Истоки той проблематизации природы познания, которая была проведена в Германии, не нужно искать далеко – это мысли Маркса о социальной определяемости человеческого сознания, и прежде всего о том, как следует понимать феномен идеологии. Основной костяк его мыслей касается того, как люди соотносятся с материальной действительностью посредством труда, или производства, в различных его формах. Такая обработка природы дает нам и знания о мире в том виде, как мы встречаем его в нашем труде. Но у разных групп общества по-разному строятся отношения с природой, да и из-за их разного места в производстве у них образуются и разные знания.
Таким образом, у Маркса мы находим ту типичную точку зрения, что знания – это активно создаваемый социальный продукт. Когда Маркс занимался разбором знаний буржуазных экономистов, его критика строилась на таком идеологическом определении знаний. Поскольку буржуазная экономия – это плод интереса к знаниям, питаемого господствующим классом капиталистического общества, то это знание идеологично, то есть находится под влиянием этого интереса и приспособлено к нему, полагает он. Этот идеологический компонент присущ всему поиску знаний, но важно не путать его с сознательной фальсификацией истины или ее извращением. Для идеологии же характерно как раз то, что люди чаще всего не сознают ее присутствия. Буржуазная идеология проявляется, например, в таких разных формах, как общественные истины, существующие в социальной жизни и подтверждаемые ею. Каждый господствующий в обществе класс развивает свою идеологию, так же, как и в системе мыслей и знаний, "конкурирующей" с ней, тоже присутствуют компоненты идеологии.
Такое понимание социальной специфики знаний в противоположность представлению об однозначности знания было темой, интересовавшей многих мыслителей второй половины XIX начала XX веков. Чтобы понять истоки этого интереса, следует также ознакомиться с некоторыми другими обстоятельствами в этот период. В это время решительнейшим образом изменились как само производство, так и организация знаний и познания. В ХIХ веке университеты (которые изначально служили образовательными заведениями для священников) изменились и стали секуляризованными и обычно управляемыми государственными заведениями, занимавшимися высшим образованием и научными исследованиями. Одной из функций новых университетов была систематизация знаний в ранее совершенно небывалых масштабах. Кроме того, началось разделение дисциплин, которые сегодня имеют совершенно различные объекты познания – например, сегодняшних социологии – науки о государстве и психологии. Ранее знания специализировались значительно меньше. Да и исследовательская работа не всегда была специальностью, которой человек отдавался профессионально. К тому же возникло разделение между естественными науками и гуманитарно-общественными науками, которое до сих пор столь же важно. Вслед за этим последовали многочисленные дискуссии о том, что же такое настоящее знание и истинное познание, а также что делать, чтобы их достичь. Таким образом, происходило оправдание и усиление научного знания как авторитета в общественной жизни, и наука приобрела также сильный заряд символической ценности, поскольку стала восприниматься как важнейший путь современного общества к дальнейшему прогрессу, она стала инкарнацией рациональности современного общества. Типический пример выражения этой символической ценности – это позитивизм Конта и его последователей.
Немецкий историцизм являл собой реакцию как на притязания естественнонаучного идеала науки, так и на некоторых сторонников этого идеала из стана гуманитарно-общественных наук. В противоположность общим и всеохватывающим объяснительным моделям, и теориям естественных наук (и даже марксизма) приверженцы историзма полагали, что законным полем деятельности для "наук о духе" является поиск и идентификация исторически уникальных, то есть гуманитарных (духовных) проявлений. Такая направленность хорошо сочеталась с тем интересом к культурным продуктам и систематизированным знаниям, который имелся у зарождавшейся социологии. Обоих немецких социологов познания, Шелера и Маннгейма, следует понимать с учетом этой исторической обстановки, что особенно касается социальной ситуации, установившейся в Германии между войнами. Для Европы время приблизительно с 1870 г. до 1914 г., несмотря на краткие кризисные периоды, характеризуется промышленным и экономическим развитием с огромными социальными и политическими преобразованиями, а также, по крайней мере поначалу, - с оптимизмом развития. Присутствовал общий интерес к тому, как функционирует общество, и не в малой степени как ведет себя человек в новом обществе и как идеи воздействуют на людей. Наряду с полной надежд верой в рационализм существовал также сильный страх перед проявлениями иррациональности. Как пример можно назвать большой интерес многих ранних социологов к поведению так называемой массы (или черни), а также различные представления о лежащей на среднем классе ответственности за охрану, защиту и поддержание культурных ценностей.