ПЕНДРАГОН
Еще не дойдя до дверцы в стене, Джейн встретила Деннистоуна, и он провел ее в усадьбу через главные ворота, которые выходили на ту же дорогу, но подальше. По пути она все ему рассказала. С ним она ощущала то, что знакомо многим мужьям и женам: она никогда не вышла бы за него замуж, но он был ей намного понятней, чем Марк. Входя в дом, она встретила свою бывшую служанку.
- Ой, подумать только, это м-сс Стэддок! - воскликнула м-сс Мэггс.
- Да, Айви, - подтвердил Деннистоун, - и с важными вестями. Дело сдвинулось. Мы идем прямо к Грэйс. Макфи дома?
- Он в саду, - сказала м-сс Мэггс. - А доктор Димбл на работе. А Камилла на кухне. Позвать ее вам?
- Позовите, пожалуйста. Вот только бы мистер Бультитьюд не вылез…
- Ничего, я его не пущу. Чаю хотите, м-сс Стэддок? Все же поездом ехали…
Через несколько минут Джейн снова сидела перед мисс Айронвуд. И хозяйка, и чета Деннистоунов глядели на нее, как экзаменаторы. Айви Мэггс принесла чай и уселась рядом с ними, словно четвертый член комиссии.
- Так вот… - начала Камилла. Глаза ее горели не любопытством и не возбуждением, а истинной духовной жаждой.
Джейн огляделась.
- Айви нам не помешает, - проронила мисс Айронвуд. - Она - человек свой.
Мисс Айронвуд немного помолчала.
- В письме от десятого числа, - продолжала она, - вы пишете, что вам приснился человек с остроконечной бородкой. Вы видели, как он сидит и что-то пишет в вашей комнате. На самом деле его там не было. Во всяком случае, наш хозяин считает, что он там быть не мог. Но за вами он действительно наблюдал.
- Не расскажете ли вы всем, - попросил Деннистоун, - то, что говорили мне?
Джейн рассказала о трупе (если это был труп) и о сегодняшней встрече с человеком из сна. Все явно заволновались.
- Нет, подумайте! - воскликнула Айви Мэггс.
- Значит, мы были правы насчет леса! - подхватила Камилла.
- Да, это их дело, - подтвердил ее муж. - Но где же тогда Алькасан?
- Простите, - спокойно произнесла мисс Айронвуд, и все сразу замолчали. - Сейчас мы ничего обсуждать не будем. М-сс Стэддок еще не с нами.
- Мне ничего не объяснят? - изумилась Джейн.
- Моя дорогая, - сказала мисс Айронвуд, - не сердитесь на нас. Мы не можем, да мы и не вправе что-нибудь объяснять вам. Разрешите задать вам еще два вопроса?
- Пожалуйста, - согласилась Джейн чуть-чуть суховато. При Деннистоунах ей хотелось вести себя как можно лучше.
Мисс Айронвуд выдвинула ящик и, пока она рылась там, все молчали. Потом она протянула Джейн фотографию.
- Вы знаете этого человека? - спросила она.
- Да, - прошептала Джейн. - Его я видела во сне и встретила сегодня утром.
Под фотографией было написано "Огастес Фрост" и еще что-то.
- И второе, - продолжила мисс Айронвуд. - Вы готовы видеть хозяина?
- Да… - нетвердо ответила Джейн.
- Артур, - обратилась мисс Айронвуд, - пойдите к нему, расскажите все и спросите, может ли он сейчас принять миссис Стэддок.
Деннистоун встал.
- А мы пока что, - добавила мисс Айронвуд, - поговорим наедине.
Тут встали все остальные и вышли вместе с Деннистоуном. Большая кошка, которую Джейн до сих пор не заметила, прыгнула на кресло, где сидела Айви Мэггс.
- Я уверена, - сказала мисс Айронвуд, - что хозяин вас примет.
Джейн не ответила.
- Тогда, - продолжала хозяйка, - вам и придется сделать выбор.
Джейн кашлянула, чтобы хоть как-то снять ненужную торжественность, воцарившуюся в комнате, когда они остались вдвоем.
- Кроме того, - говорила мисс Айронвуд, - вам нужно узнать кое-что о нашем хозяине сейчас. До встречи с ним. Он покажется вам молодым, м-сс Стэддок, чуть ли не моложе вас. Но это не так. Ему под пятьдесят. Он очень много пережил, был там, где никто не был, и видел тех, кого не видел никто.
- Как интересно… - без особого энтузиазма сказала Джейн.
- И наконец, - заключила хозяйка, - помните, он часто мучается болью. Что бы вы ни решили, не огорчайте его.
- Если он болен… - начала Джейн, но мисс Айронвуд ее перебила.
- Простите меня, я врач, единственный врач в доме. Я отвечаю за его здоровье. Если вы не возражаете, я вас к нему провожу.
Она придержала дверь, пропуская гостью, и по узкому коридору они дошли до старинной красивой лестницы. Дом оказался очень большим, тихим и теплым. После всех этих пропитанных туманом дней золотой осенний свет особенно весело сверкал на коврах и стенах. На втором этаже, вернее - еще на шесть ступенек выше, на квадратной площадке, их ждала Камилла. За ее спиной была дверь.
- Он ждет, - сказала она.
- Как ему, больно? - спросила мисс Айронвуд.
- То хуже, то отпустит. В общем, ничего.
Когда мисс Айронвуд подняла руку, чтобы постучаться, Джейн подумала: "Берегись! Не дай себя обвести! Не успеешь оглянуться, как станешь одной из его поклонниц!.. " Додумывала она это, уже войдя в комнату. Там было очень светло, словно стены состояли из одних окон, и очень тепло - в камине горел огонь. Все было или голубое, или синее. Джейн вздрогнула, увидев, что мисс Айронвуд присела в реверансе, и быстро сказала себе: "Не буду. Не могу!" Действительно, она давно разучилась.
- Джейн Стэддок пришла, сэр - объявила мисс Айронвуд. Джейн подняла глаза, и мир ее рухнул.
На тахте лежал очень молодой человек с забинтованной ногой. По длинному подоконнику ходила ручная галка. Слабые отблески огня и яркие отблески солнца играли на потолке, но казалось, что все они золотят волосы и бороду раненого человека.
Конечно, молодым он не был. Он просто был очень сильным. Она думала увидеть калеку, а сейчас ей казалось, что плечи его вынесли бы тяжесть всего этого дома. Мисс Айронвуд стала маленькой, старой, бесцветной, и легкой, как одуванчик.
Тахта находилась на помосте, куда вели ступеньки. Сзади мерцало что-то синее (потом Джейн разглядела, что это просто ковер), и казалось, что ты - в тронном зале. Она бы не поверила, если бы ей об этом рассказали, но за окном не было ни деревьев, ни домов, ни холмов, словно она и этот человек - на башне, высоко надо всеми.
Боль иногда искажала его лицо, но спокойствие ее поглощало, как поглощает молнию ночная тьма. "Нет, он совсем не молодой, - подумала Джейн. - И не старый". Вздрогнув от страха, она поняла, что у него вообще нет возраста. Раньше ей казалось, что борода идет только седым людям; но она просто забыла о короле Артуре и царе Соломоне, которых так любила в детстве. При имени "Соломон" на нее хлынуло все, что она знала о сверкающем, словно солнце, мудреце, возлюбленном и волшебнике. Впервые за много лет она ощутила то, что связано со словами "король" и "царь" - силу, поклонение, святость, милость и власть. Она забыла, что немножко сердится на хозяйку и сильно сердится на Марка; забыла свой народ и дом отца своего. Конечно, только на минуту - она сразу пришла в себя, стала нормальной, светской, и устыдилась, что так нагло смотрит на незнакомого человека. Но мир ее рухнул, и она знала это. Теперь могло случиться все, что угодно.
- Спасибо, Грэйс, - произнес незнакомый человек, и голос его тоже походил на золото и солнце. Ведь золото не только прекрасно, но и весомо; солнце не только играет на уютных английских стенах, - оно порождает и убивает жизнь.
- Простите, что не встаю, миссис Стэддок, - обратился он к ней. - У меня болит нога.
И Джейн услышала, что отвечает мягко и чисто, как мисс Айронвуд:
- Не беспокойтесь, сэр.
Она хотела беззаботно поздороваться, чтобы замять свою неловкость, но сказала почему-то эти слова. Потом она поняла, что сидит у тахты. Она дрожала, ее почти трясло, она надеялась, что не разрыдается и сможет говорить, и не сделает какой-нибудь глупости. Мир ее рухнул, и случиться могло все.
- Мне остаться, сэр? - спросила мисс Айронвуд.
- Нет, Грэйс, - ответил златобородый. - Не надо. Спасибо.
"Вот оно, - думала Джейн, - сейчас, сейчас, сейчас…"
Он мог спросить что угодно, и она могла что угодно сделать, только сопротивляться она не могла и знала, что не может.
Несколько минут она не понимала, что он говорит - не от ярости, а от предельной сосредоточенности. Каждая его интонация, каждый жест, каждый взгляд поражали ее (нет, как могла она подумать, что он молод?), и она поняла, что совсем оглохла, только когда он умолк, ожидая ответа.
- Простите, - выговорила она, надеясь, что не очень краснеет.
- Я благодарил вас, - повторил он, - за великую помощь. Мы понимали, что здесь, в Англии, произойдет одно из самых опасных покушений на род человеческий. Мы догадывались, что институт с этим связан. Но мы знали не все. Мы не знали, что он играет главную роль. Вот почему ваши вести так важны. Но они же ставят нас перед трудностью. Она связана с вами. Мы надеялись, что вы к нам присоединитесь… станете одной из нас…
- А разве нельзя? - изумилась Джейн.
- Трудно, - ответил он. - Ваш муж - в Беллбэри.
У Джейн чуть не вырвалось: "Он в опасности?", но поняла, что беспокоится не за Марка, и вопрос этот будет лживым. Прежде она не знала таких укоров совести.
- Вы не можете мне доверять? - спросила она.
- Ни я, ни вы, ни ваш муж, не сможем доверять друг другу.
Джейн рассердилась, но не на него, а на Марка.
- Я сделаю то, что сочту правильным, - заявила она. - Если Марк… если мой муж неправ, я не обязана с ним соглашаться.
- Вам так важно, что ПРАВИЛЬНО? - спросил хозяин дома, и она снова покраснела, осознав, что это не было для нее особенно важно.
- Конечно, - продолжал он, - дела могут повернуться так, что вы получите право прийти к нам без его ведома и даже против его воли. Это зависит от того, как велика опасность, - и для всех нас, и для вас лично.
- Я думала, опасней некуда, - сказала она.
- Не знаю, - улыбнулся он. - Я не вправе идти на крайние средства, пока не уверен, что другого выхода нет. Иначе мы стали бы, как они - делали бы все, что угодно, думая, что когда-то кому-то это принесет какую-то пользу.
- Кому же повредит, если я буду здесь? - удивилась Джейн.
Хозяин не ответил прямо.
- Наверное, вам нужно уйти, - сказал он. - Во всяком случае, сейчас. Скоро вы увидите мужа. Попробуйте еще раз вырвать его из ГНИИЛИ.
- Как же я смогу? - спросила Джейн. - Что я ему скажу? Он только посмеется. Он не поверит всему этому, про опасность, нависшую над человеческим родом. - И сразу добавила: - Вы думаете, я хитрю? Нет, скажите, хитрю я?
- Ничуть, - произнес он. - А говорить ему ничего не надо. Ни обо мне, ни о ком-нибудь из нас. Наша жизнь - в ваших руках. Просто попробуйте убедить его. Вы же все-таки его жена.
- Марк никогда меня не слушает, - вздохнула Джейн. Они оба думали так друг о друге.
- Может быть, - сказал хозяин, - вы никогда толком не просили. Разве вам не хочется спасти его, как и себя?
Этого вопроса Джейн не слышала. Теперь, когда остаться было нельзя, она совсем упала духом.
Не внемля внутреннему комментатору, который уже не раз вмешивался в беседу, показывая ей в новом свете ее слова и поступки, она быстро заговорила:
- Не прогоняйте меня. Дома я все время одна, я вижу страшные сны. Мы с Марком вообще редко бываем вместе. Мне очень плохо. Ему все равно, здесь я или нет. Он бы только посмеялся. Зачем портить мне всю жизнь из-за того, что он связался с мерзавцами? Неужели вы думаете, что замужняя женщина не принадлежит самой себе?
- А сейчас вам плохо? - спросил хозяин, и Джейн ответила было "да", но вдруг увидела правду. Не думая о том, что подумает о ней он, она сказала:
- Нет, - и только потом прибавила: - Но мне будет хуже, чем раньше, если я вернусь домой.
- Будет?
- Не знаю. Нет, не будет. - Она ощущала лишь мир и радость, ей было так удобно в кресле, цвета так сияли, комната была так красива. Вдруг она подумала: "Сейчас это кончится, сейчас он позовет ее и меня прогонят". Ей казалось, что вся ее жизнь зависит от того, что она скажет.
- Неужели это нужно? - начала она. - Я смотрю на брак иначе. Я не понимаю, почему все зависит от мужа… он ведь не разбирается в таких делах.
- Дитя мое, - произнес хозяин, - речь идет не о том, как вы или я смотрим на брак, а о том, как смотрят на него мои повелители.
- Мне говорили, что они старомодны…
- Это была шутка. Они не старомодны, хотя очень и очень стары.
- А им неважно, как мы с Марком понимаем брак?
- Да, неважно, - подтвердил хозяин со странной улыбкой. - Они вас не спросят.
- Им все равно, удался наш брак или нет? Люблю ли я мужа?
Собственно, Джейн хотела спросить не это, во всяком случае - не так жалобно; и она прибавила, сердясь на себя и пугаясь его: - Наверное, вы скажете, что я не должна была вам это говорить.
- Дитя мое, - объяснял ей он, - вы говорите мне это с тех самых пор, как мы упомянули вашего мужа.
- Так что ж, это неважно? - снова спросила она.
- Мне кажется, - отвечал он, - это зависит от того, как он утратил вашу любовь.
Джейн молчала. Правды она сказать не могла, да и сама ее не знала, но в душе ее вдруг возник стыд за себя и жалость к мужу.
- Виноват не только он, - проговорила она. - Наверное, нам не надо было жениться.
Теперь не отвечал хозяин.
- Что бы вы… что бы эти ваши повелители сказали мне? - спросила Джейн.
- Вы действительно хотите знать? - в свою очередь переспросил хозяин.
- Очень хочу.
- Они сказали бы так: "многие грешат против послушания, ибо любят мало, а вы утратили любовь, греша против послушания".
Раньше она рассердилась бы или рассмеялась, но сейчас слово "послушание" окутало ее, как странный, опасный, соблазнительный запах. Однако, Марк тут был ни при чем.
- Прекратите! - негромко крикнул хозяин.
Она растерянно посмотрела на него. Запах постепенно улетучился.
- Так вы говорили, дитя мое?.. - продолжил он, как ни в чем не бывало.
- Я говорила, что любовь - это равенство, свободный союз…
- Ах, равенство! - подхватил хозяин. - Мы как-нибудь об этом поговорим. Конечно, все мы, падшие люди, должны быть равно ограждены от себялюбия собратьев. Точно так же все мы вынуждены прикрывать наготу, но наше тело ждет того славного дня, когда ему не нужна будет одежда. Равенство - еще не самое главное.
- А я думала, самое, - уперлась Джейн. - Ведь люди, в сущности, равны.
- Вы ошибаетесь, - серьезно произнес он. - Именно по сути своей они не равны. Они равны перед законом, и это хорошо. Равенство охраняет их, но не создает. Это - лекарство, а не пища.
- Но ведь в браке…
- Никакого равенства нет, - пояснил хозяин. - Когда люди друг в друга влюблены, они о нем и не думают. Не думают и потом. Что общего у брака со свободным союзом? Те, кто вместе радуются чему-то, или страдают от чего-то - союзники; те, кто радуются друг другу и страдают друг от друга - нет. Разве вы не знаете, как стыдлива дружба? Друг не любуется своим другом, ему было бы стыдно.
- А я думала… - начала было Джейн и остановилась.
- Знаю, - сказал хозяин. - Вы не виноваты. Вас не предупредили. Никто никогда не говорил вам, что послушание и смирение необходимы в супружеской любви. Именно в ней нет равенства. Что же до вас, идите домой. Можете к нам вернуться. А пока поговорите с мужем, а я поговорю с теми, кому подвластен.
- Когда же они к вам придут?
- Они приходят, когда хотят. Но мы с вами слишком торжественно беседуем. Лучше я покажу вам умилительную и смешную сторону послушания. Вы не боитесь мышей?
- Кого? - удивилась Джейн.
- Мышей.
- Нет, - растерянно ответила она.
Он позвонил в колокольчик, и почти сразу явилась Айви Мэггс.
- Принесите мне завтрак, пожалуйста, - сказал он. - Вас покормят внизу, дитя мое, и посущественней. Но можете посмотреть, как я ем. Я покажу вам одну из радостей нашего дома.
Айви Мэггс вернулась с подносом, на котором были бокал, маленькая бутылка и хлебец. Поставив поднос на столик у тахты, она ушла.
- Видите, - показал хозяин. - Но это очень вкусно, - и он отломил себе хлеба, налил вина и смахнул крошки на пол. Теперь сидите тихо, Джейн.
Он вынул из кармана серебряный свисток и извлек из него тихий звук. Джейн сидела не шевелясь, пока комната наполнялась весомым молчанием; потом она услышала шорох и увидела, что три толстые мыши прокладывают путь сквозь ворс ковра. Когда они подошли ближе, она различила блеск их глазок и даже трепетанье носиков. Хотя она сказала, что не боится мышей, ей стало неприятно, и она с трудом заставила себя сидеть все так же тихо. Именно поэтому она и увидела мышь, как она есть - не какое-то мельканье, а маленького зверька, похожего на крохотного кенгуру, с нежными ручками и прозрачными ушками. Все три сидели на задних лапах, бесшумно подбирая крошки, а когда съели, что могли, хозяин свистнул снова, и они, взмахнув хвостами, юркнули за ящик для угля.
- Вот, - сказал хозяин, весело глядя на Джейн ("нет, как же я могла подумать, что он старый!.. "). - Все очень просто: людям надо убирать крошки, мыши рады убрать их. Тут и ссориться не из-за чего. Видите - послушание - скорее танец, чем палка, особенно, когда речь идет о мужчине и женщине - то он ее слушается, то она его.
- Какие же мы для них великаны!.. - невпопад прошептала Джейн, думая о мышах; но вдруг поняла, что уже думает именно о великанах и даже ощущает их рядом. Какие-то огромные существа приближались к ней. Ей стало трудно дышать, ее покинули и силы, и чувства. В поисках защиты она взглянула на хозяина и увидела, что он такой же маленький, как она. Вся комната была маленькой, словно мышиная норка, и потолок как-то накренился, будто надвигающаяся громада сдвинула его. Сквозь страх Джейн услышала заботливый голос.
- Скорее! - произнес он. - Уходите! Здесь не место таким, как мы, но я привык. Ступайте домой!
Когда Джейн покинула деревушку на холме и спустилась к станции, она увидела, что туман рассасывается и там. В нем открылись окна, и когда поезд тронулся, он то и дело нырял в озера предвечернего света.
В дороге ее душа так расслоилась, что можно было насчитать целых три или четыре Джейн.
Первая Джейн вспомнила каждое слово хозяина и каждый его взгляд. Небольшой набор современных идей, составлявший до сих пор выделенную ей долю мудрости, смыло потоком чувств, которых она не понимала и не могла сдержать. Вторая Джейн пыталась сдержать его и на первую глядела косо, ибо всегда недолюбливала таких женщин. Однажды, выйдя из кино, она слышала, как молоденькая продавщица говорит подружке: "Если бы он на меня так посмотрел, я бы пошла за ним куда угодно". Была ли права вторая Джейн, приравнивая к ней Джейн первую, мы не знаем; но она приравнивала и вынести этого не могла. Нет, сдаться, как дуре, при первом же слове какого-то чужого человека, забыть о своем достоинстве (и самой того не заметить), о своей свободе, которую она так ценила и даже считала главной для взрослой, уважающей себя умной женщины… это попросту низко, пошло, вульгарно.
Третья Джейн была совсем новой. Первая, с грехом пополам, существовала в детстве; вторую Джейн считала "своим истинным, нормальным я". О третьей она и не подозревала. Из неведомых источников благодати или наследственности ей являлись мысли, которые она до сих пор никак не связывала с реальной жизнью. Если бы они подсказывали ей, что нельзя так относиться к чужому мужчине, она бы еще поняла; но они, наоборот, обвиняли ее в том, что она не относится так к своему мужу. То, что она испытала недавно - жалость к Марку, вину перед ним - не покидало ее. В тот самый час, когда душа ее была полна другим мужчиной, из неведомых глубин поднималось решение дать Марку много больше, чем прежде. Ей даже казалось, что она, тем самым, даст что-то "ему". Все это было так странно, что чувства ее смешались, и верх то и дело брала четвертая Джейн, не прилагая к тому никаких усилий и не делая выбора.
Четвертая Джейн просто радовалась. Три других не могли с нею сладить, ибо она вошла в сферу Юпитера, туда, где свет и песня, и пир, здоровье и жизнь, сиянье и пышность, веселье и великолепие. Она едва помнила странные чувства, предшествовавшие ее уходу, и радовалась, что ушла. Подумав об этом, она снова вспомнила о "нем". Все возвращало ее к этой мысли, а значит - к радости. Глядя в окошко на прямые лучи солнца, пронзавшие вершины деревьев, она сравнила их со звуками трубы. Взгляд ее останавливался на кроликах и коровах, и сердце трепетало от праздничной нежности к ним. Ее восхитили несколько фраз старого попутчика, и она оценила острую и светлую мудрость, крепкую, как лесной орех, и английскую, как меловой холм.
С удивлением подумала она о том, что музыка очень давно ушла из ее жизни, и решила сегодня же вечером послушать Баха. Или нет, она почитает на ночь сонеты Шекспира. Даже голод и жажда радовали ее, и она думала, что сделает дома очень много гренок. Радовала ее и собственная красота - без всякого тщеславия она ощущала (верно ли, неверно), что та распускается волшебной розой. Поэтому незачем удивляться, что когда ее попутчик вышел в Кьюр Харди, она встала и посмотрела в зеркало на стене. Действительно, выглядела она хорошо, на удивление хорошо, но и в этой мысли почти не было тщеславия. Краса ее цвела для других. Она цвела для него. Он владел ею так безраздельно, что мог уступать другим, и это было выше, полнее, радостней, чем если бы он оставил ее себе.
Когда поезд прибыл в Эджстоу, Джейн решила, что не пойдет на автобус и с удовольствием прогуляется до Сэндауна. Но что же это? Платформа, всегда пустая в это время, кишела народом, как лондонский вокзал в пятницу. Она едва протиснулась сквозь толпу. Люди двигались во все стороны, грубили, сердились, толкались. "Садись обратно в поезд!" - орал кто-то. "Гони отсюда, если не едешь!" - ревел другой. "Какого черта?" - рычал третий над самым ее ухом, потом запричитала женщина: "Ой, Господи, Господи, что творится!.. " С улиц несся страшный шум, как с футбольного стадиона. Было светлее, чем обычно.
Через несколько часов, перепуганная и усталая до смерти, Джейн шла по незнакомой улочке - под охраной институтских полицейских и каких-то девиц. До этого она двигалась так, как двигается человек, которого то и дело отбрасывает приливом. По Уоррик-стрит пройти не удалось - там громили лавки и что-то жгли. Джейн пошла в обход, но и здесь было то же самое. Она решила сделать петлю побольше, но опять ничего не вышло. Наконец, она увидела, что на Боун-лейн пусто и тихо. Больше деваться было некуда. Почти сразу ее остановили институтские полисмены, на них она натыкалась повсюду, кроме тех мест, где шли наибольшие беспорядки. "Здесь хода нет", - сказали они. Потом они отвернулись. Было темно, Джейн совсем вымоталась и попробовала проскочить. Они ее схватили. Вот почему она оказалась в ярко освещенной комнате, перед женщиной в форме, стриженой, седой, с большим квадратным лицом. Все было перевернуто, словно полицейские ворвались в чей-то дом и превратили его в участок. Женщина жевала незажженную сигару и не проявляла интереса, пока Джейн себя не назвала. Тогда она посмотрела ей в лицо. Джейн очень устала и перепугалась, но тут ощутила что-то новое: лицо этой женщины было ей мерзко, как бывали мерзки в ранней юности лица толстых мужчин с похотливыми глазками и липкой улыбкой. Оно было до ужаса бесстрастно и до ужаса алчно. Джейн видела, что женщина что-то подумала, потом отказалась от этой мысли, потом ее приняла и зажгла свою сигару. Если бы Джейн знала, как редко мисс Хардкастл это делает, она бы испугалась еще сильней. Полицейские и девицы это знали. Сама атмосфера в комнате изменилась.
- Джейн Стэддок, - отчеканила Фея. - Я про вас, миленькая, все знаю. Мы с вашим мужем большие друзья. - Говоря это, она писала на зеленом листе бумаги.
- Так, так, - продолжила она. - Скоро вы его увидите. Мы вас подбросим в Беллбэри. Теперь такой вопрос. Что вы тут делали в ночное время?
- Я шла со станции.
- А где вы были, лапочка?
Джейн не ответила.
- Мужа нет, а она гуляет, - процедила мисс Хардкастл.
- Отпустите меня, пожалуйста, - взмолилась Джейн. - Уже очень поздно, а я устала. Мне пора домой.
- Так вам же не домой, - поправила Фея. - Вам с нами, в Беллбэри.
- Мой муж меня туда не звал.
Мисс Хардкастл покачала головой.
- Ах, какой! Нехорошо, нехорошо. Ну, мы вас подбросим.
- Я не совсем понимаю.
- А мы вас арестовали, - заявила мисс Хардкастл и положила перед Джейн зеленую бумагу. Джейн увидела то, что и видишь, глядя на документ - какие-то пункты, что-то заполнено, что-то нет, где-то карандашные пометки, где-то твое собственное имя, а понять ничего нельзя.
- Господи! - вскричала Джейн и кинулась к двери. Конечно, она до нее не добежала. Придя в себя, она заметила, что ее держат двое полицейских.
- Пылкая дамочка! - игриво заметила мисс Хардкастл. - Ну, мы выгоним нехороших дядей… - она что-то приказала, полисмены вышли и закрыли за собой дверь. Вот тут Джейн почувствовала, что у нее не осталось совсем никакой защиты.
- Так, - сказала мисс Хардкастл двум девицам в форме. - Посмотрим, посмотрим. Четверть первого… там все идет хорошо. Что ж, Дэйзи, можно и передохнуть. Крепче, Китти, вырвется! Вот так.
Говоря это, мисс Хардкастл сняла ремень, китель и бросила их на диван. Перед Джейн предстал могучий бюст (как и полагал Ящер, лифчика она не носила) рыхлый, уродливый, едва прикрытый - такое мог бы изобразить сошедший с ума Рубенс. Фея снова села, вынула изо рта сигару, выпустила дым в лицо своей жертве и спросила ее:
- Откуда ехала?
Джейн не ответила и потому, что не могла произнести ни слова, и потому, что знала теперь точно: это и есть те враги рода человеческого, о которых говорил "он", и отвечать им нельзя. Героиней она себя при этом не чувствовала. Все стало для нее нереальным, и она словно в полусне слышала приказ: "Лапочки, давайте-ка ее сюда". Как в полусне она видела, что мисс Хардкастл сидит на стуле, словно в седле, широко расставив обтянутые сапогами ноги. Девицы ловко и умело поставили ее между этими ногами, и мисс Хардкастл свела колени, зажав таким образом пленницу. Рядом с этой людоедкой было так страшно, что Джейн уже совсем не боялась за себя. Мисс Хардкастл долго глядела на нее и курила ей в лицо. Потом сказала:
- А она ничего.
Помолчала опять, потом спросила:
- Куда ездила?
Джейн глядела на нее и не отвечала. Мисс Хардкастл наклонилась, отодвинула ворот блузки и прижала к обнажившемуся плечу свою сигару. Потом, помолчав, опять спросила:
- Где была?
Сколько раз это повторялось, Джейн не помнила. Во всяком случае, настало время, когда мисс Хардкастл обратилась не к ней, а к одной из девиц.
- Чего тебе, Дэйзи?
- Я хочу сказать, мэм, что уже пять минут второго.
- Да, летит время… Ну и что? Ты не устала? Она у нас легонькая.
- Нет, мэм, спасибо. Вы сами сказали, мэм, что ровно в час вас ждет капитан О'Хара.
- О'Хара? - сонно повторила мисс Хардкастл и вдруг очнулась. Она вскочила, надела китель. - Ну и ну! - причитала она. - И дуры вы у меня! Что раньше не сказали?
- Боялись, мэм.
- Боялись они! А для чего вы тут, интересно?
- Вы не любите, когда вам мешают, мэм.
- Ладно, разговорились! - прикрикнула мисс Хардкастл и ударила свою подчиненную по щеке. - Так. Ее веди в машину. Потом застегнешь, дура. Я сейчас, только морду ополосну.
Через несколько секунд Джейн сидела между Дэйзи и Китти. На заднем сиденьи помещалась и мисс Хардкастл (оно было на пятерых). Машина двигалась сквозь мрак. "Город объезжай, Джо, - инструктировал голос мисс Хардкастл. - Там сейчас веселье. Ты задами, задами". Даже и так они время от времени натыкались на толпу. Потом машина вдруг стала. "Ты чего?! - взвизгнула мисс Хардкастл. Шофер только сопел и что-то дергал. "Что это?" - повторила она, и он отвечал: "Не знаю, мэм". "Хоть за машиной смотреть бы умел! - сказала мисс Хардкастл. - Да, полечить бы вас как следует…" Дорога была пуста, но где-то рядом, судя по шуму, была улица, и далеко не мирная. Шофер вылез и открыл капот. "Значит так, - сказала мисс Хардкастл. - Вы обе ловите машину. Не поймаете, через десять минут идите обратно. Живо!" Девицы исчезли в темноте. Мисс Хардкастл бранила шофера, шофер копался в моторе. Шум усиливался. Вдруг шофер выпрямился (Джейн увидела в свете фар, как блестит пот на его лице) и сказал:
- А, может, хватит? Если вы такая умная, чините сами.
- Ты это брось, Джо - прорычала мисс Хардкастл. - А то сообщу кое-что о тебе в настоящую полицию.
- Ну и что? - заявил Джо. - Куда ей до вас! Где я только ни был, а перед вами - детские игрушки. Там хоть с тобой как с человеком. И начальник мужчина, а не баба.
- Да, Джо, - процедила сквозь зубы мисс Хардкастл. - Только теперь ты так легко не отделаешься!
- Вон как? А если и я о вас кое-что расскажу?
- Ой, мэм, говорите с ним получше! - завопила бегущая к ним Китти. - Они идут!
И впрямь какие-то люди - по двое, по трое - показались на дороге.
- Тихо, - цыкнула на девиц мисс Хардкастл. - Давай сюда.
Дэйзи и Китти вытащили Джейн из машины и быстро поволокли куда-то. Мисс Хардкастл шла впереди. Они свернули с дороги в какую-то аллею.
- Дорогу знаете? - спросила мисс Хардкастл.
- Нет, мэм, - ответила Дэйзи.
- Я не здешняя, мэм, - отрапортовала Китти.
- Ну и народец у меня, - возмутилась мисс Хардкастл. - Хоть что-нибудь вы знаете?
- Тут вроде нет пути, мэм, - сказала Китти.
Действительно, они зашли в тупик. Мисс Хардкастл постояла с минуту. В отличие от своих девиц, она казалась не испуганной, а приятно возбужденной, и ее даже забавляло, что они так трясутся.
- Да, - заметила она. - Ночка - что надо. Сама жизнь, а, Дэйзи? И чего эти дома пустые? Закрыты все. Лучше нам стоять, где стоим.
Шум усилился, и было видно, что большая толпа движется куда-то к западу. Вдруг крики стали совсем дикими.
- Поймали Джо, - определила мисс Хардкастл. - Если он их переорет, то натравит их на нас. Так. Значит, ее отпустим. Чего трясешься, дура? Беги. Бежим поодиночке. Через толпу мы пройдем. Головы не теряйте. Что бы ни было, не стрелять! От развилки идите на Биллингэм. Ну-ну-ну! Меньше крику, скоро увидимся.
И она исчезла. Джейн видела, как она нырнула в толпу. Девицы поколебались и последовали за ней. Джейн села на ступеньки. Ожоги болели, но больше всего ее мучила усталость. Кроме того, ей было очень холодно и немножко мутило. Но усталость была хуже всего, просто хоть засни.
Джейн встряхнулась. Кругом было тихо, она совсем замерзла, у нее болели ноги и руки. "Кажется, я и впрямь уснула…" - подумала она. Она встала, распрямилась и пошла по пустынной аллее к шоссе. Там шел только один человек в железнодорожной форме. "Доброе утро, мисс", - сказал он на ходу. Она постояла и пошла направо. Убегая, Дэйзи и Китти швырнули ей пальто; в кармане обнаружилось полплитки шоколада, и она жадно откусила кусок. Когда она доедала шоколад, мимо проехала машина и остановилась:
- Вы не ранены? - спросила женщина.
- Нет… ничего… не знаю… - глупо ответила Джейн.
Мужчина поглядел на нее и вышел.
- Что-то вы мне не нравитесь, - заключил он. - Вам не плохо? - и спросил о чем-то женщину. Джейн казалось, что она очень давно не слышала нормального голоса, и она чуть не заплакала. Незнакомые люди усадили ее в машину, дали ей бренди и бутерброд, потом спросили, не подвезти ли ее домой. Где она живет? К своему удивлению, Джейн услышала, что говорит: "В Сент-Энн". "Вот и прекрасно, - сказал мужчина. - Мы в Бирмингем, как раз по дороге". Джейн опять заснула и проснулась лишь тогда, когда женщина в пижаме, Айви Мэггс, открывала ей дверь. Но она так устала, что не понимала, как добралась до кровати