаждаться тем, как необыкновенно сладко Алекс пахнет мужчиной и дорогим парфюмом, касаться его тела, ощущать его близость и его жизнь.
Это было упорядоченное движение космических тел по заданным траекториям, одиночное движение по пересекающимся путям. И ожидание неминуемого столкновения, которое для нас обоих было уже очевидным, стало самым сладостным ожиданием в мире. Моя пуританская сущность забилась в самый тёмный угол моей души, скомкалась до массы, стремящейся к ничтожно малой, и накрылась, в конце концов, шапкой невидимкой, ожидая своего часа.
Таймер движения Алекса остановился первым, и случилось это в пасмурный, дождливый день.
Подъехав к моему дому, мы томно сидим в его Porsche, никак не решаясь расстаться, и наблюдаем за тем, как дождевые капли монотонно сползают по стеклу, оставляя мокрые зигзаги-следы.
Алекс осторожно спрашивает:
- Могу я тебя попросить кое о чём?
- Ну, смотря о чём! – улыбаюсь.
- Мы можем остаться наедине?
- Ты хочешь, чтобы я пристроила сына и встретилась тобой без него? А зачем?
Алекс отворачивается, едва заметно улыбнувшись, наверное, думает, что я дура. А мои сознание/воспитание/благоразумие пульсирует в захмелевшей от его присутствия голове тремя красными прописными буквами «Н.Е.Т.».
Но кто ж станет слушаться разума при таких-то обстоятельствах?
{Hammock - Then the Quiet Explosion (Oblivion Hymns)}
Мы входим в полумрак довольно большой залы со стеклянной стеной. Уже смеркается и остатки только уснувшего солнца лишь слегка наполняют комнаты светом. Я слышу едва уловимую, незнакомую, но безумно красивую музыку и неосознанно ищу её источник. Заглядываю в помещение, расположенное правее и вижу рабочий стол, весь уставленный мониторами и гигантскими планшетами, на которых Алекс, очевидно, и создаёт свои проекты. На одном из мониторов виден эквалайзер в движении, но равномерное звучание музыки во всех помещениях, включая душ, выдаёт стерео систему, распределённую по всей квартире. На полу разложены профессиональные планшеты, развёрнуты рулоны чертежей.
Его квартира выглядит не просто красиво - она необыкновенна. В комнатах немного мебели в стиле high tech «хай тек»?, минимум предметов, но подсвеченные изнутри стеклянные панно с причудливыми узорами застывших пузырьков воздуха создают иллюзию движения. Такие панно–перегородки совершенно разные, но каждая по-своему красивая, служат внутренними стенами, зонирующими одно большое помещение на комнаты. Космическая музыка, тихая и едва уловимая, именно живёт в этой «квартире будущего», дополняя её своим релаксирующим фоном. Внешние стены - это полностью окна, закрытые полупрозрачной белой тканью, настолько нежной, что малейшее дуновение ветра поднимает их, как паруса, открывая взору огромную террасу с растениями и бассейном прямо за стеклянной стеной. Мой нос улавливает едва уловимый приятный запах то ли цитруса, то ли ванили – тоже какая-то крутая система поддержки заданного благоухания.
Я заглядываю за перегородку из матового стекла в левой части квартиры и вижу её, спальню. Прямо посередине, не прижавшись ни к какой стене, а прямо посреди комнаты стоит огромная кровать, белоснежная как в люксе для новобрачных.
В моей голове болтается мысль, что, «пожалуй, не один десяток, таких как я уже успел здесь побывать», однако с ней спорит другая, тоже моя мысль: «Но ведь я пью в семейном ресторане из общественных бокалов, и ем из общественных тарелок общественными же вилками, так что какая к чёрту разница»? Тем более что в этом ресторане явно очень трепетно следят за чистотой: нежное и ровно выглаженное бельё дышит такой свежестью, какой позавидовали бы даже новорожденные дети - его меняли сегодня. И скорее всего Алекс делал это не сам.
Кроме кровати и нежного, как облако, кремового ковра, в этой комнате размером с мой дом больше ничего нет. Одна из панелей стеклянной стены сдвинута, открывая путь на террасу - именно отсюда и рвётся свежий ветер с запахом дождя, прошедшего где-то недалеко от нас. Он гуляет по всем лабиринтам космического жилища, колыхая белые шторы и наполняя жизнью это пристанище людей будущего.
Я выхожу на террасу, и моё дыхание перехватывает: перед моими глазами неописуемо красивый вид на город, лес и озеро, голубой бассейн с подсветкой, плетёные иланговые шезлонги, кресла–шары, кремовый мрамор под ногами.
Неожиданно по всему периметру террасы загораются огни, делая картину ещё более обворожительной, похожей на взлётную площадку для инопланетных межгалактических кораблей.
- Так красивее, – слышу негромкий голос.
- Да уж…, - соглашаюсь, - Ты живёшь красиво!
- Спасибо! План этого дома был моим дипломным проектом, прошли годы, и с большими доработками и изменениями не в лучшую, к сожалению, сторону, удалось всё же его воплотить в реальность.
И я думаю: «Чёрт, вот я глупая, могла же сразу догадаться! Это уже намного лучше: он сделал проект дома – ему дали одну из квартир, и это совсем не делает его Рокфеллером, а только хорошим архитектором».
Мне становится легче, и я выдыхаю:
- У тебя отличный вкус! А что удалили из проекта в итоге?
- Как всегда самое красивое и самое новое. Что будешь пить? – Алекс улыбается и смотрит взглядом, от которого начинает кружиться голова.
- Куда ж ещё-то красивее?! А что у тебя есть?
- Ну, давай посмотрим вместе: можно приготовить мохито, да, наверное, любой коктейль можно - у меня там есть фрукты на кухне. Могу сходить вниз и заказать тебе чего-нибудь в баре.
- Ничего не хочу из бара, давай мохито?
Мы перемещаемся на кухню, такую же огромную, как и всё остальное в этом необыкновенном жилище, и в ней интерьер оказывается ещё круче, чем в остальных комнатах. Алекс заглядывает в ящики, они выезжают на причудливых механизмах от одного лишь касания кисти его руки, всё горит, светится, услужливо выползает и уползает по малейшему проявлению его желания. Алекс всё делает ловко и быстро, а я смотрю на него глазами неандертальца: красота и новизна, техничность и удобство всего, необыкновенная просторность и одновременно уютная лёгкость его дома произвели на меня впечатление.
- Пойдём на террасу? – предлагает с улыбкой.
- Пойдём, там красиво! – соглашаюсь.
Мы садимся прямо на мраморные ступеньки, ещё сохранившие тепло жаркого летнего дня. Я пью много и жадно, потому что, оказывается, мне очень хотелось пить, так, что Алексу приходится отдать свой бокал мне.
Между нами неловкое молчание - оба не знаем, как и что говорить, и это удивительно, потому что Алекс вряд ли в этом деле новичок. Люди с такой внешностью, как у него, приобретают пресловутый опыт очень рано и в несравнимо большем объёме, чем прочие люди.
Я чувствую, как он смотрит на меня, и в этом созерцании обнаруживаю особенное волшебство. Меня не покидает рвущее шаблоны ощущение, что он боится неловкости и промахов не меньше меня.
- Хочешь, я сделаю тебе ещё? – предлагает.
- А где тут у тебя душ? – мои нервы на пределе, несмотря на окружающий тотальный релакс.
- В спальне, - растягивает губы в странной улыбке.
Я и в самом деле видела в его спальне какую-то космическую дверь.
Убегаю в указанном направлении, но вижу две таких двери. Открываю первую и вижу длинный коридор с полупустыми белыми полками и вешалками, редко где аккуратно сложена одежда. Ясно, это шкаф. Отрываю другую дверь и обнаруживаю то, что искала - душ, а вместе с ним и гигантскую ванну – джакузи. Это не кабинка и не кафельный закуток, это небольшое пространство овальной формы, построенное из стеклянных блоков, полых внутри и заполненных органическими фрагментами – песок, кварц, ракушечник, цветной гранит, мрамор. Эта стена сама по себе - произведение искусства, но техничность душа переходит рамки моего воображения.
С большим трудом я разбираюсь, как включить воду так, чтобы она попадала на меня традиционным и привычным для меня способом – сверху, и, наконец, расслабляюсь под струями воды. Ну, или мохито, вернее двойная его доза, наконец-то подействовала на меня, иначе, если эту пружину не отпустить, вряд ли я отдалась бы совершенно чужому мне человеку, особенно осознавая вопиюще-очевидную временность моего нахождения в этой квартире и вообще его жизни.
Мои глаза жадно впитывают его интимность – баночки с шампунями, гелями, флаконы с незнакомыми средствами мужской гигиены. Я их не только рассматриваю, но даже трогаю, и мне это бесконечно приятно: хочется касаться его вещей, жизни и околдовываться ещё сильнее. Хочется его узнавать, не думая о том, что будет завтра.
{Sarah Blasko - All I Want}
Наконец, я закрываю глаза и подставляю лицо воде. Мне кажется, её потоки смывают с меня все условности и ограничения, временно стирают память о семье, о ждущем меня дома не плохом и не хорошем муже, о скучающем по мне сыне.
Я хочу этого, безумно хочу, потому что знаю: мне будет хорошо, а может быть, даже очень хорошо, и вряд ли жизнь подарит ещё хоть один шанс познать это. У меня уже достаточно ума, чтобы понимать истинную ценность вещей, главное - не сделать никому больно.
Внезапно чувствую на спине тёплую ладонь, медленно сползающую вниз, едва касаясь моей кожи. Замираю, прислушиваясь, затем ощущаю такое же скольжение от плеч к запястьям.
Открываю глаза: Алекс за моей спиной, поэтому мне его не видно, я только чувствую, как он мягко берёт мою руку, медленно разворачивает её, поднимает и целует запястье. Столько нежности и чувства в этом поцелуе, что у меня в прямом смысле начинает кружиться голова, подкашиваются ноги.
Я опускаю глаза на собственную вздымающуюся грудь, вижу тонкие струи воды, обтекающие её формы, и впервые в жизни осознаю свою красоту и сексуальность. Невероятная уверенность в этом неизвестно откуда вдруг начинает наполнять меня - замкнутое, закомплексованное, фригидное существо. Голая и мокрая, я разворачиваюсь и прижимаюсь к Алексу, прячу лицо в изгибе его шеи. Ощущение моей полной беззащитности и открытости перед ним, касание его одежды к моей нагой коже восхитительно и удивляет тем, как самые простые вещи могут пробуждать настолько сильные эмоции.
Алекс целует моё лицо и губы нежно, но уже страстно, я ощущаю его язык, и удивляюсь тому, что мне не противно, а сладко и голодно – так сексуальна эта ласка, невероятно интимная, бесконечно возбуждающая.
Прихожу в себя от собственного стона, Алекс тоже останавливается, отрывает свои губы, и в его нетерпеливых глазах я вижу вопрос: «Что не так?».
Я не знаю, что такое сексуальность, но, может, вот то, что сейчас видят мои глаза, это она и есть? Припухшие мокрые губы, рвано и наспех втягивающие воздух, глаза темнее обычного, с требовательной надеждой вглядывающиеся в мои и говорящие только об одном – желании обладать. И, очевидно, весь мой собственный вид молит Алекса о том же, потому что он бросается стягивать с себя прилипшую одежду, обнажая просто невероятно красивое тело.
Я потрясена, застыла в оцепенении. Оказывается, я ничего не знала и о мужской красоте тоже. Сотни скульпторов работали над идеальным рельефом, формами, тысячи художников создавали восхитительный оттенок кожи. Это обнажённое мужское тело делает меня слабой, уязвимой, безвольной. Утончённое и одновременно мужественное, оно поражает и опьяняет, соблазняет, порождает тысячи неукротимых желаний, самое первое из которых – прикоснуться. Ни в глянцевых журналах, ни на подиумах, ни в голливудском кино нет таких тел.
С левой стороны прямо под грудью вытатуирован рисунок: замысловатое сказочное дерево, крона которого - множество букв с завитушками, написанных как инициалы. Это дерево повергает меня в состояние некого транса, рука сама тянется, чтобы дотронуться, и как только это происходит, Алекс накрывает мою руку своей ладонью и вжимает её в свою грудь так сильно, что я чувствую, как под ладонью бьётся его сердце.
Взгляд. В нём энергия, а если таких взглядов два, и они соединены, то это взрыв. Пик игры человеческого разума, называемой влечением.
Алекс приближается, и наши тела соприкасаются: вначале легко, словно не решаясь на нечто большее, лишь знакомясь, медленно и поступательно познавая друг друга, затем плотнее, пока не сливаются настолько мощно, что мне уже кажется, мы оба хотим в эту секунду срастись кожей, подобно сиамским близнецам. Близость горячего и сильного тела, потрясающий мужской запах повергают меня в иное измерение, где пространство и время воспринимаются иначе, где стыд и стеснение растворяются в эфире желания и жажде интимной близости.
Обнимая его плечи и целуя его губы, я вдруг обнаруживаю странное и необъяснимое чувство, будто вновь обрела нечто давно утраченное, моё, знакомое мне и бесконечно важное.
Алекс поднимает меня на руки, несёт в спальню, и на огромной белой кровати, утопая в пряном запахе его кожи и ванили его простыней, растворяясь в космической музыке, я впервые становлюсь его женщиной - сексуальной, возбуждающей, вдохновляющей, бесконечно желанной.
Как прекрасно ощущать всё это! Я чувствую, как дышу, живу и проживаю каждое мгновение своего существования в этом мире.
Ни единого сожаления нет во мне о совершаемом. Я, строгая, правильная, замужняя пуританка, отдаюсь мужчине, который не муж, и, о ужас, счастлива тем, что решилась на это.
{Hammock – Sinking InsideYourself}
Я просыпаюсь от света. Уже около семи утра, но солнечные лучи заливают спальню так щедро, что кажется, в ней также светло, как и на самом солнце. Я щурюсь и не могу ни открыть глаза, ни привести свои мысли в порядок. Долго пытаюсь выстроить план действий в своей голове - проект «красивого и достойного ухода», но, то и дело, спотыкаюсь об обрывки живых, трепетных воспоминаний о прошлой ночи, которые то стыдят, то вновь возбуждают меня. Наконец, я абсолютно бесшумно сажусь на кровати, голая, вся в солнечном свете, щурясь и пытаясь вспомнить, где мои вещи.
Поворачиваю голову и вижу Алекса: его бёдра укрыты простынёй, а живот обнажён - совершенно плоский, смуглый, с тонкой кожей, которая нежно двигается вместе с дыханием, а если присмотреться, то и едва заметно вздрагивает с каждым ударом его сердца. На нём, в нижней его части, есть волосы, и у них только одно предназначение – своей ровной линией увлечь женский взор туда, где всё скрыто белой тканью, и Слава Богу, потому что мне давно пора домой.
«Конечно, они в ванной. Мои вещи» - вспоминаю. И едва успеваю тихонько туда ускользнуть, а затем, как кошка, мягкими бесшумными лапками к выходу, как меня ловят за руку:
- Хочешь сбежать? А кофе? А душ? - Алекс улыбается открыто, как ребёнок, и силится открыть глаза, приподнимаясь на локте, но яркий свет безжалостно его ослепляет. Он такой смешной и бесконечно красивый в этом свете, полунагой, беспомощно ослеплённый, но чуткий и нежный. Я чувствую, ощущаю каждой своей клеткой, как меня накрывает всё больше и больше, и это к моему величайшему сожалению, не только волна вожделения. Моё сердце колотится так сильно, что я боюсь быть услышанной.
НЕЛЬЗЯ ВЛЮБЛЯТЬСЯ.
Нельзя.
- Прими пока душ? А я кофе сварю, консьерж обещал горячие булочки нам принести! – мягко целует и шепчет в губы.
Конечно, душ я принимаю не одна. Видимо, варка кофе оказалась не слишком увлекательным занятием, потому что не успела я разобраться с душем, как уверенная мужская рука уже нажимала на нужные рычаги и кнопки, нас совершенно внезапно со всех сторон и чуть ли не из-под земли окатило холодными струями, я завизжала от неожиданности, а Алекс со смехом сообщил, что это «утренний душ». Вода становилась тёплой, а его поцелуи жаркими и страстными…
Потом мы пили невероятно вкусный кофе с горячими воздушными круассанами и мёдом. Алекс всё время улыбался и целовал мои губы, он светился счастьем, что совершено не было похоже на разовую встречу. Но меня поразило другое - то количество нежности, которое было в нём: безграничное, бесконечное, оно никак не вязалось с его мужественностью, в чём-то даже слегка брутальным телом и внешностью, с его уверенной силой и харизмой, уникальной способностью покорять. Эта неординарная для мужской натуры мягкость максимально приближала его к существу, наделённому женской природой: именно эта неожиданная контрастность покоряла в нём больше всего. Казалось, он вовсе не был обременён гордостью за свои успехи, в нём не обнаруживалось и следа завышенной самооценки, самомнения, обязанного родиться в силу обладания внешностью настолько броской и влекущей, удачливостью, так щедро балующей его в жизни.
Весь день мой мозг парит в туманности Андромеды, я ни на чём не могу сосредоточиться. Суп варится часа три, почта так и не была проверена, хоть и открывалась раз пять. Буквы не складываются в слова, а слова в предложения, веки опускаются сами собой, чтобы дать волю воспоминаниям. Только Алёша, как всегда, ноет и ноет, требуя внимания. А мне так нужно побыть наедине с собой! Так хочется жить для себя, быть самой собой, мечтать, наслаждаться чувствами, эмоциями, ощущениями.
Но, к сожалению, должность мамы не подразумевает выходных и отпусков, и около пяти вечера, как только спадает жара, мы с Алёшей выходим в парк. Неожиданно я получаю сообщение со смайликом – он улыбается. За ним ещё и ещё, смайлики строят мне рожицы. Выждав около часа, и пересмотрев все его эмотиконы, я пишу:
«А словами слабо?»
«Нет! Когда я тебя увижу?»
«Когда ты хочешь?»
«Сейчас. Нет, секунду назад. Нет, вечность назад!»
«Ммм... То есть, я уже в прошлом?»
- Только краешком, остальная часть тебя вся в будущем, на все 99,99% - улыбается, растянув свои красивые губы до ушей.
Я даже не охаю от неожиданности – привыкла к таким внезапным его появлениям.
Nuovo Inizio A Neuköll Dardust
Мы лежим на зелёной лужайке в парке, вечернее солнце нежно согревает нас, и только едва ощутимый ветер напоминает о приближении сентября. Алёша не слезает с Алекса, они борются, и не ясно, кто из них получает большее удовольствие. Я мучаюсь от тянущей боли моего предательства, совесть не даёт мне покоя, но эта картина, где чужой дядя лучше родного отца, смешивает уровни моего восприятия, и я уже не понимаю, что хорошо, а что плохо, где добро и где зло. Наконец сыну надоедает эта суперактивная игра, и он убегает на качели. Алекс в изнеможении лежит и смотрит на меня, а я… я уже давно не могу оторвать от него своих глаз.
Боюсь, он поймёт, как сильно мне нравится, стараюсь напустить больше безразличия и тут же придумываю тему для разговора:
- Слушай, я же почти ничего о тебе не знаю!
- Как и я о тебе, - игриво сощуривается.
- Нам нужен блиц-опрос - это самый простой и быстрый способ составить представление о человеке!
- Спрашивай, - Алекс приподнимается на локте, готовясь к обстрелу моими вопросами.
- Твой любимый цвет?
- Коричневый.
- Мой тоже коричневый! Шоколадный! – я искренне воодушевляюсь, а он смотрит на меня, слегка улыбаясь, и едва заметно кивает головой, будто мысленно ставит галочку в невидимом списке.
- Твоя любимая музыка? – уже с азартом спрашиваю я.
- Музыка из фильма про собаку Хатико.
- Мы смотрели Хатико, но я не помню мелодию, надо будет послушать, - обещаю ему.
- Твоя любимая музыка?
- Всё, что красиво, нежно и не слишком печально. Кое-что из классики, саундтреки к фильмам тоже люблю, ну и, как водится, все песни из советского кинематографа.
- Почему как водится?
- Все, кто родился и вырос в СССР, обожают советские фильмы и музыку к ним. Тебе этого не понять!
Он смеётся, потом говорит:
- Почему же не понять, мне тоже нравятся советские фильмы. Особенно про Д`Артаньяна и мушкетёров.
- Ты шутишь?
- Нет, - он улыбается так широко, что от его улыбки тепла больше, чем от вечернего солнца.
- Это же мой любимый фильм! – восклицаю. - Обожаю его с детства и все песни знаю наизусть!
Алекс вновь едва заметно кивает - ещё один уровень пройден.
- Любимый фильм? – снова спрашиваю.
- Ну … многие! «Звёздные войны», «Назад в будущее», «Контакт» и всё, что связано с космической темой, много ещё других.
Теперь уже я мысленно ставлю галочки, ведь «Контакт» давно претендует на первое место в моём рейтинге вместо мушкетёров, а космическая тема - самая любимая моя тема и в кино, и в литературе!
Это сходство вкусов уже не смешит, оно пугает. А Алекс смотрит в самую глубину меня, и мне кажется, что скрыть от него ничего нельзя, практически невозможно. Я отворачиваюсь и тихо говорю:
- И что, Porsche твоя любимая марка машины?
- Да, - улыбается. – Но, я думаю, не сложно было догадаться, раз уж я на ней езжу. Твоя какая?
- Тоже Porsche, - тихонько признаюсь и уже не верю, что существует нечто, в чём наши вкусы разойдутся.
- Что ты любишь больше всего? – спрашивает он.
- Чёрный шоколад и кофе. А ты?
- А я люблю смотреть на тебя и целовать твои губы…