ЗАХВАЧЕННЫЙ ГОРОД
До сих пор, что бы ни случилось днем, Марк спал хорошо, но в эту ночь он спать не мог. Письма он не написал и весь день слонялся, скрываясь от людей. Ночью, лежа без сна, он ощутил свои страхи с новой силой. Конечно, в теории он был материалистом; конечно (тоже в теории) он давно вышел из возраста ночных страхов. Но сейчас это ему не помогло. Тех, кто ищет в материализме защиты (а их немало), ждет разочарование. Да, то, чего вы боитесь - немыслимо. Что ж, лучше вам с этого? Нет. Так как же? Если уж видишь духов, лучше в них верить.
Чай принесли раньше, чем всегда, а с ним - и записку. Уизер настоятельно просил зайти к нему немедленно по чрезвычайно срочному делу. Марк пошел.
В кабинете была Фея. К удивлению и (сперва) к радости Марка, ИО, по всей видимости, не помнил об их последнем разговоре. Он был вежлив, даже ласков, но очень серьезен.
- Доброе утро, доброе утро, м-р Стэддок, - сказал он. - Я ни за что на свете не стал бы вас беспокоить, если бы не был уверен, что вам самому лучше узнать обо всем как можно раньше. Вы понимаете, конечно, что разговор наш сугубо конфиденциален. Тема его не совсем приятна. Надеюсь, в ходе беседы вы поймете (садитесь, садитесь), как мудро мы поступили в свое время, оградив от постороннего вмешательства нашу полицию, если можно ее так назвать.
Марк облизнул губы и присел.
- Ты потерял бумажник, Стэддок, - вдруг обратилась к нему Фея.
- Что? - переспросил Марк. - Бумажник?
- Да. Бумажник. Штуку, в которой лежат всякие бумажки.
- Потерял. Вы его нашли?
- В нем три фунта десять шиллингов денег, корешок от почтового перевода, письма, подписанные именами Миртл, Дж. Хитоншоу, Ф. Э. Браун, М. Бэлчер, и счет за костюм от мастерской "Саймонс и Сын", Маркет-стрит, 32, Эджстоу? Так?
- Примерно так.
- Вот он, - она указала на стол. - Нет, не бери!
- Что происходит? - спросил Марк тем голосом, каким говорил бы всякий при подобных обстоятельствах и который в полицейском протоколе назвали бы "угрожающим".
- Этот бумажник, - пояснила мисс Хардкастл, - обнаружен за пять с небольшим ярдов от тела Хинджеста.
- Господи! - вскричал Марк. - Вы же не думаете… нет, чепуха какая!
- Незачем апеллировать ко мне, - сказала мисс Хардкастл. - Я не адвокат, не судья, не присяжный. Я излагаю факты.
- Но вы считаете, что меня могут обвинить?!
- Напротив, - сказал Уизер. - Перед нами один из тех случаев, когда особенно очевидна польза собственной исполнительной власти. Перед нами ситуация, которая, как мне это ни прискорбно, могла бы доставить вам множество огорчений, имей вы дело с обычной полицией. Не знаю, достаточно ли ясно дала вам понять мисс Хардкастл, что бумажник нашли ее подчиненные.
- Что вы хотите сказать? - переспросил Марк. - Если мисс Хардкастл не считает, что я виноват, зачем все эти разговоры? Если считает, почему не сообщит, куда надо? Это ее долг.
- Дорогой мой друг, - промолвил Уизер допотопным тоном. - В делах такого рода мы и в малейшей степени не намерены определять предел правомочий нашей, институтской полиции. Я не беру на себя смелости утверждать, в чем состоит долг мисс Хардкастл.
- Значит, - сказал Марк, - у мисс Хардкастл, по ее мнению, достаточно фактов для моего ареста, но она любезно предлагает их скрыть?
- Усек! - отметила Фея и, впервые на его памяти, закурила свою сигару.
- Но я не хочу этого! - продолжал он. - Я ни в чем не виноват. - Бремя свалилось с него, но он, почти не замечая этого, гнул в другую сторону. - Я сам пойду в настоящую полицию.
- Хочешь сесть, - сказала Фея, - дело твое.
- Я хочу оправдаться, - кипятился Марк. - Обвинение немедленно рассеется. Зачем мне его убивать? И алиби у меня есть, я был здесь, спал.
- Да?.. - протянула Фея.
- Что такое?
- Знаешь ли, мотив найдется всегда. Всякий может убить всякого. Полицейские - люди как люди. Запустят машину, надо же им что-нибудь доказать.
Марк уговаривал себя, что ему не страшно. Если бы только Уизер не топил так жарко, или хоть открывал окно…
- Вот письмо, - сказала Фея.
- Какое письмо?
- Твое. Какому-то Палему, из вашего Брэктона. Написано полтора месяца назад. Вот, пожалуйста: "А Ящеру пора в лучший мир".
Марк вспомнил, и ему стало просто физически больно. То была записочка, и такой стиль очень ценили "свои" люди.
- Как оно к вам попало? - спросил Марк.
- Мне представляется, м-р Стэддок, - сказал Уизер, - что вы не вправе требовать от мисс Хардкастл подобных разъяснений… Конечно, это ни в малой степени не опровергает моих постоянных заверений в том, что все сотрудники института живут поистине единой жизнью. Однако, неизбежно существуют различные сферы, не ограниченные друг от друга, но выявляющие собственную сущность, тесно связанную, конечно, с эгосом целого… и некоторая излишняя откровенность… э-э-э… наносила бы урон нашим же интересам.
- Неужели вы думаете, - возмутился Марк, - что эту записку можно принять всерьез?
- А ты что-нибудь объяснял полицейскому, - спросила Фея, - твоему, настоящему?
Марк не ответил.
- Алиби тоже никуда, - продолжала мисс Хардкастл. - Ты говорил с Биллом за столом. Когда он уезжал, вас видели вместе у выхода. Как ты вернулся, никто не видел. Вообще, неизвестно, что ты делал до самого утра. Мог уехать с ним и лечь так в 2:15. Ночью понимаешь, подморозило. Грязи на ботинках могло и не быть.
Как в былое время, в приемной у зубного врача или перед экзаменом, все сместилось, и Марку уже мерещилось, что тюрьма и эта закрытая комната, собственно, одно и то же. Главное - вырваться на воздух, от кряканья ИО, Феиной сигары, огромного портрета на стене.
- Вы советуете мне, сэр, - сказал он, - не идти в полицию?
- В полицию? - удивился Уизер, словно об этом и речи не было. - Это было бы, по меньшей мере, опрометчиво, м-р Стэддок… и не совсем порядочно по отношению к своим коллегам, особенно к мисс Хардкастл. Мы не могли бы в дальнейшем оказывать вам помощь…
- Именно, - подчеркнула Фея. - Если ты в полиции - ты в полиции.
Минута решимости ушла, и Марк этого не заметил.
- Что же вы предлагаете? - спросил он.
- Я? - переспросила Фея. - Ты скажи спасибо, что это мы нашли бумажник.
- Это исключительно счастливая случайность, - произнес Уизер, - и не только для м-ра Стэддока, но и для всего института. Мы не могли бы оставаться в стороне…
- Одно жаль, - сказала Фея. - У нас не твоя записка, а копия. Конечно, и то хлеб.
- Значит, сейчас ничего нельзя сделать? - спросил Марк.
- В настоящее время, - сказал Уизер, - вряд ли возможны какие-либо официальные действия. Но все же я бы вам советовал в ближайшие месяцы соблюдать… ээ… крайнюю осторожность. Пока вы с нами, Скотланд-Ярд вряд ли сочтет удобным вмешиваться без совершенно явных улик. Вполне вероятно, что они захотят помериться с нами силами, но я не думаю, что они воспользуются именно этим случаем.
- А вы не собираетесь искать вора? - осведомился Марк.
- Вора? - спросил Уизер. - У меня нет сведений о том, что тело ограблено.
- Того, кто украл бумажник.
- Ах, бумажник!.. Понятно, понятно… Следовательно, вы обвиняете в краже одного или нескольких сотрудников института?..
- Да, Господи! - вскричал Марк. - А сами вы что думаете? Вы думаете, я там был? Может, я и убил?
- Я очень попросил бы вас не кричать, м-р Стэддок, - перебил его ИО. - Прежде всего, это невежливо, особенно при даме. Насколько мне помнится, никаких обвинений мы не выдвигали. Лично я пытался порекомендовать вам определенную линию поведения. Я уверен, что мисс Хардкастл со мной согласна.
- Мне все одно, - процедила Фея. - Не знаю, чего он орет, когда мы хотим его выручить, но дело его. Некогда мне здесь околачиваться.
- Нет, вы поймите… - начал Марк.
- Прошу вас, возьмите себя в руки, м-р Стэддок, - сказал Уизер. - Как я уже неоднократно говорил, мы - единая семья, и не требуем от вас формальных извинений. Все мы понимаем друг друга и одинаково не терпим… э-э-э… сцен. Со своей же стороны позволю себе заметить, что нервная неустойчивость навряд ли вызовет благоприятную реакцию у нашего руководства.
Марк давно перестал думать о том, возьмут его или нет, но сейчас понял, что увольнение равносильно казни.
- Простите, сорвался, - оправдывался он. - Что же вы мне советуете?
- Сиди и не рыпайся, - отчеканила Фея.
- Мисс Хардкастл дала вам превосходный совет, - сказал ИО. - Здесь вы у себя дома, м-р Стэддок, у себя дома.
- Да, кстати, - отметил Марк. - Я не совсем уверен, что жена приедет - она прихворнула…
- Я забыл, - сказал ИО, и голос его стал тише, - поздравить вас, м-р Стэддок. Теперь, когда вы видели Его, мы ощущаем вас своим в более глубоком смысле. Несомненно, вы не хотели бы оскорбить его дружеские… да что там, отеческие чувства… Он очень ждет м-сс Стэддок.
- Почему? - неожиданно для самого себя спросил Марк.
- Дорогой мой, - отвечал Уизер, странно улыбаясь, - мы стремимся к единству. Семья, единая семья… Вот, мисс Хардкастл скучает без подруги. - И прежде, чем Марк опомнился, он встал и зашлепал к дверям.
Марк закрыл за собой дверь и подумал: "Вот, сейчас. Они оба там". Он кинулся вниз, выскочив во двор, не задерживаясь у вешалки, быстро пошел по дорожке. Планов у него не было. Он знал одно: надо добраться до дому и предупредить Джейн. Он даже не мог убежать в Америку - он знал из газет, что США горячо одобряют работу ГНИИЛИ. Писал это какой-то бедняга вроде него. Но это была правда - от института нельзя скрыться ни на корабле, ни в порту, нигде.
Когда он дошел до тропинки, там, как и вчера, маячил высокий человек, что-то напевая. Марк никогда не дрался, но тело его было умней души, и удар пришелся прямо по лицу призрачного старика. Вернее, удара не было. Старик исчез.
Сведущие люди так и не выяснили, что же это означало. Марк крайне изумился, что ИО просто мерещился ему. Быть может, сильная личность в полном разложении обретает призрачную вездесущность (чаще это бывает после смерти). Быть может, наконец, душа, утратившая благо, получает взамен, хотя и на время, суетную возможность умножаться в пространстве. Как бы то ни было, старик исчез.
Тропинка пересекала припорошенное снегом поле, сворачивала налево, огибала сзади ферму, ныряла в лес. Выйдя из лесу, Марк увидел вдалеке колокольню; ноги у него горели, он проголодался. На дороге ему повстречалось стадо коров, они пригнули головы и замычали. Он перешел по мостику ручей и, миновав еще один луг, добрался до Кеннингтона, откуда ходил автобус.
По деревенской улице ехала телега. В ней, между матрасами, столами и еще какой-то рухлядью, сидела женщина и трое детей, один из которых держал клетку с канарейкой. Вслед за ними появились муж и жена с тяжко нагруженной коляской; потом - машина. Марк никогда не видел беженцев, иначе он сразу понял бы, в чем дело.
Поток был бесконечен, и Марк с большим трудом добрался до автобусной станции. Автобус на Эджстоу шел только в 12:15. Марк стал бродить по площадке, ничего не понимая - обычно в это время в деревне было очень тихо. Но сейчас ему казалось, что опасность - только в Беллбэри. Он думал то о Джейн, то о яичнице, то о черном, горячем кофе. В половине двенадцатого открылся кабачок. Он зашел туда, взял кружку пива и бутерброд с сыром.
Народу там почти не было. За полчаса, один за другим, вошли четыре человека. Поначалу они не говорили о печальной процессии, тянувшейся за окнами; они вообще не говорили, пока человек с лицом, похожим на картошку, не обронил в пространство: "А я вчера Рэмболда видел". Никто не отвечал минут пять, потом молодой парень отметил: "Наверное, сам жалеет". Разговор о Рэмболде шел довольно долго, прежде чем хоть как-то коснулся беженцев.
- Идут и идут, - сказал один.
- Да уж… - подтвердил другой.
- И откуда берутся… - удивился третий.
Понемногу все прояснилось. Беженцы шли из Эджстоу. Одних выгнали из дому, других разорил бунт, третьих - восстановление порядка. В городе, по всей видимости, царил террор. "Вчера, говорят, штук двести посадили", - сказал кабатчик. "Да, ребята у них… - заметил парень. - Даже моему старику въехали…" - он рассмеялся. "Им что рабочий, что полицейский", - сказал первый, с картофельным лицом. На этом обсуждение застопорилось. Марка очень удивило, что никто не выражал ни гнева, ни сочувствия. Каждый знал хотя бы одного беженца, но все соглашались в том, что слухи преувеличены. "Сегодня писали, что все уже хорошо", - сказал кабатчик. "Кому-нибудь всегда плохо", - проронил картофельный. "А что с того? - сказал парень. - Дело, оно дело и есть". "Вот я и говорю, - заключил кабатчик. - Ничего не попишешь". Марк слышал обрывки собственных статей. По-видимому, он и ему подобные работали хорошо; мисс Хардкастл переоценила сопротивляемость "простого народа".
Автобус оказался пустым, все двигались ему навстречу. Марк вышел на Маркет-стрит и поспешил к дому. Город совершенно изменился. Каждый третий дом был пустым, многие витрины - заколочены. Когда Марк добрался до особняков с садиками, он увидел почти на всех белые доски, украшенные символом ГНИИЛИ - голым атлетом с молнией в руке. На каждом углу стоял институтский полисмен в шлеме, с дубинкой и с револьвером на ремне. Марк надолго запомнил их круглые, белые лица, медленно двигающиеся челюсти (полицейские жевали резинку). Повсюду висели приказы с подписью: "Фиверстоун".
А вдруг и Джейн ушла? Он почувствовал, что не вынесет этого. Задолго до дома он проверил, в кармане ли ключ. Дверь была заперта. Значит, Хатджинсонов с первого этажа нет. Он отпер дверь и вошел. На лестнице было холодно, на площадке - темно. "Джейн!" - крикнул он, входя в квартиру и уже не надеясь ни на что. На коврике, еще перед дверью, он увидел пачку нераспечатанных писем. Внутри все было прибрано. Кухонные полотенца не сохранили ни капли влаги, хлеб в корзине зацвел, молоко давно скисло. Уже все поняв, он продолжал бродить по комнатам, тихим и трогательным, как все покинутые жилища. Он сердился; он искал записку; он просмотрел письма, но почти все были от него. Вдруг, в передней, он заметил надорванный конверт письма, адресованного м-сс Димбл, туда, в ее домик. Значит, она была здесь! Эти Димблы всегда его недолюбливали. Наверное, увезли Джейн к себе. Надо пойти к Димблу, в его колледж.
От этого решения ему стало легче. После всего, что он испытывал, ему очень хотелось стать обиженным мужем, разыскивающим жену. По дороге в Нортумберлэнд он выпил. Увидев на "Бристоле" вывеску института, он чертыхнулся было и прошел мимо, когда вспомнил, что сам он - крупный сотрудник ГНИИЛИ, а не сброд, который теперь сюда не пускают. Они спросили его, кто он, и сразу стали любезны. Заказывая виски, он чувствовал, что вправе отдохнуть, и сразу же заказал еще. Гнев на Димблов усилился, прочие чувства смягчились. В конце концов, насколько лучше и вернее быть своим, чем каким-то чужаком. Даже и сейчас… ведь нельзя всерьез принимать это обвинение! Так уж они делают дела. Уизер просто хочет покрепче привязать его к Беллбэри и заполучить туда Джейн. А что такого, в сущности? Не может же она жить одна. Если муж идет в гору, придется ей стать светской дамой. В общем, надо скорей увидеть этого Димбла.
Из ресторана он вышел, как сам бы это назвал, другим человеком. С некоторых пор и до последнего распутья человек этот появлялся в нем внезапно и побеждал на время все остальное. Так, кидаясь из стороны в сторону, пробивался сквозь молодость Марк Стэддок, еще не обретший личности…
- Прошу, - доктор Димбл отпустил последнего ученика и собирался домой.
- Ах, это вы, Стэддок! - сказал он, когда тот вошел. - Прошу, прошу!
Он хотел говорить приветливо, но удивлялся и приходу Марка, и его виду. Марк потолстел, стал каким-то землистым и пошловатым, что ли.
- Где Джейн? - спросил Марк.
- Я не могу вам сказать, - ответил Димбл.
- Вы не знаете?
- Я не могу сказать.
Согласно программе, именно сейчас Марк должен был вести себя, как мужчина. Что-то изменилось. Димбл всегда держался с ним очень вежливо и всегда недолюбливал его. Марк не обижался, он не был злопамятным; он просто пытался ему понравиться. Он любил нравиться. Когда с ним бывали сухи, он мечтал не о мщении, а о том, как он очарует и пленит обидчика. Если он и бывал нелюбезным, то лишь к стоящим ниже, к чужакам, заискивающим перед ним. В сущности, он уже был недалек от подхалимства.
- Я вас не понимаю, - промолвил он.
- Если вы хотите, чтобы вашу жену не трогали, - сказал Димбл, - лучше не спрашивайте меня.
- Не трогали?
- Да, - очень серьезно отвечал Димбл.
- Кто?
- А вы не знаете?
- Что такое?
- В ночь бунта ее схватила институтская полиция. Они ее пытали, но она убежала.
- Пытали?!
- Да, жгли сигарой.
- В том-то и дело, - поспешно заговорил Марк. - Она… у нее нервное истощение. Понимаете, ей померещилось…
- Врач, лечивший ожоги, думает иначе.
- О, Господи! - воскликнул Марк. - Неужели правда? Нет, посудите сами… Димбл спокойно смотрел на него, и он умолк.
- Почему же мне не сообщили? - спросил он наконец.
- Кто, ваши коллеги? Странный вопрос. Вам виднее, чем они занимаются.
- Почему вы мне не сказали? Вы были в полиции?
- В институтской?
- Нет, в простой.
- Вы действительно не знаете, что в Эджстоу обычной полиции больше нет?
- Ну, есть какие-нибудь судьи…
- Есть полномочный представитель, лорд Фиверстоун. Вижу, вы не понимаете. Город захвачен.
- Почему же вы не связались со мной?
- С вами? - переспросил Димбл, и на один миг, впервые в жизни, Марк увидел себя со стороны. От этого у него перехватило дыхание.
- Я знаю, - начал он, - вы меня всегда недолюбливали. Но не до такой же степени!..
Димбл молчал, но Марк не знал причины. Много лет он укорял себя за то, что не любит Марка; укорял и сейчас.
- Что ж, - сказал Марк. - Говорить не о чем. Я хочу знать одно: где Джейн.
- Вы хотите, чтобы ее забрали в Беллбэри?
- Не понимаю, по какому праву вы меня допрашиваете. Где моя жена?
- Я не могу вам сказать. Она не у меня и не под моим покровительством. Ей хорошо. Если вам есть еще до этого дело, лучше оставьте ее в покое.
- Что я, преступник, или заразный? Почему вы мне не скажете?
- Вы сотрудник института. Они ее пытали. Они не трогают ее только потому, что не знают, где она.
- Если виноват институт, неужели вы думаете, что я это так оставлю? За кого вы меня принимаете?
- Я могу только надеяться, что у вас еще нет большой власти. Если власти у вас нет, вы Джейн не защитите. Если же есть, вы - то же самое, что институт.
- Невероятно! - вскричал Марк. - Ну хорошо, я там работаю, но вы же меня знаете?!
- Нет, - сказал Димбл. - Не знаю. Что мне известно о ваших мыслях и целях?
Марку казалось, что он глядит на него не с гневом, даже не с презрением, а с брезгливостью, словно перед ним какая-то мерзость, которую достойный человек не должен замечать. Марк ошибался. Димбл старался сдержать себя. Он изо всех сил старался не злиться, не презирать, а главное - не наслаждаться злостью и презрением.
- Тут какая-то ошибка, - снова начал Марк. - Наверное, полисмен напился. Я разберусь, они у меня…
- Это была начальница вашей полиции, мисс Хардкастл.
- Прекрасно. Что ж вы думаете, я это так оставлю? Нет, тут ошибка.
- Вы хорошо знаете мисс Хардкастл? - спросил Димбл. Марк молча кивнул. Он думал (и ошибался), что Димбл читает его мысли и знает, что он ни в чем не сомневается и совершенно беспомощен перед Феей. Вдруг Димбл заговорил громче.
- Вы можете справиться с ней? - сказал он. - Вы так далеко продвинулись? Что ж, значит вы убили и Хинджеста и Комтона. Значит, по вашему приказу схватили и избили до смерти Мэри Прэскотт. Значит, по вашему приказу воров - честных воров, чьей руки вы не достойны коснуться - забрали из-под власти судей и присяжных и перевели в Беллбэри, чтобы подвергнуть там унижениям и пыткам, которые у вас зовут лечением. Это вы изгнали из дому в болота и пустоши тысячи семей! Это вы скажете мне, где Плэйс и Роуди, и восьмидесятилетний Каннингем?! Если вы зашли так далеко, я не доверю вам не только Джейн, но и уличную собаку!
- Ну, что вы… - начал Марк. - Это просто странно. Я знаю, допущены какие-то несправедливости. Так всегда бывает, особенно вначале. Но неужели я должен отвечать за все, что пишут в желтой прессе?
- В желтой прессе! - воскликнул Димбл, и Марку показалось, что он вырос. - Какая чушь! Вы думаете, я не знаю, что институт держит в руках все газеты, кроме одной? А она сегодня не вышла. Печатники забастовали. Говорят бедняги, что не станут печатать статьи против народного института. Вам виднее, чем мне, откуда идет газетная ложь.
Как ни странно, Марк, долго живший в мире, где не знают милосердия, почти не встречал истинного гнева. Он часто видел злобу, но выражалась она в гримасах, взглядах и жестах. Голос и глаза доктора Димбла поразили его. В Беллбэри вечно толковали о том, что враги "поднимут крик"; но он не представлял, как это выглядит на самом деле.
- Да ничего я не знаю! - заорал он в свою очередь. - Черт, это мою жену пытали, а не вашу!
- Могли пытать и мою. От них не защищен ни один англичанин. Они пытали женщину, человека. Важно ли, чья она жена?
- Сказано вам, я им всем покажу! И этой ведьме, и всем…
Димбл молчал. Марк понимал, что говорит чепуху, но остановиться не мог. Если бы он не кричал, он бы слишком растерялся.
- Да я сам от них уйду! - орал он.
- Вы серьезно? - спросил Димбл и посмотрел на него. Марку, в чьей душе бестолково метались обида, тщеславие, стыд и страхи, взгляд этот показался беспощадным. На самом деле в нем светилась надежда, ибо любовь всегда надеется. Была в нем и настороженность, и потому Димбл не сказал больше ничего.
- Я вижу, вы мне не доверяете, - возмутился Марк, и лицо его само собой приняло то достойное и оскорбленное выражение, которое помогало ему еще в школе, когда его вызывали к директору.
Димбл не любил лгать.
- Да, - кивнул он. - Не совсем доверяю.
Марк пожал плечами и отвернулся.
- Стэддок, - сказал Димбл. - Сейчас не время лукавить и льстить. Быть может, мы оба скоро умрем. Я не хочу умирать с любезной ложью на устах. Я вам не верю. Как могу я вам верить? Вы - больше ли, меньше ли - сотрудничаете с худшими в мире людьми. Ваш приход ко мне может оказаться ловушкой.
- Неужели вы меня так плохо знаете? - снова спросил Марк.
- Перестаньте говорить чепуху! - ответил Димбл. - Перестаньте позировать, хоть на одну минуту. Какое право вы имеете на такие слова? Кто вы? Они губили и лучших, чем мы с вами. Страйк тоже был порядочным человеком. Филострато хотя бы гений. Даже Алькасан - да, да, я знаю… - был просто убийцей - все же лучше, чем теперь. Почему же вам быть исключением?
Марк говорить не мог. Его трясло от мысли, что Димбл столько знает, и он уже ничего ни с чем не мог связать.
- И все-таки, - продолжал Димбл, - я пойду на риск. Я поставлю на карту то, перед чем и ваша и моя жизнь ничего не значат. Если вы всерьез хотите уйти из института, я помогу вам.
На миг перед Марком приоткрылись райские врата; но он сказал:
- Я… я должен обдумать это.
- Некогда, - торопил Димбл. - И думать вам не о чем. Я предлагаю вам вернуться к людям. Решайте сейчас, сию минуту.
- Но ведь речь идет о моей будущей деятельности…
- Деятельности! - воскликнул Димбл. - Речь идет о гибели… или об единственном шансе на спасение.
- Я не совсем понимаю, - сказал Марк. - Вы все время намекаете на какую-то опасность. В чем дело? От кого вы хотите защитить меня… или Джейн?
- Я не могу вас защитить, - пояснил Димбл. - Теперь никто не защищен, битва началась. Я предлагаю вам бороться вместе с теми, кто прав. Кто победит, я не знаю.
- Вообще-то, - сказал Марк, - я и сам думал уйти. Но не все еще решено. Вы как-то странно разговариваете. Можно, я зайду к вам завтра?
- Вы уверены, что тогда решитесь?
- Ну, через часок. В конце концов, это разумно. Вы не уйдете?
- Что изменит час? Вы просто надеетесь, что за это время разум ваш станет еще туманней.
- Но вы здесь будете?
- Если хотите, буду. Но толку от этого не будет.
- Я должен подумать, - оправдывался Марк. - Я хочу все обдумать. - И вышел, не дожидаясь ответа.
На самом деле он хотел выпить и закурить. Думал он и так слишком много. Одна мысль гнала его к Димблу, как гонит ребенка к взрослому невыносимый страх. Другая шептала: "Ты с ума сошел! Они тебя разыщут. Как он тебя защитит? Они тебя убьют". Третья заклинала не терять с таким трудом завоеванного положения, - ведь есть, должен быть какой-то средний путь. Четвертая гнала от Димбла; и впрямь, Марку становилось плохо при одном воспоминании о его голосе. И он стремился к Джейн, и он сердился на Джейн, и хотел больше никогда не видеть Уизера, и хотел вернуться и все с ним уладить. Ему хотелось и безопасности, и небрежного благородства. Ему хотелось, чтобы Димблы восхищались его мужеством, а Беллбэри - его сообразительностью; ему хотелось, наконец, выпить еще виски. Начинался дождь, болела голова. А, черт! И почему у него такая наследственность? Почему его так плохо учили? Почему общество так глупо устроено? Почему ему так не везет?
Он пошел быстрее.
Когда он дошел до колледжа, дождь лил вовсю. У входа стояла машина, около нее топтались три человека в форменных плащах. Позже он вспоминал, как блестела мокрая клеенка. Кто-то посветил фонариком ему в лицо.
- Простите, сэр, - услышал он. - Ваше имя.
- Стэддок, - ответил Марк.
- Марк Гэнсби Стэддок, - сказал полицейский. - Вы арестованы по обвинению в убийстве Вильяма Хинджеста.
Доктор Димбл ехал в Сент-Энн очень недовольный собой, мучаясь мыслью о том, что будь он умнее или добрее с этим несчастным человеком, толку вышло бы больше. "Не сорвал ли я на нем гнев? - думал он. - Не был ли я самодоволен? Не сказал ли больше, чем нужно?" Потом, как обычно с ним бывало, недоверие к себе стало глубже. "А может, я просто не желал говорить прямо? Хотел унизить его, обидеть? Упивался своей добродетелью? Может, весь Беллбэри сидит в моей собственной душе? Таким бываю я - вспомнил он слова брата Лаврентия - всякий раз, что Ты оставишь меня на меня самого".
Выбравшись за город, он поехал медленно, почти ползком. Небо на западе стало алым, засверкали первые звезды. Далеко внизу, в долине, мерцали огоньки Кьюр Харди, и он подумал: "Слава Богу, хоть эта деревня далеко от Эджстоу". Белая сова мелькнула перед ним. И исчезла слева, в лесном полумраке, и он обрадовался, что уже темнеет. Приятная усталость окутала его, он предвкушал, как хорошо проведет вечер и как рано ляжет.
- Вот он! Ой, доктор Димбл! - закричала Айви Мэггс, когда он подъехал к воротам усадьбы.
- Не ставьте машину в гараж, - сказал Деннистоун.
- Сесил! - сказала жена, и он увидел, что она испугана. По-видимому, его ждал весь дом.
Чуть позже, моргая от яркого света, он понял, что вечер хорошо не проведет. У очага сидел Рэнсом, на плече у него примостился барон Корво, у ног - м-р Бультитьюд. Все поужинали, и жена с Айви Мэггс кормили м-ра Димбла на краю кухонного стола.
- Ты ешь, ешь, - говорила м-сс Димбл. - Они тебе сами все расскажут. Поешь как следует.
- Вам придется опять выйти, - сказала Айви Мэггс.
- Да, - подтвердил Рэнсом, - пришло время действовать. Мне очень жаль посылать вас, когда вы только что пришли, но битва началась.
- Повторяю, - вставил Макфи, - совершенно абсурдно посылать человека, который старше меня и работал целый день, когда мне абсолютно нечего делать.
- Нет, Макфи, - сказал Рэнсом, - вам идти нельзя. Во-первых, вы не знаете языка. Во-вторых - сейчас не время хитрить - вы никогда не препоручали себя защите Мальдедила.
- При таких обстоятельствах, - ответил Макфи, - я готов признать ваших эльдилов и существо, которое они считают своим царем. Я…
- Нет, - перебил его Рэнсом. - Я не пошлю вас. Это все равно, что посылать против танка трехлетнее дитя. Положите лучше карту вон там, Димбл посмотрит, пока ест. А теперь молчите. Итак, Димбл, под Брэгдонским лесом действительно покоился Мерлин. Да, он спал, если хотите. Пока еще нет оснований считать, что враг нашел его. Все поняли? Нет, подождите, ешьте. Вчера Джейн Стэддок видела самый важный из своих снов. В склеп ведут не ступеньки, а длинный пологий проход. А, понимаете теперь? Вот именно. Джейн думает, что можно найти вход - под кучей камней, в рощице… Что там такое, Джейн?
- Белые ворота, сэр. Простые ворота, с крестовиной наверху, она сломана. Я их узнаю.
- Видите, Димбл? Туннель выходит наружу за пределами институтской земли.
- Другими словами, мы можем попасть в лес как бы снизу?
- Вот именно. Но это не все.
Димбл, не переставая есть, посмотрел на него.
- По-видимому, - продолжал Рэнсом, - мы почти опоздали. Он проснулся.
Димбл перестал есть.
- Джейн видела пустой склеп, - сказал Рэнсом.
- Значит, враг нашел его?
- Нет. Насколько можно понять, он проснулся сам.
- Господи! - прошептал Димбл.
- Ты ешь, дорогой, - сказала ему жена.
- Что же это значит? - спросил он, гладя ее руку.
- По-видимому, это значит, что все запланировано очень давно, - ответил Рэнсом. - Мерлин вышел из времени, чтобы вернуться именно теперь.
- Вроде адской машины, - заметил Макфи. - Поэтому я…
- Вы не пойдете, Макфи, - сказал Рэнсом.
- Его уже там нет? - спросил Димбл.
- Сейчас, по-видимому, нет, - ответил Рэнсом. - Повторите, пожалуйста, Джейн, что вы видели.
- В проходе был человек, - пояснила Джейн. - Огромный… Там темно, и я его не разглядела, но он тяжело дышал. Сперва я подумала, что это зверь. Я двигалась с ним по проходу, становилось все холодней, снаружи входил воздух. Проход кончался кучей камней, и человек начал их отбрасывать. А я оказалась вдруг снаружи. Тогда я и увидела ворота.
- Видите, - сказал Рэнсом, - похоже, что они еще не вошли с ним в контакт. Мы должны его перехватить. Это наш единственный шанс. А ворота, мне кажется, должны быть к югу от леса. Поищите сперва там, на Итонской дороге, где начинается шоссе на Кьюр Харди.
- Мы будем там через полчаса, - отозвался Димбл, не снимая ладони с руки м-сс Димбл.
- Непременно надо идти сегодня? - смущенно спросила она.
- Надо, Маргарет, - сказал Рэнсом. - Если враг вступит с ним в связь, битва проиграна.
- Я понимаю, - согласилась м-сс Димбл. - Простите.
- Если идет Джейн, - спросила Камилла, - можно идти и мне?
- Джейн ведет, - сказал Рэнсом. - А вы должны быть дома. Мы - все, что осталось от Логрского королевства. В вашем чреве - его будущее. Так вот, Димбл, ориентироваться, я думаю, он будет плохо…
- А… а если мы найдем его, сэр?
- Тут и начнется ваше дело, Димбл. Только вы знаете Язык. Он может узнать его, а не захочет - хотя бы поймет, кто перед ним. Но будьте очень осторожны. Не бойтесь, но и не поддавайтесь его чарам.
- Вот уж я бы… - начал Макфи.
- Вас он усыпит за десять секунд, - сказал Рэнсом.
- Что я должен говорить? - спросил Димбл.
- Что вы явились во имя Мальдедила, и всех эльдилов, и всех планет от того, кто восседает сейчас на престоле Пендрагонов и велит ему идти с вами.
Димбл, очень бледный, поднял голову, и великие слова полились из его уст. Сердце у Джейн сильно забилось. Все прочие сидели очень тихо - даже птица, кошка, медведь - и смотрели на него. Голос был им незнаком, словно речь лилась сама, или словно то была не речь, а совместное действие эльдилов и Пендрагона. На этом языке говорили до грехопадения, на нем говорят по ту сторону луны, и значения в нем соединены со звуками не случайно, и даже не по давней традиции, но сочетаются с ними воедино, как сочетается образ солнца с каплей воды. Это - сам язык, каким, по велению Мальдедила, возник он из живого серебра планеты, которую зовут на Земле Меркурием, на небе - Виритрильбией.
- Спасибо, - молвил Рэнсом, и при этом знакомом слове домашнее тепло кухни вернулось к ним. - Если он с вами пойдет, прекрасно. Если не пойдет… что ж, Димбл, положитесь на свою веру. Препоручите свою судьбу Мальдедилу. Душу вы погубить не можете, во всяком случае, Мерлин не может погубить вашу душу.
- Я понимаю, - сказал Димбл, и все долго молчали.
- Не плачьте, Маргарет, - утешил ее Рэнсом. - Если они убьют Сесила, нам всем останется жить несколько часов. Вы больше пробудете в разлуке при нормальных обстоятельствах. А теперь, джентльмены, попрощайтесь с женами. Сейчас около восьми. Собираемся здесь, в четверть девятого.
- Хорошо, - отвечали Деннистоун и Димбл, а Джейн осталась на кухне с Айви, зверьми и двумя мужчинами.
- Согласны ли вы, - спросил ее Рэнсом, - повиноваться Мальдедилу?
- Сэр, - отозвалась Джейн. - Я ничего о нем не знаю. Я повинуюсь вам.
- Пока достаточно и этого, - сказал Рэнсом. - Небо милостиво: когда наша воля добра, оно помогает ей стать добрее. Но Мальдедил ревнив. Придет время, когда он потребует от вас все. А на сегодня - хорошо и так.
- В жизни не слышал такого бреда, - сказал Макфи.
ТРЕБУЕТСЯ МЕРЛИН
- Ничего не вижу, - сказала Джейн.
- Этот дождь все портит, - проворчал Димбл с заднего сиденья. - Мы еще на Итонской дороге, Артур?
- Вроде бы, да, - отозвался Деннистоун.
- Ой, смотрите! - воскликнула Джейн.
- Не вижу никаких ворот, - сказал Димбл.
- Что, огонь? - осведомился Деннистоун.
- Да это же костер!..
- Какой костер?
- Я видела костер в рощице. Да, я не сказала о нем, забыла! Только сейчас вспомнила. Это был самый конец. И самое важное. Он там сидел, Мерлин. Сидел у костра в роще, когда я вышла из-под земли. Ой, скорей! Там и ворота, это близко.
Все двинулись за ней и открыли ворота, и вышли на какой-то луг. Димбл молчал. Ему было стыдно, что он боится до дурноты. Быть может, он лучше многих представлял себе, что может случиться с ними.
Джейн шла первой, за ней Деннистоун, то и дело поддерживая ее и светя фонариком под ноги. Говорить не хотелось никому.
Сразу, как только они сошли с дороги, все изменилось, словно начался не истинный, а призрачный мир. Каждую секунду казалось, что рядом пропасть. Шли они по тропинке, вдоль изгороди, и мокрые ветви, как щупальца, цеплялись за них. Все, что ни появлялось в маленьком круге света - клочья травы, лужицы, листья, прилипшие к обломанным сучкам, желто-зеленые глазки каких-то небольших тварей - было проще, обычней, чем могло быть, словно притворилось на минуту и снова сбросит личину, оставшись в темноте. Кроме того, все казалось слишком маленьким перед холодной, исполненной звуков мглой.
Страх, который Димбл испытал сразу, стал проникать в души Джейн и Деннистоуна, как проникает вода в пробоину судна. Они только сейчас поняли, что не верили в Мерлина по-настоящему. Тогда, на кухне, им казалось, что они верят Рэнсому, но это было не так. Страшное еще ожидало их. Только здесь, в темноте, они полностью ощутили, что кто-то умер и не умер, что кто-то вышел из тьмы, разделяющей древний Рим и начало Англии. "Темные века", - думал Димбл; как легко было прежде и читать это, и писать. Теперь сама Тьма лежала перед ними. В страшной лощине их поджидало давно ушедшее столетье.
Вдруг вся Британия, которую он так хорошо знал, живьем встала перед ним. Он увидел маленькие города, на которых лежал отсвет Рима - Камальдунум, Карлеон, Глестонбэри: церковка, одна-две виллы, кучка домов, насыпь; а за ней, почти от самых ворот - мокрые, густые леса, устланные листьями, которые падали на эту землю еще до того, как Британия стала островом. Волки, прилежные бобры, огромные болота и глаза в чаще - глаза тех, кто жил здесь не только до Рима, но и до самой Британии, древних, несчастных, обездоленных существ, превратившихся в эльфов, чудищ, лесовиков позднейшего предания. Но еще хуже, чем леса, были места без леса - маленькие вотчины забытых королей; общины и сообщества друидов; стены, замешанные на младенческой крови. Этот век, вырванный из своей эпохи и ставший потому стократ ужасней, двигался им навстречу и через несколько минут должен был их поглотить.
Они уткнулись в изгородь и несколько минут, светя фонариком, отцепляли от веток волосы Джейн. Поле кончилось. Отсюда огонь был виден плохо, но все же можно было заметить, что он то разгорается, то гаснет. Оставалось искать калитку или дверцу. Они нашли какие-то воротца, которые были закрыты, но не заперты. Здесь уже была снова низина, они хлюпали по воде. Пришлось немного подняться, огонь исчез, а когда он стал виден, то почему-то оказался слева и довольно далеко.
До сих пор Джейн не удавалось представить, что же их ждет. Теперь сцена на кухне стала обретать смысл. Он велел мужчинам попрощаться с женами. Значит… значит по этому мокрому полю они идут к смерти. Столько слышишь о ней (как о любви), поэты о ней пишут, а она вот какая. Но не это главное. Джейн попыталась увидеть все иначе, так, как видят ее новые друзья. Она давно не сердилась, что Рэнсом распоряжается ею, и еще отдает при этом в одном смысле - Марку, в другом - Мальдедилу, ничего не оставляя себе самому. Это она приняла. О Марке она думала мало, ибо мысли о нем все чаще вызывали в ней жалость и раскаяние. А вот Мальдедил… До этих минут она