Дедушкины дисплеи, которые Оссиан нашел на каком-то из нижних этажей, привезли на электрокаре. Это были прямоугольные черные зеркала в титановых рамах. Недертон видел такие в старинной медиапродукции, но ему они показались неубедительными. Очевидно, работающий монитор выглядел иначе. Тлен, с ожидаемым азартом включившаяся в подготовку спектакля, прилепила синий светодиод на дисплей, перед которым предстояло сидеть Недертону, чтобы у того на лице лежали голубые отсветы и не чувствовалось, что человек смотрит в погасший экран.
Сейчас он рассматривал свое отражение в зеркальном дисплее. Костюму, изрядно помятому за время сна в яхте, Оссиан дал отвисеться в ванной, пока Недертон принимал душ, так что самая явная пожеванность исчезла. Еще Оссиан дал ему свой черный облегающий свитер, который был широк Недертону в груди и в плечах. Его собственная рубашка, в пятнах – надо полагать, от виски, – отправилась в стирку. Он жалел, что Тлен отказалась еще разок приложить ему к руке «медичи», – это бы благоприятно отразилось на внешности.
Недертон побарабанил пальцами по многофункциональной плите черного мрамора с золотыми прожилками. Ему предстояло изображать сотрудника «Милагрос Сольветра ЮА» – крупной воображаемой корпорации, базирующейся в Медельине. О Колумбии, в которой этот самый Медельин находится, Недертон не знал ровным счетом ничего. Лев зарегистрировал «Милагрос Сольветру» и в Колумбии, и в Панаме своего среза. Обе компании состояли из тонкой пачки документов и нескольких банковских счетов. Управляла ими одна и та же юридическая фирма в Панама-Сити.
Говорить с полтером оказалось на удивление интересно – главным образом поэтому Недертон и сидел здесь сейчас. Даже чересчур интересно. Наверное, подействовал и закуток Тлен, который своим унылым видом еще подчеркнул контраст. Так или иначе, полтер вел машину, глядя на какое-то шоссе, семьюдесятью годами раньше, по другую сторону джекпота. Его телефон как-то держался на приборной доске. Широкую грудь полтера обтягивала тонкая трикотажная рубашка, а лицо изумило Недертона тем, что было совершенно человеческим. Восхитительно допостчеловеческим. Полтер являл собой воплощение первозданности. И деловой хватки, как вскоре убедился Недертон. Такому умению выманивать деньги, импровизируя на ровном месте, можно было только позавидовать.
|
|
Тлен позвонила полтеру, она и говорила с ним первой. Не пытаясь скрыть добровольное измывательство над собственной внешностью и четыре зрачка. Потребовала рассказать, что он видел в последнюю смену. Полтер принялся юлить, и Тлен, взглядом испросив разрешения у Льва, переключила на того звонок. Лев, не представившись, взял быка за рога. Полтер будет уволен и не получит плату за две последние смены, если не объяснится. Тогда полтер быстро сознался, что нанял свою сестру («компетентную и ответственную», как он выразился) подменить его, поскольку сам должен был ехать к родственнику по имени Лукан, который серьезно пострадал в драке.
– Мне срочно надо было к нему. Думали, он не выкарабкается.
– Чем он занимается, этот родственник? – спросил Лев.
– Он религиозный, – ответил полтер. Недертону вроде бы послышался смешок, и полтер быстро оторвал руку от руля.
Затем он сказал, что сейчас едет домой от пострадавшего родственника, сестре еще не звонил. Лев посоветовал и не звонить, а дождаться личного разговора. После чего сообщил про объявление.
|
|
Недертону подумалось, что Лев, при всей своей клептархической культуре, дал маху. Полтеру совершенно незачем знать такие подробности. Объяснить, что ему звонят из чужого будущего, где он – игрушка богатого сумасброда, было бы еще глупее, но ровно настолько же излишне. Недертон уже собирался отправить Льву сообщение и даже спроецировал на резную поверхность стола телефонную клавиатуру, но задумался о динамике собственных отношений со Львом. Лучше сидеть, слушать и наблюдать, как полтер выторговывает себе новую, потенциально более выгодную позицию. Недертон видел, что у того явно есть тактические умения, которые Лев, умный и с наследственными задатками, не имел случая полностью развить.
Полтер ответил, что по ряду причин представляет довольно-таки трудную мишень для наемного убийцы. Что он обладает ресурсами, которые может привлечь именно в такой ситуации. А вот то, что его сестра может оказаться в опасности, «неприемлемо». Слово прозвучало в тесной палатке Тлен неожиданно весомо. И что, спросил полтер, Лев намерен по этому поводу предпринять?
– Мы дадим денег, – сказал Лев. – Вы сможете нанять охрану.
Недертон чувствовал, что Тлен пытается поймать его взгляд. Она явно тоже поняла, что полтер переиграл Льва. Недертон встретился с нею глазами, но нейтрально, без того выражения, которого она ждала.
Лев сказал полтеру, что хочет поговорить с его сестрой, однако тот пожелал прежде услышать конкретную сумму. Лев предложил десять миллионов – чуть больше, чем пообещали предполагаемому киллеру. Полтер ответил, что на какой-то «мегапал» его двоюродного брата столько положить нельзя.
|
|
Лев объяснил, что есть другая возможность: он устроит, чтобы двоюродный брат полтера выиграл эти деньги в ближайшем тираже лотереи штата. Выплата будет абсолютно законной. И тут уже Недертон, не выдержав, сам взглянул на Тлен.
– Тебе не кажется, что история с лотереей превращает все в фаустовскую сделку? – спросил он, когда телефонный разговор закончился.
– Фаустовскую? – Лев посмотрел на него непонимающе.
– Как будто у вас есть возможности, которые обычно приписывают Люциферу, – пояснила Тлен.
– А, понятно. На самом деле это такая интересная штука, на которую мой знакомый набрел в своем срезе. Он дал мне подробные инструкции. Я как раз думал с вами обсудить.
– Здесь тесновато. – Недертон встал, приподняв тяжелый бархат плечом. – Если собираемся болтать, давайте перейдем в «мерседес», там удобнее.
Вот, собственно, и все, если не считать того, что теперь он сидел здесь и ждал звонка от сестры полтера.
Лохотронщик
Они так и не нагнали Леона. Может быть, он вправду крутил педали, а скорее всего – немножко крутил и одновременно расходовал заряд втулки. Велосипед стоял у дуба во дворе, Леон куда-то исчез, зато в шезлонге сидел приятель Бертона Райс и держал на коленях мандолину. Когда они, оставив машину у ворот, подошли ближе, стало видно, что на самом деле это армейская винтовка: короткая, с дулом, как будто вдвинутым в приклад. Друзья Бертона называли такие «булками». На глаза у Райса была надвинута бейсболка – из тех, что постоянно меняют рисунок. Он был в армии, в каких-то элитных войсках, но не таких элитных, как Гаптраз, и к Бертону относился с восхищением, которое Флинн находила нездоровым, хотя сама не знала, за кого опасается – за Райса или за Бертона.
– Привет, Райс, – сказал Бертон.
– Привет, Бертон, – ответил Райс и, не привставая с шезлонга, тронул рукой кепку, почти как если бы отдал честь. На левой глазнице у него была виза, и Флинн видела, как скользит по зрачку отраженный свет.
– Кто еще здесь? – спросил Бертон, глядя на темный дом. Белая вагонка уже немного просветлела в первых предутренних лучах.
– Дюваль на холме, – ответил Райс. (Пикселированное бурое пятно переползло чуть ближе к тому месту, где у нормальной бейсболки была бы пуговка. На морпеховские кепки их не пришивали, потому что, если тебя ударят по голове, пуговка может впечататься в черепушку.) – Картер за домом, Карлос у трейлера. Поставили сетку: двадцать единиц, двадцать в запасе.
Флинн знала, что это значит: двадцать дронов синхронно курсируют над участком, каждый из ребят контролирует треть дронов. Нехилая такая эскадра.
– Мы пойдем в трейлер, – сказал Бертон. – Предупреди Карлоса.
Козырек бейсболки приподнялся.
– У луканутых на тебя зуб? Мне Дюваль сказал.
– Луканы – фигня. Надо ждать ребят посерьезнее, – ответил Бертон.
Он положил руку Райсу на плечо, затем двинулся вниз, к трейлеру.
– Доброй ночи, Флинн, – сказал Райс.
– Доброе утро, – ответила она и догнала Бертона. – Как они выглядели? Люди, которые тебе звонили.
– Помнишь «Жертвенные аноды»?
Флинн почти не помнила. Группа из Омахи или вроде того.
– Они были еще до меня.
– Она походила на певицу из «Анодов» Кэт Блексток, только с хеллоуинскими контактными линзами. Другой примерно моих лет, высокий, неряшливый, с бородкой и в старинных очках. Привык, что его слушаются.
– Они колумбийцы? Латиносы?
– Англичане.
Флинн вспомнила город, изгиб реки.
– Почему ты им поверил?
Бертон остановился, и Флинн чуть на него не налетела.
– Я не говорил, что поверил им. Я верю в живые деньги, которые мне заплатили. Будут у Леона десять лимонов на Мегапале – поверю в десять лимонов.
– Ты веришь, что тебя заказали.
– Думаю, люди из «Сольветры» верят.
– Ты вызвал Райса и ребят с пушками.
– Не повредит. Они рады поводу. Леон выиграет в лотерею, может поделиться.
– Лотерея подтасована?
– Тебя это удивляет?
– Думаешь, «Сольветра» связана с правительством?
– Это деньги. Тебе кто-нибудь предлагал их в последнее время, кроме меня?
Он повернулся и зашагал по тропе. На деревьях чирикали первые птицы.
– А если это какая-нибудь безовская подстава?
Через плечо:
– Я обещал, что ты им позвонишь. Это надо сделать, Флинн.
– Но ты не знаешь, кто они. Почему они не писали видео, если платили за съемку с коптера?
Бертон снова остановился:
– Почему-то есть форум, где можно подрядиться на убийство незнакомого человека. По той же причине в этой стране прилично живут только те, кто лепит наркоту.
– Ладно, – сказала она. – Я не отказываюсь. Просто все это какой-то бред.
– Офицер внутренней безопасности сказал, что я мог бы к ним вступить. Подчиненные у него за спиной закатили глаза. Трудные времена.
В темноте за деревьями уже угадывался светлый трейлер. Флинн казалось, будто она не была здесь давным-давно.
Кто-то шевельнулся, едва заметный за трейлером. Карлос, наверное. Он показал им большой палец.
– Где пароль? – спросил Бертон.
– В чехле с твоим томагавком.
– Топориком, – поправил он, открывая дверь и заходя внутрь; зажегся свет. Бертон глянул на сестру. – Я знаю, ты считаешь все это бредом, но, может быть, у нас появился шанс выбраться из финансовой ямы. А такие шансы на земле не валяются, если ты еще не заметила.
– Да поговорю я, поговорю.
Китайское кресло расширилось под Бертона. Флинн достала из чехла полоску сфабленной бумаги и стала читать пароль. Бертон вбивал под диктовку.
Он уже собирался нажать «войти», когда Флинн положила ладонь ему на руку:
– Я все сделаю, но при тебе не могу. Мне надо быть одной. Если хочешь слушать снаружи, я не против.
Он перевернул руку, стиснул ее ладонь. Встал. Кресло попыталось его отыскать.
– Садись, не то его сейчас инфаркт хватит, – сказал Бертон, взял томагавк и вышел, прикрыв за собой дверь.
Флинн села. Кресло с покряхтыванием и пристаныванием сжалось. Она чувствовала себя как в «Кофе-Джонсе», когда надо было идти в офис за очередной нахлобучкой от менеджера ночной смены Байрона Берхардта.
Она сняла телефон, распрямила и глянула в экран, как в зеркальце. Стрижка не фонтан, давно надо подновить, зато в кармане джинсов лежал блеск для губ – Дженет принесла набор пробников из «Мегамарта», когда там работала. Надписи с тюбика стерлись, и давить было почти нечего, но Флинн все равно достала его и намазала губы. В любом случае это будет не бедолага Байрон: через три месяца после того, как он ее уволил, в его машину врезалась идущая на автопилоте длинномерная фура.
Она щелкнула «войти».
– Мисс Фишер?
Вот так сразу. Чувак примерно ее лет, короткостриженый шатен, волосы зачесаны назад, выражение нейтральное. В комнате за его спиной было много очень светлого дерева или пластика под дерево, покрытого чем-то вроде лака для ногтей.
– Флинн, – ответила она, напомнив себе о вежливости.
– Флинн, – повторил он и уставился на нее из-за старинного монитора.
На чуваке была черная водолазка с высоким горлом – Флинн, кажется, ни разу не видела таких в реале. Сейчас она заметила, что он сидит за столом из черного пластика под мрамор, с толстыми прожилками фальшивого золота. Ни дать ни взять съемный офис из рекламы банка-лохотрона. Может, этот тип и есть колумбиец. Он не походил на латиноса, но и очков с бородкой у него не было – значит, не тот, с которым говорил Бертон.
– А ты? – спросила она резче, чем собиралась.
– Я? – Он вздрогнул, выходя из задумчивости.
– Я только что назвала тебе свое имя.
Он глянул так, что Флинн захотелось обернуться через плечо, и проговорил удивленно:
– Недертон. Уилф Недертон.
– Бертон сказал, ты хочешь со мной поговорить.
– Да. Все правильно.
Выговор у него был британский, как и у тех, с кем общался Бертон.
– Зачем?
– Насколько мы понимаем, ты замещала брата в последние две смены…
– Это игра?
Вопрос выскочил сам – Флинн не собиралась его задавать.
Он приоткрыл рот, чтобы ответить.
– Скажи, что игра.
Флинн точно не знала, что на нее нашло, однако это точно началось после «Операции „Северный ветер“». Как будто, сидя на диване у Мэдисона и Дженис, она заразилась от Бертона посттравматическим синдромом.
Чувак закрыл рот. Немного нахмурился. Покусал губы, потом ответил спокойно:
– Это чрезвычайно сложный конструкт, часть куда более обширной системы. «Милагрос Сольветра» отвечает за безопасность. Не наше дело вникать во все остальное.
– Так это игра?
– Если тебе угодно.
– Что вся эта хрень значит?
Флинн отчаянно хотела знать, только не знала, что именно. Ну разумеется, игра, что же еще?
– Это игроподобная среда. Она не реальная в том смысле, который ты…
– А ты реальный?
Он склонил голову набок.
– Откуда мне знать? – сказала Флинн. – Если это была игра, как мне определить, что ты не ИИ?
– Я похож на метафизика?
– Ты похож на чувака в офисе. Чем именно ты занимаешься, Уилф?
– Работа с персоналом, – ответил он, сузив глаза.
Флинн подумала: если он – ИИ, то разработчики явно с вывертом.
– Бертон сказал, вы утверждаете, что…
– Не надо, пожалуйста, – быстро перебил он. – Обсудим позже, по более безопасному каналу связи.
– Что там за голубой свет у тебя на лице?
– От монитора. Неисправного. – Он нахмурился. – Ты отдежурила за брата две смены?
– Да.
– Пожалуйста, опиши их мне.
– Почему просто не посмотреть сохраненное видео?
– Что-что?
– Если никто не сохранял видео, на хрена я снимала?
– Это дело нашего клиента. – Он подался вперед, лицо выглядело по-настоящему встревоженным. – Пожалуйста, помоги нам.
Он не внушал особого доверия, но хоть на что-то был похож.
– В первую смену я стартовала с крыши фургона или чего-то в таком роде, – начала Флинн. – Вылетела из люка, ручное управление было отключено…
Архаика
Недертон заслушался. Было какое-то особое обаяние в ее выговоре, в голосе из доджекпотовской Америки.
В их прошлом тоже была Флинн Фишер. Если она жива, лет ей сейчас намного больше. Хотя, учитывая джекпот и шансы на выживание, это маловероятно. Однако, поскольку Лев впервые затронул ее континуум всего несколько месяцев назад, Флинн перед ним еще не успела далеко уйти от настоящей Флинн, ныне старой или покойной, которая была этой девушкой до джекпота, а потом пережила его или погибла, как многие другие. Вмешательство Льва еще не сильно ее изменило.
– Голоса на двадцатом, – сказала она, закончив отчет о первой смене. – Я не могла их разобрать. Чьи они?
– Я не посвящен в детали задания, порученного твоему брату, – ответил Недертон.
На ней была черная армейская рубашка, расстегнутая на шее, с погонами и какой-то красной надписью над левым карманом. Темные глаза, темные волосы. Стрижка такая, будто ее делала митикоида. Лев рассказывал о подразделении, в котором служил ее брат, и теперь Недертон гадал, не служила ли там и она.
Тлен подключила его к трансляции, и он поместил канал в центре поля зрения, чтобы удобнее было смотреть в глаза. Предполагалось, что Недертон будет держать голову опущенной, как будто видит девушку на мониторе, но он об этом все время забывал.
– Бертон сказал, что они папарацци. Маленькие дроны.
– У вас такие есть?
Недертон внезапно осознал, как смутно представляет себе ее время. История местами занятна, но уж слишком обременительна. Нахватаешься лишних знаний – станешь как Тлен, одержимая каталогом исчезнувших видов, маниакально ностальгирующая по тому, чего никогда не видела.
– У вас в Колумбии нет дронов?
– Есть, – ответил Недертон.
Почему она в какой-то подводной лодке или воздушном судне со стенами из светящегося меда?
– Спроси, что она видела, – напомнил Лев.
– Ты описала свою первую смену, – сказал Недертон. – Насколько я понимаю, во вторую произошло некое событие. Опиши его.
– Рюкзак, – сказала Флинн.
– Что-что?
– Как детский рюкзачок, только из какого-то паршивого серого пластика. Типа щупальца по четырем углам. Или ножки.
– И когда ты впервые его увидела?
– Вылетела из люка в фургоне, пошла вверх, все как в первый раз. На двадцатом голоса опять умолкли. Тут я и увидела, как он лезет.
– Лезет?
– Кувыркается. Лечу выше, теряю его из виду. На тридцать седьмом он меня обгоняет. На пятьдесят шестом получаю контроль над коптером. Жучков нет. Облетаю дом – ни папарацци, ни жучков. Тут окно разморозилось.
– Деполяризовалось.
– Так я и думала. Увидела вчерашнюю женщину. Вечеринка кончилась, другая мебель, женщина в пижаме. С ней кто-то еще, видно только, что она на него смотрит. Смеется. Облетела дом еще раз. Возвращаюсь, они у окна.
– Кто?
– Женщина. Рядом с ней мужчина. Лет тридцать – тридцать пять. Брюнет. Бородка. Расово – ни то ни се. Коричневый халат.
Выражение у нее изменилось. Она смотрела на Недертона, вернее, на его изображение в своем телефоне, но перед ее глазами был кто-то другой.
– Он стоял рядом, обняв ее за талию. Она не видела его лица. А он знал.
– Что?
– Что та штуковина ее убьет.
– Какая штуковина?
– Рюкзак. Там в стекле открылась дверь. И такие выползли вроде перила, на балконе. Вижу, сейчас эти двое выйдут и заметят коптер. Я вбок, типа захожу на облет, на углу зависаю. Иду вверх, до пятьдесят седьмого, и сразу назад.
– Почему?
– Из-за его лица. Нехорошо он смотрел. – Ее голос звучал ровно, очень серьезно. – Она была над ними, на фасаде пятьдесят седьмого. Штуковина. Замаскировалась под стену, та же форма, что панели, тот же цвет. Только они были мокрые, а она сухая. И вроде как дышала.
– Дышала?
– Сдувалась и раздувалась. Несильно.
– Ты была над ними?
– Они стояли на балконе, смотрели на реку. Я хотела щелкнуть кадр, но не сообразила как. Первый раз получилось само, с папарацци. Видимо, автоматом включается на близком расстоянии, только я не знала, чем управляю. Подлетела ближе, и тут штуковина что-то выплюнула. Мелкое и быстрое, не разглядеть. И сразу мне в камеру. Куснет – отлетит. Я отключила винты, упала на три этажа. Стабилизировалась. Кусачка исчезла. Я влево и резко вверх. Он стоял у нее за спиной. Взял ее руки, закрыл ей глаза. Поцеловал в ушко, блин, что-то шепнул. «Сюрприз». Зуб даю, он шепнул: «Сюрприз». Потом отступил на шаг, повернулся. Вижу, сейчас уйдет с балкона. И тут они полезли. Тучей. Он поднял голову. Он знал. Знал, что они тут будут.
Она глянула вниз, как будто на свои руки. Снова на него:
– Я нацелилась ему в башку. Не успела. Он упал на колени. А они залетели к ней в рот и начали ее жрать. Он вскочил, забежал в дом, дверь закрылась, окно стало серым. Думаю, она умерла от первого же укуса. Надеюсь.
– Ужасно, – сказала Тлен.
– Тсс, – прошипел Лев.
– Она опиралась на перила, – продолжала Флинн, – и они стали втягиваться. Она упала. Я за ней. Почти до низу. Они ее жрали на лету. Только тряпки остались.
– Эта та женщина? – спросил Недертон, поднимая матовую фотографию, распечатанную с Аэлитиного сайта.
Флинн глянула на нее из глубины семидесяти с чем-то лет, из прошлого, которое уже было не вполне их прошлым, и кивнула.
Кельтский узел
Она лежала на кровати в комнате с задернутыми занавесками и думала непонятно о чем. Мерзопакость в игровом городе, похожем на Лондон. Коннер с «тарантулом» на парковке перед «Джиммис». Бертон рассказывает про «Сольветру», про то, что его заказали. И что это из-за виденного ею в игре. И как они приезжают, а у дома – его ребята-ветераны.
И наконец, Уилф Недертон, похожий на дешевую рекламу безымянного продукта. Когда Флинн закончила разговор и вышла, брата рядом не было, так что она пошла к дому, гадая, почему, если это игра, Бертона хотят убить. За то, что он якобы видел убийство в игре? Когда Флинн задала этот вопрос Недертону, тот ответил, что не знает, точно так же как не знает, отчего не сохраняли видео, и знать не хочет, и ей советует не забивать голову. И в эту минуту он больше всего походил на живого человека из реала.
Мама встала рано и варила себе кофе на кухне, в древнем-предревнем, старше Флинн, халате, с кислородной трубкой под носом. Флинн поцеловала ее, отказалась от кофе, а на вопрос, где была, ответила, что в «Джиммис».
– Сто лет ей в обед, этой кафешке, – заметила мама.
Флинн взяла банан и фильтрованной воды в стакане, поднялась к себе. Оставила часть воды, чтобы почистить зубы. Чистя их, как всегда, отметила, что кран над раковиной был когда-то хромированным. Сейчас от покрытия остались редкие чешуйки, главным образом внизу, где смеситель крепился к фаянсу.
Она вернулась в спальню, закрыла дверь, сняла кофе-джонсовскую рубашку со споротой кофе-джонсовской нашивкой, лифчик и джинсы, надела огромную морпеховскую фуфайку Бертона и легла.
Усталость и перевозбуждение мешали уснуть. Через какое-то время Флинн вспомнила, что на старом телике у нее было приложение для дроновских игр Бертона и Леона и что Мейкон должен был перенести его на новый вместе со всем остальным. Достала телефон из-под подушки, проверила. Так и есть. Она запустила приложение, выбрала вид сверху и увидела спутниковый снимок участка: серый прямоугольник крыши, под которой сейчас лежала, и светлые точки, отмечающие положение дронов. Они двигались в сложном танце, вычерчивая узор, название которого Флинн знала по татуировкам: кельтский узел. Каждый по очереди подзаряжался, а его на это время сменял запасной.
Бертон выиграл много дроновских игр. Очень круто ими управлял. В Первой гаптической разведке все так или иначе связано с дронами. И даже, кто-то ей сказал, сам Бертон был своего рода дроном, по крайне мере отчасти, пока носил татуировки.
Светлые точки, плетущие узел над ее домом, успокаивали. Скоро Флинн почувствовала, что, наверное, сможет уснуть. Она закрыла приложение, сунула телефон под подушку и натянула на себя одеяло.
И уже почти засыпала, когда внезапно увидела трепещущие в воздухе футболку и пижамные штаны.
Гады.
Анафема
Тилациниха запрыгнула в «мерседес» впереди Льва, сухо цокая когтями по светлому дереву, глянула на Недертона черными глазами и зевнула. Челюсти у нее были куда длиннее собачьих, скорее как у крокодила, только откидывалась не верхняя, а нижняя.
– Гиена, – без всякой радости приветствовал ее Недертон.
Он провел ночь в хозяйской каюте, по сравнению с которой мраморно-золотая доска выглядела аскетически простой.
Лев хмурился.
Следом вошла Тлен в «конфиденц-костюме», как Недертон называл про себя ее тускло-серый суконный комбинезон с длинными рукавами, старинной алюминиевой молнией от горла до лобка и множеством накладных карманов на стальных скрепках. Тот несколько умерял красноречивость ее телодвижений, а заодно прятал зверей и, видимо, обозначал, что она настроена серьезно и просит воспринимать ее соответственно.
– Итак, ты за ночь все обдумал, – сказал Лев, рассеянно гладя Тиенну.
– Кофе принес?
– Бар приготовит, что хочешь.
– Он заперт.
– Какой тебе кофе?
– Американо, черный.
Лев подошел к бару и приложил большой палец к овалу. Дверца сразу открылась.
– Американо, черный, – сказал Лев.
Бар почти бесшумно выполнил заказ, и Лев принес Недертону дымящуюся чашку на блюдце.
– Что ты думаешь про ее рассказ?
– Если она говорит правду, – начал Недертон, наблюдая, как Тиенна закрывает пасть и сглатывает, – и если она видела именно Аэлиту… – Он поймал взгляд Льва. – Не похищение.
Кофе был обжигающе горяч, но очень хорош.
– Мы надеялись выяснить, что скажет ее дом, – заметил Лев.
– А он молчит, – вставила Тлен.
– Почему?
– Не хочет говорить. А по слухам, и не знает.
– Как ее дом может не знать? – изумился Недертон.
– В том же смысле, в каком ничего не знает этот. Такое можно организовать и на определенное время, однако требуется… – Он сделал быстрый, еле заметный, чисто русский жест, будто играет на невидимом пианино: клептархия того уровня, о которой не стоит упоминать вслух.
– Понятно, – ответил Недертон, который ничего не понял.
– Нам потребуется капитал. В срезе, – сказала Тлен. – Оссиан исчерпал все возможности, какие мог измыслить. Если вы хотите сохранить влияние…
– Не влияние, – поправил Лев. – Я там царь и бог.
– Уже не единолично, – напомнила Тлен. – Наши гости с порога зарезервировали себе убийцу. Если их капитал будет больше нашего, мы окажемся беспомощны. А вот ваши семейные финматематики…
Недертон подумал, что она надела «конфиденц-костюм», прежде чем подступиться ко Льву с предложением задействовать семейные финансовые модули. Он глянул на Льва и понял, что убедить того будет нелегко.
– Оссиан может оптимизировать манипуляцию виртуальными деньгами в их онлайн-играх. Он над этим работает, – сказал Лев.
– Если наши гости купят политика или главу американского федерального агентства, нам придется вступить в гонку, – заметила Тлен. – И мы легко можем ее проиграть.
– У меня нет желания создавать более грандиозный бардак, чем тот, к которому они идут исторически, – возразил Лев. – А именно это случится при излишнем вмешательстве. Хватит того, что Уилф уговорил меня предоставлять полтеров в качестве курьезной разновидности доморощенных ИИ.
– Надо привыкать, Лев. – Тлен почти никогда не называла его по имени. – У кого-то еще есть доступ. Разумно предположить, что этот кто-то влиятельнее нас, поскольку мы даже близко не знаем, как проникнуть в чужой срез.
– А вы не можете прыгнуть вперед и узнать, что будет? – спросил Недертон. – Глянуть на них через год, а потом внести поправки?
– Нет, – ответила Тлен. – Это не путешествия во времени. После первого же мейла в их Панаму между континуумом и нами установился фиксированный коэффициент длительности: один к одному. Здесь и там время течет с одной скоростью. Мы ровно так же не можем заглянуть в их будущее, как не можем заглянуть в свое, и убеждены только в одном: это не будет известная нам история. И нет, мы не знаем почему. Просто так работает сервер.
– Семейные ресурсы не обсуждаются, – сказал Лев. – Идея прибегнуть к ним – анафемская.
– Анафема – мое второе имя, – не удержалась Тлен.
– Знаю, – ответил Лев.
– Предположу, – сказал Недертон, ставя пустую чашку на блюдце, – что это один из немногих уголков твоей жизни, где их не было. Семейных ресурсов.
– Именно.
– В таком случае, – сказала Тлен, – план Б.
– В чем он состоит? – спросил Лев.
– Мы передаем исторические, социальные и рыночные данные плюс информацию из среза финматематикам-фрилансерам, и они выигрывают нам долю в экономике континуума. Конечно, они будут действовать не так точно и оперативно, как ваши семейные, но, может, хватит и того. И придется им платить. Здесь, реальными деньгами.
– Хорошо, – сказал Лев.
– Тогда для протокола: сперва я предложила обратиться к вашим семейным финматематикам. Ребятки из ЛШЭ умны, но не настолько.
– Ребятки? – переспросил Недертон.
– Если капитал противника превысит наш, вы не сможете меня винить.
Недертон решил, что Тлен изначально подводила к тому, чего в итоге добилась. Занятно; он прежде не думал, что она так умело манипулирует Львом. Возможно, идею предложил Оссиан.
– Очень интересно, спасибо, – сказал он. – Надеюсь, вы и дальше будете держать меня в курсе. Рад был помочь.
Оба вытаращились на него.
– Вынужден вас покинуть. У меня встреча за ленчем.
– Где? – спросила Тлен.
– В Бермондси.
Она подняла бровь. Из-за жесткого суконного воротника выглянуло изображение хамелеона и тут же спряталось, словно испугавшись посторонних.
– Уилф, – сказал Лев, – ты нужен нам здесь.
– Мне всегда можно позвонить.
– Ты нам нужен, потому что мы обратились в полицию.
– В Лонпол, – добавила Тлен.
– Исходя из того, что рассказала сестра полтера и что мы знали о ситуации, нам ничего не оставалось, кроме как обратиться к юристам. – Видимо, Лев имел в виду семейных адвокатов, которые, как Недертон догадывался, составляли отдельную отрасль национальной экономики. – Они договорились о встрече. Разумеется, ты должен на ней присутствовать.