Все заговорили о новом УК РФ




Самая большая наша беда, это стремление решить серьезные социально-криминологические проблемы путем изменения УК или другого законодательства. Законодательством действительно можно минимизировать некоторые проблемы. Но в принципе – это стремление решить сложные многовековые и современные проблемы сомнительным законотворческим путем: собрать группу «умных, смелых и новоклановых голов», определить им время, место и срок и они нарисуют новый УК, не чуя земли под ногами и не допуская к себе инакомыслящих. На самом деле они осознают реальную почву, но их идейная и иная повязанность или заинтересованность не связана с «этой землей». В таких условиях законотворчества никто и ничто не гарантирует, что новый УК будет адекватнее, эффективнее, справедливее старого. Сколько было принято не профессиональных уголовных федеральных законов по этой методе и никто не несет за это ответственности, хотя бы моральной. Даже председатель комитета по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству Госдумы д.ю.н. Крашенинников в роли председателя Ассоциации юристов России с удивлением говорит: «Как это часто случается с законодательными актами, многократно поправляемыми в соответствии с сиюминутными, коньюнктурными соображениями, а порой, и просто по воле эмоций, Уголовный кодекс оказался существенно разбалансирован» (22.12.2009 г).[1]

Ныне в УК внесено около 900 изменений и дополнений более чем 80-ю ФЗ. В нем нет живого не измененного места. И все эти изменения и дополнения проходили практически через крашенниниковский комитет. Он его возглавляет с 1999 г., когда собственно и начались непрерывные и безответственные изменения УК. В третьем созыве Госдумы он реализовывал идеи провалившихся правых сил, затем перебежал в партию власти и вновь исполняет обязанности председателя этого комитета в Думе 4-го и 5-го созывов до настоящего времени. Перечислить 900 изменений и дополнений УК невозможно, но назовем некоторые, самые порочные.

В декабре 2003 г. он, на закате деятельности партии правых сил и Думы третьего созыва, протащил исключение самой гуманной и эффективной меры уголовного наказания – конфискацию имущества у жулья и других преступников. Этот вид наказания существует со времен древнего мира во всех странах земли. Он рекомендован в международных конвенциях, которые Россия подписала и ратифицировала. Юридическая общественность во главе с покойным академиком Кудрявцевым три года сражалась за восстановление этой меры. Владимир Николаевич встречался с Крашенинниковым и сказал нам, группе профессоров, сражавшихся за восстановление конфискации: «Толку никакого».

Мы готовили проекты обновленного и современного института конфискации, доставили их в Думу, но крашенниниковский комитет предложил Думе извращенный вариант конфискации, по которому она возможна за бытовые деяния (например, за причинение телесных повреждений, массовые беспорядки и т.д.), но не возможна за преступления против собственности, преступления в сфере экономической деятельности и другие виды, где причиняется огромный материальный ущерб. Что это означало: запускайте ребята руки в государственные карманы, 1-2 года условно вы можете получить, но собственность ваша неприкосновенна.

Можно привести и другие частные абсурдные законодательные образцы. В 1992 г. в УК РСФСР была впервые включена статья 175¹ «Нарушение антимонопольного законодательства». Она устанавливала уголовную ответственность должностных лиц за невыполнение законных предписаний Антимонопольного комитета, если они в течение года подвергались административному взысканию за те же действия. Статья хорошо или плохо действовала. В новом УК 1996 г. законодатель включил статью 178 «Монополистические действия и ограничение конкуренции», а состав преступления фактически оставил «голым», формальным, поскольку административную преюдицию по идеологическим основаниям ретивых законотворцов выбросили. Необходимо было выявить лишь какое-то нарушение предписаний и оно уже являлось преступным. Это представляло необоснованно широкие дискреционные полномочия должностным лицам антимонопольных и правоохранительных органов и способствовало широчайшей коррупции.

Руководство службы это осознало, а депутаты, стремясь устранить этот недостаток, существенно изменили редакцию ст. 178 УК, назвав ее «Недопущение, ограничение или устранение конкуренции». Состав сделали материальным. Но как? В диспозицию статьи ввели такой материальный признак: «если нарушение повлекло причинение крупного ущерба в 1 млн. руб.» Кому, как? Статья практически «парализовала» уголовно-правовую защиту экономической деятельности от монополизма и недобросовестной конкуренции, ибо доказать причинение ущерба, причиненного миллионам потребителей невозможно. Она бездействовала. Оптимальный вариант редакции статьи 178 УК РФ с включением доступных материальных признаков в состав после научных исследований был найден лишь в 2009 г. Как видим, эта норма могла стать действующей лишь путем поиска ее содержания методом проб и ошибок в течение 15 лет. А при соответствующем научном аналитическом подходе она могла быть найдена еще в 1996 г. или годом позже. И подобное бездумное законотворчество было массовым.

В текущем году неизвестно почему, без какого либо анализа реалий был разрушен важнейший департамент по борьбе с организованной преступности, которая душит страну, особенно наверху, ибо самая опасная криминальная организованность среди высоких чиновников, пилящих бюджетные деньги. Создали департамент по борьбе с экстремизмом, превратив бытовые преступления с сомнительной мотивацией в политические. Такого не было даже при Сталине. Но зато некоторые заинтересованные лица могли сказать, что в России фашизм, хотя реальных уголовных дел единицы. Потом как гром среди ясного неба без необходимого анализа и прогноза появился проект переименования милиции в полицию. Демагогия в Интернете и на совещаниях не заменяют научный анализ, прогноз и расчет. Вспомним, как писался УК 1996 г. Увлеченные законотворцы, не обеспеченные криминологическим анализом и прогнозом реальных возможностей ближайшего будущего, «методом умной головы» красиво сочинили 12 видов наказаний. Но до сих пор действует три вида: лишение свободы, штраф и условное осуждение, которое не является мерой наказания. Остальные виды бездействуют, так как нет условий для их исполнения. А ведь это мог рассчитать даже ученик 5-го класса. Но увлеченным законописателям анализ реалий, прогноз их развития, ожидаемая эффективность и расчет возможностей были не нужны. И этот догматический метод доминирует в нашей жизни до сих пор.

Законодательные органы не имеют научно-исследовательских структур, которые бы системно осуществляли перманентный мониторинг криминологических реалий, их профессиональный социальный и правовой анализ, прогноз возможных результатов предлагаемых изменений, расчет кадровых, организационных и экономических возможностей. Научных кадров в стране достаточно, но перед ними не ставятся эти задачи, они не получают системную информацию, которая у нас собирается в огромном количестве, и дорого обходится государству. Информация нужна для критического анализа обществом, а она используется только железными сундуками и лишь в малой доле выборочно (что выгодно и просто) соответствующими органами. В связи с этим и глубоких аналитиков у нас единицы. Нет в них нужды. В этом плане работают только энтузиасты на свой страх и риск, собирая информацию по доступным крупицам. А многое им даже не доступно. Да их и никто не слушает.

А.Н.Радищев в работе «О законоположении» (1802 г) писал, что для разработки новых законов необходим полноценный статистический материал, правдиво освещающий преступность, ее причины, деятельность правосудия и другие правовые и экономические вопросы, что только на основании таких данных «можно почерпнуть мысли для будущего законоположения». Он первым, раньше А. Кетле, показал, что именно и как надо анализировать реалии при создании новых законов. Но его идеи за прошедшие 200 лет в нашей стране так и не были реализованы.

А самое главное. Мы не знаем реального объема преступности; мы не знаем ее полных социальных последствий; мы не знаем действительной эффективности борьбы с преступностью; мы не знаем, во что она в целом обходится нашему народу; мы не имеем сколько-нибудь адекватного прогноза ее возможного развития на основе интенсивных изменений в мире. Более того, мы глубинно не изучаем эти проблемы. Мы привыкли ко всему этому «незнанию», как к стихии. Мы принимаем мошенническую статистику за реалии. И, хотя о многом предполагаем и даже более или менее прогнозируем, но нас пугают объективные тяжкие реалии, поскольку интуитивно понимаем, что, узнав все точно, мы ощутим еще большую беспомощность перед растущей и изощряющейся преступностью, выраженной в ее многочисленных и доселе нам не очень ведомых последствиях. А ведь никой экономики, никакого соблюдения прав человека, никакой демократии, никакого правопорядка нельзя достигнуть в условиях господства криминала.

Такова печальная, но объективная криминальная реальность во всем ее многообразии. В криминологическом же и социальном отношениях для нас более значима объективная потребность в качественном и количественном (а может быть в условном стоимостном) выражении действительной цены реальных социальных последствий фактической преступности. Не случайно говорят: Важно не столько знать все, сколько знать всему точную цену.При первом осторожном оценочном приближении к этой цене, она представляется колоссальной. С ней, если ее «взвесить» в полной мере, по-моему, не может конкурировать даже бюджет страны.

Если бы действительные последствия реальной (а не фальшиво регистрируемой) преступности удалось, хотя бы в приближенном виде, но более или менее полно криминализировать, зарегистрировать, доказать, исчислить, а затем в меру сил и возможностей ее минимизировать (поскольку ее «искоренить», «ликвидировать», а сейчас появилось новое слово «подавить», невозможно) человечество жило бы в относительно достойных условиях. Ведь при всех недостатках средств существования на земле и их уменьшении, их пока вполне хватает для нормального потребления землян. Но человечество неисправимо извращено свободой социального неравенства: одни ставят золотые унитазы в своих туалетах, а другие не имеют нормальной воды для своего существования. Поэтому, к великому сожалению, социально врожденная преступность не только не уменьшается, а неуклонно растет, расширяет сферу своей деятельности, интенсивно совершенствуется, используя все достижения науки и техники. Она проникает во все возможные щели социального организма, паразитируя на экономическом росте и на экономическом кризисе, на экономической свободе и ее свертывании; на расширении демократии и внедрении автократии; на мире и на войне; на укреплении безопасности и ее снижении; на предупреждении разрушительных природных явлений и стихийных катаклизмов; на правовой зарегулированности и правовом вакууме, на аномии и правовом нигилизме и т. д. и т. п.

Преступности все подвластно, если есть для нее хоть самая малая зацепка или щель. Она способна приноровиться к любой объективной ситуации, превратив ее в выгодные для себя условия. Свою выгоду (а применительно к теме: свои желаемые последствия), особенно преступники от власти, например, умеют находить всюду: в революции и контрреволюции, в войне и мире, в экономических успехах и банкротствах, реформах и застое, в человеческих трагедиях и гуманитарной помощи. Будучи составной частью государства, они оказываются проворнее, профессиональнее, умнее, богаче и защищеннее его. Криминальные последствия, прямые и косвенные, ближайшие и отдаленные, криминализированные и не криминализированные, выявленные и не выявленные, доказанные и не доказанные; физические и материальные, социальные и технические, биологические и приобретенные и т.д. имеют одну общую черту - они в желаниях преступника могут быть безграничны. В Послании Предстоятелей Православных Церквей, собор которых проходил в Константинополе в октябре 2008 г., говориться: «Пропасть между богатыми и бедными драматически разрастается вследствие экономического кризиса, который является результатом извращенной экономической деятельности, лишенной человеческого измерения и не служащей подлинным потребностям человечества, а также погони финансистов за наживой, часто приобретающей маникальный характер».

Общеизвестно, что безнаказанность – серьезная причина преступности, значимый показатель беспомощности общества. Речь идет не о строгости наказания, а о его неотвратимости. Остановимся только на более или менее учтенных преступлениях. В 2008 г. было зарегистрировано заявлений о предполагаемых преступлениях 21,5 млн. В этом числе могут быть и ошибочные заявления граждан, но по данным НИИ Прокуратуры и МВД у нас в год совершается до 25 млн. преступлений. Так что заявляется еще меньше, чем совершается реально. Привлечено лиц к уголовной ответственности в рассматриваемом году – 1, 2 млн. (в том числе необоснованно, – 31,6 тыс.); осуждено – 914,5 тыс. Это всего 3,6% к реально совершенным деяниям. Избежали уголовной ответственности по различным причинам около 95% правонарушителей. Вот и вся эффективность. В этом плане нельзя не упомянуть об амнистиях. С 1994 г. у нас было проведено 11 амнистий. Они имели и плюсы и минусы. Особо широкая амнистия была организована в 2000 г. Было амнистировано 668,2 тыс. человек (по некоторым данным более 750 тыс. человек).

Власти ныне озабочены уменьшением числа сидельцев и это здоровая идея. Но этого они намерены добиться не снижением криминогенности в стране, не минимизацией причин преступности, а росчерком пера путем законодательных изменений. Ныне в нашей стране ходят на воле тысячи убийц и миллионы других преступников, избежавших уголовной ответственности. А это несет в себе более сложную проблему. Безнаказанность, как и жестокость наказания несут иные общественные опасности. Обратимся к европейским странам. Там латентная преступность тоже велика, не менее 50%. Но там учтенная преступность в 4-5 раз выше нашей. Но они открыты перед народом и принимают меры постоянной объективизации криминогенной обстановки.

В Великобритании, например, издаются сборники учтенной преступности. А в целях изучения латентности системно исследуется виктимизация населения. В процессе опросов населения по программе Британского обзора преступности (The British Crime Survey – BCS), который стал тоже официальным, оказалось, что фактическая преступность почти в 4 раза больше учтенной. Например, в 2000 г. полицией этой территории учтено 2,5 млн. наиболее распространенных 10 видов преступлений, а по опросам населения их было выявлено 9,9 млн. тех же видов. Таким образом, ¾ реальной преступности и при таком подходе оказывается латентной. В том же 2000 г. В Англии и Уэльсе (по опросам населения) жертвами преступлений стали 27% жителей. Министр внутренних дел Великобритании Дэвид Бланкет вынужден был признать: «Наше общество предстает в чудовищном свете. В прошлом году (2000г. – В.Л) было совершено почти 13 млн. преступлений. Получается практически каждый четвертый житель страны – жертва преступления». И там решается этот вопрос не подгонкой законов, а повышением эффективности противодействия преступности.

Итак, многочисленные социальные последствия преступности мы практически фундаментально не изучаем, не обобщаем и математически (статистически) не оцениваем, а, следовательно, и не учитываем при разработке правовых основ борьбы с преступностью. Во что обходится реальная (а не учтенная) преступность обществу, мы не знаем. А именно знание реальной цены преступности, должно, на наш взгляд, лежать и в основе оценки криминогенной обстановки в стране, в разработке эффективных путей минимизации преступности, и ее возможного предупреждения. Знание реальной цены преступности заставит искать более эффективные и более экономные и более разумные научно-обоснованные пути. А если система уголовной юстиции работает на «желаемые» показатели, о какой реальной эффективности можно говорить. У нас на 1000 жителей приходит 9,7 сотрудников силовых ведомств, а в США – 2,7, в Великобритании 2,3, во Франции 2,0, т.е. в 4-5 раз меньше, а они перерабатывают уголовных дел в 4-6 раз больше, чем наши правоохранители в расчете на одно и то же число населения.

Преступность - очень инерционная система. Но она поддается снижению при огромных предупредительных усилиях. Президент США Б.Клинтон, поставивший задачу сокращения растущей преступности в 1994 г., издал репрессивный закон, запретивший продажу 19 видов наступательного оружия, распространил применение смертной казни на 50 федеральных деяний, выделил дополнительно на борьбу с преступностью и ее предупреждение 30,2 млрд. долларов и принял другие серьезные меры. Только тогда за 8 лет своего правления он добился сокращения учтенной преступности на 22%. После него, когда уголовная политика была изменена, преступность стала интенсивно расти.

У нас все просто. Во время последних выборов депутатов Государственной Думы и Президента РФ среди сотрудников МВД ходил рефрен «работать на показатели». И преступность сокращалась в 2007 на 7,1%, в 2008 – на 10,4%, 2009 – на 6,7%, а в первые месяцы 2010 – на 12,0%. Отдельные виды преступлений в этом году сокращаются более интенсивно: убийства – на 16,%, разбои – на 25,3%, грабежи - на 24,2%, присвоения и растраты – на 27,4%, вымогательство – на 25,7% и т. д. Несмотря на кризис. Хотя до выборов преступность росла: в 2003 г. – на 9,1%, в 2004 – на 5%, в 2005 – на 22,8%, в 2006 – на 8,5%. Властными лицами было высказано очень много планов и предложений, политических, экономических, социальных, образовательных, военных, технологических и других. Но обеспечение прав человека, попирающих преступностью, обеспечение безопасности граждан, о социальных последствиях преступности и эффективности борьбы с ней, о ее социальной цене и причинности практически не затрагивались. При этом нельзя забывать некоторые заботы правительства об улучшение жизни россиян.

Преступность – одна из наиболее общественно опасных, вероломных и особо массовых форм посягательства на права и свободы человека, декларативно охраняемых государством, которое обычно во время преступного посягательства отсутствует. Поэтому намного реже предотвращаются преступления, нарушающие права человека. Органы, как правило, действуют «по хвостам» и по очень ограниченному числу реальных посягательств. Но даже в этих условиях более или менее полного восстановления нарушенных прав и свобод не происходит. А если учесть еще и то, что около 2/3 реально совершенных преступлений остаются латентными (не заявленными, не зарегистрированными, не раскрытыми или недоказанными), то эффективность реальной защиты прав и свобод граждан государством в криминальной сфере является почти эфемерной. А общественное мнение в СМИ нередко оказывается на стороне осуждаемого. Муки потерпевшего от преступления в это время почему-то забываются. Этот психологический феномен очень точно выразила М. Цветаева: «Если я вижу насилие – я за жертву, если насильник убегает – я дам ему убежище».

На этом фоне права правоохранительных органов обоснованно и необоснованно сужаются. Хотя есть международный принцип: любому расширению возможностей правонарушителей совершать безнаказанно преступления необходимо противопоставлять расширение возможностей и способностей в рамках права правоохранительных органов.

В этих условиях м ежду писанной и фактической реальностями дистанция может быть огромного размера. Образовавшейся разрыв неуклонно расширяется, свидетельствуя о «ножницах» между нашими правовыми декларациями и практикой жизни. Эти ножницы указывают на масштабы и тенденции нового идеологического и правового лицемерия. И это в первую очередь отражается на забвении социальных последствий преступности и жертв преступлений. У нас от этой проблемы прячутся. Ибо она с головой выдает все наши несовершенства и прорехи. До последнего времени, например, в отечественных статистических учетах и отчетности не было сколько-нибудь объективных сведений о потерпевших. Они рассматривались лишь, как обычные социальные и физические последствия преступности. Этому способствует и уголовное законодательство. Например, совершение преступления с огромным количеством жертв (теракт, взрыв в большой массе людей, умышленный поджог и т. д.), приведшие к гибели огромного числа людей, квалифицируется по ст. ст. 205 ч. 3 и 105 ч. 2 пп. «а» и «е», как террористический акт и убийство двух или более лиц и учитывается как совокупность двух деяний. И власти этим не озабочены. Им это даже «на руку» - меньше учтенных тяжких преступлений. Хотя в США и некоторых других станах убийства учитываютя по числу жертв. Например, поджог дома, в котором сгорело 5 человек, в статистике будет один умышленный поджог и 5 умышленных убийств. А в нашей стране даже на государственном уровне фактически никогда не знали и не знают о точной численности и характере жертв преступлений, о численности и характере потерпевших от преступлений, о численности и характере убитых в стране.

Потерпевший остается на обочине уголовного процесса и судебной статистики, хотя есть некоторые подвижки. В связи с высокой латентностью, мошеннической регистрации преступлений у нас до 7-8 млн. объективно пострадавших от преступлений ежегодно не получают никакой правовой помощи и защиты, а реальную меру уголовного наказания несут лишь около 5% преступников, учтенных и изобличенных. Правда, значительная доля потерпевших находится в таком положении, в том числе и по своей воле, поскольку они не сообщают в правоохранительные органы о совершенных против них преступлений, как в силу недоверия к системе уголовной юстиции в целом, так и по причине не желания «связываться с милицией». В СССР и в России технологически учет преступности и судимости был поставлен на достаточно высоком уровне. И это идет еще из Царской России. Недостатками учета было то, что он, будучи технически детально разработанным, фактически являлся стихийным и умышленно выборочным. Он не отражает фактических реалий и не дает полных данных о всех жертвах преступлений по стране.

В мире и отдельных странах есть ряд позитивных примеров, позволяющих объективировать данные о жертвах преступлений. Но для руководства нашей страны это не является важным и актуальным. Незнание реалий дает некоторое спокойствие для жизни и работы. Пока. А что будет завтра? Жизнь покажет. Отсутствие системного анализа и прогноза криминальных виктимологических явлений самый плохой управленческий принцип.

Приведу только один пример. Убийство многие считают самым низко латентным деянием, а значит и борьба с ним ведется якобы более эффективно. Так ли это в России? В 2003 г. в стране было зарегистрировано 32 тыс. убийств, или 22,4 убийства на 100 тыс. населения. В последние годы шел процесс снижения числа учтенных убийств. Это вызывает большие сомнения. В России учет убийств осуществляется по фактам, а не по жертвам. Например, в том же 2003 году было учтено 561 террористический акт, которые, унесли сотни жизней, а по учету две статьи - терроризм и убийство двух и более лиц.

Кроме того, в России ежегодно регистрируется до 50-60 тыс. умышленных причинений тяжкого вреда здоровью, более трети которых, заканчивается последующей смертью потерпевшего, но как убийство не квалифицируется. Около 30 тысяч человек без вести пропавших не находится и более чем сопоставимое количество обнаруживается неопознанных трупов. В 2009 г. число неопознанных трупов составило 108 677 человек, а без вести пропало и не найдено 48 464. Со временем становится очевидным, большинство из них были убиты, но их в статистике нет. А обнаружение некоторых трупов через много лет часто не дает оснований для бесспорного заключения о насильственной смерти.

Заглянем в УК РФ. Там мы найдем и другие формы гибели людей, которые не учитываются в общем числе убитых: убийство матерью новорожденного ребенка, убийство, совершенное в состоянии аффекта, убийство совершенное при превышении пределов необходимой обороны, убийство при превышении мер, необходимых для задержания, посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа, причинение смерти по неосторожности, доведение до самоубийства, неоказание помощи больному, оставление в опасности, бандитизм. А сколько человек гибнет при нарушении правил безопасности в различных сферах и на автомобильном, воздушном и водном транспорте (около 30000), при употреблении ядовитого алкоголя, наркотиков, некачественных лекарств (около 6000) и т. д. Есть и иные статистически значимые особенности. Если все это сложить, коэффициент убийств возрастет в 4-5-6 раз, до 80 убийств на 100 тыс. населения. По данным же ООН в мире в среднем совершается 9,8 убийств на 100 тыс. населения, в арабских государствах – 2,4, в Западной Европе – 3,5, в Южной Азии – 7,2, в Северной Америке – 9,0, Африке – 15, в Латинской Америке – 21,0.

Сопоставим уровень всей учтенной преступности в России с выше приведенными сведениями различных регионов мира. Они в 4-6 ниже, а уровень умышленных убийств в 8-10 раз выше, чем, например, в Западной Европе. Это результат регулируемой статистики. Всего же в России не своей смертью от умышленных и неосторожных деяний, от некачественных продуктов, лекарств, алкоголя и наркотиков погибает до 500 тыс. человек в год. И это мало кого волнует. Хотя данная проблема фундаментального значения.

В некоторых странах рассчитывается «совокупная» цена преступности для общества

Каким путем в наших отечественных условиях можно исследовать и рассчитать «совокупную» цену преступности? Этот вопрос легко поставить, но очень трудно на него ответить. И еще труднее систематически в динамике его исследовать. В 2008 году нами, например, было предпринято решение о получении некоторых данных для оценки эффективности деятельности правоохранительных органов. Были посланы запросы первым лицам всех правоохранительных и судебных органов от ИГП РАН. Институт просил данные о штатной численности правоохранителей и о бюджете за 2003-2007 годы. Общий результат запросов - нулевой. Некоторые ведомства вообще не ответили на запрос, отдельные дали отрывочные данные. Никакой расчет по полученным данным не возможен. А самое главное, в изучении реальной эффективности борьбы с преступностью и ее цены никто не заинтересован. Тем более, это касается бюджета, численности «родных» кадров и что ими реально делается.

Запрашиваемые данные о преступности и нарушениях прав человека, согласно закону о государственной тайне, не могут быть засекречены. Кто дал право руководителям этих ведомств, которые существуют для соблюдения законов, попирать их требования и пренебрежительно относится к объективно необходимым научным запросам института РАН? Вспомним, как открыто и честно высказался министр внутренних дел Д. Бланкет о беспрецедентном росте преступности в Великобритании, выявленном при опросе граждан. Он был озабочен фактическими реалиями.

В УК РФ есть ст. 140 - отказ от представления гражданину информации. В данном случаи информация запрашивалась не гражданином а Институтом государства и права РАН. Открытым у нас является лишь министерство по чрезвычайным ситуация. Согласно данным этого министерства в России за пять лет (2003-2007 годы) было 1 млн. 137 тыс. 484 чрезвычйные ситуации, от которых погибло 124 тыс. 707 человек, получили телесные повреждения 5 млн. 80 тыс. 990 человек и причинен прямой материальный ущерб на 332 млрд. 326 млн. рублей. Доминирующую роль в этих последствиях играл, как правило, человеческий и часто «чиновничий» фактор. Только, обычно, виновных в этих чрезвычайных ситуациях не находят или находят очень редко. А если и находят, то ограничиваются служебными расследованиями и должностными наказаниями. Можно предположить, что последствия чрезвычайных ситуаций объективно в значительной мере являются результатом умышленных и неосторожных преступлений и правонарушений, включая должностную халатность, низкий уровень аналитической и прогностической и управленческой виновной деятельности и т.д. Поэтому подобные данные вполне укладываются в социальные последствия противоправного поведения и в значительной мере должны включатся в цену преступлений и правонарушений.

Некоторую помощь в анализе этих проблем могут оказать международные данные, но они десятилетней давности. Очень условно можно считать их объективными, Тем не менее, эти данные официальные ооновские (табл. 1).

Таблица 1

Соотношение преступлений, полицейских и судей в 2000 г.

Страны Число полицейских на 100 тыс. нас. Число преступлений на 100 тыс. нас. Число преступлений на одного полицейского Число преступлений на одного судью
Китай 96 (1997 г.) 131,2 (1997 г.) 1,4 9,3
Англия и Уэльс     41,7 1569,7
Финляндия     64,9  
Франция     30,3 556,8
Германия     26,1 298,7
Израиль 425 (1997 г.) 6276 (1997 г.) 14,7 918,0
Италия     6,8 261,2
Япония     10,5 809,3
Португалия     7,3 265,5
Испания     7,9 269,9
Швеция 257 (1997 г.) 13516 (1997 г.) 52,5 1083,3
Турция     1,7 50,2
США 244 (1999 г.) 8517 (1999 г.) 34,9 815,8
Россия 1224 (1994 г.) 1775 (1994 г.) 2022 (2000 г.) 1,4 209,3 (1994 г.) 43,4 (2000 г.)

Понятно, что данные прошлых лет для настоящего времени приблизительны. Но различия в числе преступлений, приходящих на одного полицейского, достигающие 46-кратного размера сохраняются до настоящего времени.

Таким образом, всестороннее научно-практическое, методическое, информационное и законотворческое обеспечение процессов противодействия преступности не может быть признано удовлетворительным. Однако сдвигов в разработке основ анализа социальных последствий, реальной эффективности и общей интегрированной цены преступности во всем их многообразии и многоплановости практически нет.

Возвращаясь к названию заметки, надо сказать, что новый УК нужен. Но для создания современных и эффективно действующих уголовно-правовых норм нужны глубокие исследования криминологических реалий и прогнозов. А их пока нет. А поскольку этим власти не озабочены, то будет использован известный метод «умных голов», заинтересованных создать выгодный им УК. А криминологические реалии жизни заставят его поправлять и дополнять еще чаще, чем УК РФ 1996 г. или УПК РФ 2002 г.

Социологическая, статистическая и математическая основа правовых исследований является самой слабой стороной юридических наук. Можно привести десятки высказываний знаменитых людей, которые связывали с математически выраженными реалиями научные достижения.

Социологическая, статистическая и математическая основа правовых исследований является самой слабой стороной наших наук. Можно привести десятки высказываний знаменитых людей, которые связывали с математически выраженными реалиями научные и практические достижения.

  1. Вольтер полагал: «Математическая истина остается на вечные времена, а метафизические признаки проходят, как бред больных».
  2. «Только со смертью догмы начинается наука» (Галилео Галилей);
  3. «Бич человека – это воображаемое знание», «Книжная ученость – украшение, а не фундамент» (Мишель де Монтень);
  4. «Мудрый законодатель начинает не с издания законов, а с изучения их пригодности для данного общества» (Жан Жак Руссо);
  5. «В каждой… науке заключено столько истины, сколько в ней есть математики» (Иммануил Кант);
  6. «…Нам следовало бы стремиться познавать факты, а не мнения, и, напротив, находить место этим фактам в системе наших мнений» (Георг Кристоф Лихтенберг);
  7. «Математика – единственный совершенный метод, позволяющий провести самого себя за нос» (Альберт Эйнштейн);
  8. «Только та наука достигнет совершенства, которой удасться пользоваться математикой» (Карл Маркс).
  9. «Наука должна основываться на фактах, а не на догмах, воображение должно быть подчинено наблюдению. Теологическое и метафизическое состояние какой либо науки отличается одной общей чертой: господством воображения над наблюдением… Чтобы сделать науку позитивной, нужно установить в ней… преобладание наблюдения над воображением» (О.Конт).

Подобные высказывания можно было бы продолжить. Я привел эти известные высказывания с одной целью: показать, что идеи математизации и социологизации правовых наук – не бредовые идеи современности. Им многие столетия. Это особенно важно осознать сейчас в период активного и порой сомнительного реформирования.

Догматика в нашей стране утвердилась в советское идеологизированное время, когда реалии были за семью замками и юристы вынужденно привыкли все научные вопросы решать на уровне отдельных примеров и логических умозаключений.

Время идеологизированной догматики и апологетики прошло, но прежняя инерция господствует. А попытки вернуть науку в лоно социологических, статистических и криминологических реалий встречаются в штыки.

Следует хорошо усвоить, что чисто логическое мышление не может принести знания эмпирического мира. Он познается в опыте на основе системных реальных фактов. А как раз этого-то и нет в нашей спешной законотворческой деятельности. Я призываю руководство страны, правоохранительных органов, общественных организаций серьезно задуматься над нашими методами обновления нашего законодательства вообще и уголовного, в частности.

27 сентября 2010 г.

[1] В США нет федерального УК. В 50-е и 60-е годы он интенсивно разрабатывался. В 1962 г. был представлен 13 вариант, но наличие противоречий не позволили его принять. Он получил лишь статус примерного. В Германии Уголовное уложение было принято во времена Бисмарка в 1871 г. И, несмотря на существенные перемены в государственном строе в последующие годы, он изменялся, дополнялся, но так и считается УК 1871 г. В Швеции действует УК 1962 г. Во Франции 180 лет действовал УК Наполеона 1810 г. В 1992 принят новый вариант УК, в котором сохранились многие важные положения прежнего. УК Японии действует с 1907 г. Дании – с 1930 г. в Голландии – с 1886 г. Во многих странах аналогичная ситуация. В этих и других подобных странах нормы УК вошли в плоть и кровь народа. Его ценят. В нашей стране УК меняется чуть ли не каждое десятилетие. Его не успевают осваивать даже специалисты, а УК предназначен для всего народа.

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-05-16 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: