Начав говорить о детях, Мег уже не могла остановиться. Девять лет жить вместе с ними, любить их – и никому о них не рассказывать! Ей было нельзя говорить о своих детях с соседями, потому что они очень отличались от их детей. На всех деревенских праздниках, если Уилл и разрешал им там присутствовать, они стояли в стороне от других детей. И люди инстинктивно понимали, что Калли и Талис совсем не такие, как их дети.
Сейчас же Мег могла говорить сколько душе было угодно. И она говорила. Она рассказывала о высокомерии Талиса, о том, как он иногда задевает чувства Калли. Талис никогда и не думал извиняться, если ему случалось обидеть Калли. Но вечером он клал в ее тарелку лучшие куски мяса. Тогда Калли, чтобы его отблагодарить, предлагала ему лучшие куски хлеба.
– Если вы будете отдавать все лучшее друг другу, вы в конце концов умрете с голоду, – не раз говорил им Уилл. Дети непременно возражали. Талис даже начинал длинную речь о том, как он и Калли не выносят друг друга, и Калли кивала, подтверждая его слова. Оба были слишком горды, чтобы признаться, чем они были друг для друга на самом деле.
– Их невозможно разлучить, – продолжала Мег. – Они не будут спать в разных комнатах. И они… – Она запнулась и в задумчивости посмотрела в сторону. – Они разговаривают друг с другом… мысленно
В смущении она посмотрела на леди Алиду. Лицо ее светлости выражало интерес, но в нем читалось и нечто вроде отвращения. Мег решила, что будет лучше не рассказывать про мысленные разговоры.
– Когда один порежет пальчик, другой чувствует это. Если ударите одного, другой тут же это почувствует. – Ни кто из детей не говорил об этом, но она очень хорошо помнила, как осторожно садилась Калли, когда Уилл выпорол Талиса.
|
|
Алида слушала, и с каждой новой фразой, произносимой Мег, ее все больше охватывала злоба. Вот доказательство того, что ее молитва не осталась без ответа. Господь не ответил на множество молитв, которые она вознесла к нему за девять месяцев ее последней беременности, которые она провела на коленях. Он не подарил ей сына. Но она молилась о том, чтобы в ее ребенка вошел дух той иностранки, и на эту молитву она получила ответ. Почему, почему он не мог откликнуться на ее просьбу о мальчике? О ее собственном мальчике, о наследнике? О сыне, здоровом душой и телом?
А старуха продолжает кудахтать о том, какие, мол, дети прелестные, добрые, любящие, как им нравится помогать другим людям. Это становится невыносимо! Ее пора остановить!
– Хорошо, – сказала Алида, – но у них должен быть хоть один недостаток. Или они не живые люди?
Спина Мег одеревенела от одной только мысли, что ее дети не были лучшими из того, что есть на свете.
– Да, конечно, у них есть недостатки. Они.. – Она запнулась, но вспомнила, что женщина была матерью Калли и ей можно довериться. – Они ревнивы, – сказала она нежно. – Они оба очень ревнивы
Алида слегка улыбнулась
– Но это, пожалуй, не такой уж большой недостаток. Мы все умеем ревновать. Пожалуйста, выпейте еще вина. Если вы не расскажете, каковы их дурные качества, я не смогу поверить в их достоинства.
Мег решила, что в этом есть смысл. Ведь, с другой стороны, не одно ли тщеславие удерживало ее от того, чтобы рассказать этой женщине всю правду о ее собственных детях?
|
|
– Их ревность сильнее, чем у большинства людей. Гораздо сильнее. Хуже всего Талис. Он не выносит, когда Калли обращает внимание на что‑то кроме него. Однажды у нас был один мальчик, он дал Калли книгу. Талис несколько раз выходил из себя, потому что Калли смотрела на книгу этого мальчика. Талису постоянно нужно все ее внимание.
– А девочка? – Алида не смогла заставить себя назвать ее своей дочерью.
– Она… – Мег снова запнулась. Каким словом назвать главный грех Калли? – Калли поклоняется ему, – сказала она наконец.
Какое‑то время Алида не могла произнести ни слова.
– Поклоняется ему?
Алида побледнела. Похоже, этот мальчик действительно был от дьявола.
– Нет, – быстро сказала Мег, безошибочно прочитав выражение лица леди: в нем отразился ужас. – Я не имею в виду, что она грешит против Бога. Она… – Как бы это объяснить леди Алиде? Сейчас Мег очень хотелось уметь говорить так складно, как умела Калли. – У Талиса очень развито представление о чести. Да, именно это слово. Честь. Он все время говорит о чести мужчины и о том, что мужчина не может врать.
– А, значит, девочка – лгунья, – сказала Алида.
– Нет, – решительно возразила Мег. – Калли не лгунья. Она очень честная, но она очень, очень любит Талиса. Она любит только его. – Мег перешла на шепот. – Я иногда думаю, что Калли продала бы свою душу, чтобы защитить его от укуса пчелы.
Мег встряхнула головой, чтобы прояснить ее. Ей хотелось как можно точнее выразить свою мысль.
– Вы понимаете, они всего лишь дети. В этом нет ничего серьезного. Калли крадет для него пироги, но сам Талис умрет прежде, чем украдет что‑нибудь во имя чего бы то ни было. Моя Калли хорошая девочка, честная, богобоязненная Но только до тех пор, пока речь не зайдет о Талисе, тогда в нее вселяется дьявол.
|
|
Мег допила свой стакан вина и засмеялась. Даже когда она говорила про самые «дурные» качества детей, эти качества были не очень плохими.
– Уиллу и мне приходится следить за Калли, потому что она часто берет на себя вину. Когда Талис оставил открытой дверь курятника, или что‑то разбил своим деревянным мечом, или еще что‑то такое с ним приключалось, Калли говорила, что это все сделала она.
– И мальчик позволяет наказывать ее за его прегрешения? – улыбаясь, спросила Алида. Вот наконец доказательство, что он действительно сын Гильберта Рашера.
– Нет, что вы! Конечно же нет, – сказала Мег. – Талис из себя выходит, когда слышит, что она берет на себя вину за его проступки. Он спрашивает ее, как она могла соврать. А потом говорит ей, что врать грешно.
Мег улыбнулась.
– Калли врет только ради него. Но он никогда не просит ее врать ради него. Она говорит, что не может видеть его боль и что он знал уже слишком много боли.
– Что же за боль такую он мог испытывать? – резко спросила Алида. Она была уверена, что только она знает, что такое боль.
– Не знаю, миледи. Я только рассказываю, что говорит ваша дочь. Она говорит, что Талис знал достаточно боли…
Возможно, она имеет в виду смерть его матери. – Когда Мег говорила это, ей не удалось скрыть боль в своем голосе: возможно, дети думали, что она недостаточно хороша, чтобы быть их матерью, и поэтому Калли намекает на родную мать Талиса.
– Значит, вы рассказали им правду про то, как они родились?
– О, нет! Уилл говорит, что лучше, если дети не будут знать – ну, то есть, до поры до времени.
Теперь Алида могла быть уверена, что муж этой старушенции знает больше того, что говорит своей наивной жене. Но какова бы ни была причина его скрытности, она была довольна тем, что дети ничего не знали о том, как они родились. Если бы этих стариков убили, а дети случайно остались бы живы, они не смогли бы пойти к ней и потребовать от нее средств к существованию – или признания. Раз они ничего не будут знать, то не пойдут ни к ней, ни – что особенно важно – к Джону.
На мгновение наступила тишина. Мег, в своем абсолютно расслабленном состоянии, более не колеблясь, решила перейти к изложению причины, из‑за которой она предприняла столь долгое путешествие, причины, из‑за которой она даже рисковала навлечь на себя гнев мужа.
– Мне нужны деньги, чтобы нанять для них учителя, – выложила она на одном дыхании.
Наконец Алида все поняла. Так вот зачем здесь эта женщина! Но это немыслимо, чтобы Алида стала платить за обучение этого мальчишки. Если ему как‑нибудь и удастся избежать смерти, которую она готовит для него, ей совсем не хотелось предоставлять ему преимущества образования. Кроме того, ей не хотелось вообще ни за что платить. Чуть было не потеряв все, она стала очень осторожной с деньгами.
Мег знала, почему молчит Алида. Она не хочет, чтобы ее мужу напоминали про Талиса. Так что сейчас, думала Мег, пришло ее время быть умной.
И Мег произнесла слова, над которыми она думала все дни своего долгого пути:
– Плохо, если дети останутся без образования, – сказала она решительным тоном. Она решила, что в этом вопросе будет абсолютно твердой. – Им нужен домашний учитель, такой, который сможет дать им образование и воспитание, чтобы они смогли занять подобающее им место в жизни.
Мег видела, что ее светлость продолжает колебаться, и она применила свой главный аргумент:
– Все, что можем мы с мужем, – кормить молодого Талиса. Он растет так быстро, что мы не успеваем шить ему новую одежду. Я не говорила вам, что он почти такого же роста, как я, хотя ему всего девять? Наверняка хозяин будет рад увидеть его.
Алида лихорадочно соображала. В ночь, когда был пожар, она сделала много ошибок, но тогда у нее не было времени, чтобы все обдумать. Сейчас, когда время есть, она не имела права ошибаться.
– Вы хотите дать мальчику образование, – произнесла она любезным голосом, собрав все силы, чтобы в нем не прорвалась ненависть. Теперь ей было ясно, что эта ужасная женщина пытается шантажировать ее, угрожая, что, если ей не дадут денег на учителя, она преподнесет Джону в подарочек его здорового сына.
– Нет‑нет! – сказала Мег. – Они оба должны ходить в школу. Нельзя дать что‑то одному и не дать другому. Если их разлучить, они этого не перенесут.
– Да? А что будет, если их разлучить? – спросила Алида. Задавая вопрос, она улыбалась, но думала о том, как ей неприятна эта старуха.
– Это убьет их, – просто и очень искренне ответила Мег. – Вы понимаете? Они – не два разных человека. Они – это один человек. Две половины одного целого. Они не могут существовать друг без друга.
Снова Алида почувствовала, как волосы встают дыбом у нее на затылке. Она вспомнила свою молитву девятилетней давности. Две половины одного целого. Один дух, разделенный напополам.
– Да, да, приходите завтра, и я дам вам деньги, – торопливо проговорила Алида. «Да, приходи завтра, и я смогу приготовиться. Я разузнаю, где вы живете, и на этот раз ни что не помешает мне уничтожить вас».
Услышав, что ее отпускают, Мег собралась было уйти, но, поднявшись, она почувствовала, что нетвердо стоит на ногах. Ей не хотелось возвращаться сюда завтра. То ли это вино так подействовало на нее, то ли что‑то другое, но неожиданно ей страстно захотелось, чтобы этого путешествия не было. Нужно было обо всем рассказать Уиллу. Может быть, он все‑таки нашел бы возможность нанять учителя. Может быть, Уилл…
Больше Мег ни о чем не успела подумать, потому что в доме вдруг поднялся страшный шум. Горничная Пенелла ворвалась в комнату и закричала ее светлости, что одна из ее дочерей загорелась.
– Подождите меня здесь, – сказала Алида и, подобрав юбки, выбежала из комнаты.
Мег некоторое время сидела неподвижно, чувствуя себя слишком сонной и отяжелевшей, чтобы попытаться двинуться с места. Она устало откинулась на спинку стула и задремала.
Ей снился сон, и она знала, что это сон, но это не имело значения. Похоже, что это было то, что она должна была вспомнить, но не могла. Они с Уиллом и детьми бежали, бежали через лес, ночью, чтобы никто не мог их увидеть. Два младенца были в колыбели, которую смастерил Уилл. Он хотел нести одного из новорожденных, но дети заплакали, когда их разъединили.
– Пошли, Мег, нам надо спешить, – прошептал он после короткого отдыха. – Она скоро начнет нас искать.
Вздрогнув, Мег проснулась. Ее голова прояснилась настолько, насколько это было возможно, учитывая количество выпитого ею вина. «Она, – сказал Уилл. – Она скоро начнет нас искать». Совершенно неожиданно Мег поняла все. Пожар устроила леди Алида, она сделала это, чтобы погубить мальчика, который угрожал будущему ее детей.
Неожиданно все то, что Мег годами не могла вспомнить, стало возвращаться к ней, все, что было сказано в тот вечер, когда она впервые увидела детей. Теперь она поняла, почему эти все годы Уилл требовал соблюдения секретности. Мег вспомнились все случаи, когда она спорила с ним, говоря, что детям не повредит время от времени ходить в деревню. Уилл редко разрешал им ходить в деревню. Исключение делалось только для базарных дней, да и то лишь потому, что требовалась их помощь. Талис был великолепным продавцом, а у Калли был талант так раскладывать товары, что всякому хотелось их купить.
Теперь Мег поняла. Она поняла, почему никто не приходил за детьми, почему никто даже не собирался прийти за ними. Эти люди думали, что она и дети погибли во время пожара. А устроила пожар леди Алида.
Может быть, так подействовало на нее вино, а может быть, в ней заговорил великий материнский инстинкт защиты детей. Но в эту минуту она научилась ненавидеть. Эта женщина, эта… эта леди пыталась убить невинное дитя, даже не беспокоясь, что вместе с ним должна погибнуть ее собственная дочь.
Мег поднялась со стула. Теперь она знала, что должна немедленно уйти отсюда и поскорее добраться до дома. Но еще она была уверена, что леди Алида изрядно задолжала детям за то, что сделала им.
Не думая больше ни о чем, не заботясь даже о своей бессмертной душе, Мег схватила с камина небольшой, но увесистый серебряный подсвечник и спрятала его под юбкой.
В следующую секунду она уже бросилась бежать вниз по лестнице, лицо ее было красное от страха, сердце бешено колотилось; но, не успев одолеть и трех ступеней, она встретилась с женщиной, которую ее светлость послала, чтобы передать распоряжение остаться на ночь в ее доме.
«Что бы сказала в этой ситуации Калли? – думала Мег. – Что могла бы придумать одна из ее сказочных принцесс, чтобы выпутаться?»
– Остаться на ночь?! – изумленно воскликнула Мег. – Разве ты не слыхала? Дом горит!
– Нет, просто леди Джоанна споткнулась о полено, и ее юбка попала в огонь.
– Я была там. Я слышала, как леди Алида приказала рассказывать это людям. Она боится, что все разбегутся и некому будет помогать выносить вещи. Но я вовсе не хочу сгореть тут заживо. Дай мне пройти!
Минут десять в доме царил хаос, и Мег без труда выбралась из дома между мечущимися и кричащими людьми. Дважды она видела людей, как будто искавших ее, но ей помогло то, что она выглядела как все деревенские женщины.
Мег шла всю ночь, двигаясь в направлении, противоположном направлению к их ферме. Если ее поймают, никто не сможет понять, в каком направлении находится их ферма.
На следующий день, проходя мимо конюшни, она услышала, как двое мужчин в доспехах дружины Джона Хедли расспрашивали о женщине, обвиняемой в воровстве. Судя по описанию, они искали именно Мег. За ее голову была назначена награда, по крайней мере в два раза превышающая стоимость серебряного подсвечника. Из слов этих мужчин выходило, что Мег украла половину всего того, что принадлежало его светлости, Мег поняла, что жить ей осталось недолго – если только она что‑то не предпримет. От такого огромного вознаграждения никто не откажется.
«Что бы сделала принцесса из сказки Калли? – подумала она, прежде чем двинуться дальше. – Она изменила бы внешность», – такой был немедленный ответ.
Через два часа Мег исчезла. Вместо нее по дороге ковыляла однорукая старуха с почерневшими зубами. Из‑за хромоты она двигалась очень медленно. Чтобы люди не подходили к ней, она набила карманы рыбой, такой тухлой, что ее не тронули бы и кошки. Где бы она ни шла, люди разбегались с ее пути. Дети бросали в нее комья грязи и кричали ей, чтобы она не подходила к ним.
Она пробовала держаться в стороне от дорог, но по полям и лесам с густым подлеском было трудно идти. В конце первой недели два рыцаря Джона Хедли остановили ее и стали задавать ей вопросы, но страх Мег был таким натуральным, а ее мольба о пощаде такой страстной, что им не удалось от нее ничего добиться. Ее слезных причитаний в сочетании с запахом, который исходил от нее, было достаточно, чтобы их затошнило. Они оставили ее, бормоча, что она сумасшедшая.
Из‑за того, что ее омерзительность заставляла людей держаться подальше от нее, ей было трудно добывать себе пищу. Последние три дня своего путешествия Мег провела вовсе без еды.
Когда в конце концов, после почти месячного отсутствия, она добралась до дома и увидела свою любимую ферму, она свалилась на пороге.
Первым ее увидел Уилл. Он прибежал из коровника, подхватил ее на руки и внес в дом.
– Ты надорвешь спину, – еле шевеля губами, прошептала Мег.
– Ты такая же легкая, как в тот день, когда мы поженились, – сказал он. Его голос дрогнул – в нем прорывались слезы, которые он пытался скрыть.
– От меня воняет, – прошептала она.
– Ты пахнешь розами, и больше ничем, – сказал он, осторожно укладывая ее на кровать.
Никто в семье не спросил Мег, где она была. Все были слишком рады ее возвращению, чтобы задавать вопросы. Калли по просьбе Талиса придумала сказку про то, как Мег похитили цыгане, но благодаря поистине героическому характеру и исключительной мудрости она смогла убежать и вернуться в свою семью.
Хотя Мег никогда никому не сказала правды, после своего путешествия она стала другой. Не всегда придавая значение словам Уилла, она в то же время стала прислушиваться к тому, что муж не говорил. Теперь она знала, что ему известно об опасности, нависшей над жизнями детей. Мег уже не была наивной и ничего не знающей женушкой. Не задавая ненужных вопросов, она стала помогать ему оберегать детей от опасности.
Но Мег знала также и то, что очень важно позаботиться о будущем детей. Она не собиралась позволить злой женщине лишить детей того, что принадлежало им по праву рождения. Когда она сказала Уиллу, что надо нанять учителя для детей, он сначала начал спорить, но, взглянув на ее лицо, сдался. «Я найму учителя», – сказал он. И она знала, что он сделает это.
Уилл всегда держал слово. Он нашел Найджела Кабота в придорожной канаве. Когда Найджел напивался, он произносил перед горожанами блистательные речи, пытаясь заработать еще на один стакан. Его одежда, хотя она и была заношенной и грязной, была одеждой джентльмена; речь его была похожа на речь мальчика Эдварда. Он любил хвастаться, среди прочего, и тем, что был учителем в нескольких знатных домах.
Когда горожанам надоело его пьянство за чужой счет и его высокомерное поведение, они вышвырнули его из города. Взяв его за шиворот, Уилл извлек его из сточной канавы, наполненной грязью и экскрементами разных животных.
– Вы умеете читать? – спросил Уилл и встряхнул Найджела, пытаясь добиться ответа.
– Конечно, я умею читать. Я не мужик деревенский, которому бумага нужна только для того, чтобы вытирать ею свою…
– Меня не интересуют деревенские мужики. Я хочу научить читать моих сына и дочь.
Глаза Найджела широко раскрылись. У него было изрядное чувство юмора, и это зрелище – флегматичный фермер, который предлагает ему – ему – учить его глупых, невежественных детей азбуке, заставило его забыть про грязь на своем лице. Поднявшись в полный рост и сделав героическое усилие, чтобы не шататься, он спросил:
– А считать я тоже должен их учить?
И он топнул ногой, пытаясь изобразить лошадь, которую научили всяким трюкам, подразумевая, что у детей Уилла интеллект, как у этого бедного животного.
Хотя Уилл и провел жизнь в деревне и был всего лишь простым крестьянином, ни один человек на свете, будь он король или ученый, не мог бы испугать и смутить его.
– Я заключу с вами пари, – сказал он. – Если мои дети окажутся достаточно умными, чтобы быстро выучить все, чему вы сможете научить их, то вы должны будете бросить пить.
Замерев на мгновение от изумления, Найджел запрокинул голову и разразился громким смехом. Он много раз терял выгодные места и под конец оказался не в состоянии доставать новые рекомендации, чтобы еще куда‑нибудь устроиться, потому что он говорил родителям всю правду о том, как безмерно глупы их сыновья. Однажды он заявил одному герцогу, что научить обезьяну читать было бы легче, чем его сына.
А теперь появился крестьянин и предлагает ему этот вызов. Не надеясь обнаружить интеллект в фермерском доме, Найджел хотел всего лишь несколько раз бесплатно пообедать. Поэтому‑то он и принял вызов Уилла… Но после того, как он познакомился с Калли и Талисом, он больше ни разу не взял в рот ни капли вина. Он был слишком занят, чтобы пить. Жажда знаний у этих детей была неистощимой.