Ранд покачал головой:
– Мы чересчур близко. Похоже, иногда Фейну как‑то удается отыскивать меня.
– Если боитесь, прибегните к Единению, – предложила Селин.
– К утру я хочу оказаться как можно дальше от этих Друзей Темного. Я оседлаю вашу кобылу.
– Упрямый! – В голосе слышался нескрываемый гнев, и, когда он посмотрел на Селин, губы кривились в улыбке, которой и в помине не было в темных глазах. – Упрямый мужчина – лучший, однажды… – Она сразу замолчала, и это‑то обеспокоило Ранда. Видимо, женщины часто оставляют что‑то недосказанным, а из своего небогатого опыта он знал, что именно недоговоренность – источник всех хлопот. Селин молча наблюдала за тем, как он забросил седло на спину белой кобылы и нагнулся затянуть подпруги.
* * *
– Сгоните их всех сюда! – прорычал Фейн. Козломордый троллок попятился прочь от него. Костер, разгоревшийся от подкинутых в огонь дров, разбрасывал по верхушке холма колеблющиеся тени. У яркого пламени теснились люди, они боялись оказаться в темноте наедине с троллоками. – Соберите их, всех, кто еще жив, а если они вздумают убежать, дайте им знать – они получат тогда то, что один уже получил.
Фейн ткнул пальцем в троллока, который принес ему известие, что ал'Тор не найден. Тот по‑прежнему грыз землю, испачканную его собственной кровью, а дергающиеся копыта проскребали канавки.
– Иди, – прошипел Фейн, и козломордый троллок опрометью убежал в ночь.
Презрительным взглядом Фейн окинул своих последователей, принадлежащих людскому племени, – им еще найдется применение, – затем повернулся и всмотрелся в ночь, в сторону Кинжала Убийцы Родичей. Ал'Тор был где‑то там, в горах. С Рогом. При этой мысли Фейн громко заскрежетал зубами. Где точно, он не знал, но что‑то тянуло его в горы. К ал'Тору. Столь многое от… дара… Темного еще оставалось при нем. Он едва ли думал об этом, старался не думать, пока внезапно, после того как Рог пропал – Пропал! – ал'Тор не оказался там, притягивая его, как кусок мяса притягивает изголодавшегося пса.
– Я больше не пес. Больше не пес! – Он услышал вокруг костра людскую беспокойную суету, но не повернулся к шепоту и шороху. – Ты отплатишь за то, что со мной сделали, ал'Тор! Мир отплатит! – Он закатился безумным, кудахтающим смехом. – Мир заплатит!
Глава 20
САИДИН
Ранд гнал свой отряд всю ночь, разрешив недолгий привал на рассвете и дав отдохнуть лошадям. И Лойалу. Седло его занимал Рог Валир в серебряно‑золотом ларце, а сам огир шагал или трусил впереди своей большой лошади, без единой жалобы и не замедляя движение отряда. Ночью они пересекли границу Кайриэна.
– Я хочу еще на него взглянуть, – сказала Селин, едва Ранд объявил привал. Она спешилась и зашагала к Лойаловой лошади. Тени лошадей и всадников, длинные и слабые, указывали на запад, от солнца, чуть высунувшегося над горизонтом. – Снимите его для меня, алантин. – Лойал начал развязывать ремни. – Рог Валир…
– Нет, – сказал Ранд, слезая с Рыжего. – Нет, Лойал.
Огир перевел взгляд с Ранда на Селин, его уши подрагивали, но руки он опустил.
– Я хочу увидеть Рог, – потребовала Селин. Ранд был уверен, что она не старше его, но в этот момент она вдруг показалась старой и холодной, как эти горы, и намного царственнее, чем королева Моргейз при всей ее надменности.
– Я думаю, лучше держать кинжал подальше, – заметил Ранд. – Судя по тому, что я знаю, смотреть на него столь же скверно, как и прикасаться. Пусть он там и лежит, пока я не отдам его в руки Мэту. Он… он сам передаст его Айз Седай. – И какую цену они потребуют от него за то Исцеление? Но другого выхода у него нет. Он почувствовал себя отчасти виноватым за испытанное им самим облегчение: он‑то, по крайней мере, распрощался с Айз Седай. С ними у меня покончено. Так, или иначе.
– Кинжал! Вас, видно, волнует один этот кинжал! Я же говорила, надо избавиться от него. Рог Валир, Ранд!
– Нет.
Она подошла к нему, от плавной походки, покачивания бедрами у него возникло такое ощущение, будто в горле что‑то застряло.
– Мне хочется только взглянуть на него при свете дня. Я не стану его трогать. Можете сами держать его. Будет что вспоминать – вас, держащего в своих руках Рог Валир. – С этими словами Селин взяла его руки в свои; от ее прикосновения по коже побежали мурашки, а во рту пересохло.
Будет что вспоминать – когда она уйдет… Достав Рог из ларца, можно вновь закрыть в нем кинжал. Да, что‑то в этом есть – держать в руках Рог и любоваться им при свете дня.
Он пожалел, что слишком мало ему известно о Пророчествах Дракона. Как‑то раз, еще в Эмондовом Лугу, он слышал краем уха, как один купеческий охранник что‑то из них рассказывал, да Найнив веник сломала о плечи незадачливого рассказчика. В услышанной им малости ничего о Роге Валир не упоминалось.
Айз Седай стараются заставить меня делать то, что им нужно. По‑прежнему Селин пристально смотрела Ранду в глаза, лицо у нее было такое юное и прекрасное, что ему захотелось поцеловать ее, несмотря на все свои мысли. Никогда он не видел, чтобы Айз Седай поступали так, как вела себя она, и выглядела Селин юной, а вовсе не лишенной возраста. Девушка моих лет не может, быть Айз Седай. Но…
– Селин, – очень тихо произнес он, – вы – Айз Седай?
– Айз Седай, – почти выплюнула она эти слова, резко отбросив его руки. – Айз Седай! Все время вы осыпаете меня этими упреками! – Она глубоко вздохнула и пригладила платье, взяв себя в руки. – Я – та, кто есть. И я – не Айз Седай!
И она обернулась в молчаливую холодность, от которой даже утреннее солнце показалось знобким.
Лойал и Хурин изо всех сил старались сохранить хорошую мину при плохой игре и со всей тактичностью не замечали этой сцены, пытаясь вести свой разговор и скрывая смущение, когда взгляд Селин ожег их морозным холодом. Они поскакали дальше.
К вечеру путники разбили лагерь у горного потока, в котором и наловили рыбы на ужин, к Селин, похоже, вернулось ее настроение, и она оживленно щебетала с огир о книгах, доброжелательно разговаривала с Хурином.
Но Ранду она едва слово молвила, и то, если он заговаривал первым, – и тем вечером, и весь следующий день, когда они скакали через горы, что вздымались по обе стороны громадными зазубренными серыми стенами, все время поднимавшимися выше и выше. Однако когда бы он ни взглянул на Селин, она смотрела на него в ответ и улыбалась. Иногда улыбка была такой, что Ранд улыбался в ответ, иногда от ее улыбки у него першило в горле и он вспыхивал от возникающих в голове мыслей, а иногда улыбка излучала таинственность, такая всезнающая улыбка порой появлялась на лице Эгвейн. И такая улыбка всегда действовала Ранду на нервы – но это была всего лишь улыбка.
Она НЕ МОЖЕТ быть Айз Седай.
Дорога пошла под уклон, и с обещанием в воздухе скорых сумерек Кинжал Убийцы Родичей уступил место холмам, округлым, тесно стоящим, где росло больше кустов, чем деревьев, – скорей густой кустарник, чем лес. Дороги здесь не было, просто тропинка, по которой, вероятно, не часто катили редкие повозки. Поля ступенями‑террасами срезали кое‑какие холмы, поля со зреющими хлебами, но опустевшие в такой поздний час. Ни одна из редких ферм не оказывалась настолько близко к тропе, по которой скакал отряд, чтобы Ранду удалось разглядеть больше того, что здания все сложены из камня.
Когда впереди он увидел деревню, в вечерней полумгле уже мерцали в нескольких окошках огни.
– Сегодня мы будем спать на кроватях, – сказал он.
– Чему я буду очень доволен, Лорд Ранд, – рассмеялся Хурин. Лойал покивал, соглашаясь.
– Деревенская гостиница, – фыркнула Селин. – Без сомнения, грязная и где полно черни, накачивающейся элем. Почему бы нам опять не заночевать под звездами? Для меня одно удовольствие спать под звездным небом.
– Мало будет удовольствия, если, пока мы спим, нас настигнет Фейн, – сказал Ранд, – он и эти троллоки. Он гонится за мной, Селин. И за Рогом тоже, но меня он в состоянии отыскать. Зачем, по‑вашему, в минувшие ночи я выставлял часовых?
– Если Фейн нас настигнет, вы с ним разделаетесь. – Голос ее был самоуверенно смел. – А в этой деревушке тоже могут быть Приспешники Тьмы.
– Но даже знай они, кто мы, что они смогут? В деревне‑то полно другого народу. Если, конечно, вы не считаете, что там все, как на подбор, Друзья Темного.
– А если они дознаются, что у вас Рог? Стремитесь к величию вы сами или нет, но даже фермеры о нем грезят.
– Она права, Ранд, – заметил Лойал. – Боюсь, даже фермерам захочется отобрать его.
– Раскатай свое одеяло, Лойал, и накинь его поверх ларца. И замотай поплотнее. – Лойал исполнил требуемое, и Ранд кивнул. Со стороны было очевидно: под полосатым одеялом огир – ящик или сундук, но ничто не наводило на подозрение, что там нечто большее, чем обычный дорожный сундук.
– Сундук с одеждой миледи, – с ухмылкой объявил Ранд и отвесил поклон.
Его шуточку Селин встретила кислым молчанием и ничего не выражающим взглядом. И вот отряд уже двинулся дальше.
Почти тотчас же вдалеке, слева от Ранда, лучи заходящего солнца отразились от чего‑то на земле. Чего‑то большого. Чего‑то очень большого, судя по блику. Заинтригованный, Ранд повернул туда жеребца.
– Милорд? – спросил Хурин. – А как же деревня?
– Сначала я хочу взглянуть, что это такое, – сказал Ранд. Это ярче, чем солнечные блики на воде. Что это может быть?
Он не отрывал глаз от отблеска и удивился, когда Рыжий внезапно остановился. Уже собравшись погнать его вперед, Ранд сообразил, что стоит конь на краю глинистого обрыва, над гигантским котлованом. Большая часть холма была срыта на глубину где‑то до сотни шагов. Определенно, тут исчез не один холм, и, вероятно, фермерские поля тоже, поскольку яма была в ширину раз в десять больше, чем в глубину. Дальняя сторона котлована, по‑видимому, была плотно утрамбована в виде ската. На дне копошились люди, их было с дюжину, они разжигали костер: внизу уже сгустилась тьма, тут и там тускло отсвечивали доспехи, на боках покачивались мечи. На них Ранд едва глянул.
Из глины карьера поднималась наклонно исполинская каменная рука, держащая хрустальную сферу, она‑то и сверкала в последних лучах меркнущего солнца. Ранд потрясенно взирал на сферу, с трудом осмысливая ее размеры: идеальный шар, и по меньшей мере двадцати шагов в поперечнике, поверхность которого – юноша был уверен – не портила ни единая царапина.
Поодаль от руки, соразмерное ей, было отрыто каменное лицо. Бородатое мужское лицо, оно выступало из грунта с достоинством бесчисленных лет; черты широкого лица будто хранили в себе мудрость и знание.
Незваная, обрела форму пустота, в мгновение ока став цельной и завершенной. Светилась, маня, саидин. Так пристально Ранд разглядывал лицо и руку, что даже не понял, как и что произошло. Однажды капитан‑корабельщик рассказывал ему о гигантской руке, сжимающей громадную хрустальную сферу; Байл Домон утверждал: торчит она на холме острова Тремалкин.
– Тут опасно, – заметила Селин. – Отойдите, Ранд.
– По‑моему, я сумею здесь спуститься, – рассеянно заметил он. Саидин пела ему. Громадный шар будто засиял белым от лучей садящегося солнца. Как казалось Ранду, в глубинах кристалла свет кружился и танцевал в такт песне саидин. Он удивился про себя, почему ничего не замечают те люди внизу?
Селин подъехала ближе и крепко взяла юношу за руку:
– Пожалуйста, Ранд, вы должны отодвинуться.
Он озадаченно посмотрел на ее руку, затем скользнул взглядом по руке к лицу. Она была не на шутку встревожена, может, даже напугана.
– Если этот обрыв не обвалится под весом наших лошадей, а мы не свернем себе шеи, то все равно эти люди – стражники. А никто не поставит охрану и при этом пустит туда всякого прохожего, снедаемого праздным любопытством. Что хорошего, если вы ускользнете от Фейна, а вас арестуют стражники какого‑то лорда? Идемте.
Внезапно – дрейфующая, далекая мысль – Ранд понял, что его окружила пустота. Саидин пела, сфера пульсировала, – даже не видя, он чувствовал эти пульсации, – и всплыла мысль, что если он запоет песню, которую поет саидин, то громадное каменное лицо откроет рот и запоет вместе с ним. С ним и с саидин. Воедино.
– Пожалуйста, Ранд, – сказала Селин. – Я поеду в деревню вместе с вами. И больше не буду говорить о Роге. Только поедем отсюда!
Ранд высвободил пустоту… а она не исчезла. Саидин продолжала петь вполголоса, и свет в сфере бился в такт ударам сердца. Его сердца. Лойал, Хурин, Селин – все они смотрели на Ранда, но будто бы не замечали исходящего от кристалла чудесного сверкания. Он постарался оттолкнуть от себя пустоту. Она не поддавалась, словно обратившись в гранит; он плавал в ничто, ставшем твердым как камень. Песня саидин, песня сферы, он ощущал их дрожь своими костями, всем своим естеством. С мрачной решительностью он отказывался сдаваться, потянулся в глубь себя… Я не буду…
– Ранд!
Он не знал, чей это был голос.
…потянулся к сущности того, кем он был, к сущности того, чем он был…
…не буду…
– Ранд!
Песня наполняла его, наполняла ничто.
…коснулся камня, горячего от жестокого солнца, холодного от безжалостной ночи……не…
Свет наполнял его, слепил его.
– Пока не исчезнет тень, – бормотал он, – пока не уйдет вода…
Сила наполняла его. Он был един со сферой.
– …в Тень, оскалив зубы…
Эта сила была его. Эта Сила была его.
– …плюнуть в глаза Затмевающему Зрение…
Сила для Разлома Мира.
– …в последний день! – вырвалось криком, и пустота исчезла. Рыжий шарахнулся от вопля; глина осыпалась под копытами жеребца, крошась в карьер, стекая ручьями комков. Гнедой пал на колени. Ранд подался вперед, подбирая поводья, и Рыжий выбрался на твердую землю, подальше от кромки обрыва.
Ранд увидел, что все глядят на него. Селин, Лойал, Хурин, все.
– Что случилось? – Пустота… Он коснулся лба. Пустота не исчезла, когда он высвободил ее, и свечение саидин стало сильнее, и… Ничего больше он не помнил. Саидин. Ранд похолодел. – Я… что‑нибудь делал? – Он хмурился, стараясь припомнить. – Я что‑нибудь говорил?
– Ты просто сидел, окаменев точно статуя, – сказал Лойал, – бормоча, что бы тебе кто ни говорил. Что ты бормотал, я не разобрал, пока ты не выкрикнул «день!» так громко, что и мертвый бы проснулся. А потом чуть не послал своего коня с обрыва. Ты не болен? С каждым днем ты ведешь себя все более странно.
– Я не заболел, – резко ответил Ранд, потом уже мягче добавил: – Лойал, со мной все в порядке.
Селин настороженно наблюдала за ним.
Из карьера донеслись оклики, слова были неразличимы.
– Лорд Ранд, – сказал Хурин, – по‑моему, эти охранники нас все‑таки заметили. Если им известна по этой стороне дорога вверх, в любую минуту они будут здесь.
– Да, – подтвердила Селин. – Давайте поскорее отсюда уедем.
Ранд бросил взгляд на котлован, затем торопливо отвел взор. В огромном кристалле не было ничего, кроме отраженного света вечернего солнца, но Ранд не хотел на него смотреть. Он почти вспомнил… что‑то об этой сфере.
– Незачем их ждать. Мы ничего не сделали. Давайте поищем гостиницу.
Он развернул Рыжего в сторону деревни, и вскоре котлован и кричащие охранники остались позади.
Как и многие деревни, Тремонсин занимала вершину холма, но холм этот, как и те, где располагались фермы, мимо которых отряд проезжал, был разделен на террасы, укрепленные каменными стенами. Квадратные каменные дома располагались на ухоженных участках, позади домов – аккуратные садики, как и вдоль нескольких прямых улиц, пересекавшихся под прямыми углами. Казалось, здесь никому и в голову не пришло закруглять улицы, огибающие холм.
Однако народ тут выглядел открытым и дружелюбным: они приветливо кивали друг другу, хоть и спешили закончить дневные дела до наступления темноты. Жители этой деревни, темноглазые и с бледными узкими лицами, оказались низкорослыми – никого выше плеча Ранда, а с Хурина ростом – раз‑два и обчелся. Одеты все были в темную одежду, кроме нескольких встреченных, у которых на груди были цветные разрезы. В воздухе носились запахи готовящейся еды – нос Ранда учуял ароматы необычных приправ. Немногие хозяйки стояли, облокотясь на свои двери, и беседовали; двери были разделены на две половинки, так что верхняя створка открыта, а нижняя – закрыта. Народ посматривал на приезжих с любопытством, без капли враждебности. Некоторые ненадолго задерживали взгляд на Лойале, огир шагал рядом с лошадью, крупной, как жеребец‑дхурранец, но задерживали они взор не дольше, чем позволяла учтивость.
На самой вершине холма открылась гостиница – каменное, как и все дома в деревне, здание, и о его назначении ясно говорила разрисованная вывеска, прибитая над широкими дверями. «Девять Колец». Улыбаясь, Ранд соскочил с Рыжего и привязал уздечку к перекладине коновязи. «Девять Колец» была одной из любимых им в детстве историй о приключениях; Ранд надеялся, что любимой она и останется.
Селин, когда он помогал ей слезть с лошади, по‑прежнему казалась встревоженной.
– Как вы? – спросил он. – Я вас тогда, случаем, не напугал? Рыжий ни за что бы не упал с откоса со мной.
Ему все не давало покоя, что же произошло на самом деле.
– Вы меня до смерти перепугали, – сказала Селин натянуто, – а испугать меня нелегко. Вы могли убиться, погибнуть… – Она разгладила платье. – Поедем со мной. Сегодня. Сейчас. Возьмите Рог, и я навсегда останусь рядом с вами. Подумайте. Я – рядом с вами, и Рог Валир – в ваших руках. И это будет только начало, обещаю. Чего больше можно просить?
Ранд покачал головой:
– Не могу, Селин. Рог… – Он оглянулся вокруг. В доме через дорогу из окна выглянул мужчина, затем задернул занавески; вечер затянул сумраком улицу, и на виду, кроме Лойала и Хурина, теперь никого не было. – Рог – не мой. Я это вам уже говорил.
Селин повернулась к Ранду спиной, отгородившись от него, словно непробиваемой кирпичной стеной, белым плащом.
Глава 21
«ДЕВЯТЬ КОЛЕЦ»
Ранд ожидал, что раз время ужина, то общая зала будет пуста, но за одним из столов сгрудились с полдюжины мужчин, азартно метавших кости между высоких кружек с элем, и в сторонке сидел за ужином еще один. Хотя у игроков не было на виду оружия и доспехов они не носили, а только простые куртки и бриджи темно‑синего цвета, что‑то в их манере держать себя подсказало Ранду, что это – солдаты. Ранд обратил взгляд на сидевшего в одиночестве мужчину. Офицер, высокие сапоги с отворотами, меч прислонен к столу возле стула. Грудь синего офицерского кафтана от плеча до плеча пересекал один разрез красного цвета и еще один, желтого; голова спереди была чисто выбрита, а сзади свисали длинные черные волосы. Солдатские прически были короткими, будто их всех стригли под один и тот же горшок. Все семеро повернулись к вошедшим – к Ранду и его спутникам.
В гостинице хозяйничала худая женщина с длинным носом и седеющими волосами, но морщины на ее лице казались скорее частью широкой улыбки. Она торопливо устремилась к гостям, вытирая руки белым, без единого пятнышка передником.
– Добрый вам вечер, – быстрые глаза цепко пробежались по вышитой золотыми нитями красной куртке Ранда, по изящному белому платью Селин, – милорд, леди. Я – Маглин Мадвен, милорд. Добро пожаловать в «Девять Колец»! И вам доброго вечера, огир. Немногие из вашего рода‑племени ходят этой дорогой. Вы, часом, не из Стеддинга Тсофу?
Лойал, отягощенный тяжелым ларцом, умудрился как‑то полупоклониться.
– Нет, добрая хозяйка. Я пришел из иных мест, из Пограничных Земель.
– Из Пограничных Земель, говорите? Ладно. А вы, милорд? Простите, что спрашиваю, но внешность‑то у вас не Порубежника, если вы не имеете ничего против моего интереса?
– Я из Двуречья, миссис Мадвен, это в Андоре. – Ранд покосился на Селин – он для нее будто и не существовал; ее безразличный взгляд почти не заметил ни этой комнаты, ни кого‑то в ней. – Леди Селин – из Кайриэна, из столицы, а я – из Андора.
– Как скажете, милорд. – Глаза миссис Мадвен вспыхнули при взгляде на меч Ранда; бронзовые цапли ясно виднелись на рукояти и ножнах. Хозяйка чуть нахмурилась, но через мгновение лицо ее вновь стало безоблачным. – Наверняка вам захочется поесть, вам самим, и вашей прекрасной леди, и вашим спутникам. И вам нужны будут комнаты. О ваших лошадях я позабочусь. Вот сюда, прошу, здесь для вас хороший стол, а на плите уже ждет свинина с желтыми перцами. Вы, часом, не за Рогом Валир охотитесь, милорд, вы и ваша леди?
Шагая за хозяйкой, Ранд едва не споткнулся.
– Нет! А с чего вы взяли?
– Уж не обижайтесь, милорд. Были тут у нас двое, щеголи такие, ну вылитые герои – о вас, милорд, и речи нет, вы совсем другого сорта, – да, в прошлом месяце. Здесь не так много путников бывает, ну, не считая тех, кто приезжает из столицы овса закупить, ячменя. Не думаю, что Охота еще успела Иллиан покинуть, но вдруг кое‑кто смекнул, что ему‑то благословение вовсе незачем и лучше других обставить, чем на это время тратить.
– Нет, хозяйка, мы не за Рогом охотимся. – Ранд и не взглянул на узел в руках Лойала; одеяло в цветных полосках складками висело на толстых предплечьях огир и хорошо скрывало ларец. – Мы‑то точно нет. Мы направляемся в столицу.
– Как скажете, милорд. Прошу прощения, что спрашиваю, но вашей леди нездоровится?
Селин взглянула на содержательницу и впервые заговорила:
– Я вполне здорова. – После ее слов в воздухе остался такой лед, что на миг его холод погасил беседу.
– Вы – не кайриэнка, миссис Мадвен, – неожиданно заявил Хурин. Навьюченный переметными сумами и Рандовым узлом, он очень смахивал на самоходную нагруженную тачку. – Извините, но выговор у вас не тот.
Миссис Мадвен приподняла брови и стрельнула взглядом в Ранда, потом ухмыльнулась:
– Мне бы стоило знать, что вы позволили своему человеку свободно разговаривать, но я выросла, привыкнув… – Ее взор метнулся к офицеру, который вернулся к своей тарелке. – О Свет, нет, я не кайриэнка, но за грехи свои вышла замуж за кайриэнца. С ним и прожила двадцать три года, а когда он умер у меня на руках – да осияет его Свет, – и я собралась возвращаться в Лугард, он в последний раз посмеялся надо мной, ох как посмеялся. Он оставил мне гостиницу, а своему брату – деньги, а я‑то была уверена, что будет наоборот. Обманщик и интриган, вот кто был Барин, как и все мужчины, которых я знала, а уж кайриэнцы – хуже всех. Так вы сядете, милорд? Миледи?
Хозяйка удивленно захлопала глазами, когда вместе со всеми за стол уселся и Хурин, – разумеется, огир это одно, но Хурин, по ее мнению, безусловно являлся слугой. Кинув еще один быстрый взгляд на Ранда, она поспешила на кухню, и вскоре появились девушки с ужином. Они хихикали и таращились на лорда, на огир, пока миссис Мадвен не прогнала их обратно к работе.
Поначалу Ранд с сомнением рассматривал тарелку. Свинина, порезанная мелкими кусочками, была перемешана с длинными узкими полосками желтого перца, с горохом и с разными овощами и еще с чем‑то, чего он не узнал, и все блюдо залито густым прозрачным соусом. Пахло оно в одно и то же время остро и сладко. Селин лишь поковырялась в своей тарелке, но Лойал уписывал за обе щеки.
Хурин ухмыльнулся поверх своей вилки:
– Они необычно приправляют свою еду, кайриэнцы то есть, Лорд Ранд, но, вообще‑то говоря, весьма неплохо.
– Оно тебя не укусит, Ранд, – добавил Лойал.
Ранд нерешительно попробовал и чуть не задохнулся. Вкус был такой же, как и запах, сладкий и острый одновременно, свинина прожарена до хрустящей корочки, а внутри мясо было сочным, дюжина различных приправ и специй смешивались и подчеркивали друг друга непередаваемо. Ничего подобного он никогда не ел. Вкус у этого блюда был удивительный, просто восхитительный. Он чуть не облизал тарелку, а когда со служанками, пришедшими убрать со стола, вернулась миссис Мадвен, он чуть не попросил добавки – как поступил Лойал. У Селин на тарелке еще оставалась едва не половина, но она коротким жестом показала одной из девушек унести ее.
– С радостью, друг огир. – Хозяйка улыбнулась. – Немало нужно, чтобы такой, как вы, наелся. Катрин, принеси еще порцию и пошевеливайся поживей. – Девушка стрелой унеслась на кухню. Миссис Мадвен теперь улыбалась Ранду. – Милорд, был у меня человек здесь, который играл на биттерне, но он женился на девушке с фермы, и теперь, видно, его заставляют бренчать поводьями за плугом. Не могла не заметить, что из узла вашего человека торчит нечто очень похожее на футляр флейты. Раз уж моего музыканта нет, не разрешите ли вашему человеку немного развлечь нас музыкой?
Хурин обалдел.
– Он не играет, – объяснил Ранд. – Я играю.
Женщина заморгала. Похоже, лорды на флейтах не играют, уж точно не в Кайриэне.
– Тогда беру обратно свою просьбу, милорд. Свет порукой, я нисколько не хотела вас обидеть, уверяю вас. Никогда бы не стала просить такого, чтоб вы самолично играли в общей зале.
Ранд колебался всего мгновение. Давно он не упражнялся в игре на флейте, с мечом и то чаще занимался, а монет в его кошеле навсегда не хватит. Когда‑нибудь он избавится от этих нарядных причудливых одежд – когда отдаст Рог Ингтару и вернет кинжал Мэту, – а флейта пригодится, чтобы опять зарабатывать себе на ужин, когда придется искать какое‑нибудь убежище от Айз Седай. И убежище от себя? Что‑то же там сегодня случилось! Что?
– А я не против, – сказал Ранд. – Хурин, дай‑ка мне футляр. Просто вытяни его из узла.
Незачем выставлять на обозрение плащ менестреля; и без того уйма невысказанных вопросов сверкала в темных глазах миссис Мадвен.
Отделанный золотом, с серебряной насечкой, инструмент выглядел как тот, на котором не зазорно играть лорду, если лорды вообще играют на флейтах. Цапля, выжженная на ладони, игре нисколько не мешала. Бальзам Селин подействовал так превосходно, что Ранд вряд ли вспомнил бы об ожоге, не попадись тот ему на глаза. Но теперь он не шел из головы, и машинально Ранд начал наигрывать «Цаплю в Полете».
В такт мелодии Хурин качал головой, а Лойал отбивал ритм по столу толстым пальцем. Селин смотрела на Ранда, будто гадала, кто он такой. Да, миледи, я не лорд. Я – пастух и играю на флейте на постоялых дворах. Но солдаты, прекратив болтовню, слушали, и офицер закрыл деревянную крышку переплета книги, которую начал было читать. Неотрывный взор Селин высек в душе Ранда искру упрямства, и он, твердо решив для себя, всячески избегал песен, которые могли бы звучать во дворце или в поместье высокородного лорда. Он играл «Всего одно ведро воды» и «Старый двуреченский лист», «Старик Джак на дереве» и «Трубка хозяина Прикета».
Последней мелодии шестеро солдат начали подпевать хриплыми и сиплыми голосами, правда, зазвучали не те слова, которые знал Ранд.
Мы скакали к Реке Иралелл
И видели, как тайренцы пришли.
Мы стояли вдоль берега реки,
А солнце тогда всходило.
Летняя равнина черна от их коней,
От их знамен небеса черны,
Но отстояли мы нашу землю на берегах Иралелл.
О, отстояли мы нашу землю.
Да, отстояли мы нашу землю.
Отстояли нашу землю у реки утром тем.
Не в первый раз обнаруживал Ранд, что в разных странах, порой даже в деревнях одной страны, одна и та же мелодия имеет разные названия и поют на них разные песни. Он играл солдатам, пока слова не стихли и они не стали хлопать друг друга по плечам и грубовато комментировать пение товарищей.
Когда Ранд опустил флейту, офицер встал и сделал резкий жест. Солдаты на полуслове оборвали смех, шаркнули стульями и сапогами, приложив руки к груди, поклонились офицеру – и Ранду тоже – и ушли не оглядываясь.
Офицер подошел к столу Ранда и поклонился, рука – у сердца; выбритое темя с виду было присыпано чем‑то вроде белой пудры.
– Да пребудет с вами Благодать, милорд. Полагаю, этим пением они не обеспокоили вас. Они простой люд, но нисколько не хотели оскорбить ваш слух, уверяю вас. Я – Алдрин Калдеввин, милорд. Капитан на службе Его Величества, да осияет его Свет! – Его взор скользнул по мечу Ранда; у юноши было чувство, что цапель тот заметил, едва Ранд вошел в гостиницу.
– Нет, они меня не оскорбили. – Выговор офицера напомнил Ранду Морейн: каждое слово произносилось полностью и тщательно. Неужели она и в самом деле меня отпустила? Интересно, а не едет ли за мной следом? Или же поджидает меня? – Присаживайтесь, Капитан. Прошу. – Калдеввин пододвинул стул от соседнего стола. – Если не против, Капитан, не скажете ли, в последнее время вы не встречали чужестранцев? Леди, невысокая и стройная, и мужчина‑боец, с голубыми глазами? Он высок и иногда меч носит за спиной.
– Я вообще не видел чужестранцев, – сказал Калдеввин, чопорно опускаясь на сиденье. – За исключением вас и вашей леди, милорд. В этих краях бывали не многие благородные. – Его взгляд дернулся, как удар хлыста, к Лойалу, и на миг офицер нахмурился; Хурина как слугу он игнорировал напрочь.