Один начальник отдела персонала сказал мне следующее: «Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил молодым людям двадцати с лишним лет, что офисная культура принципиально отличается от того, к чему они привыкли. Здесь нельзя начинать электронное письмо с междометия “Эй!”. Возможно, вам придется проработать на одном месте достаточно долго, прежде чем вы получите повышение или даже похвалу. Вам непременно скажут, что не следует писать в твиттере о работе или размещать глупые посты на форумах. В офисе нельзя носить определенную одежду. Вы должны думать о том, что говорите и что пишете. Какие действия совершаете. Двадцатилетние юноши и девушки, у которых никогда прежде не было работы, не знают всего этого. Не знают об этом и те, кто работал раньше в кафе или где-то еще, главным образом болтаясь без дела и общаясь с друзьями».
Все то, что происходит на работе каждый день, – очень важно. Опечатки важны, дни пропуска работы по болезни важны – и не только для самого сотрудника, но и для итогов деятельности компании. Даниель призналась мне:
– Я не беспокоилась так сильно во время учебы, потому что понимала, что в каком-то смысле все это ничего не значит. Я не боялась потерпеть неудачу, и при наличии достойных оценок получила бы диплом, как и все остальные. Итог был один и тот же. Теперь же то, что я делаю, имеет значение для моего босса и других сотрудников. Вот из-за чего я теряю сон. Каждый день у меня такое ощущение, что меня вот-вот уволят. Или что я кого-то разочарую. Они могут понять, что я им не нужна. Что я не одна из них. Как будто я солгала в своем резюме и просто делаю вид, что уже взрослая. И все это закончится тем, что я буду работать где-нибудь официанткой.
Даниель не уволили. На нее возложили более серьезные обязанности. Во время учебы в колледже Даниель проходила стажировку в одном телецентре, так что когда она не бегала за латте для своего босса, ей разрешали создавать небольшие фрагменты новостей, которых никто не видел: сюжет о котенке, застрявшем на дереве в Центральном парке, или о фейерверке в День независимости.
Друзья и члены семьи Даниель считали, что она добилась успеха, получив такую хорошую работу. Но сама Даниель не чувствовала себя успешной. Ей нравилась ее работа (создание сюжетов, а не латте), но она никогда в жизни не испытывала такой тревоги и не чувствовала себя столь некомпетентной. Даниель называла себя «случайным продюсером». А ее уверенность в себе упала «до небывало низкого уровня».
Даниель оказалась в самой подходящей для нее ситуации. Молодые люди двадцати с лишним лет, которые не ощущают тревоги и не чувствуют себя некомпетентными на работе, как правило, слишком самонадеянны или выполняют работу, не соответствующую их квалификации. Создание телепрограмм очень привлекало Даниель, а ее работа давала реальный шанс реализовать себя в этой сфере. Проблема состояла в том, что, как и большинство юношей и девушек двадцати с лишним лет, Даниель совершала ошибки. Она отправила руководителю электронное письмо, обратившись к нему некорректно. Положила футляр видеокамеры на микрофон, из-за чего звук оказался приглушенным. Иногда во время переговоров она говорила надтреснутым голосом.
Когда случалось нечто подобное, кто-нибудь из вышестоящих сотрудников, пролетая по коридору, бросал в адрес Даниель запоздалое замечание по поводу ее «серьезного прокола». Иногда ее вызывали в кабинет начальника, – например, когда она неправильно написала имя бывшего президента в заголовке статьи на сайте. «Мы не можем позволить себе раздражать половину страны, а уж тем более красную половину!» – мрачно выговаривал ей босс.
Даниель рассказывала мне о ежедневных микротравмах, которые считаются неотъемлемой частью рабочей недели любого двадцатилетнего человека. Те неприятные события, которые происходили с ней на работе, часто травмировали ее, что повлекло за собой негативные последствия.
Даниель прекратила завтракать, потому что испытывала тошноту перед выходом на работу. По ночам она не могла спать, поскольку постоянно прокручивала в голове замечания начальника или думала о том, за что еще он может ее отчитать.
– Находиться на работе – это все равно что жить в Лондоне во время бомбежек, – жаловалась она. – Я постоянно думаю: «Пока что все хорошо», или сколько еще должно пройти часов, чтобы я почувствовала себя в безопасности.
Ситуация Даниель очень напоминала ситуацию, в которой оказались многие ее сверстники, получившие хорошую работу. Для того чтобы понять, что происходит с двадцатилетними юношами и девушками в офисе, целесообразно узнать немного больше о том, как их головной мозг обрабатывает информацию.
Специалисты по теории эволюции утверждают, что мозг уделяет особое внимание тому, что застигает нас врасплох, чтобы мы были более подготовлены к взаимодействию с внешним миром в следующий раз. В мозге человека даже есть своего рода встроенный детектор новизны – участок мозга, который генерирует химические сигналы, стимулирующие память, когда происходит что-то новое и необычное[120]. Результаты исследований говорят о том, что когда люди смотрят на рисунки обычных (таких как дом) и причудливых объектов (таких как автомобиль с прикрепленной к нему головой зебры), они с большей вероятностью запомнят именно последние[121]. Когда испытуемые пугаются чего-то, например видят изображение и слышат шипение змеи, они лучше запоминают то, что видят после змеи, а не другие картинки[122]. Точно так же в памяти людей чаще остаются события, которые вызвали у них сильные эмоции, – например, те моменты, когда они были счастливы, грустили или оказывались в затруднительном положении[123].
Когда происходит какое-то чрезвычайное происшествие, мы запоминаем его во всех подробностях и надолго, особенно если оно пробуждает сильные эмоции. Такие воспоминания называют «воспоминаниями-вспышками», поскольку они освещаются и застывают во времени, как будто наш мозг сделал моментальную фотографию. Именно поэтому мы прекрасно помним, где были утром 11 сентября, точно так же как наши родители и их родители помнят, чем занимались, когда узнали об убийстве президента Кеннеди.
Поскольку в возрасте от двадцати до тридцати лет в нашей жизни появляется много нового, она наполняется массой удивительных моментов, а порой и воспоминаний-вспышек. На самом деле многочисленные исследования показали, что в начале взрослой жизни у человека больше ярких воспоминаний, чем на любом другом этапе развития. Некоторые из них бывают особенно счастливыми, – например, когда кто-то находит работу, о которой давно мечтал, или отправляется на первое свидание. Бывают и особо тягостные воспоминания, – как в случае, когда кто-то нажимает кнопку «Ответить всем» в письме, предназначенном для одного человека, или целую неделю ждет результатов теста на ИППП после одной ночи незащищенного секса, или получает текстовое сообщение о том, что его бросает любимый человек.
Когда я вела свой первый курс в колледже (кажется, мне было тогда двадцать восемь лет), я вернула трем сотням студентов экзаменационные работы, не записав их оценки. Подобную ошибку можно сделать только один раз. Время от времени всем нам приходится учиться на горьком опыте, а наш мозг фиксирует это, чтобы мы помнили о том, чему научились. Такие уроки трудно забыть. Это сложный, но эффективный и необходимый путь развития.
Молодые люди двадцати с лишним лет особенно тяжело воспринимают подобные моменты[124]. По сравнению с людьми старшего поколения они больше запоминают негативную (плохие новости), чем позитивную информацию (хорошие новости). Исследования с применением магнитно-резонансной томографии показывают, что мозг двадцати-тридцатилетних просто реагирует на негативную информацию более резко, чем мозг людей старшего возраста[125]. У молодежи активно работает миндалевидное тело – участок головного мозга, отвечающий за эмоции.
Когда молодые люди двадцати с лишним лет получают критические замечания по поводу их компетентности, они испытывают тревогу и гнев. У них возникает желание действовать. Их охватывают негативные эмоции по отношению к окружающим, и они мучительно пытаются найти ответ на вопрос «почему»: «Почему босс сказал это? Почему босс меня не любит?». Если принимать происходящее на работе так близко к сердцу, нечто подобное может происходить на протяжении всех сорока часов рабочей недели.
Уильям Джеймс, один из основателей экспериментальной психологии в Соединенных Штатах Америки, сказал: «Искусство быть мудрым – это искусство знать, чем можно пренебречь». Именно в знании того, на что можно не обращать внимания, проявляется мудрость зрелых людей по сравнению с молодыми. С возрастом приходит то, что принято называть «эффектом позитивности»[126]. Нас все больше интересует позитивная информация, а на негативную наш мозг реагирует не так резко. Мы стараемся не допускать межличностных конфликтов, предпочитая оставить все как есть, – особенно если в этом замешаны люди из нашего ближайшего окружения.
Я объяснила Даниель, как мозг молодых людей двадцати с лишним лет реагирует на неожиданности и критику и как в связи с этим чувствуют себя многие юноши и девушки: по словам одного из моих коллег, как листья на ветру. Когда у нас хороший день на работе, мы как будто летаем, а выговор вышестоящего сотрудника сбрасывает нас на землю.
– Именно так я себя и чувствую, – призналась Даниель. – Как лист на ветру. Я даже представить себе не могла, что мой босс будет оказывать на меня такое влияние. Он сейчас самый важный человек в моей жизни. Он как Бог. Все, что он говорит, кажется мне истиной в последней инстанции.
Чем старше мы становимся, тем меньше чувствуем себя листьями на ветру и больше – деревьями. У нас появляются корни, удерживающие нас на земле, и крепкие стволы, которые могут согнуться, но не сломаются под порывами ветра, хотя этот ветер может даже усилиться. Услышать фразу «Вы уволены!» гораздо страшнее, если вам нужно выплачивать ипотечный кредит. То, что мы делаем на работе неправильно, – уже не мелкие промахи, а потеря счета на полмиллиона долларов или использование программы, которая за один день уничтожит сайт компании. Но люди старшего возраста (и даже молодежь двадцати с лишним лет, которая работает над этим) могут обрести корни, поверив в то, что любая проблема решаема и переживаема.
Иногда мои клиенты спрашивают, лишаюсь ли я сна из-за работы. Разумеется, да. Например, в прошлом году мне пришлось среди ночи быстро надеть джинсы и умчаться в отделение скорой помощи, когда моя клиентка попыталась покончить с собой. Я обогнала машину «скорой» и пока стояла на ветру возле больницы (а родители моей клиентки, которые находились за тысячи километров от нас, ждали моего звонка), думала только об одном: «Если эта девушка выживет, со всем остальным можно справиться». Моя клиентка, увы, этого не понимала (к счастью, она осталась жива), а ведь человек способен справиться с проблемами, которые кажутся ему особенно обидными, страшными или серьезными.
На протяжении всей недели Даниель боролась с желанием бросить работу.
– Мне хочется уволиться, когда я завалена делами. Мне кажется, я делаю все не так, как надо, – сетовала она. – У меня такое чувство, что мне придется всю жизнь работать на этих людей, которые воспринимают меня как ребенка. Я в безвыходном положении. Я не могу пораньше уйти домой или делаю много ошибок. Мне кажется, что я навсегда погрязла в тревогах и сомнениях. Я все время решаю дилемму «драться или бежать».
Молодые люди двадцати с небольшим лет с их активным миндалевидным телом часто стремятся бороться с подобными эмоциями путем смены работы. Они бросают работу, которая им не нравится, или же начинают горячиться и жаловаться боссам своих боссов, не понимая того, что миндалевидное тело начальников их начальников вряд ли работает так же активно, как их собственное. Бросив работу, Даниель почувствовала бы себя лучше на какое-то время. Но такой шаг подтвердил бы и ее страх не прижиться на хорошей работе.
Даниель приняла решение продержаться еще хотя бы год, но перешла к другой, не менее проблематичной стратегии: она начала беспрестанно беспокоиться. Наши сеансы изобиловали ее рассказами об ошибках, которые она допустила, о причинах, по которым ее могли уволить, или о том, что у нее на работе могло пойти не так. Очень часто она бродила после ланча по улочкам с мобильным в руках и со слезами жаловалась на одно и то же своим родителям и подругам, а затем снова отправлялась в офис, чтобы вновь погрузиться в те же проблемы. Даниель понимала, что на самом деле все эти волнения бесполезны, но постоянные мысли о самом худшем сценарии действительно мешали ей сократить число ошибок, к которым она была не готова.
– Я сделаю все возможное, чтобы избавиться от этого ужасного ощущения, будто я под бомбежкой, – сказала она.
Беспокойство Даниель помогало ей не чувствовать себя застигнутой врасплох, но из-за этого ее организм постоянно находился в состоянии негативного возбуждения[127]. Волнение приводит к повышению частоты сердечных сокращений, а также к повышению уровня кортизола, или гормона стресса. Кроме того, оно подавляет мысли.
– Мне кажется, что моя жизнь катится под откос, – жаловалась Даниель. – Это напоминает мне времена, когда в колледже у меня были первые серьезные отношения с парнем, и я постоянно беспокоилась о том, что он может меня бросить, потому что ему не нравится, как я одеваюсь или что-то еще. Я по сто раз прокручивала в голове все, что он мне сказал, и бесконечно обсуждала это со своими подругами. У меня было три или четыре подруги, и я без конца болтала с ними по телефону.
– Ты знаешь, почему сейчас у тебя те же ощущения?
– Потому что я встречаюсь со своей работой, и эти отношения приносят мне страдания?
– Нет, – засмеялась я. – Потому что это та же ситуация. У меня были подобные беседы с твоими сверстниками. Они постоянно беспокоились о том, что их бросят из-за какой-то мелочи. Или же начинали волноваться, когда несколько часов подряд не получали сообщений от своих партнеров. Точно так же, как у тебя возникало желание бросить работу, им хотелось либо порвать отношения, либо затеять ссору, для того чтобы найти повод для разрыва отношений и не дать застигнуть себя врасплох.
– Вдобавок ко всему у меня ничего не получалось с личными отношениями. Что вы говорите таким клиентам?
– То же, что и тебе. Ты должна обрести корни, чтобы выстоять на ветру.
– Так, значит, мне нужно спрятать подальше свои негативные эмоции и делать вид, что их нет?
– Нет. Прятать эмоции – это не значит обрести корни. Это ничуть не лучше постоянного беспокойства. Если ты будешь подавлять свои чувства, тело и разум всегда будут пребывать в состоянии стресса, а это приведет к ухудшению памяти. Из-за этого ты постоянно будешь как в тумане.
– Так как же мне взять себя в руки?
Даниель призналась, что на работе ее переполняет чувство тревоги и сомнения. Так не должно быть. Психиатр Виктор Франкл, переживший в свое время холокост, считает установки и реакции человека последней крупицей его свободы. Конечно, Даниель не могла контролировать все те ситуации, которые складывались у нее на работе, но она могла взять под контроль то, как она их интерпретирует и как на них реагирует. В ее власти было успокоить миндалевидное тело и заставить работать лобную долю мозга.
Даниель следовало пересмотреть значение проблем, возникавших на работе. Когда что-то шло не так, ее тут же одолевал страх, что ее уволят и ей придется работать официанткой. Но это иррациональная реакция. Работа (а также отношения) в большинстве случаев не так нестабильна, как кажется на первый взгляд. Даже если бы Даниель действительно ее потеряла, я не уверена, что ей пришлось бы работать официанткой. Даниель нужно было понять, что трудные дни – это всего лишь сильные порывы ветра, и работа не носит столь личностный характер, как ей казалось.
Пересмотр собственных установок уменьшает и даже предотвращает негативные эмоции. Если бы Даниель смогла переоценить ситуации, складывающиеся на работе, опираясь на факты, это изменило бы не только то, как она справляется с работой, но и то, какие чувства она при этом испытывает[128]. Исследования показывают, что людям, способным контролировать свои эмоции, свойственны более высокая удовлетворенность жизнью, оптимизм и целеустремленность. Кроме того, у них лучше складываются отношения с окружающими.
– Сейчас ты тратишь много времени на активное обсуждение своих эмоций, – сказала я. – С самой собой и другими людьми по телефону. Ты преувеличиваешь и превращаешь в катастрофу каждую свою оплошность. Ты должна прекратить звонить маме во время обеденного перерыва.
– Но я чувствую себя лучше после разговора с ней.
– Я знаю. Но эти телефонные звонки отнимают у тебя возможность самостоятельно взять себя в руки.
Звоня матери, Даниель делала то, что психологи называют заимствованием эго. Таким способом она перекладывала всю работу на лобную долю своего собеседника. Иногда подобная потребность возникает у каждого из нас, но слишком часто перекладывая на других свою боль, мы не научимся самостоятельно преодолевать трудности, брать себя в руки тогда, когда наш мозг больше всего готов к освоению новых навыков. Мы не научимся владеть собой, а одно только это снижает нашу уверенность в себе.
– Попробуй самостоятельно взять себя в руки во время обеденного перерыва, – предложила я Даниель.
– Я не знаю, как это сделать.
– Нет, знаешь. Мы с тобой работали над этим. Ты отключишь телефон и справишься со всем сама.
– Справлюсь сама…
– Да, именно так. Когда на работе складывается трудная ситуация, ты можешь ответить своему эмоциональному разуму логикой и аргументами. Ты подумаешь: «Каковы факты?»
– А факты таковы, что я оглядываюсь вокруг, вижу остальных и понимаю, что я не хватаю звезд с неба на работе, – уныло подытожила Даниель. – Может быть, у меня нет того, что для этого нужно.
Увы, мои телефонные беседы с Даниель продолжились.
Глава 13
Уверенность приобретается с опытом
Бездействие порождает беспокойство и страх. Действие – уверенность и смелость. Если ты хочешь победить страх, не сиди дома и не думай об этом. Встань и действуй.
Дейл Карнеги, писатель и оратор
Знание – это не навык. Навык – это знание плюс 10 000 повторений.
Синьити Судзуки, преподаватель музыки
– Может быть, у тебя нет того, что для этого нужно, – повторила я слова Даниель. – Что это вообще значит?
– В мире телевидения популярно выражение, что у людей есть это. Однажды я спросила своего босса, как он считает, есть ли у меня это, и знаете, что он ответил? Он сказал: «Нет, у тебя этого нет, но если ты будешь много работать, оно у тебя появится».
– Как ты поняла его слова? – поинтересовалась я.
– Ну, меня немного подбодрило то, что мои усилия вроде бы не пропадают зря, но эти слова вызвали у меня и ощущение второсортности, будто он считает, что у меня нет этого от природы.
– От природы? – переспросила я.
– Да.
– Но в чем же состоит то самое «это»? Что, как тебе кажется, есть у всех, кроме тебя? – поинтересовалась я.
– Уверенность в себе, – просто ответила Даниель.
– А откуда же она у тебя появится? – возмутилась я. – Ты ведь только начала свою карьеру.
Даниель смотрела на некоторых своих коллег с твердым убеждением, что они просто родились уверенными в себе или как минимум обрели это качество после окончания учебы. Однако в действительности большинство тех, с кем она себя сравнивала, были старше нее или работали дольше, чем она. Даниель считала, что у людей на работе уверенность либо есть, либо нет, поэтому малейшая оплошность в очередной раз убеждала ее в том, что ей такая черта не свойственна. Свои ошибки Даниель воспринимала как свидетельство того, кто она есть (возможно, человек, не совсем подходящий для работы на телевидении), а не как подсказку о том, чему ей следует научиться, или как признак того, что она только в начале карьерного пути. Она боялась любого замечания, считая его доказательством того, что она не обладает врожденной уверенностью в себе, и это ее подавляло.
Склонность думать о том, что уверенность в себе присуща работающим людям от рождения, обозначается термином «фиксированный тип мышления»[129]. Фиксированное мышление может проявляться по отношению к самым разным качествам (уровню интеллекта, атлетическим способностям, социальной грамотности, стройности), но что бы это ни было, это мышление в черно-белых тонах. Что касается уверенности в себе, то Даниель была глубоко убеждена, что есть люди, у которых такая уверенность есть, и у которых ее нет, и относила себя ко второй категории. Даниель считала, что ее более хладнокровные коллеги созданы для этой работы, а она – нет. Из-за этого она ощущала такой дискомфорт. А серьезные ошибки или негативные комментарии в свой адрес она воспринимала как приговор.
Люди, которым свойственно так называемое развивающееся мышление, убеждены, что человек может меняться и успех – величина достижимая. Возможно, не каждому дано покорить самые высокие вершины, но в определенных пределах человек может учиться и развиваться. Люди с развивающимся мышлением тоже порой болезненно воспринимают неудачи, но они рассматривают их как шанс для развития и перемен.
Согласно исследованиям, которые проводились в школах на протяжении десятилетий, фиксированный тип мышления препятствует достижению успеха. Школьники с фиксированным мышлением отдают предпочтение заданиям, подтверждающим их убежденность в том, что у них есть это, что бы это ни было – способности к естественным наукам или талант забрасывать мяч на баскетбольной площадке. Но как только задания усложняются, эти же дети перестают получать удовольствие от занятий. Они воспринимают трудные задачи как угрозу, страх перед ними означает, что этого у них все-таки нет, а необходимость бороться с трудностями – это признак их несостоятельности.
Но подумайте вот о чем.
В ходе одного лонгитюдного исследования{17}, которое проводилось среди студентов колледжей, у первокурсников сначала определили тип мышления (фиксированный или развивающийся), а затем отслеживали их успехи на протяжении четырех лет учебы[130]. Когда студенты с фиксированным мышлением сталкивались с трудными учебными проблемами, такими как сложный дипломный проект или низкая успеваемость, они отказывались от дальнейшей борьбы, студенты же с развивающимся мышлением, наоборот, работали еще усерднее или пытались применить другую стратегию. Вместо того чтобы к концу четырех лет учебы отточить свои навыки и стать более решительными, студенты с фиксированным мышлением теряли уверенность в себе. С учебой у них ассоциировались такие чувства, как душевные страдания, стыд и огорчение. Студенты с развивающимся мышлением учились лучше, а по окончании учебы говорили, что стали увереннее, решительнее и сильнее.
Как и в случае со студентами, представления молодых людей в возрасте от двадцати до тридцати лет об успехе и уверенности в себе могут оказывать существенное влияние на эффективность их работы. Даниель была очень трудолюбива, и у нее был явно выраженный развивающийся тип мышления, когда она училась в колледже. Именно поэтому она смогла получить столь престижную должность. Однако по какой-то причине представление о работе у Даниель сформировалось неправильное.
Результаты ряда исследований показывают, что людям свойственно либо фиксированное, либо развивающееся мышление в том, что касается уровня интеллекта. Тем не менее вывод о том, что Даниель не наделена развивающимся мышлением[131], преждевременен. Она действительно была убеждена, что у каждого человека трудоспособного возраста либо есть то, что ему нужно для работы, либо нет. Но это мнение сформировалось не потому, что ей свойственно фиксированное мышление, а потому, что она не понимала сути происходящего на рабочем месте. Если бы Даниель знала, что на самом деле лежит в основе уверенности работающего человека, это изменило бы ее отношение к себе.
Уверенность в себе – не врожденное, а приобретенное с опытом качество. Люди меньше испытывали бы тревогу и чувствовали бы себя более уверенно, если бы могли подтвердить это определенными успехами. Показная уверенность в себе возникает при попытке скрыть свою неуверенность. В основе истинной уверенности лежит опыт непосредственной деятельности или воспоминания о достигнутых успехах, особенно если они дались ценой больших усилий[132]. О чем бы ни шла речь, о любви или работе, уверенность в себе берет верх над неуверенностью только в случае, когда она опирается на опыт. Другого пути нет.
Молодые люди двадцати с лишним лет часто приходят на сеансы психотерапии в надежде на то, что я помогу им обрести уверенность в себе. Некоторые клиенты спрашивают, не решат ли эту проблему сеансы гипноза и гипнотерапии (увы, не решат, да я и не занимаюсь этим). Другие рассчитывают на то, что я порекомендую какой-нибудь лекарственный препарат растительного происхождения (я не могу этого сделать). Единственный способ, которым я могу помочь двадцатилетним клиентам обрести уверенность в себе, – это вернуть их на работу или к отношениям, предоставив нужную информацию. Я учу их управлять своими эмоциями и объясняю, что на самом деле представляет собой уверенность в себе.
Английский термин для обозначения уверенности в себе (confidence) происходит от латинского confidentia – «доверие». В экспериментальной психологии используется более строгий термин: «самоэффективность», или вера в эффективность собственных действий либо в способность обеспечить требуемые результаты. Но какой бы термин мы ни употребили, уверенность в себе означает доверие к себе и убежденность в том, что вы справитесь с порученной работой (будь то публичные выступления, продажи, преподавание или работа ассистента), а также что такое доверие может сформироваться лишь в результате ее многократного выполнения. То есть Даниель, как и другие ее сверстники, могла обрести уверенность в себе только благодаря успешному выполнению поставленной задачи, хотя и не всегда.
Иногда Даниель предавалась мечтам о какой-то простой работе, на которой не нужно думать и меньше вероятность ошибок. Однако те молодые люди после двадцати, которые из-за низкой уверенности в себе прячутся от жизни, выполняя не соответствующую их квалификации работу, действуют вопреки собственным интересам.
Для того чтобы профессиональная деятельность повышала уверенность в себе, она должна быть трудной и интересной. А заниматься ею необходимо, не прибегая слишком часто к чьей-либо помощи. На такой работе не может быть все и всегда сделано безупречно. Длительный период легких успехов вызывает хрупкую уверенность в себе, которая может разрушиться при первой же неудаче. Более устойчивая уверенность в себе – это результат достижения успехов и преодоления неудач.
– Б о льшую часть дня я трачу на то, чтобы управлять своими эмоциями, – пожаловалась мне Даниель. – Иногда это единственное, что я могу сделать, чтобы не наброситься на кого-нибудь и пробыть целый день в офисе.
– Но это и есть опыт непосредственной деятельности. Управляя своими эмоциями, ты формируешь уверенность в себе. Это позволяет тебе находиться в офисе достаточно долго, чтобы добиться успехов в работе. Все это требует времени. Тебе нужно накопить больше опыта непосредственной деятельности.
– Но сколько именно времени понадобится? – спросила Даниель.
– Волшебного числа здесь нет, – ответила я.
– Но хотя бы приблизительно? – продолжила она полушутя, полусерьезно.
– Ну хорошо. Около десяти тысяч часов.
– Ничего себе! – воскликнула Даниель в телефонную трубку. – Откуда у вас такая информация?
Я рассказала Даниель о работе психолога Андерса Эрикссона, известного специалиста по профессиональной компетенции[133]. Многие годы Эрикссон и его коллеги изучали профессиональные навыки хирургов, пианистов, писателей, инвесторов, игроков в дартс, скрипачей и других талантливых людей и пришли к выводу, что уровень мастерства в значительной степени зависит от времени, потраченного на совершенствование соответствующих навыков. Люди, которые добиваются особых успехов в своей области, могут иметь определенные врожденные способности или особый талант, но кроме этого, они тратят по десять тысяч часов, чтобы отшлифовать свое мастерство.
Далеко не каждый человек стремится быть виртуозом в своем деле, но большинство юношей и девушек двадцати с лишним лет, с которыми я знакома, хотят исключительно хорошо делать то, чем занимаются. В среднем для этого требуется минимум десять тысяч часов. Иногда кажется, что в этом возрасте главное – определить, чем мы хотим заниматься, а затем все образуется само собой, без особых усилий с нашей стороны. Мы представляем себе, как получим работу и сразу же станем незаменимы. Но на самом деле все обстоит несколько иначе. Знать, что вы хотите делать, – вовсе не значит знать, как это делать, а знать, как делать свое дело, – вовсе не значит делать его хорошо.
Работа в возрасте от двадцати до тридцати лет – настоящее испытание. Десять тысяч часов – это пять лет целенаправленной работы (40 часов × 50 рабочих недель в год = 2000 часов в год, или 10 000 часов за пять лет) или десять лет менее целенаправленной работы (20 часов × 50 рабочих недель в год = 1000 часов в год, или 10 000 часов за десять лет). Свои десять тысяч часов я отработала за время учебы в университете. Десять тысяч часов Даниель могли занять от пяти до десяти лет работы в области создания телевизионных программ. Вот почему ей необходимо было начинать без промедления.