1.
Я сидел в солярии Джорджии Пайнз с отцовской ручкой в руке. Время остановилось для меня, – я вспоминал ту ночь, когда мы с Харри и Брутом вывезли Коффи из блока к Мелинде Мурс, пытаясь спасти ей жизнь. Я уже писал о том, как мы напоили наркотиками Вильяма Уортона, хвастливо называвшего себя вторым Крошкой Билли, о том, как мы запаковали Перси в смирительную рубашку и затащили в комнату с мягкими стенами в конце коридора. Я писал о нашей странной ночной поездке – жутковатой и волнующей одновременно – и о чуде, свершившемся в конце пути. Мы видели, как Джон Коффи спас женщину, находив-шуюся не просто на краю могилы, но и, как нам казалось, на самом ее дне.
Я писал, очень смутно ощущая текущую вокруг меня жизнь приюта «Джорджия Пайнз». Пожилые люди спускались на ужин, потом ковыляли в Центр отдыха (да, здесь вы можете усмехнуться) принять вечернюю порцию мыльных опер. Вроде бы я помню, как мой друг Элен принесла бутерброд, я поблагодарил, а потом съел его, но совсем не могу сказать, ни в котором часу она приходила, ни с чем был этот бутерброд. Я почти целиком находился там, в 1932-м, когда мы покупали бутерброды у старого Тут-Тута с тележкой, расписанной библейскими изречениями, за пять центов – с холодной свининой, за десять – с говядиной.
Помню, как стихал шум, когда жившие здесь иско-паемые готовились к очередной ночи чуткого и беспокой-ного сна. Я слышал, как Микки – может быть, не самый лучший здесь санитар, но уж точно самый добрый – на-певает своим чистым тенором «Долину Красной реки», проходя по комнатам и раздавая вечерние лекарства: «Из долины, говорят, ты уезжаешь... Будет ясных глаз твоих нам очень не хватать...». Эта песня опять напомнила мне о Мелинде и о том, что она сказала Джону, когда про-изошло чудо. «Ты мне снился. Мне снилось, что ты блуж-даешь в темноте, как и я. Мы нашли друг друга».
В Джорджии Пайнз стало тихо, наступила полночь и прошла, а я все писал. Я дошел до того места, где Харри напомнил нам, что даже если мы доставили Джона в тюрьму незамеченными, нас еще ждет Перси. «Вечер еще не закончен, пока мы не уладили дело с ним», – примерно так выразился Харри.
На этом месте мой длинный день, исписанный отцов-ской ручкой, все-таки закончился. Я положил ее, как мне казалось, лишь на секунду, чтобы хоть немного размять затекшие пальцы, – а потом опустил голову на руки и за-крыл глаза, чтобы отдохнули. Когда я открыл их опять и поднял голову, на меня через окно глядело утреннее солнце. Я глянул на часы и увидел, что уже девятый час. Я проспал, как старый пьяница, положив голову на руки, около шести часов. Я встал, покачиваясь, чтобы вернуть к жизни свою спину, и подумал, что не мешало бы спуститься на кухню, взять пару гренков и пойти на утреннюю прогулку, а потом посмотрел на кипу испи-санных листов, рассыпанных по столу. И сразу же решил ненадолго отложить прогулку. Да, у меня были обязан-ности, но они могли подождать, мне совсем не хотелось сегодня утром играть в прятки с Брэдом Доланом.
Вместо прогулки я закончил свой рассказ. Иногда лучше заставить себя доделать начатое, несмотря на протесты души и тела. Иногда это единственный способ закончить дело. И сильнее всего, я помню, в то утро мне хотелось освободиться от неотступного призрака Джона Коффи.
– Ладно, – сказал я. – Еще одна миля. Но сначала...
Я прошел по коридору второго этажа в туалет. Пока я стоял там у писсуара, взгляд мой скользнул по детектору дыма на потолке. Я вспомнил, как Элен удалось отвлечь Додана, так что я смог вчера совершить прогулку и выполнить свой маленький долг. Закончил я туалетные процедуры с улыбкой.
Я вернулся в солярий, чувствуя себя лучше (и намного приятнее в области почек). Кто-то – я не сомневался, что Элен, – поставил чайник рядом с моими страницами. И прежде чем снова сесть, я жадно выпил сначала одну чашку, потом вторую. Затем снова уселся, снял колпачок с ручки и принялся писать.
Я уже полностью погрузился в свой рассказ, когда чья-то тень упала на бумагу. Подняв глаза, я ощутил холодок в животе. Это был Долан, он стоял у окна. И улыбался.
– Ты пропустил свою утреннюю прогулку, Поли, – сказал он, – поэтому я пришел узнать, что ты здесь затеваешь. Убедиться, что ты, скажем, не болен.
– Вы очень любезны, сэр. – Мой голос звучал нормально, но сердце колотилось бешено. Я его боялся, и это чувство мне было в новинку. Он напоминал Перси Уэтмора, а его я никогда не боялся... но в те времена я был молод... Улыбка Брэда стала шире, но не стала приятней.
– Мне сказали, что ты находился здесь всю ночь, Поли, сидел и писал свой маленький рапорт. А это очень плохо. Таким старперам, как ты, нужен полноценный отдых.
– Перси, – произнес я, но увидел, как недобро выглядела его улыбка, и понял свою ошибку. Я глубоко вздохнул и начал снова: – Брэд, что ты имеешь против меня?
Секунду он озадаченно смотрел, может, слегка неспокойно. Потом снова заулыбался.
– Старожил. А может, мне просто рожа твоя не нравится. Что ты все-таки там пишешь? Завещание, небось?
Он подошел, вытянув руку. Я прижал ладонью листок, над которым работал, начав сгребать остальные другой рукой, сминая их в спешке, чтобы сунуть под мышку, под одежду.
– Ну-ка, – сказал он, словно ребенку, – на этот раз не получится, старичок. Если Брэд хочет посмотреть, то Брэд посмотрит. А ты сможешь положить это в задолбанный банк.
Он схватил мое запястье своей молодой и неожиданно сильной рукой и сжал его. Боль пронзила мою кисть, словно укус, и я застонал.
– Отпустите, – смог я произнести.
– После того, как ты дашь мне посмотреть, – отозвался он, уже не улыбаясь. Его лицо было все же веселым, такое бодрое веселье часто появляется на лицах людей, которым нравится делать гадости.
– Дай мне посмотреть Поли. Я хочу знать, что ты пишешь. – Моя рука стала сползать с верхней страницы. С описания нашей поездки с Джоном Коффи назад по тоннелю. – Я хочу посмотреть, связано ли это с тем, куда ты...
– Оставьте его в покое.
Голос прозвучал словно свист хлыста в сухой жаркий день... и по тому, как Брэд Долан подпрыгнул, можно было подумать, что целились в его задницу. Он отпустил мою руку, которая упала назад на бумагу, и мы оба посмотрели на дверь.
Там стояла Элен Коннелли, свежее и бодрее, чем когда-либо. На ней были джинсы, обтягивающие ее стройные бедра и длинные ноги, в волосах – голубая лента. В своих скрюченных артритом руках она держала поднос: сок, яичница, гренок и чай. Глаза ее сверкали.
– И что это вы делаете? – спросил Брэд. – Ему нельзя есть здесь.
– Можно, и он будет есть, – заявила она все тем же сухим командным тоном. Я никогда раньше не слышал его, но сейчас обрадовался. Я поискал признаки страха в ее глазах, но увидел в них только гнев. – А вам сейчас следует убраться отсюда, пока вы в своем тараканьем занудстве не уподобились червю – этакому крысусу американусу.
Он сделал шаг к ней, глядя одновременно и неуверенно, и злобно. Я подумал, что это опасное сочетание, но Элен и глазом не моргнула.
– Спорим, я знаю, кто включил ту проклятую сирену, – сказал Долан. – Это, должно быть, одна старая сучка с когтями вместо рук. А теперь иди отсюда. Мы с Поли еще не закончили свой разговорчик.
– Его имя – мистер Эджкум, – парировала она, – и если я еще раз услышу, как вы называете его «Поли», то, думаю, смогу пообещать вам, что дни вашей работы в Джорджии Пайнз будут сочтены.
– А кто, по-твоему, ты такая? – Долан надвигался на Элен, пытаясь смеяться, что у него не очень получалось.
– Я думаю, – спокойно отчеканила она, – что я – бабушка человека, который в настоящее время является спикером Палаты представителей штата Джорджия. Человека, который любит своих родственников, мистер Долан. Особенно пожилых родственников.
Вымученная улыбка сползла с его лица, как написанные мелом буквы, стертые с доски влажной губкой. Я прочел на нем неуверенность, сомнение, не берут ли его на пушку, страх, что это правда, ведь логически рассуждая, все легко проверить, она это знает, следовательно, не лжет.
Вдруг я засмеялся, и хотя смех прозвучал резковато, он был искренним. Я вспомнил, как часто Перси Уэтмор грозил нам своими связями тогда, в трудные старые времена. А теперь, впервые за мою долгую жизнь, такая угроза возникла снова... но сейчас она высказана в мою пользу.
Брэд Долан посмотрел на меня свирепо, потом перевел взгляд на Элен.
– Сначала я думала оставить все без последствий, – сказала Элен. – Я уже старая, и незачем осложнять себе жизнь. Но когда моим друзьям угрожают и плохо с ними обращаются, я этого стерпеть не могу. А теперь убирайтесь. И без единого слова.
Его губы шевелились, как у рыбы, – ах, как ему хотелось сказать одно слово (наверное, то, что рифмуется со словом «штука»). Но он его не произнес. Долан бросил на меня последний взгляд, потом прошагал мимо нее в коридор.
Я глубоко-глубоко и шумно вздохнул, когда Элен ставила поднос передо мной, а потом села напротив.
– А твой внук правда спикер Палаты? – спросил я.
– Да, правда.
– А что тогда ты делаешь здесь?
– Спикер палаты штата – достаточно высокая должность, чтобы разделаться с таким тараканом, как Брэд Долан, но она не приносит богатства, – сказала Элен, смеясь. – А кроме того, мне здесь нравится. Я люблю компанию.
– Принимаю это как комплимент, – ответил я полыценно.
– Пол, ты себя хорошо чувствуешь? У тебя такой усталый вид. – Она протянула руку через стол и убрала мои волосы со лба. Прикосновение ее скрюченных пальцев было прохладным и удивительным. На секунду я закрыл глаза. Когда я открыл их снова, то принял решение.
– Я в порядке. И я почти закончил. Элен, ты бы не хотела кое-что прочитать? – Я предложил ей страницы, которые неловко сгреб вместе. Наверное, они теперь лежали не по порядку – Долан и впрямь меня сильно напугал, – но они были пронумерованы, и Элен легко могла бы сложить их, как надо.
Она задумчиво посмотрела на меня.
– Ты закончил?
– То, что здесь, ты прочтешь до обеда. Если, конечно, сможешь разобрать.
Она наконец взяла листки и посмотрела на них.
– У тебя очень хороший почерк, даже когда рука уже явно устала, – заметила она. – Я легко смогу прочитать.
– А когда прочтешь это, я закончу все остальное, – сказал я. – И тебе останется всего на полчаса. А потом... если тебе все еще будет интересно... я смог бы показать кое-что.
– Это связано с твоими прогулками по утрам?
Я кивнул.
Она сидела и обдумывала мои слова довольно долго, лотом кивнула сама себе и поднялась с пачкой листков в руке.
– Я опять пойду на улицу, – сообщила она. – Солнце сегодня такое теплое.
– А дракон побежден, – заметил я. – На этот раз прекрасной леди.
Элен улыбнулась, наклонилась и поцеловала в чувствительное место над бровью, что всегда заставляло меня вздрагивать.
– Будем надеяться, что так. Но по своему опыту я знаю, что от драконов типа Брэда Делана нелегко избавиться. – Она помедлила. – Счастливо, Пол. Наде-юсь, ты сможешь победить все, что так тебя мучает.
– Я тоже надеюсь, – произнес я и подумал о Джоне Коффи. «Я не смог ничего сделать, – сказал Джон. – Я пытался, но было уже поздно».
Я съел яичницу, которую она принесла, выпил сок, а гренок оставил на потом. Затем взял ручку и снова начал писать, думая, что это уже в последний раз.
Одна последняя миля.
Зеленая миля.
2.
Когда мы привели Джона обратно в тоннель бло-ка "Г", тележка стала уже не роскошью, а необходимостью. Я очень сомневаюсь, что он смог бы преодолеть тоннель сам, идти на корточках гораздо труднее, чем во весь рост, отнимает больше сил, а потолок в проклятом тоннеле слиш-ком низок для таких, как Джон Коффи. Мне было страшно подумать, что он мог свалиться в тоннеле. Как мы объ-ясним это, ведь и так придется объяснять, почему мы на-дели на Перси смирительную рубашку?
Но у нас, слава Богу, была тележка, и Джон лежал на ней, словно вытянутый из воды кит, а мы толкали ее назад к лестнице, ведущей в складское помещение. Потом он слез, шатаясь, и просто стоял, опустив голову и тяжело дыша. Кожа его стала такой серой, словно его обваляли в муке. Я подумал, что к полудню он окажется в лазарете... если вообще не умрет.
Брут бросил на меня печальный, полный отчаяния взгляд. Я ответил ему тем же.
– Мы не в состоянии его нести, но мы можем помочь ему, – сказал я. – Я возьму его под левую руку, а ты – под правую.
– А я? – спросил Харри.
– Ты пойдешь позади нас. Если он вдруг начнет падать на спину, подтолкнешь его вперед.
– А если не получится, присядешь там, куда он будет падать, и смягчишь удар, – сострил Брут.
– О Боже, – слабо простонал Харри, – тебе предстоит пройти все круги ада, а ты еще и смеешься.
– У меня просто есть чувство юмора, – заметил Брут. Наконец нам удалось поднять Джона по лестнице.
Больше всего я боялся, что он потеряет сознание, но все обошлось.
– Иди вперед и посмотри, нет ли кого в складе, – задыхаясь, велел я Харри.
– А если есть? – спросил Харри, пролезая у меня под мышкой. – «Привет из Эйвона» и назад?
– Не умничай, – осек его Брут.
Харри слегка приоткрыл двери и просунул голову внутрь. Мне показалось, что он находился там целую вечность. Наконец он повернулся, и лицо его было почти радостным.
– Горизонт чист. И все тихо.
– Будем надеяться, что так и будет, – сказал Брут. – Пошли, Джон Коффи, мы уже почти дома.
Он нашел в себе силы пройти через склад, но нам пришлось помочь ему подняться по трем ступенькам в мой кабинет и почти протолкнуть через маленькую дверь. Когда Коффи снова встал на ноги, он дышал с затруднением, глаза лихорадочно блестели. А еще я с ужасом заметил, что правая сторона его рта отвисла, как у Мелинды, когда мы вошли в комнату и увидели ее в подушках.
Дин услышал нас и вышел из-за стола в начале Зеленой Мили.
– Ну, Слава Богу! Думал, вы уже не вернетесь, я уже почти решил, что вас поймали, или начальник Мурс вам помешал, или... – Он осекся, впервые увидев Джона. – Господи, Боже мой! Что это с ним? Похоже, он умирает!
– Он не умирает... правда, Джон? – В глазах Брута сверкнуло предупреждение Дину.
– Конечно нет, я не имел в виду «умирает», – нервно усмехнулся Дин, – но Боже...
– Не обращай внимания, – сказал я. – Помоги нам поместить его опять в камеру.
И опять мы, как холмики, окружили гору, но на этот раз гора, словно претерпевшая многолетнюю эрозию, была сглаженной и печальной. Джон Коффи шел очень медленно, дыша ртом, как старый курильщик, но все-таки шел.
– Как там Перси? – поинтересовался я. – Сильно шумел?
– Немножко вначале. Пытался орать через пленку, которой заклеен рот. Ругался, наверное.
– Помилуйте, – проговорил Брут. – Как хорошо, что наши нежные уши этого не слышали.
– А потом периодически бил ногой в дверь. – Дин так обрадовался нашему возвращению, что болтал без умолку. Его очки сползли на кончик носа, блестящий от пота, и он пальцем вернул их на место. Мы прошли камеру Уортона. Этот никчемный молодой человек лежал на спине и храпел, как паровоз. На этот раз его глаза были закрыты.
Дин увидел, куда я смотрю, и засмеялся.
– С этим парнем – никаких проблем. С тех пор, как свалился, даже не шелохнулся. Умер для всего мира. Что касается Перси и его пинков в дверь, то это меня совсем не волновало. Я даже рад был, честно говоря. Ес-ли бы он сидел совсем тихо, я бы заволновался, не за-дохнулся ли он там до смерти из-за этой ленты, которой вы заклеили его хлеборезку. Но не это самое удивитель-ное. Главное знаете что? Здесь было тихо, как в великий пост в Новом Орлеане! За всю ночь никто не появлял-ся! – Последние слова он произнес торжествующим то-ном. – Мы сделали это, ребята! Сделали!
И тут он вспомнил о том, ради чего, собственно, затевался весь этот спектакль, и спросил о Мелинде.
– Она здорова, – сказал я. Мы дошли до камеры Джона. Слова Дина только начали доходить до сознания: «Мы сделали это, ребята... сделали».
– Это было так же... ну, ты понимаешь...
– Как с мышью? – уточнил Дин. Он быстро взглянул на пустую камеру, где раньше обитали Делакруа с Мистером Джинглзом, потом в сторону смирительной комнаты, откуда якобы мышь и появилась. Голос его стал тише, так затихают голоса при входе в большую церковь, где даже тишина, кажется, говорит шепотом.
– Это было... – Он сглотнул. – Слушай, ты пони-маешь, о чем я. Это было чудо?
Мы переглянулись, подтверждая то, что уже знали.
– Он ее вытащил из самой могилы, вот что он сделал, – сказал Харри. – Да, это было чудо.
Брут открыл двойной замок на двери и слегка подтолкнул Джона внутрь.
– Входи, парень. Отдохни немного. Ты заслужил. Мы сейчас разберемся с Перси...
– Он – плохой человек, – проговорил Джон тихим механическим голосом.
– Правильно, сомнений нет, злой, как колдун, – согласился Брут, говоря самым мягким тоном, – но ты не беспокойся, мы его к тебе не допустим. Просто полежи на своей койке, а я скоро принесу тебе кофе. Горячий и крепкий. И ты сразу почувствуешь себя другим человеком.
Джон тяжело опустился на койку. Я думал, он ляжет и отвернется, как обычно, к стене, но он просто сидел, свесив руки между колен, опустив голову и тяжело дыша ртом. Медальон со Святым Кристофером, который дала ему Мелинда, выскользнул из ворота рубашки и качался в воздухе. Она сказала, что медальон спасет его, но Джон не выглядел спасенным. Похоже было, что он занял место Мелинды на краю могилы, о которой говорил Харри.
Но тогда мне было не до Коффи.
Я повернулся к ребятам.
– Дин, достань пистолет и дубинку Перси.
– Ладно. – Он вернулся к столу, открыл ящик и вытащил пистолет и дубинку.
– Готовы? – спросил я их. Мои люди – верные, я никогда так не гордился ими, как в ту ночь, – кивнули. Харри и Дин слегка нервничали, а Брут был невозмутим, как всегда.
– Хорошо. Говорю я. Чем меньше вы открываете рот, тем лучше и тем быстрее все кончится... к лучшему или худшему. Годится?
Они опять кивнули. Я сделал глубокий вдох и пошел по Зеленой Миле к смирительной комнате.
Перси поднял глаза и зажмурился, когда я включил свет. Он сидел на полу и облизывал пленку, которой я заклеил его рот. Та часть, которую я закрепил на затылке, отстала (возможно, от пота или бриолина в волосах), и он мог попытаться отодрать и остаток ленты. Еще час и он вопил бы о помощи во всю мощь своих легких.
Действуя ногами, ему удалось слегка отодвинуться назад, когда мы зашли, потом он остановился, сообразив, что деваться некуда, кроме юго-восточного угла комнаты.
Я взял пистолет и дубинку у Дина и протянул их в сторону Перси.
– Хочешь получить обратно? – спросил я.
Он настороженно посмотрел на меня, потом кивнул.
– Брут, Харри. Поднимите его.
Они наклонились, подцепили его под мышки и подняли. Я приблизился, пока не стал с ним нос к носу, чувствуя острый запах его пота. Наверное, он взмок, пытаясь освободиться от смирительной рубашки и периодически ударяя ногами в дверь, но больше всего, думаю, он потел от обычного страха – боязни того, что мы с ним сделаем, когда вернемся.
Очевидно он надеялся, что все обойдется, ведь мы – не убийцы... а потом, вероятно, вспомнил об Олд Спарки: ведь мы и впрямь были убийцами. Я сам казнил семьдесят семь человек, больше чем любой из тех, на ком я застегивал ремень, больше чем сам сержант Йорк, снискавший славу в первой мировой. Убивать Перси было нелогично, но мы ведь уже поступали нелогично, наверное, об этом он говорил сам себе, сидя с завязанными за спиной рукавами и пытаясь языком освободиться от пленки, запечатавшей ему рот. А кроме того, логика вряд ли присутствует в мыслях человека, сидящего на полу комнаты с мягкими стенками, завернутого так плотно, как паук пеленает муху.
Я хочу сказать, что если сейчас я не поставлю его на место, то не поставлю никогда.
– Я сниму ленту с твоего рта, если ты пообещаешь, что не будешь орать, – сказал я. – Я хочу поговорить с тобой, а не поорать. Так что ты на это скажешь? Будешь вести себя тихо?
Я прочитал в его глазах облегчение, словно он понял, что, если я хочу поговорить, значит, у него есть шанс выбраться с целой шкурой. Перси кивнул.
– Если начнешь шуметь, опять заклеем, – пообещал я, – ты это понимаешь?
Опять кивнул, на этот раз нетерпеливо. Я протянул руку, взялся за конец, который он оторвал, и с силой потянул. Раздался треск. Брут подмигнул. Перси вскрикнул от боли и стал тереть губы. Он попытался заговорить, понял, что не сможет с прижатой,, ко рту рукой, и опустил ее.
– Сними с меня эту безумную рубашку, козел, – процедил он.
– Через минуту.
– Сейчас! Сейчас! Сию мину...
Я ударил его по щеке. Я это сделал раньше, чем успел подумать... хотя, конечно же, знал, что до этого может дойти. Уже при первом разговоре о Перси с начальником Мурсом, когда Хэл посоветовал поставить Перси распорядителем на казнь Делакруа, я знал, что до этого может дойти. Человеческая рука, как зверь, прирученный наполовину: он кажется хорошим, но приходит время, зверь вырывается на волю и кусает первого встречного.
Звук пощечины был резкий, как звук сломанной вет-ки. Дин охнул. Перси глядел на меня в полнейшем шоке, глаза стали квадратными и чуть не вылезли из орбит. Рот открывался и закрывался, как у рыбы в аквариуме.
– Заткнись и слушай меня, – произнес я. – Ты за-служил наказание за то, что сделал Дэлу, и мы воздали тебе по заслугам. Это был единственный способ. Мы все заодно, кроме Дина, но он тоже с нами, потому что ина-че ему пришлось бы сильно пожалеть. Ведь так, Дин?
– Да, – прошептал Дин. Он был белый как мел. – Думаю, да.
– А мы сделаем так, что ты пожалеешь, что родился, – продолжал я. – Мы позаботимся, чтобы люди узнали, как ты саботировал казнь Дэла...
– Саботировал?!
–...и как чуть не убил Дина. Мы наговорим столько, что ты не сможешь получить никакой работы, даже с помощью своего дядюшки.
Перси разъяренно тряс головой. Он не верил, просто | не мог поверить. Отпечаток моей руки краснел на его бледной щеке, как знак хироманта.
– И в любом случае мы позаботимся, чтобы тебя избили до полусмерти. Мы не станем этого делать сами, найдем людей, ведь мы тоже кое-кого знаем, Перси, неужели ты так глуп, что не понимаешь? Они не в столице штата, но разбираются в некоторых юридических вопросах. У этих людей здесь есть друзья, братья и сестры, отцы. Они будут безумно рады оторвать нос или член у такого дерьма, как ты. И они это сделают только ради того, чтобы тот, кого они любят, получил три лишних часа в прогулочном дворике.
Перси перестал трясти головой. Теперь он только смотрел. В его глазах застыли слезы. Наверное, это были слезы гнева и усталости. А может, мне просто хотелось так думать.
– Ладно, теперь посмотрим с лучшей стороны, Перси. Твои губы, конечно, жжет слегка от этой ленты, я представляю, но, кроме этого, ничего не болит, разве, что твоя гордость... однако об этом не нужно знать никому, только тем, кто здесь сейчас. А мы никому не скажем, правда, ребята?
Они покачали головами.
– Конечно, нет, – сказал Брут. – Дела Зеленой Мили остаются на Миле. Всегда так было.
– Ты переходишь в Бриар Ридж, и мы тебя до ухода больше не трогаем, – добавил я. – Ну что, Перси, оставляем как есть или хочешь опять по-плохому?
Последовало долгое-долгое молчание – он взвешивал доводы за и против, и я почти видел, как вертятся в его голове колеса. Наконец, по-моему, все расчеты перевесила реальность: пленку сняли со рта, а рубашку еще нет, и, может быть, ему придется мочиться, как скаковой лошади.
– Ладно, – согласился он. – Считаем вопрос закры-тым. А теперь развяжите меня, у меня плечи уже...
Вперед вышел Врут, отодвинув меня плечом, и взял лицо Перси своей огромной ладонью: пальцы на правой щеке, большой палец глубоко вдавился в левую.
– Через пару секунд, – сказал он. – Во-первых, по-слушай и меня. Пол здесь начальник, поэтому ему иногда приходится говорить дипломатично.
Я попытался припомнить хоть что-нибудь диплома-тичное из своих слов Перси и не смог. Но все равно решил, что лучше промолчать; вид у Перси был здорово испуганный, и мне не хотелось портить эффект.
– Я вот о чем: люди не всегда понимают, что дип-ломатичность и мягкотелость не одно и то же. Мне пле-вать на всякую дипломатию. Я скажу тебе прямо: если ты выполнишь свои угрозы, то нас скорее всего трахнут в зад и вышвырнут. Но потом мы тебя найдем, даже если придется идти искать до самой России, мы тебя разыщем, а уж тогда трахнем тебя, и не только в зад, но и во все твои дырки. Мы будем трахать тебя до тех пор, пока ты не пожалеешь, что не умер. А потом потрем уксусом кровоточащие места. Ты меня понял?
Он кивнул. Рука Брута, зарывшаяся в мягкие щеки Перси, делала его лицо жутковатым, как у старого Тут-Тута.
Брут отпустил его и отошел. Я кивнул Харри, тот зашел Перси за спину и стал отвязывать и отстегивать.
– Имей это в виду, Перси, – приговаривал Харри. – Имей это в виду, и забудем прошлое.
Все выглядело довольно устрашающе, и мы, три пугала в синих формах... но в то же время я чувствовал какое-то охватывающее меня отчаяние. Ну помолчит он день, ну неделю, взвешивая за и против, но закончится все тем, что верх возьмут две вещи: его вера в связи и неспособность признать себя проигравшим. Когда это произойдет, он себя покажет. Возможно, мы помогли спасти жизнь Мелли Мурс, привезя к ней Джона, и я бы тут ничего не изменил («ни за весь чай Китая», как мы говорили тогда), но в конце концов нам все-таки придется упасть на ринг, а рефери отсчитает «аут». Исключая убийство, мы не знали способа заставить Перси соблюдать условия сделки, даже если он будет далеко от нас и начнет получать то, чего желал.
Я скосил глаза на Брута и понял, что он тоже это знает. Я не удивился. Брутуса, сына миссис Ховелл, не проведешь. Он всегда был таким. Он слегка дернул плечом, одним плечом – поднял на сантиметр и опустил, но этого было достаточно. «Ну и что? – сказало это движение. – Что дальше. Пол? Мы сделали, что должны были, и сделали, как могли, хорошо».
Да, результаты неплохие.
Харри расстегнул последнюю застежку. С гримасой отвращения и гнева Перси сорвал рубашку, и она упала у его ног. Он не смотрел ни на кого из нас.
– Верните мне пистолет и дубинку, – сказал он. Я протянул их ему. Он положил пистолет в кобуру и засунул дубинку в петлю.
– Перси, если ты подумаешь об этом...
– Я как раз собираюсь, – бросил он, проходя мимо меня. – Я собираюсь очень хорошо об всем подумать. И начну прямо сейчас. По дороге домой. А один из вас отметит меня в конце смены. – Он подошел к двери смирительной комнаты и обернулся, одарив нас подо-зрительным взглядом, в котором сквозили злость и смущение: ужасное сочетание для наших дурацких надежд на то, что Перси сохранит тайну. – Если, конечно, вы не захотите объяснять, почему я ушел так рано.
Он вышел из комнаты и зашагал вверх по Зеленой Миле, забыв в волнении о том, почему этот коридор с зеленым полом такой широкий. Он уже делал такую ошибку раньше, и тогда ему повезло. Но еще раз вряд ли повезет.
Я вышел вслед за Перси, пытаясь придумать, как его успокоить. Мне не хотелось, чтобы он уходил с блока "Г" в таком состоянии: потный, непричесанный, с красным отпечатком моей руки на щеке. Мои ребята вышли следом за мной.
То, что случилось потом, произошло очень быстро: все заняло не больше минуты, а может, и того меньше. Но я хорошо помню все до сегодняшнего дня, вероятно, потому что рассказал Дженис, когда добрался домой и осознал случившееся. То, что произошло позже: встреча утром с Кэртисом Андерсоном, расследование, пресс-кон-ференция, которую Хэл Мурс нам устроил (он уже вернулся тогда), а потом отдел расследований в столице штата – слегка поблекло в памяти за долгие годы. Но то, что случилось на Зеленой Миле, я помню отлично.
Перси шел по правой стороне коридора, опустив | голову, и я бы сказал больше: ни один обычный заключенный не дотянулся бы до него. Но Джон Коффи не был обычным заключенным. Он был великан, и руки у него тоже великанские. Я увидел, как эти длинные коричневые руки вытянулись между прутьев, и крикнул: «Смотри, Перси, смотри!». Перси начал поворачиваться, левая рука потянулась за дубинкой. Но потом Джон Коффи схватил его и прижал к решетке камеры.
Перси ударился правой стороной лица о прутья, вскрикнул и повернулся к Коффи, подняв дубинку. Джон был уязвим для нее, он так сильно втиснулся лицом между центральными прутьями, что, казалось, хочет просунуть всю голову. Конечно же, это было невозможно, но выглядело именно так. Его правая рука нащупала затылок Перси, обвилась вокруг шеи и потянула голову к себе. Перси ударил дубинкой между прутьев и попал Джону в висок. Потекла кровь, но Джон не замечал этого. Он прижался губами ко рту Перси. Я услышал свистящий шум – звук выдоха, словно долго сдержи-ваемое дыхание. Перси дергался, как рыба на крючке, пытаясь освободиться, но не тут-то было. Рука Джона прижимала его затылок очень крепко. Их лица слились, как лица любовников, страстно целующихся через решетку.
Перси закричал – звук был приглушенный, словно сквозь ленту, – и сделал еще одну попытку освободиться. На секунду их губы разъединились, и я увидел черный кружащийся поток, перетекающий из Джона Коффи в Перси Уэтмора. То, что не попадало через искривленный рот, заходило через ноздри Перси. Потом рука на затылке опять напряглась, и губы Перси снова прижались к губам Джона Коффи, он был словно приколот к нему.
Левая рука Перси разжалась. Его драгоценная деревянная дубинка упала на зеленый линолеум. Он больше ее не поднял.
Я пытался рвануться вперед, наверное даже рванулся, но движения мои были слабыми и неуверенными. Я схватился за пистолет, но кобура была крепко застегнута, и мне не сразу удалось его вытащить. Под ногами у меня словно закачался пол, точно так же, как в спальне маленького уютного дома начальника тюрьмы. Я, конечно, в этом не уверен, но знаю, что одна из ламп на потолке взорвалась. Осколки стекла посыпались на пол. Харри вскрикнул от удивления.
Наконец мне удалось сдвинуть предохранитель у моего пистолета тридцать восьмого калибра, но прежде чем я выхватил пистолет из кобуры, Джон отпустил Перси и отошел назад в свою камеру. Джон кривился и тер губы, словно попробовал что-то нехорошее.
– Что он сделал? – закричал Брут. – Что он сделал, Пол?
– То, что он вытянул из Мелли, теперь внутри Перси.
Перси стоял, прислонившись спиной к решетке камеры Делакруа. Широко открытые глаза его не видели – два ноля. Я осторожно подошел к нему, ожидая, что он начнет кашлять и задыхаться, как тогда Джон, но Перси не кашлял. Сначала он просто стоял. Я помахал пальцами перед его лицом:
– Перси! Перси, ау! Проснись!
Никакого эффекта. Брут подошел и протянул руки к лицу Перси.
– Не помогает, – сказал я.
Не обращая на меня внимания, Брут хлопнул в ладоши два раза перед самым носом Перси. И это помогло, или так нам показалось. Его веки вздрогнули, и он стал ошарашенно смотреть по сторонам словно его стукнули по голове и он пытается вернуться в сознание. Перси перевел взгляд с Брута на меня. Все годы позднее я был уверен, что он не видел нас, но тогда решил, что он приходит в сознание.
Он отошел от решетки, слегка шатаясь. Брут поддер-жал его.
– Расслабься, парень, с тобой все нормально?
Перси не ответил, просто обошел Брута и направился к столу дежурного. Не скажу, что он пошатывался, вовсе нет, но осанка его как-то покривилась.
Брут протянул за ним руку. Я эту руку оттолкнул.
– Оставь его.
Произнес бы я эти слова, знай, что произойдет потом? Я задавал себе такой вопрос тысячу раз после той осени 1932-го. Но ответа не получил до сих пор.
Перси прошел двенадцать или четырнадцать шагов, потом остановился, опустив голову. Он стоял напротив камеры Буйного Билла Уортона. Уортон все еще выводил носом рулады. Он все проспал. Он проспал и свою смерть, теперь я так думаю, и в этом ему повезло гораздо больше, чем всем, кто закончил свои дни здесь. Повезло больше, чем он того заслужил.
Прежде чем мы поняли, что происходит, Перси поднял пистолет, шагнул к решетке камеры Уортона и выпустил шесть пуль в спящего. Просто бам-бам-бам, бам-бам-бам, так быстро, как только смог нажать на курок. В закрытом помещении звук получился слегка приглушенным, но, когда наутро я рассказывал обо всем Дженис, я едва слышал собственный голос, так сильно звенело в ушах.
Мы все четверо подбежали к нему. Дин первым – даже не знаю каким образом, ведь когда Коффи схватил Перси, Дин стоял позади и меня, и Брута, – но он успел. Он схватил Перси за руку, готовясь вырывать пистолет, но оказалось, что не нужно. Перси разжал руку, и пистолет упал на пол. Глаза его скользили вокруг, как коньки по льду. Потом послышался низкий свистящий звук и резкий запах аммиака – отказал мочевой пузырь Перси, а затем треск и более густой запах, когда заполнялась и другая сторона его брюк. Взгляд его устремился в дальний конец коридора. Эти глаза, насколько я знаю, больше ничего не видели в реальном мире. В начале своего повествования я упомянул о том, что Перси был уже в Бриар Ридже, когда спустя два месяца после всех этих событий Брут нашел разноцветные щепочки от катушки Мистера Джинглза, и я не лгал. Он так и не получил кабинета с вентилятором в углу, никогда не издевался над сумасшедшими пациентами. Но думаю, что ему досталась по крайней мере отдельная комната.
В конце концов, ведь у него были связи. Уортон лежал на боку, прислонившись спиной к стене камеры. Было плохо видно, много крови, она впитывалась в простыню и капала на бетон, но следователь сказал, что Перси стрелял отлично. Вспомнив, как Дин рассказывал, что Перси бросил в мышь дубинку и лишь чуть-чуть промахнулся, я не удивился. На этот раз расстояние было меньше, а цель – неподвижна. Одна пуля угодила в пах, одна – в живот, одна – в грудь и три – в голову.
Брут кашлял и отмахивался от пистолетного дыма. Я тоже кашлял, но не замечал этого.
– Конец строки, – резюмировал Брут. Голос его был спокойным, но в глазах безошибочно читалась растерян-ность.
Я посмотрел вдоль коридора и увидел, что Джон Коффи сидит на краю своей койки. Руки снова сложены меж-ду колен, но голова поднята, и вид совсем не больной. Он слегка кивнул мне, и, к своему удивлению, как в тот день, когда я протянул ему руку, я кивнул в ответ.
– Что же нам делать? – причитал Харри. – О Боже, что мы будем делать?
– А ничего мы не можем, – произнес Брут все тем же спокойным голосом. – Нас повесят, правда, Пол?
Мой мозг начал соображать очень быстро. Я посмотрел на Харри и Дина, глядевших на меня, словно перепуганные дети. Я посмотрел на Перси, стоявшего, опустив руки и открыв рот. Потом – на своего старого друга Брутуса Ховелла.
– С нами все будет в порядке.
Перси наконец начал кашлять. Он согнулся вдвое, уперев руки в колени, его почти тошнило. Лицо стало наливаться кровью. Я открыл было рот, чтобы приказать остальным отойти, но ничего сказать не успел. Он издал звук, напоминающий нечто среднее между отрыжкой и кваканьем, и выпустил изо рта облачко чего-то черного и струящегося. Оно было вначале таким густым, что на секунду голова Перси скрылась в нем. Харри произнес «Господи, помилуй», слабым и влажным голосом. Потом облачко побелело и стало похожим на свежевыпавший снег, мерцающий под январским солнцем. Через секунду все исчезло. Перси медленно выпрямился и опять невидяще уставился в дальнюю точку Зеленой Мили.
– Мы ничего не видели, – сказал Брут, – так, Пол?
– Да. Я не видел, и ты тоже. А ты Харри?
– Нет, – ответил тот.
– Дин?
– Видел что? – Дин снял очки и стал протирать. Я думал, он выронит их из трясущихся рук, но он удержал.
– Видел что – это хорошо. Это то, что надо. А теперь слушайте, парни, своего вожатого и сделайте правильно с первого раза, потому что времени мало. История проста. Давайте не усложнять ее.
3.
Обо всем этом я рассказал Джен утром, часов в одиннадцать, я чуть не написал «на следующий день», но день-то был тот же самый. Без сомнений, это был самый длинный день в моей жизни. И я довольно под-робно о нем рассказал, закончив тем, что Вильям Уортон завершил свою жизнь, лежа на койке, простреленный в нескольких местах пулями из пистолета Перси.
Однако это не совсем так. На самом деле последнее, что я о<