Я говорил, что исходное положение — подходящий исходный статус-кво, который гарантирует, что фундаментальные соглашения, достигаемые в нем, являются честными. Этот факт объясняет имя „справедливость как честность". С моей точки зрения, одна концепция справедливости более разумна по сравнению с другой, или более обоснована, если рациональные личности в исходном положении могли бы выбрать свои принципы вместо тех или иных принципов спра- ведливости. Концепции справедливости должны быть ранжированы согласно их приемлемости для личностей, поставленных в некоторые обстоятельства. Понимаемая в этом смысле проблема обоснования разрешается путем дискуссии относительно того, какие принципы было бы рационально принять при данной договорной ситуации. Это связывает теорию справедливости с теорией рационального выбора.
Если этот взгляд на проблему обоснования подтвердится, мы должны будем, конечно, описать в некоторых деталях природу этой ситуации выбора. Проблема рационального решения имеет опреде- ленный ответ, если только мы знаем верования и интересы сторон, их взаимоотношения, альтернативы, между которыми они выбирают, процедуры формирования этих верований, и т. д. Поскольку обсто- ятельства различны, постольку принимаются и различные принципы. Концепция исходного положения, о которой я говорю, заключается в философски наиболее благоприятной интерпретации этой исходной ситуации выбора для целей теории справедливости.
Но как мы можем решить, какая интерпретация является наиболее благоприятной? Я предполагаю, есть общее согласие, что принципы справедливости должны быть выбраны при определенных условиях. Для обоснования конкретного описания исходной ситуации следует показать, что она включает общераспространенные и общепринятые посылки. При этом надо аргументировать от широко приемлемых, но слабых посылок, к более специфическим заключениям. Каждая из предпосылок должна быть сама по себе естественной и правдопо- добной; некоторые из них могут казаться невинными или даже три- виальными. Цель договорного подхода заключается в установлении того обстоятельства, что взятые вместе, они налагают определенные ограничения на приемлемые принципы справедливости. Идеальным результатом было бы то, что эти условия однозначно определяют множество принципов. Но я был бы удовлетворен в том случае, если бы их оказалось достаточно для того, чтобы занять место основных традиционных концепций социальной справедливости.
То обстоятельство, что исходное положение характеризуется не- сколько необычными условиями, не должно вводить в заблуждение. Идея тут заключается в том, чтобы сделать явными разумные огра- ничения на аргументы в пользу принципов справедливости, и сле- довательно, на сами эти принципы. Таким образом, при выборе принципов кажется разумным и приемлемым, что никто не должен получить преимущества или испытывать тяготы за счет естественных случайностей или социальных обстоятельств. Вероятно, все согласятся в том, что было бы невозможно приспосабливать принципы к обсто- ятельствам нашего собственного случая. Далее, мы должны гаран- тировать, что частные устремления и наклонности, а также концепции личности в отношении ее блага не воздействуют на принимаемые принципы. Цель состоит в отказе от тех принципов, которые, какими бы ни были шансы на их успех в этом, были бы рациональны для человека, знающего лишь определенные, несущественные с моральной точки зрения, вещи. Например, если бы человек знал, что он богат то мог бы посчитать рациональным выдвижение принципа, согласно которому различные налоги на состояние рассматривались бы как несправедливые. Если бы он знал, что он беден, он, вероятно, пред ложил бы противоположный принцип. Чтобы представить желаемые ограничения, нужно вообразить ситуацию, в которой каждый лишен подобного рода информации. Исключается знание тех случайностей, которые ведут к разногласиям среди людей и позволяют им руко- водствоваться предрассудками. На этом пути мы естественно приходим к понятию занавеса неведения. Эта концепция не приведет к труд- ностям, если мы будем иметь в виду ограничения на аргументы, которые она стремится выразить. В любое время мы можем, так сказать, войти в исходное положение, просто следуя процедуре, а именно, аргументируя в пользу принципов справедливости согласно этим ограничениям.
Кажется разумным предположить, что стороны в исходном поло жении равны. То есть все имеют те же самые права в процедуре выбора принципов; каждый может сделать предположения, выставить причины в пользу их принятия, и т. д. Ясно, что цель этих условий состоит в представлении равенства между человеческими существами как моральными личностями, как созданиями, которые имеют свою концепцию блага и способны к чувству справедливости. Основу равен- ства должно искать в похожести людей в этих двух аспектах. Системы целей не ранжированы по ценностям. Каждый человек имеет необ- ходимую способность понимать принятые принципы и действовать в соответствии с ними. Вместе с занавесом неведения эти условия определяют принципы справедливости как честности, на которые рациональные личности, преследующие собственные интересы, согла- сятся как равные, не имеющие преимуществ друг перед другом за счет социальных и естественных случайностей.
Есть, однако, другая сторона в обосновании конкретного описания исходного положения. Отвечают ли принципы, которые должны быть выбраны, нашим убеждениям о справедливости, или являются ли их приемлемым естественным расширением? Мы можем установить, при- ведет ли применение этих принципов к тем же самым суждениям о базисной структуре общества, которые мы делаем интуитивно и к которым мы испытываем величайшее доверие, или же в случаях, где наши нынешние суждения находятся под сомнением и принимаются с сомнением, эти принципы предлагают решение, которое мы можем обдумав, принять. Есть такие вопросы, на которые должен иметься определенный ответ. Например, мы уверены в том, что религиозная нетерпимость и расовая дискриминация несправедливы. Мы полагаем. что тщательно изучили эти вещи и пришли к заключению, что то, во что мы верим, — беспристрастное суждение, не искаженное из- лишним вниманием к нашим собственным интересам. Эти убеж- дения — наши временные опорные точки, с которыми должна сопо- ставляться любая концепция справедливости. Но у нас гораздо меньше уверенности в том, что считать правильным распределением богатств и власти. Здесь мы ищем способы развеять эти сомнения. Мы можем проверить интерпретацию исходной ситуации через способность ее принципов обеспечивать вывод наших самых твердых убеждений и указать направление там. где это необходимо.
В поисках наиболее предпочтительного описания этой ситуации мы идем с двух сторон. Мы начинаем с такого ее описания, которое представляет общепринятые и предпочтительно слабые условия. Мы смотрим тогда, достаточно ли сильны эти условия, чтобы дать зна- чимое множество принципов. Если это не так, мы ищем другие равно разумные предпосылки. Но если это все-таки так, и эти принципы согласуются с нашими убеждениями о справедливости, тогда все в порядке. Однако такого согласования может и не быть. В этом случае мы имеем выбор. Мы можем либо модифицировать описание исходного положения, либо ревизовать наши существующие суждения, потому что даже суждения, взятые нами временно в качестве базисных, могут быть изменены. Совершая подобные челночные движения — то изменяя условия договорных обстоятельств, то изменяя наши суждения и подчиняя их принципам, рано или поздно мы находим такое описание исходного состояния, которое выражает разумные условия и дает принципы, отвечающие нашим суждениям, должным образом откорректированные и адекватные ситуации. Такую проце- дуру я называю рефлективным равновесием7. Это — равновесие, потому что, наконец, наши принципы и суждения совпадают, и оно рефлективно, потому что нам известно, каким принципам отвечают наши суждения, а также посылки их вывода. На какое-то время все в порядке. Но это равновесие не обязательно устойчиво. Оно под- вержено потрясениям после дальнейшего введения в рассмотрение условий на договорную ситуацию и конкретных обстоятельств, кото- рые могут заставить нас ревизовать наши суждения. Но на некоторое время мы приходим к согласованным взглядам и полагаем наши убеждения о социальной справедливости обоснованными. Мы достигли концепции исходного состояния.
Я не буду, конечно, следовать описанному процессу буквально. Но тем не менее, мы можем рассматривать интерпретацию исходного положения как результат такой гипотетической рефлексии. Она пред- ставляет попытку совместить внутри одной схемы разумные фило- софские условия на принципы VI наши обдуманные суждения спра- ведливости. При конструировании удовлетворительной интерпретации исходной ситуации не делается апелляции ни к самоочевидности в традиционном смысле, ни к общим концепциям или конкретным убеждениям. Я не требую, чтобы принципы справедливости были необходимыми истинами или же выводились из таких истин. Кон- цепция справедливости не может быть дедуцирована из самооче- видных посылок или условий на принципы; напротив, се обосно- вание — это дело взаимной поддержки многих рассмотрений, которые складываются в один согласованный взгляд.
И последний комментарий. Нам желательно, чтобы принципы справедливости были обоснованы потому, что на них согласились бы в исходной ситуации равенства. Я сделал упор на то, что эта исходная ситуация является чисто гипотетической. Естественно спросить, поче- му, если такого соглашения никогда не существовало в действитель- ности, мы должны проявлять интерес к моральным или каким-либо еще принципам. Ответ состоит в том, что условия, включенные в описание исходного положения, именно такие, которые мы принимаем в действительности. Или, если мы не делаем этого, нас можно было бы убедить сделать это через философское размышление. Каждый аспект договорной ситуации может быть достаточно обоснован. Таким образом, мы объединяем в одну концепцию различные условия на принципы, которые мы уже готовы в ходе рассмотрения признать разумными. Возникающие при этом рамки рассмотрения выражают нашу готовность к некоторым ограничениям честных условий социаль- ной кооперации. Следовательно, один способ рассмотрения идеи исход- ного положения состоит в том, чтобы полагать исходное положение в качестве разъяснительного механизма, суммирующего смысл этих условий и помогающего нам извлечь из них следствия. С другой стороны, эта концепция также является интуитивным понятием, подлежащим самостоятельной разработке, дающей более ясную точку зрения, из которой мы можем получить лучшую интерпретацию моральных отношений. Мы нуждаемся в концепции, которая обес- печит перспективное видение нашей цели: интуитивное понятие ис- ходного положения делает это для нас8.
5. КЛАССИЧЕСКИИ ̆ УТИЛИТАРИЗМ
Существует много форм утилитаризма; теорию эту продолжают развивать и сейчас. Я не предлагаю здесь полный обзор этих форм, а тем более тонкостей, которые можно обнаружить в современных дискуссиях. Моя цель заключается в разработке теории справедливости, которая представляет альтернативу утилитаристской мысли вообще и, стало быть, ее различным версиям. Я верю, что контраст между договорным взглядом и утилитаризмом остается существенно одним и тем же во всех случаях. Следовательно, я сравниваю справедливость как честность со знакомыми вариантами интуитивизма, перфекционизма и утилитаризма для того, чтобы наипростейшим образом выявить расхождения с ними. Рассматриваемый с этой целью утилитаризм представляет собой строгую классическую доктрину, ко- торая обрела наиболее ясную и доступную формулировку у Сиджвика. Основная идея заключается в том, что общество правильно устроено, и следовательно, справедливо, когда его основные институты построены так, чтобы достичь наибольшего баланса удовлетворения для всех индивидов этого общества9.
Заметим сперва, что общество можно рассматривать таким образом, что наиболее рациональной концепцией справедливости станет утилитаристская. Действительно, каждый человек при реализации своих интересов явно свободен в определении баланса собственных приобретений и потерь. Мы можем пойти на жертвы в настоящем ради больших преимуществ в будущем. Человек поступает совершенно правильно, когда для достижения своего наибольшего блага ставят перед собой как можно более далекие рациональные цели, если при этом не ущемляются интересы других. Так почему бы обществу не следовать точно такому же принципу и считать рациональным применительно к группе то, что рационально для одного человека? Точно так же, как благосостояние одного человека строится из ряда удовлетворений, испытываемых им в различные периоды его жизни, так и благосостояние общества складывается из удовлетворения систем желаний многих индивидов, принадлежащих обществу. Так как принцип для индивида заключается в наибольшем возможном достижении собственного благополучия, реализации его системы желаний, принцип для общества будет заключаться в преследовании наиболь- шего возможного благополучия группы, в реализации всеобъемлющей системы желаний, складывающихся из желаний индивидов. Точно так же, как индивид определяет баланс настоящих и будущих приобретений и настоящих и будущих потерь, так и общество может сравнивать удовлетворения и неудовлетворения различных индивидов. Путем подобного рода размышлений мы приходим самым естествен- ным путем к принципу утилитаризма: общество устроено правильно, когда его институты максимизируют чистый баланс удовлетворения. Принцип выбора для одного человека распространяется на выбор для группы людей. Социальная справедливость — это принцип рациональ- ного благоразумия в применении к совокупной кон- цепции благосостояния группы.
Эта идея становится еще более привлекательной в ходе дальней- шего рассмотрения. Две основные концепции этики — это концепция правильности и концепция блага. Концепция морально ценного человека, я полагаю, выводится из них. Структура этической теории в этом случае, по большей части, зависит от того, как в теории определяются и увязываются два этих понятия. Кажется, что прос- тейший способ их соотнесения предлагается телеологическими тео- риями: благо определяется независимо от правильности, и тогда пра- вильность определяется как то, что максимизирует благо". Более точно, те институты и действия являются правильными, которые из всех доступных альтернатив дают наибольшее благо, или, по крайней мере, столь же много блага, сколько могут дать другие институты и действия, рассматриваемые в качестве реально возможных (требуется дополнение, что максимальный класс не является вырожденным — с одним членом). Телеологические теории интуитивно весьма привле- кательны, так как включают в себя идею рациональности. Естественно полагать, что рациональность — это максимизация чего-то, и что в области морали должно максимизироваться благо. Самоочевидным выглядит предположение, что вещи должны быть устроены так, чтобы вести к наибольшему благу.
Важно иметь в виду, что в телеологической теории благо опре- деляется независимо от правильности. Это означает две вещи. Во- первых, теория рассматривает наши обдуманные суждения по поводу какие вещи представляют благо (наши оценочные суждения), в качестве отдельного класса суждений, интуитивно отмеченных здра- вым смыслом, и далее, выдвигает гипотезу, что правильность — это максимизация уже известного блага. Во-вторых, теория позволяет нам делать суждения о благе без указания на то, что есть правиль- ность. Например, если наслаждение представляет собой единствен- ное благо, тогда наслаждения могут быть распознаны и оценены при помощи критерия, который не предполагает никаких стандартов пра- вильности, или же того, что мы обычно полагаем правильным. Если же распределение благ также рассматривается как благо, вероятно, более высокого порядка, и теория призывает нас к наибольшему благу (включая благо распределения среди других), мы больше не имеем телеологической точки зрения в классическом смысле. Проб- лема распределения подпадает под интуитивно понимаемую кон- цепцию правильности, и поэтому теория не имеет независимого опре- деления. Ясностью и простотой классические телеологические теории обязаны, главным образом, тому обстоятельству, что они делят наши моральные суждения на два класса, один из которых характеризуется самостоятельно, после чего второй увязывается с ним через принцип максимизации.
Телеологические доктрины отличаются меж собой весьма отчет- ливо тем, как специфицируется концепция блага. Если она рас- сматривается как реализация человеческого совершенства в различных формах культуры, мы имеем то, что называется перфекционизмом. Это понятие можно найти у многих, в том числе у Аристотеле и Ницше. Если благо определяется как наслаждение, мы имеем ге- донизм; если как счастье — эвдемонизм, и т. д. Я буду понимать принцип полезности в его классической форме, определяющей благо как удовлетворение желания, или, вероятно, лучше, как удовлетво- рение рационального желания. Это согласуется с утилитаризмом во всех отношениях и обеспечивает, я полагаю, приемлемую его интер- претацию. Подходящие условия социальной кооперации устанавлива- ются согласно тому, что при данных обстоятельствах даст наибольшую сумму удовлетворения рациональных желаний индивидов. На пер- вый взгляд, невозможно отрицать правдоподобность и привлекательность этой концепции.
Поразительной особенностью утилитаристского взгляда на спра- ведливость являлось то, что способы распределения этой суммы удов- летворений среди индивидов, если не принимать во внимание несу- щественные отступления, имели не большее значение, чем способы распределения человеком своих удовлетворений во времени. Пра- вильное распределение во всех случаях — это такое, которое дает максимум удовлетворения. Общество должно выделять сред- ства удовлетворения, какими бы они ни были, права и обязанности, возможности и привилегии, различные формы богатства так, чтобы достичь этого максимума, если это возможно. Но само по себе нк одно распределение удовлетворения не является лучшим по сравнению с другим, за исключением того, что более равное распределение предпочтительно для начала ранжирования. Между тем, предписания здравого смысла относительно справедливости, в частности, касающиеся защиты свобод и прав, или заслуг, кажется, противоречат этой точке зрения. Но с утилитаристской точки зре- ния, объяснение этих предписаний и их как будто обязательного характера состоит в том, что они являются теми предписаниями, которые, как показывает опыт, должны строго уважаться, н откло- нения от них допускаются только при исключительных обстоятель- ствах, если должна быть максимизирована сумма преимуществ13. И все же, как и все другие предписания, относящиеся к справедливости, они выводятся из одной единственной цели достижения наибольшего баланса удовлетворения. Таким образом, в принципе нет возражений против того, чтобы большие приобретения одних должны были бы компенсировать меньшие потери других; или более важно, возражений против того, чтобы нарушение свободы немногих могло быть оправдано большим благом для большинства. Так уж получается, что при самых разнообразных условиях, по крайней мере, на разумно развитой стадии цивилизации, наибольшая сумма преимуществ не достигается таким образом. Без сомнения, строгие предписания справедливости, коренящиеся в здравом смысле, в известной степени полезны, огра- ничивая людскую склонность к несправедливости и социально вред- ным действиям, но утилитарист верит, что было бы ошибочным утверждать эту строгость в качестве первого принципа морали. Точно так же, как для одного" человека рационально максимизировать удов- летворение его системы желаний, для общества было бы правильным максимизировать чистый баланс удовлетворения, подсчитанный для всех его членов.
Наиболее естественный путь к утилитаризму (хотя, конечно, не единственный) — это распространить на целое общество принцип рационального выбора для одного человека. Как только это обстоя- тельство осознано, становится вполне понятным в истории утилита- ристской мысли место беспристрастного наблюдателя и упор на сим- патию. Ведь принцип для одного человека может применяться к обществу за счет концепции беспристрастного наблюдателя и исполь- зования симпатии для направления нашего воображения. Именно этот наблюдатель рассматривается как выполняющий требуемую ор- ганизацию желаний всех лиц в одну непротиворечивую систему желаний. За счет такой конструкции множество личностей сливается в одну. Обладающий идеальной способностью симпатии и вообра- жения, беспристрастный наблюдатель выступает в качестве совер- шенно рационального индивида, который отождествляет себя с мно- гими и вбирает опыт других так, как если бы он был его собственным. Таким образом он осознает интенсивность этих желаний и приписы- вает им подходящий вес в своей системе желаний, которые затем идеальный законодатель постарается максимизировать через приспо- собление правил социальной системы. В этой концепции общества отдельные индивиды рассматриваются под многими углами зрения в рамках вопроса, какие права и обязанности следует приписать им. По своей сути Решения, принимаемые идеальным законодателем, не сильно отличаются от решений предпринимателя, пытающегося максимизировать прибыль от производства того или иного товара, или же потребителя, который желает максимизировать удовлетворение через покупку того или иного товара. В каждом случае имеется один человек, чья система желаний определяет наилучшее выделение ограниченных средств. Принятие правильного решения — это проблема эффективности уп- равления. Такой взгляд на социальную кооперацию является следст- вием распространения на общество принципа выбора для одного человека, и, затем, для того чтобы этот замысел сработал, соединения всех людей в одного человека вымышленными действиями беспристра- стного симпатизирующего наблюдателя. Утилитаризм не принимает серьезно различий между личностями.