Глава II.
Рассвет был тёмным. Серые блики заливали комнату, темнота заползла под остывшую постель. Запах леса пропитывал ветер поутру, и Фларья даже сквозь закрытые окна чувствовала аромат хвои. Скребся в углу маленький домовой. Свечи давно оплыли и погасли. Фларья сидела у зеркала с измятой запиской на коленях.
Её принесли близ полуночи. Старая управляющая Эйвея стучалась в дверь долго и настойчиво, а когда сонная Фларья открыла, вручила линне записку. От ренна Бривена, сказала черная вестница. Фларья забрала клочок бумаги, заперлась на засов и налила себе вина. Записка была короткой: калеки не пишут длинных писем. Приди ко мне, скрипел ряд кривых букв, я хочу тебя увидеть. Фларья села к камину и просидела так до белой зари. Бессонная ночь минула.
Фларья потёрла сухие глаза и повернулась зеркалу.
Женщина в зеркале была красива. Черные, как обсидиан, вьющиеся волосы обрамляли изящный овал лица, подчеркивая белизну кожи. Нежные губы налиты алым цветом жизни. Стрелка носа надменно пряма. Глаза – звёздные сапфиры, глубокие и ясные. Фларья вспомнила, что женщине из зеркала тридцать шесть, и улыбнулась. С ней ещё не сравнится и цветущая семнадцатилетняя юнлинна. Она всё ещё диковинно прекрасна.
Бросив скомканную записку на пол, Фларья отправилась искать подходящее платье. Если идти навстречу страхам, думала она, то со вкусом одетой.
Из-за Собольего леса, тысячелетнего бора, поднималось солнце. Ветер колыхал над башнями черные с золотом стяги. В малом дворе цвели сады. Фларья различила ароматы золотого жасмина, звёздных орхидей, королевского цветка и малиокоса. С верхней террасы был виден весь Карвинхольт от высокого двора ренна до башен у Старых ворот, все четыре квартала. Дома пригорода сходили вплотную к узкой реке Гвине, скованной двумя мостами. На другом берегу темнело городское кладбище. Там же стояли старобожные капища. Молельни Ролара и Йольвы всегда возводились в городах.
Она шла к восточным спальням. Когда-то там располагались гостевые комнаты, но гостей в Карвинхольте давно не бывало. Страж у двери поприветствовал линну, Фларья рассеянно кивнула. Все её мысли были заняты той самой комнатой в дальнем конце, у веранды и цветочного балкона. С каждым шагом ей всё труднее было побороть отвращение.
Вот она. Дверь из красного ореха. Сразу напротив – покои лекаря. Алерд перенес их сюда, желая, чтобы эта дверь была под его надзором. Бесполезно, сказал лекарь шесть весен назад, молитесь, чтобы ему стало легче. Фларья ни разу не зашла в молельню.
Когда Фларья вошла, косоглазая сиделка подскочила и, не поверив себе, поклонилась. В её руке блестел гребень: она расчесывала волосы недвижному калеке. Фларья приказала ей выйти и сама приблизилась к постели. Лежащий на затертой перине старик перевел на нее тусклые глаза. С недавних пор это была одна из немногих частей его тела, над которой он ещё был властен.
Ноги его давно не двигались, а не так давно почти пропала речь. Вместо слов он мычал и лишь изредка шептал. Фларья придвинула к постели кресло, села, вольно растянувшись, и невесело усмехнулась.
– Здравствуй, – слова в такой вони дались ей нелегко, – муж мой.
Когда-то давно шестнадцатилетняя Фларья Валианти, третья дочь феленарского барона Брео Валианти да Миеро из сеньории Джанатьоле и приемная юнлинна Даркантийр, была выдана замуж за бездетного ренна Бривена Карвингейна, вдовца тридцати восьми лет. Союз благословил король Болемир, двоюродный брат жениха. За двадцать лет изменилось многое, кроме отвращения Фларьи.
– Чего ты хочешь? – прямо спросила она. – Зачем ты меня сюда опять притащил?
Старик приподнял голову через силу.
– А... – выдавил он. – А-ле...
– Алерд? – догадалась Фларья. – Хочешь знать, где он?
Он моргнул вместо кивка.
– Понятия не имею, – фыркнула она. – Уехал по делам в окраинные города. Тебе он отчитывается больше, чем мне.
Ренн Бривен прикрыл глаза и тяжко, с болью в груди, вздохнул. Фларья смотрела, оперев щеку о пальцы.
– Это и все, для чего ты меня звал? – догадалась она. – Спросить о сыне?
Больной ренн не обратил внимания на её вопросы.
– Не слишком ты разговорчив, – поддела она и обвела глазами комнату. В жару окна обычно раскрывались нараспашку, но здесь редко бывало свежо. На тумбе усыхали цветы: их меняли каждые три дня. Чашка цевелиса стояла у вазы. Лекарь давал его ренну, когда тот страдал. Фларья искренне удивлялась, как он ещё не пристрастился к нему.
Нехотя она покосилась на самого старика. Его длинные седые волосы были расчесаны, на впалых щеках белела щетина. Алерд сам брил отца, не допуская к нему банщиков. Зеркал в комнате не было: их вынесли в позапрошлом году по просьбе самого Карвингейна. Фларья была уверена, что больной ренн забыл своё лицо.
Полосатый котёнок, мяукнув, взобрался ренну на грудь. Его тоже принёс сюда Алерд, прочтя легенду о целительной силе кошек. Бривен через силу потянул руку к кошачьему боку.
– Твоя сиделка думает здесь прибраться? – отвлекла его Фларья. – Здесь воняет рвотой и мочой. А ты ещё решил набраться шерсти.
Ренн Бривен с укором скосил глаза. Фларья брезгливо поморщилась.
– Как долго ты ещё будешь мучать нас? – прямо спросила она. – Меня и Алерда? Ты так долго цепляешься за жизнь, страдаешь сам и заставляешь страдать нас. Как только Алерд вернется, он придет сюда. Ему больно смотреть на тебя, но ты заставляешь его приходить снова и снова одним лишь тем, что живёшь. Сдайся, наконец, и освободи нас.
Угрюмое, мертвецкое молчание повисло над ними. Ренн неотрывно смотрел на жену. Не разгадав, о чём он думает, Фларья отвернулась.
– Если ты встанешь, я убью себя, – твердо сказала она и тут же убедила себя. – Но ты не встанешь. Догнивай.
Дверь из красного ореха распахнулась, и умирающий старик остался за ней. Фларья не потрудилась даже закрыть её. Бледная сиделка с волнением поспешила к ренну.
...Рассвет уже засиял в полнеба. Свежий ветер принёс аромат пожженной травы, липовых листков, остывшей за ночь земли – и вонь навоза, пота и гнили: чистили конюшни в северном конце. Карвинхольтская дрянь перебила живой дух утра. Фларья ускорила шаг, желая поскорее оказаться в доме.
– Линна! – окликнул ее. Фларья резко обернулась, черные волосы взметнулись дугой. Парень в грязной рубахе очарованно затих.
– Что? – резко спросила она. – Почему ты вообще со мной говоришь?
Он встряхнулся и протянул ей ключ.
– Вы уронили.
Фларья узнала пару к двери в комнату на восточном крыле. Испуганно схватилась за по–яс: пусто. Парень бесхитростно улыбнулся, и Фларья приметила узкий шрам на его губе. С недоверчивой настороженностью она тронула ключ в его руке, забрала и крепко сжала в ладони.
– Благодарю.
– Рад помочь, – чуть склонил он голову. Фларья присмотрелась лучше.
– Я тебя раньше не видела.
– А, – парень взволнованно запнулся, – я недавно...
– Эй! – раздался крик старшего конюха. – Помоги мне. Я его один не удержу.
Парень откланялся. Фларья с любопытством проводила его глазами. А все же, решила она, день начинается не так уж плохо.
Бледная, как мотылек, худая девочка несмело приблизилась к ней у самого крыльца. Она растирала в волнении пальцы, едва не выламывая их, и не решалась поднять глаз. Фларья вскинула бровь.
– Кто ты, нелепое создание?
Девочка кивнула. Фларья не сразу поняла, что это был поклон.
– Я Исма, – пробормотала она, – госпожа Эйвея сказала, я буду вашей камеристкой.
– А где моя прежняя камеристка? – не поняла Фларья.
– Линна, – удивилась девочка и возвела на неё серо–зеленые глаза, – она беременна и выходит замуж на будущей седмице.
– Неужели, – досадливо протянула Фларья. – А почему я это узнаю только от тебя?
– Линна, – вконец оробела девочка, – госпожа Эйвея сказала, что говорила с вами весь вечер об этом.
А, поняла Фларья, так вот что она болтала вчера.
Она оглядела девочку от гладко причесанной макушки до заляпанных башмаков. Зажатая, боязливая, робкая, трясётся, как осина. Что за несчастье.
– Раз уж ты моя камеристка, – придумала Фларья, – выполни поручение. Сходи к мыльням и скажи брадобрею, чтобы истопил баню для конюхов. Если начнет капризничать и просить оплату, скажи, что заплатит двор ренна. Иди, – девочка сорвалась на бег, и Фларья уже в спину ей крикнула. – Быстрее!
Что за шутка богов, думала она, поднимаясь по ступеням, такую нескладёху еще нужно поискать. Но всё не так страшно. Посмотрим, с чем вернется эта слепоцветка. Если справится и всё устроит, то замечательным будет ещё и вечер.
В дом Фларья направилась, небрежно перекидывая на пальце ключ. Золото рассвета плескалось на черных стягах Карвингейнов высоко над ее головой.
***
Горный лес оживал поутру. Ветер шумел в густых кронах. Просыпались птицы: эхо принесло трель златохвоста и вельнейра. Юная лесовица выскочила на забытую дорогу перед всадниками и растаяла серебряным туманом. Искорки угасли под копытами.
На тёмной заре Керран вывел из Вышегоры девять верных рыцарей. Командование взял на себя Ветар. Боевое знамя осталось в крепости: Керран надеялся, что его отсутствие пройдёт незамеченым для Велеграда. Даже людный Аркессальский тракт остался пятью верстами севернее. Керран выбрал старые тропы.
- Бродячей погани давно здесь не видели, - сказал Ривиг, качаясь в седле.
В прежние времена сюда регулярно выходили отряды следопытов. Горные леса были прибежищем изгнанников. Беглецы, преступники и дезертиры поднимались на вершины, чтобы исчезнуть, а в голодные времена спускались для разбоя. Отец Керрана зачистил леса, и изгнанники ушли выше, за Лестницу Йольвы. Из тех долин невозможно спуститься народу-бастарду с женщинами и детьми. Одни боги знают, сколько высокогорных хуторов сейчас потеряно среди водопадов и обрывов.
– Может, эти предатели все вымерли прошлой зимой, – надменно хмыкнул Бриран Ревенгайр.
– Они лишь потомки предателей, – смягчил Ларран. – Не повезло им с отцами.
– Kaled rennar[1], – напомнил Бриран девиз первых королей. – От свиньи конь не родится.
Бриран Ревенгайр был одним из самых знатных рыцарей Керрана. На его щите красовался ястреб Ревенхольта. Он был младшим братом ренна Лоргейра Ревенгайра, чистокровным адрином, рождённым в законном браке. Бесплодных высокогорий родного реннира не хватило молодому тогда юнренну, и он присягнул знамени Гордейн – дальним родственникам. Его хутор теперь располагался далеко на востоке, в полях Марледа.
– Я знаю эту дорогу, – огляделся Ривиг. – Она ведет к озерным хуторам и деревням рудокопов. Зачем мы едем к людям пригорья?
– Мы едем в Безымянный хутор, – сказал Керран. – Я не созывал Блервейгской хоругви весной, так что там осталось достаточно людей для отряда. Они пригодятся.
Если Лис и впрямь решит выйти с оружием, думал Керран, его должны встретить крепкие солдаты. Ривиг сражался в этих лесах. Ему и стоит поручить разгон мерзавцев.
– Горные банды давно пора выкурить, – согласился Ривиг, не зная ещё, что за дело ему выпало. – Развелось их, как гадюк.
Дорога поднялась на дубравный холм. В рассеянной тени Керран приметил брошеное капище. На подгнивших кумирах красовались новые ленты и сверкали бусы. Немолодая женщина стояла там, сложив ладони. Глаза её были закрыты, губы шевелились в молитве. На алтаре стояли чашки с засохшей кровью. Они были поднесены властителю грома Беркону, огненной птице Рарогу и Венле, Матери-Воде. Белые петушиные перья ветер ещё не успел разнести.
Керран остановил коня.
– Что ты делаешь? – спросил он. Женщина обернулась.
– Я молю богов о милости к их людям, – ответила она и добавила. – Рыцари не ездят этой дорогой. Если вы заблудились, вернитесь к сухой груше и езжайте налево.
– Мы знаем, куда едем, – успокоил Керран. – Ты из Безымянного хутора?
Женщина с тревогой обвела глазами рыцарей.
– Да, – и помедлила. – Если вы везёте беду, пощадите нас. Нам нечего вам дать.
– Мы не грабители, женщина, – ответил Керран. – Твой господин здесь?
– Лан не выезжал со двора с прошлой луны.
– Жертвы старым богам запрещены, – напомнил Керран. – Ты уплатишь двадцать грошей двору господина.
– А из этого петуха вышла бы добрая похлёбка, – указал Бриран, ехавший следом. – Ты его вспомнишь в конце зимы.
– Каждому богу свои жертвы, – мирно ответила женщина. Керран подстегнул Крутогнева и выехал из кумировой дубравы.
Безымянный хутор стоял на озере ещё со времен прапрадеда Керрана, и другого названия ему с тех пор никто не дал. Каменистая земля тут рождала мало, и люди жили рыбной ловлей и охотой на пригорье. Горные тропки не позволяли большим купцам доезжать до хутора, и торговлю подминал под себя один человек, обозы которого приходили в Блервейг целыми. Отсюда часто набирали добровольцев в хоругви: молодые парни хотели вырваться из глуши. Керрану нравилось это тихое место. Водный простор успокаивал его.
Лишь подъехав ближе, он увидел, что озеро больно.
Над мутной водой плыли соцветия жёлтой хворобы, тягучая ряска и белые нити слепых слёз. Запах стоялой воды висел над берегом. Питавшееся от родников Селенвали озеро в это лето зацвело.
Вместе с ним болен был хутор. Дворики расписных хат пустовали. Бродили по выщипанной траве худые гуси. Паршивые овцы слонялись по нахолмьям. Лаяли хилые собаки, бросались под копыта, пытались кусать коней за ноги. Им встретилась лишь одна женщина с коромыслом. Увидев рыцарей, она оставила воду во дворе и бегом ринулась в хату.
Рыцарскую усадьбу Керран нашёл на холме. Здесь был поставлен высокий забор и разбит погорелый сад. Молодой мечник, в котором угадывался сын Росвейга, встретил их салютом, усмирил дворовых псов и позвал слуг взять коней. Спешившись, Керран передал ему поводья.
– Аэндарский конь! Каков красавец! – узнал он с восхищением и прикрикнул слугам. – Поставьте его в денник Бури, он самый чистый!
Благородные кони аэндари были выведены ещё в Аэсблерриге. Белые гривы и голубые глаза не позволяли их спутать с обычной лошадью. Насыщенная аэнлиром вода Селенвали подарила им выносливость и долгую жизнь. Дед Керрана разводил аэндари на конюшнях Марледа и заботился о том, чтобы коней поили чистой селенвальской водой. Крутогнев был последним подарком Керрану от отца.
Арбрин Росвейг уже сам вышел встречать своего ренна. Тяжело приваливаясь в шаге на левую ногу, он спустился с крыльца.
– Ренн Керран! – приложил он кулак к сердцу в салюте. – Клянусь, вас привела сама Йольва.
...Жена Росвейга велела слугам накрыть стол, сыновья приняли оружие гостей, а его дочери подали им по кружке пива. Керран за столом не остался. Арбрин Росвейг провел его в самое тихое место дома: библиотеку.
Росвейги были старым рыцарским родом и за восемь поколений скопили богатое собрание рукописей и печатных книг. Керран с интересом прошёл вдоль полок, разглядывая тиснёные названия. Здесь были «Свадебные песни» королевы Всемилы Светлой, все пятьдесят три песни «Сказания об Аэсблерриге», «История королей» Бригейра Соленгвайра, «Похвала Бривену Лютобору», шеститомный гербовник «Lenal Kearinni», даже стихи феленарских поэтов. Увидел он и «Kaessali vaenlodar» – старый трактат об обычаях горных венлодов. Любимая им с детства «Песнь ветра» тоже была здесь. В ней говорилось о Бриране Мудром, рыцаре, одолевшем свой гнев и отправившемся в странствие в поисках мира без войн. Его любовью стала речная ведьма, понимавшая язык птиц и воскрешающая мёртвых. Позже отец рассказал ему, что Бриран Мудрый и ведьма с тысячей имён лишь поэтические образы Ролара и Йольвы.
В недочитанной книге Керран узнал трактат «О венлодских божествах» Арбрина Глоссвига. Он раскрыл его на закладке. Росвейг перечитывал главу о жертвоприношениях духам мест.
– Я знал, что вы оцените, – сказал хозяин дома, закрывая за собой дверь. – Всё это собрано задолго до меня. Я мало что сюда добавил.
Керран сел в кресло. «О венлодских божествах» он уложил себе на колени.
– Я видел ваше озеро. Откуда вы берёте воду?
– Из колодцев выше на холмах. Они полны грязи, ручьи ушли в землю. От гнилой воды уже пятеро подхватили лихорадку, а выпоить их нечем. Скотине ещё хуже.
– Вы обращались к знамени?
– Я писал в Гордейнвер. Линна Адриана позавчера прислала ответ и обещала отправить нам аэнлирового песка для очистки воды.
Прежде Адриана всегда брала реннир под своё управление в его отсутствие и успевала держать порядок даже в самых дальних сёлах. Она занята Лисом, догадался Керран, у неё нет времени и людей на помощь горному хутору.
– Я приехал не как гость, – перешёл он. – Я приехал созывать хоругвь.
– В неспокойное время на счету каждый меч, – не удивился Росвейг. – Какой отряд мне собрать?
– Полного рыцарского копья и десятка пехоты хватит.
– Я брошу клич по дворам. Завтра на рассвете они выступят в Вышегору.
– Не в Вышегору, лан Арбрин. Я хочу чтобы они вышли в Гордейнвер. Сегодня.
– Тогда они выйдут, - просто поручился рыцарь. Керран кивнул. Дом Росвейг всегда отличался исполнительностью и верностью. Не зря на их герб прадед Керрана поместил огненного пса.
– Ренн Керран, – вдруг сказал он, – я обязан доложить вам о беспокойствах на хуторе и... странных вещах, что у нас происходят. Вы слышали о вымоленных у огня?
Керран приподнял бровь.
– Сельское суеверие, - поспешил объяснить он. - Кузнецы венлодов обладают огромной силой. Люди верят в заговор, вымаливающий обреченное на смерть дитя у пламени горна. У чёрта.
Кузнецы, палачи и лекари могли благословлять свадьбы, если вдруг поблизости не находилось альмион. Считалось, что такие браки защищены от бед.
– Нашим кузнецом был Ласлав, – продолжил Росвейг, – оружейник второго десятка Блервейгской хоругви. Мы вместе сражались в последней войне. Он прошёл все битвы без единой раны, вернулся домой и женился на хорошей девице. Скоро она родила ему сына, а потом и дочь Люту. С неё всё и началось.
Из первого зала послышался бурный разноголосый хохот: хозяйка дома говорила с ры-царями знамени. Росвейг отвлекся на него, прикрыл дверь и вернулся:
– Люта родилась очень слабой. Несколько часов после рождения у неё не хватало сил даже плакать. Тогда Ласлав разжёг горн. Он выковал из своего ножа четыре гвоздя и забил их по углам колыбели. Я своими глазами видел, как черти прыгали вокруг наковальни, – поклялся Росвейг. – Люта выжила.
– Здесь нет никакого колдовства, – успокоил Керран. – Моя дочь тоже родилась без плача.
– Я знаю. Но по поверьям вымоленные у огня дети всегда колдуны и ведьмы, - закончил Росвейг. – Прошлым летом, когда началась засуха, жену Ласлава нашли в поле умершей от солнечной горячки. Она возвращалась уставшей и не дошла до тени. Встретила полуденицу, как люди говорят. Ласлав сам её похоронил. Зимой он отдавал все запасы детям, сокращая свою долю, и к концу зимы ослаб слишком сильно. Он умер. Его сын Невен заботился о трёх младших сёстрах, ковал железо, как умел, и ловил рыбу в озере. На гряной неделе с ним... произошло несчастье.
Он тяжело вздохнул.
– Селенвальская вода в нашем озере порождает множество духов. Раньше люди жгли русальи костры на берегу для защиты и держались подальше в лунные ночи. Невен вышел к воде, пока ждал свою девицу. И услышал русалий зов.
Керран уже понял, что случилось. Песни русалок туманят разум мужчин и заманивают их в воду, где духи топят их из забавы, не понимая, что делают.
– Его нашли рыбаки поутру. Люта проплакала целый день, не могла успокоиться до ночи. Моя жена выпаивала её сонной мятой. Бедная девочка с начала засухи потеряла мать, отца и брата. Она одна заботится о младших сёстрах.
– Йольва немилостива к кузнецкой дочери, – подвел черту Керран. – К чему это?
– К тому, что озеро начало гнить после того, как утонул Невен. С гряной недели. Как раз с тех пор на берегу появились перевертыши, которых тут лет сто не видели. Вода ушла, скот начал болеть, даже трава выгорела. Зато у нас развелось гадюк. Недавно змея даже заползла к младенцу в колыбель. Её вовремя вынули, но у его матери прибавилось седых волос, – Росвейг вздохнул. – Я говорю это к тому, что люди считают, что Люту ведьмой, отравившей озеро.
Керран расхохотался.
– Выливать помои на берег охочи все, но виновна бедная девица? – уточнил он. – Высеките зачинщиков, чтобы шкура сошла. У мракобесов уши на спине.
– Я так и сделал, но люди только обозлились. Они ведь тоже слышали о Лисе.
– И что же они слышали?
– Что он карает злых господ, – ответил Росвейг, – и защищает простой люд. Славный малый, правда?
Керран проклял венлодскую доверчивость. Если такие слухи гуляют по хуторам, угроза бунта распространяется на весь реннир. В прежние времена Адриана прислала бы сюда крепких парней из своих соловьёв, которые быстро отучили бы селян от крамольных сплетен, но теперь такая грубость недопустима.
– Что вы делаете для наведения порядка?
– Всё, что мог, я уже сделал. Моей домовой стражи сейчас слишком мало, и позавчера я отправил сына в Блервейг с вестью для моих старых солдат. Он приведёт их через седмицу, когда соберёт вместе. Мне нужны верные люди. Если я вступлюсь за Люту, хуторяне могут обратиться против меня, и смилуйся, Ролар, если прольется кровь.
Керран кивнул. В глуши Безымянного хутора рыцарскую усадьбу защитят только мечи её хозяев, но четверо мужчин против нескольких десятков заранее обречены.
– Лучший способ решить всё миром предложила сама Йольва, – сказал Росвейг. – Позвольте дому Росвейг просить вас о милости.
– Просите.
– Заберите Люту в Гордейнвер, – и поспешил объяснить. – Пока она здесь, люди будут винить её во всех бедах, и если я возьму её под защиту, они выплеснут злобу на мою семью. Мне больше некуда отослать её. Я прошу вас помочь сироте, ренн Керран. Дом Росвейг просит вас.
Керран положил закрытую «Kaessali vaenlodar» на столик. Адрины держали власть не только мечами и законами, но и суевериями. Тёмные селяне верили, что ренны и линны могут исцелять болезни наложением руки, изгонять злых духов и благословлять удачей. Если отчаяние заставило их начать травлю сироты, присутствие ренна может защитить её даже без лишней служанки в доме ренна.
– В вашем доме есть второй выход?
– Да, через кладовую.
– Приведите ко мне дочь кузнеца, – сказал Керран, – стороной от лишних глаз.
– С радостью, – согласился Росвейг.
***
На русальих праздниках Люта плела венки. Она украшала их мавелиновыми листьями и цветками скарина, вплетала в них ромашки, звездоцветы и белые лилии. Сегодня она сплела его без повода. Душистый запах трав наполнил комнату. Люта подступила к зеркалу и надела чудесный венок. Листья спутались с рыжими волосами. Люта смотрела на себя долго, пока из голубых глаз не побежали слёзы. Ведьмы и впрямь красивые.
– Почему мы несчастливые? – вдруг спросила Нея, подперев руками щёчки. Альга, распутывавшая лён, быстро скосила на неё глаза.
– Кто тебе сказал? – спросила Люта, не оглядываясь. Сестру она видела в отражении.
– Кирна, – она качнула ногами под столом. – Она сказала, Невен утонул, потому что боги нас не любят. Почему боги забрали маму с отцом? Мы плохие?
– Не слушай эту ведьму! – вспылила Альга. – Плюнь ей в рот, когда скажет такое! Если она ещё к нам придёт, я ей кочергой дам!
Люта улыбнулась. Альга унаследовала нрав матери: когда она злилась, походила на сердитого ежа. Отец только смеялся над её вспыльчивостью, а когда она совсем расходилась, щелкал по носу. Это выглядело так забавно, что мама и сама начинала смеяться. Его добродушие успокаивало её. С Альгой было точно так же. Каждый раз, как сестра злилась, Люта вспоминала родителей.
– Мы не плохие, Нея, – утешила она сестру. – Просто у Кирны гадючий яд на языке. Не слушай её.
Альга одобрительно хмыкнула. Нея не повеселела.
Говорили они о Кирне, травнице с холма. После похорон Каслава она стала ходить к ним домой и говорить с Лютой о проклятии. Она говорила, что отец взял её жизнь взаймы у богов, и теперь весь хутор расплачивается за то, что она живёт. Говорила, что исцелить озеро можно только добровольной жертвой. Убеждала, что отдать жизнь богам – лучшее, что она может сделать для сестёр. Когда же Кирна прямо сказала Люте утопиться ради блага хутора, она ударила травницу по лицу и выгнала прочь, грозя отцовским ножом. Нея перепугалась тогда, а Альга была в восторге. С того дня она смотрела на Люту с гордым восхищением.
– Красивый венок, – сказала Альга. Нея улеглась на локти. – Сплетешь мне такой же?
– Конечно, – пообещала Люта. – Только... собери цветы.
– Ага! – кивнула сестра. С тех пор, как из колыбельки Даны вытащили гадюку, Люта опасалась выходить из дому. Вчера ей в голову запустили ком сухой грязи. Альга помогала ей вымывать пыль. Даже в душное утро она не спешила раскрывать ставни. Вчера к ним бросили тяжёлый камень, разбили горшок на столе и перепугали Нею. Люте пришлось петь ей песни до утра, чтобы она уснула.
– Когда-нибудь это кончится, – сказала она в зеркало и улыбнулась. Улыбка вышла измученной. – Обязательно.
– Мы несчастливые, – грустно повторила Нея.
Во дворе залаял Лохматый. Он поднимал лай, только когда чужаки подходили к крыльцу. Люта сорвала с себя венок, швырнула на постель. Альга вскочила. Нея прижалась к ней.
– Спрячьтесь! – прошипела им Люта. Альга утащила младшую в угол и задернула вышивную занавеску. Люта в спешке припала к полу, заглядывая под сундук: тут отец прятал кованый нож. Грубое лезвие она задвинула в рукав.
Ломая страх, Люта пошла к двери.
***
На заднем дворике усадьбы Росвейга был разбит скромный сад. Жара не позволила распуститься келианам и фларенам, но медоцветы поднялись буйно. Их сладкий аромат заглушал смрад гнилой воды. Ветер дул с озера.
– Чем вам дорога кузнецкая дочка? – спросил Керран, поставив кружку. Пиво с красным корнем и впрямь было славным. Он узнал вкус калёного ячменя и гвоздики. – Вы обратились ко мне от имени своего дома, лишь бы её уберечь.
– Ласлав был моим другом, – сказал Росвейг. – Мы вместе сражались в Бриссе. Феленарские алебардиры зажали меня и оглушили. Если бы Ласлав не раскидал сучьих сынов, они бы мне точно проломили голову. Бока у меня ещё седмицу болели. Он тащил меня на себе, когда мы отступали, пропуская в бой Вейентайров, и нашёл лекаря в тылу. Без него я бы сейчас не пил с вами пива. Кем бы я был, оставь его дочь без защиты?
Брисское сражение определило исход последней феленарской войны. Знамёна Гордейн и Вейентайр вместе зажали третью армию Легиона на узком перевале и опрокинули их на запад. Керран был ранен в той битве, и Сигбрин Вейентайр, его двоюродный брат, сам дожал феленарцев. Вся победа досталась тебе, шутил Керран на пиру. Сигбрин, потерявший половину войска в помощи ему, не слишком радовался.
– Брисс, – вспомнил он. Шрам на груди заныл тупой болью. – Славный был бой.
– Да, – кивнул Росвейг. – Только много хороших людей не вернулось оттуда.
– Отец! Ренн Керран! – спустился с крылечка сын Росвейга. – Я привёл Люту. Я прошёл с ней вдоль околицы, чтобы люди её не видели.
– Ничего по дороге не случилось?
– Нет, – он хмыкнул. – У меня меч на поясе. Это им не в девицу камнями кидать.
– Веди её, – сказал Росвейг. Он удалился, тихо позвал, и во дворик вышла девушка.
Самым приметным в ней были рыжие, как листопад, волосы: милость Рарога, как называют венлоды. На вид ей было не больше пятнадцати. Чистые голубые глаза смотрели растерянно, но не испуганно. Одета же она была просто: вышивная рубаха и безрукавная сорочка поверх. Венлодские девицы шьют всю одежду сами.
– Лан Арбрин, – она отвесила быстрый поклон. – Я оставила Альгу и Нею одних. Позвольте мне...
– Люта, – улыбнулся Росвейг. – Я попросил привести тебя по делу. Подойди, поклонись ренну Керрану.
Люта дрогнула. Её лицо побледнело так быстро, что Керран мог пересчитать каждую веснушку на нём.
– Ренн? – растерялась она. – На нашем хуторе?
– Не бойся, – успокоил Керран. – Смотри на меня.
Она подняла голову. В голубых глазах читался благоговейный ужас и смущение.
– Мне рассказали, что происходит, – начал он. – Тебя называют ведьмой и гонят вон. Говорят, ты отравила воду и приманила змей. Говорят, ты навлекла беду на брата.
Люта перевела взгляд с него на Росвейга и затаила дыхание.
– Вы... меня казните? – обреченно спросила она. Керран услышал, как Росвейг шепнул забористые проклятья какой-то Кирне.
– Твой отец верно служил мне, – ответил он. – Я беру тебя под свою защиту.
Она быстро опустила глаза, прежде чем лицо исказил полудетский плач. Не успел Керран что-либо сказать, как Люта разревелась.
– Я ничего не сделала! – захлебнулась она в слезах. – Ничего! Я не знаю, за что они меня ненавидят! Я...
– Ну тише, – Росвейг поднялся с места и обнял её. – Ласлав переломал бы всем ноги, если б видел, кто довел тебя до слёз. Не плачь, огоньчик. Всё позади.
– Они сказали, подожгут нам хату! – выплакала Люта. – Чернобород грозил нам!
– Твоя жизнь принадлежит мне, – напомнил Керран. – Тронуть тебя значит покуситься на моё имущество. Королевский закон даёт пятнадцать плетей за одну лишь угрозу поджога.
– Слыхала? Будет сучьему сыну, – сказал Росвейг и положил ладонь на рыжую макушку. – Вытирай скорей слёзы и собирайся, девочка. Путь у тебя неблизкий.
Люта растерянно сморгнула, перевела глаза с ренна на господина и переспросила:
– Путь... куда?
– Ты едешь со мной в Гордейнвер, – сказал Керран. – Когда кончится засуха, Селенваль в горах станет полноводной, и к озеру вернется чистая вода. До этого тебе здесь быть опасно.
– К-куда? – пробормотала Люта. Сельская девочка о Гордейнвере знала лишь то, что там сидит ренн. – Я... я не могу! А дом... а Нея? Альга? Лан Арбрин!
– Я возьму их под опеку, – поручился Росвейг. – Моим дочерям нужна подмога в доме. Мы не выгоним их со двора и не дадим вашей хате прохудиться.
Люта сцепила задрожавшие пальцы.
– Вы ведь не отправите их в серый приют? – выдавила она.
– Думай, что говоришь! – отрезал Росвейг. – Твой отец был мне другом. Альга и Нея переживут зиму. Даю тебе слово.
– Не бойся ехать, – добавил Керран. – Знамя не может обидеть сироту.
Люта перемяла пальцы. Глубоко вздохнув, она расправила плечи.
– Позвольте мне собраться, – попросила она. Керран кивнул.
– Не задерживайся долго.
...Вернулась она скоро. Темнокосая девочка держала её за руку, несла узелок с вещами и что-то говорила. Младшая, совсем малышка, топала следом и хныкала. Когда Росвейг обнял её перед дорогой, Люта снова расплакалась.
Ларран Мечелом взял её в седло: рыжая к рыжему, поддел Ислав. От него пахло дымом. Керран пустил Крутогнева рысью. Хуторяне опасливо смотрели на рыцарей из-за плетней и перешептывались, полными ненависти глазами провожая Люту. Некоторые выходили на дорогу после всадников и плевали на след. У самой околицы Ислав спросил дозволения и, вернувшись, прошёлся кнутом по всем, кто не успел сбежать. Кому-то он даже рассёк лицо. Бриран Ревенгайр брезгливо пнул сапогом стоявшего у дороги мужчину. Чернь, процедил он сквозь зубы.
Вышегорские рыцари покидали Безымянный хутор. Солнце приближалось к полудню.
***
Зеленисад был прекрасен. Он стоял над Лунной рекой почти восемь веков и пережил четыре народа. Южане в своих хрониках называли его Илхатдарен, «холодная гавань». Когда Лаэн впервые увидела белый город, сходящий с пологих холмов к реке, она решила, что приехала в сказку.
Свадьба Лаэн Гордейн и Аргейра Талирейна прошла два года назад. Реннир Талирейн был одним из самых южных уделов короны, и жизнь его заметно отличалась от той, к которой Лаэн привыкла на родном западе. Зимы тут были мягкими, лета – знойными, а земля – плодородной. Своё предназначение Лаэн понимала ясно. Зеленисад стоял на судоходной Лунной реке, выходящей к морю Зармарии, а вместе с тем и к феленарским портам. Талирейны продавали пшеницу и мёд в Касто-дель-Маре до запрета. Отцу с серебром Блервейга нужен был доступ к морю, который позволил бы Белым Рысям блистать ещё ярче. Тем более, Лаэн должна была стать хранительницей знамени. Передавать сыну нищий реннир она не желала.
После свадьбы она перешла в род Талирейн, покинув своё имя. Отец увидел в этом умный ход: воздание чести крови мужа. Высокородные супруги принимали имена из соображений пользы, а не глупых традиций. То, что юнлинна могущественного знамени Гордейн приняла имя мужа, означало, что Талирейны не менее сильны. Самолюбие Аргейра было обласкано.
– О боги, линна! Сейчас!
Очнувшись, Лаэн прижала к верхней губе ладонь и опустилась в плетеное кресло. Платье уже запачкалось кровью. Вынув белый платок, она приложила его к ноздре и свободной рукой отыскала на груди железный ключ. Его прохладная тяжесть успокоила её.
Со всплеском поставив деревянную миску на стол, запыхавшаяся Альмия взяла платок своей рукой. Лаэн послушно подняла голову. Девочка промокнула кровь, смочила ткань в миске и осторожно отерла краешки ноздрей. Лаэн скосила глаза на посудину.
– Сок тысячелистника, – объяснила Альмия, поймав ее взгляд. – Он остановит кровь.
– Как и железо? – приподняла она за шнурок ключ и тут же замолкла. Звук собственного голоса, превращавшегося в гундосое нытье, был ей противен.
Кровь носом шла у нее часто. Лекарка считала причиной то, что Лаэн появилась на свет раньше срока: ей полагалось пробыть в чреве юной матери еще почти две трети луны. Дед, ренн Кайвен, винил болезнь бабки. Добрая Ривана советовала ей сменить золото на железо, чтобы ключ запирал кровь. Лаэн носила его с пяти лет и уже давно не верила в его силу.
В Гордейнвере о слабости ее здоровья знали немногие: отец, мать, лекарка и, волей случая, конюх Ролбриг. Знала о недуге и Алекто. Джейвия Крессвиг, с которой Лаэн дружила, может, и знала что-то, но благоразумно молчала. Гнилокровие – не то, о чём стоит говорить во весь голос.
Лаэн отняла тряпицу. Кровь и впрямь больше не текла.
– Кто тебе это дал? – удивилась она. Альмия замялась.
– Беляна останавливала так кровь мальчику из речного хутора, – призналась она. – Кровь текла весь день, а вечером позвали её. Она помогла.
Нагнетал жару полдень, и даже на открытой ветру террасе скопилась мучительная духота. Неудивительно, что у нее пошла кровь. Лаэн втянула носом горячий воздух, убеждаясь, что кровотечение прошло.
– Ренн еще не вернулся?
– Нет, линна, – загрустила Альмия. – Он преследует чернявых. Говорят, у Черного брода видели еще одну шайку.
– В селах стоят дозоры?
– Лан Мислав отправил всадников в каждое село. Сказал, южане могут напасть со слабой стороны.
– Южане, – эхом повторила Лаэн. Свежий ветер принес запах реки. Маленькое лимонное дерево в мраморной урне зашелестело.
В реннире Талирейн всегда было много южан. В угольном квартале Зеленисада жили сангиры – южане, отказавшиеся от кочевой жизни. В первые дни Лаэн, не привыкшую ко множеству смуглых лиц, это удивляло, но она скоро привыкла. Зеленисад был приграничным городом. За Лунной рекой начинался огнепоклоннический юг.
Дым в той стороне, куда вчера умчался с отрядом Аргейр, почти сник. Ветер согнал пожар к реке, и там огонь, сойдя по иссохшей траве к водам, затух. Не погорели ни хаты, ни поля. Отчего тогда та лесная женщина так остерегала ее?
Лаэн вспомнила ее лицо, еще не взятое морщинами, и зеленоватые глаза. Никогда прежде она не слышала о Беляне. А теперь это прозвище звучит от каждого встречного. А может, она просто не замечала его раньше, и оно окружало ее всегда.
– Расскажи мне о Беляне, – попросила она Альмию. – Кто она? Почему живет в лесу, как зверь?
Миски с соком тысячелистника на столе уже не было. Она успела снести ее.
– О Беляне? Ну... о ней ходит много слухов, – Альмия пожала плечами. – Если всему верить, можно и с ума сойти.
– Я не боюсь сойти с ума, – блекло усмехнулась Лаэн. – Что за слухи?
– Если хотите, я расскажу, что говорила моя тётя.
Тётка Альмии, рыцарская вдова, была прежде альмионой в гор<