– Джон, – крикнул Брут. – Выдохни это! Выпусти наружу, как раньше!
Джон продолжал кашлять и задыхаться. Глаза его стали влажными, но не от слез, а от напряжения. Слюна текла изо рта прозрачной струйкой, однако больше ничего не выходило.
Брут пару раз похлопал его по спине, потом обернулся ко мне:
– Он задыхается! То, что он вытянул из нее, мешает ему дышать!
Я бросился вперед. Но не успел я пройти и двух шагов, как Коффи на коленях передвинулся в угол, продолжая хрипло кашлять и с трудом успевая вдыхать воздух. Он прислонился лбом к обоям – дикие красные розы, обвившие ограду сада, – и издал неприятный горловой звук, словно пытался вывернуть наизнанку собственное горло. Помню, я подумал тогда, что теперь-то уж наверняка появятся мушки, но их не было. Хотя приступ кашля стал вроде бы слабее.
– Со мной все в порядке, босс, – сказал Коффи, все еще уткнувшись лбом в дикие розы на обоях. Глаза его оставались закрытыми. Я не знаю, как он понял, что я рядом, но он это знал. – Правда, со мной все нормально. Позаботьтесь о леди.
Я посмотрел на него недоверчиво, потом повернулся к кровати. Хэл гладил лоб Мелли, и я с удивлением увидел, что часть ее волос – не много, но заметно, – опять потемнела.
– Что случилось? – спросила она у него. Пока я смотрел, румянец постепенно возвращался на ее щеки. Словно она стащила пару роз с обоев. – Как я сюда попала? Мы собирались ехать в больницу в Индианолу, правда? А врач должен был сделать мне рентген головы и фотографии мозга.
– Тихо, – проговорил Хэл. – Не надо, дорогая, сейчас это все неважно.
– Но я не понимаю! – почти простонала она. – Мы остановились где-то по дороге... ты купил мне букет цве-тов за десять центов... а потом... я здесь. И уже темно! Ты поужинал, Хэл? Почему я в спальне для гостей? Мне сделали рентген? – Ее глаза скользнули по Харри, почти не видя его – это, наверное, был шок, – и остановились на мне. – Пол? Мне сделали рентген?
– Да, – ответил я. – Он оказался хорошим.
– Они не нашли опухоли?
– Нет. Сказали, что головные боли теперь прекра-тятся.
Сидевший рядом Хэл расплакался. Она приподнялась и поцеловала его в висок. Потом ее глаза обратились в угол.
– Кто этот чернокожий? Почему он в углу? Я повернулся и увидел, что Джон пытается подняться. Брут помог ему, и наконец Джон встал рывком. Он стоял лицом к углу, как ребенок, который плохо себя вел, и все еще кашлял, но эти приступы, казалось, уже слабели.
– Джон, – позвал я. – Повернись, парень, и посмотри на эту леди.
Он медленно повернулся. Лицо его все еще было цвета пепла, он казался на десять лет старше – как некогда сильный человек, проигравший долгую борьбу с чахоткой. Его глаза устремились на тюремные шлепанцы, и казалось, будто он жалеет, что явился без шляпы.
– Кто ты? – опять спросила Мелинда. – Как тебя зовут?
– Джон Коффи, мэм, – ответил он, на что она немедленно отреагировала:
– Только пишется не так, как напиток.
Хэл вздрогнул рядом с ней. Она почувствовала и, успокаивая, потрепала его по руке, не отрывая глаз от чернокожего.
– Ты мне снился, – вымолвила она нежным, чуть удивленным голосом. – Мне снилось, что ты бродил в темноте и я тоже. И мы нашли друг друга.
Джон Коффи молчал.
– Мы нашли друг друга в темноте, – повторила она. – Встань, Хэл, ты мешаешь мне подняться.
Он встал и с недоверием наблюдал, как она откидывает одеяло.
– Мелли, ты не можешь...
– Не глупи, – сказала она и спустила ноги. – Конечно, могу. – Она расправила ночную рубашку, потянулась и встала на ноги.
– Боже мой, – прошептал Хэл. – Боже Всемилости-вый, посмотрите на нее.
Мелли подошла в Джону Коффи. Брут стоял поодаль с выражением почти мистического страха на лице. Сначала она слегка захромала, но через пару шагов прошло даже это. Я вспомнил, как Брут протягивал разноцветную катушку Делакруа со словами: «Брось ее, я хочу посмотреть, как он бегает». Мистер Джинглз тогда слегка хромал, но следующей ночью, когда Дэл проходил по Миле, мышонок был в полном порядке.
Мелли положила руки на плечи Джону и обняла его. Коффи постоял чуть-чуть, позволяя обнимать себя, а потом поднял одну руку и погладил ее по голове, проделав это с почтительной нежностью. Его лицо все еще оставалось серым. Я подумал, что у него вид смертельно больного человека.
Она отодвинулась от него и заглянула ему в лицо.
– Спасибо.
– Пожалуйста, мэм.
Мелли подошла к Хэлу. Он прижал ее к себе.
– Пол, – позвал Харри. Он показывал на запястье, постукивая по циферблату часов. Дело шло к трем часам. Светать начнет около половины пятого. Если мы хотим доставить Коффи назад в Холодную Гору до рассвета, надо поспешить. А я хотел привезти его обратно. Отчасти потому, что чем дольше это длилось, тем хуже были наши шансы выкрутиться, именно так. Но еще я хотел вернуть Джона туда, где могу официально вызвать к нему врача, если возникнет нужда. А судя по его виду, она возникнет.
Мурсы сидели, обнявшись на краешке кровати. Я хотел вызвать Хэла в гостиную для приватной беседы, потом понял, что буду звать его до второго пришествия, а он все равно останется здесь. Хэл сможет отвести глаза от жены – хоть на пару секунд – к рассвету, но не сейчас.
– Хэл, – окликнул я. – Нам пора ехать.
Он кивнул, не глядя. Хэл изучал цвет лица своей жены, естественный мягкий изгиб губ, новые темные волосы в ее прическе.
Я постучал по его плечу достаточно сильно, чтобы хоть на миг привлечь его внимание.
– Хэл, мы сюда не приезжали.
– Что?
– Нас здесь не было, – сказал я. – Мы поговорим позже, но сейчас тебе надо знать только это. Нас здесь никогда не было.
– Да, хорошо... – Он заставил себя с явным усилием сфокусировать взгляд на мне. – Вы его вывезли. А сможете вернуть его обратно?
– Думаю, да. Возможно. Но нам надо ехать.
– Откуда ты знал, что он сможет это сделать? – Потом он покачал головой, понимая, что сейчас не время. – Пол... спасибо тебе.
– Не меня благодари. Благодари Джона.
Мурс посмотрел на Джона Коффи, потом протянул ему руку – точно так, как это сделал я, когда Харри и Перси привели его в блок. – Спасибо тебе. Огромное спасибо.
Джон глядел на протянутую руку. Брут ощутимо толкнул его в бок локтем. Джон вздрогнул, потом взял руку и потряс. Вверх, вниз, назад в центр, отпустил. «Пожалуйста», – хрипло проговорил он. Его голос напоминал голос Мелли, когда она хлопнула в ладоши и просила Джона снять штаны. «Пожалуйста», – сказал он человеку, который при обычном течении событий взял бы этой рукой перо и подписал приказ о казни.
Харри опять постучал по часам, на этот раз более настойчиво.
– Брут, – окликнул я. – Ты готов?
– Привет, Брутус, – сказала Мелинда бодрым голо-сом, словно впервые заметив его. – Рада тебя видеть. А вы, джентльмены, не хотите чая? А ты, Хэл? Я могу приготовить. – Она опять встала. – Я была больна, но сейчас мне хорошо. Лучше, чем когда-либо.
– Спасибо, миссис Мурс, но нам надо идти, – ответил Брут. – Джону пора спать. – Он улыбнулся, показывая, что это шутка, но взгляд, брошенный на Джона, был полон тревоги, которую чувствовал и я.
– Да... если вы так считаете...
– Да, мэм. Пойдем, Джон Коффи. – Он потянул Джона за руку, и тот пошел с ним.
– Подождите! – Мелинда освободилась от рук Хэла и легко, как девочка, подбежала к Джону. Она опять обняла его. Потом сняла с шеи цепочку тонкой работы. На конце ее был серебряный медальон. Она протянула его Джону, а тот смотрел на него непонимающе.
– Это Святой Кристофер, – пояснила она. – Возьмите его, мистер Коффи, и носите. Он будет оберегать вас. Пожалуйста, носи его. Для меня.
Джон оглянулся на меня с беспокойством, а я посмотрел на Хэла, который сначала развел руками, а потом кивнул.
– Возьми его, Джон, – разрешил я. – Это подарок.
Джон взял, расправил цепочку вокруг своей мощной шеи и заправил медальон со Святым Кристофером за ворот рубашки. Он уже совсем перестал кашлять, но, по-моему, выглядел еще более серым и больным.
– Спасибо, мэм, – сказал он.
– Нет, – ответила она. – Тебе спасибо. Спасибо тебе, Джон Коффи.
9.
На обратном пути я ехал с Харри в кабине и был ужасно этому рад. Отопитель оказался сломан, но мы сидели в закрытой кабине. Мы проехали почти полпути, Харри нашел небольшую развилку и направил грузовик туда.
– Что случилось? – спросил я. – Что-то с подшипником?
Для меня проблема могла возникнуть только из-за каких-то неисправностей в двигателе «фармолла» или трансмиссии, если что-то стучало или звучало так, словно вот-вот сломается.
– Ничего, – ответил Харри извиняющимся тоном. Мне просто нужно выйти по нужде, а то поплыву, вот и все.
Оказалось, что это нужно всем, кроме Джона. Когда Брут спросил его, не хочет ли он спуститься и помочь нам полить кустики, тот только покачал головой, не поднимая глаз. Он сидел, прислонившись спиной к кабине, натянув одно из армейских одеял на плечи, как серапе. Я не смог понять выражения его лица, но слышал, как он дышит, – сухо и резко, словно ветер, дующий сквозь соломинку. Мне это не понравилось.
Я зашел в заросли ивняка, расстегнулся и стал мочиться. Я еще помнил о своей «мочевой» инфекции, тело еще не забыло, и мне было приятно, что я могу просто мочиться и не кричать при этом от боли. Я делал свое дело, глядя на луну и не замечая стоящего рядом Брута, пока он не сказал тихо:
– Он никогда не сядет на Олд Спарки. Я с удивлением посмотрел на него, испугавшись слегка его интонации.
– О чем ты?
– Я о том, что он почему-то проглотил это, вместо того, чтобы выплюнуть, как раньше. Может, Джон протянет неделю – он ведь такой большой и сильный, – но я уверен, что все произойдет быстрее. Кто-нибудь их нас пойдет проверять, и увидит, что он лежит на своей койке мертвый.
Я думал, что закончил, но тут вдруг поежился, и моча полилась опять. Застегивая брюки, я подумал, что в словах Брута есть смысл. И надеялся, в общем-то, что он окажется прав. Джон Коффи не заслужил смерти вообще, если я прав в своих рассуждениях о дочерях Деттерик, но если он все-таки умрет, то пусть уж лучше не от моей руки. Я не был уверен, что смогу поднять руку и сделать это, когда потребуется.
– Пошли, – произнес Харри из темноты. – А то уже поздно. Давайте закончим это дело.
Когда мы шли назад к грузовику, до меня вдруг дошло, что мы оставили Джона совсем одного, – глупость на уровне Перси Уэтмора. Я подумал, что он мог уйти, мог выплюнуть мошек как только увидел, что его не охраняют, а потом просто рвануть на волю, как Гек и Джим по реке. И останется нам только одеяло, в которое он заворачивался.
Но Коффи сидел, все так же прислонившись к кабине и положив руки на колени. Он поднял лицо на звук наших шагов и попытался улыбнуться. Улыбка на секунду осветила его изможденное лицо, а потом погасла.
– Как ты себя чувствуешь, Джон-Великан? – спросил Брут, забираясь назад в кузов и снова закутываясь в одеяло.
– Нормально, босс, – произнес Джон бесцветно. – Все нормально.
Брут похлопал его по колену.
– Мы скоро вернемся. А когда все уладим – понимаешь? – я прослежу, чтобы тебе дали большую чашку горячего кофе. С сахаром и сливками.
Да уж точно, подумал я, обходя грузовик и забираясь в кабину. Если только нас самих сначала не арестуют и не бросят за решетку.
Но я жил с этой мыслью с той самой минуты, как мы затащили Перси в смирительную комнату, и она меня уже не беспокоила настолько, чтобы я не мог заснуть. Я задремал, и мне приснился сон о Голгофе. Гроза на западе и запах, напоминающий запах можжевеловых ягод. Брут, Харри, Дин и я стояли вокруг в форме и жестяных шлемах, как в кинокартине Сесиля Б. де Милля. Думаю, мы были центурионами. Я увидел три креста: слева и справа Перси Уэтмор и Эдуар Делакруа, в центре Джон Коффи. Я посмотрел на свою руку и увидел в ней окровавленный молоток.
«Нам надо его снять оттуда, Пол! – кричал Брут. – Надо спустить его вниз!»
Но мы не могли, потому что не было лестницы. Я начал объяснять это Бруту, а потом проснулся от сильного рывка грузовика. Мы возвращались к тому месту, где Харри прятал грузовик раньше, в тот день, который сейчас казался началом эры.
Мы вдвоем вышли и подошли к кузову. Брут легко спрыгнул на землю, а Джон Коффи зацепился коленями и чуть не упал. Мы все втроем ловили его, и едва он твердо встал на ноги, как приступы кашля опять начали сотрясать его, на этот раз еще сильнее, чем раньше. Он согнулся пополам, прижимая ко рту ладони, чтобы приглушить звуки.
Когда кашель поубавился, мы снова забросали капот сосновыми ветками и пошли той же дорогой обратно. Самой худшей частью этого почти ирреального отпуска для меня были последние двести метров, когда мы спешили назад к югу вдоль развилки шоссе. Я уже видел (или мне так казалось) первые слабые проблески светлого неба на востоке и чувствовал, что какой-нибудь фермер, вышедший в такую рань собрать свои тыквы или вскопать последние грядки, обязательно попадется навстречу. И даже если этого не произойдет, мы услышим чей-то голос (в моем воображении – Кэртиса Андерсона): «Стой, не шевелись!», когда я буду открывать ключом «Аладдин» калитку в сетчатой ограде вокруг входа в тоннель. Потом два десятка охранников с карабинами выйдут из леса, и наше маленькое приключение закончится.
Когда мы на самом деле подошли к ограде, мое сердце билось так сильно, что с каждым ударом перед глазами плыли белые точки. Руки были холодные и онемевшие, и я долго-долго не мог вставить ключ в замок.
– Боже мой, фары! – простонал Харри.
Я поднял глаза и увидел два ярких пятна света на дороге. Ключи чуть не выпали у меня из руки, я поймал их в последний момент.
– Дай мне, – сказал Брут. – Я открою.
– Нет, уже все нормально, – ответил я. Ключ наконец попал в скважину и повернулся. Через секунду мы оказались внутри. Мы сгрудились за подъемной дверью и смотрели, как мимо тюрьмы проехал грузовик, развозящий свежий утренний хлеб. Рядом с собой я слышал неровное дыхание Джона Коффи. Оно напоми-нало звук двигателя, который давно не смазывали. Когда мы выходили, Джон легко придерживал подъемную дверь для всех нас, но на этот раз мы его даже не просили, это было исключено. Мы с Брутом подняли дверь, а Харри провел Джона вниз по ступенькам. Великан шел тяжело, но все же спустился. Мы с Брутом быстро юркнули за ним, потом опустили за собой дверь и снова закрыли на замок.
– Боже, я думаю, мы... – начал Брут, но я одернул его, резко толкнув локтем в ребра.
– Не надо говорить, – остановил его я. – Даже думать не смей, пока он не окажется в своей камере.
– А еще надо позаботиться о Перси, – сказал Харри. Наши голоса эхом отдавались в гулком тоннеле. – Вечер не закончится, пока мы его не успокоим.
Как оказалось позже, вечер был далеко не закончен.