Абитуриент повертел визитку в пальцах.
— И что мне надо будет делать?
«Юность, как всегда, тороплива», — вздохнул про себя секретарь. Зарплата, режим работы — это их не заботит. Другое дело — задачи, опасности, желательно, смертельные.
— Вот возьмут, и узнаешь. Да, и напиши заявление — университет выдаст тебе в счёт будущей стипендии небольшой аванс.
— Но я могу не набрать балл, достаточный для получения стипендии…
— А для чего, по-твоему, я посылаю тебя к Яше? Премии за выходы в поле — это, друг мой, не стипендия! С полным иммунитетом к эЛ-А и такой физподготовкой тебе прямая дорога в рейдеры, а это уже совсем другие деньги. Рейдеры, — пояснил секретарь, — это сотрудники, обученные для действий глубоко в Лесу. Элита!
— Но меня никто не обучал…
— Обучат. И не забудь сдать анализ крови, без него тебя дальше вестибюля не выпустят.
Молодой человек сгрёб со стола бумаги и поспешил к двери. Секретарь проводил его взглядом и отогнал от себя вопрос, не дававший покоя уже третий день: зачем его старинному приятелю и однокашнику, ныне проректору сколковского филиала МГУ понадобилось, чтобы этот абитуриент попал именно в лабораторию экспериментальной микологии?
III
Даже с закрытыми глазами можно было с лёгкостью определить направление на набережную Водоотводного канала — по незримому, но убийственно реальному потоку удушающей, злобной энергии, хлещущей со стороны Чернолеса. Оттуда и приходили шипомордники — перебирались по Калинову, некогда Лужкову мосту. Ни одна самая отмороженная тварь не рисковала сунуться в воду у берега Болотного острова — в момент одни косточки останутся…
Сергей повернулся к чёрному напору спиной и зашагал по Лаврушинскому переулку, мимо кирпичных тумб, соединённых проржавевшей фигурной решёткой.
Сквер на углу Ордынского тупика оккупировали великанские грабы. Их кроны смыкались высоко над крышами — на глаз в этих гигантах было метров по семьдесят.
Петюня, как выяснилось, и не думал паниковать. Он сидел на поваленной колонне, оставшейся от какого-то памятника, и дымил самокруткой. Серый ослик, постоянный спутник челнока в его коммерческих рейсах по Лесу, меланхолически пощипывал ползучую травку, которой была оплетена голова, венчающая колонну. Приметная такая голова: худое, измождённое лицо со впалыми щеками и скорбно изломанным разрезом рта. Её, как и саму колонну, покрывала густая зелёная патина.
— Ты бы за животиной приглядывал… — посоветовал Сергей. — Не ровён час, потравится. Чернолес в двух шагах, хрен его знает, что оттуда ветром надует.
— Не…— лениво отозвался челнок. Он погасил бычок о нос памятника и спрятал в кисет. — Скотина умная, знает, что можно жрать, а что — нельзя. Да и желудок лужёный, проволочный вьюн, и тот переваривает. Где твой ящик-то, приволок?
— Нет ящика… — вздохнул Сергей. — Не понадобился, прямо там и бросил.
— Жаль, — посочувствовал Петюня. — Выходит, зря его пёрли? Ну да, на нет и суда нет, на обратном пути легче будет.
Ящик, которым интересовался напарник, плоская дубовая коробка метр на метр с четвертью, на латунных петлях, с замками и кожаными уплотнениями, предназначался для другого заказа. Ради него Сергей и пригласил челнока с осликом — не тащить же на себе увесистый и крайне неудобный груз?
— Бич, ты в курсах, что у тебя щека порвана?
Сергей провёл пальцами по лицу.
— Шипомордник зацепил. Надо же, я и не заметил…
Петюня охнул и полез в кармашек своего рюкзака.
— Давай обработаю, а то, мало ли какая зараза?
Он откупорил стеклянную баночку, зачерпнул пальцем зелёную, сильно пахнущую травами смесь и стал накладывать её на пораненную щёку. Сергей зашипел — смесь жгла.
— Во-от, сейчас заклеим — и ладненько. Где тебя угораздило, с шипомордниками? Руку-то убери! Как ребёнок, право слово!
Егерь поспешно отдёрнул пальцы от пластыря.
— Внутри, в вестибюле галереи. Кстати, пора отсюда валить — как бы они нам на хвост не сели.
Шипомордники по своей природе не способны были смириться с поражением. Уцелевшие твари разбредутся по одной, но далеко не уйдут — каждая отыщет другую стаю, и после приветственного ритуала, состоящего из немелодичных трелей, прыжков и подёргиваний хвостами, поведёт сородичей по следам обидчика. И горе тому, если он не успеет уйти достаточно далеко: часа не пройдёт, как на хвосте повиснет десятка полтора голодных — шипомордники всегда голодны! — чернолесских гадин.
Челнок встревожился:
— Валим, конечно! Иди сюда, Мойша, подпругу подтяну…
В своё время, узнав, как Петюня зовёт своего длинноухого напарника, Сергей заподозрил челнока в антисемитизме. Выяснилось, однако, что имя дано в честь ослика из старого мультика про Алёшу Поповича. Звали мультяшного ослика, разумеется, «Моисей» — в честь библейского пророка.
Ослик Мойша, услыхав своё имя, оторвался от трапезы и повернулся к егерю. В выпуклых глазах читался немой укор: «Не мог подольше погулять, не видишь — кушаю?!»
Петюня обитал в Лесу с первых дней, и оставалось только удивляться, как десятилетний пацанёнок сумел в одиночку выжить в безумном хаосе Зелёного Прилива. А ведь выжил, вырос и даже занятие нашёл в самый раз для одиночки: стал одним из бродячих торговцев, называемых по старой московской привычке «челноками». С егерем он был знаком давно и не раз оказывал ему подобные услуги.
— Бич, а правда, что стая, когда потеряет след, съедает проводника?
— Откуда ты это взял? — Сергей удивлённо поднял брови. — Ты ж, клык на холодец, живого шипомордника в глаза не видел!
— Уберёг бог! — челнок сплюнул и мелко перекрестился. Он, как и большинство лесовиков, имел своеобразные представления о религии, но суеверен был до крайности. — Один человек с Большого Болота рассказывал. Постоят, мол, пощёлкают, а потом набрасываются на чужака и рвут в клочки.
Большим Болотом в Лесу называли обширные заболоченные территории к северу от ВДНХ.
— Байки всё это. Откуда болотным жителям знать повадки шипомордников? Их не то, что в тех краях — за рекой-то ни разу не встречали.
— Ты егерь, тебе виднее, — не стал спорить Петюня. Он закончил возиться с подпругой и закинул на вьючное седло свой мешок. — Давай рюкзак, всё одно налегке.
Сергей мотнул головой — не хотелось расставаться с привычной тяжестью «Ермака». К тому же походное снаряжение приторочено к станку, если что — руки сами находят нужный предмет.
Петюня нервно озирался, тиская карабин. Он, в отличие от других челноков, таскал с собой не двустволку и даже не помповик, а армейский СКС с откидным штыком. И чрезвычайно им дорожил.
— Ну что, пошли? А то дождёмся приключений на свою задницу.
— Пошли.
IV
Заведующий складом Михась Вогнянович Вислогуз походил на персонажа армейского фольклора — не хватало разве что кителя из офицерского габардина и гладких, с маленькими звёздочками, погон. Обстановка тоже соответствовала — ни дать ни взять ротная каптёрка с барьером и решёткой из арматуры. За ней громоздились стеллажи, заставленные ящиками, коробками и жестяными банками.
— Новий лаборант, значить… — Вислогуз двумя пальцами разгладил сивые усы, отчего ещё больше стал похож на хохла-прапорщика. — Имущество прийшо̀в получать? А имущество — воно̀ ж гро̀шей стоит! Утратишь, або спортишь — хто платить будэ?
Он и говорил как хохол, чередуя русские и малороссийские слова и обороты.
— Я и заплачу, кто ж ещё? Вы же под роспись выдаёте!
— Заплатит вин... — скривился «прапор». — Та що с тоби взять, хлопчик? Мабуть, не от богатого життя̀ в лаборанты подался, гро̀ши потрѝбни?
— Потрибни, — не стал скрывать Егор. — Нужны, то есть. Гро̀ши.
— А коли потрибни — бережи казённе майно! Ось туточки поставь загогулину…
И протянул Егору амбарную книгу. На бледно-жёлтой картонной обложке с матерчатым корешком значилось: «ЖУРНАЛ УЧЁТА». И, ниже, от руки: «Лаборатория эксп. микологии. Выдача спецодежды и имущества».
— Споча̀тку — одёжа. Робочий костюм, брезентовий…
На барьер легла стопка светло-зелёной ткани. Егор развернул, встряхнул — куртка с глубоким капюшоном, москитной сеткой, карманом на груди и белыми хлопчатобумажными тесёмками-завязками на рукавах. Брюки — мешковатые, с такими же тесёмками внизу штанин.
— Це особливая одёжа супротив усяких паразитив. Ось моту̀зочки, бачишь? Перед выходом в Лес затя̀гуй, щоб ниякая гидо̀та ни пролизла!
Егора так и подмывало сказать, что он приехал из Новосибирска и о мерах против энцефалитного клеща знает не понаслышке. Но сдержался — сейчас не время для самоутверждения.
— Пуговици пластмассови були, так их плесень схарчила. Нови сам пришьешь — ось, трима̀й!
«Прапор» прибавил к стопке горсть мелких зелёных пуговиц. Егор взял одну: на металле выдавлена пятиконечная звёздочка с серпом и молотом.
— Шить-то умеешь?
— Справлюсь.
— Тоди обувка. Тоби шо — чёботы, черевики? Ось, выбирай.
Выбор предлагался небогатый: солдатские кирзачи, все в жестяных складках от долгого хранения, и ботинки-берцы. Егор без колебаний взял берцы.
К Вислогузу его отправил заведующий лабораторией — после того, как прочёл записку на обороте визитки и задал несколько вопросов. И всё: «Вы приняты, молодой человек. Срок стажировки — неделя, а пока ступайте на склад, получите всё необходимое».
В список «всего необходимого», кроме одежды и обуви, входили: армейский котелок, фляга, сапёрная лопатка, кожаный ремень с латунной, украшенной звездой, пряжкой, брезентовый рюкзак со шнуровкой по бокам и офицерская плащ-палатка. Напоследок из-под барьера появился кожаный планшет на тонком ремешке.
— Тримай, студент, вид сердца видрыва̀ю! Карандаши визьмеш у девчат у канцелярии. Компаса нема, у Лесу вин каже ни направления, а погоду на запрошлый год. И ось ще…
Егор недоумённо повертел в руках прямоугольник из желтоватого прозрачного пластика, испещрённого фигурными отверстиями, со шкалами по краям. Чёрные буквы сообщали: «Офицерская линейка».
— А я думал, в Лесу полистирол разлагается…
— Селюк ты хлопчик, а ния̀кий не студент! Це не полистирол, а целлулоид — против його Лес ничо̀го не мае. Ось и на планшете карманчик прозрачный, бачишь? Вин теж с целлулоида. А полистирол, полиэтилен та ѝньший пропилен — плесень йих за пять хвалын зжира̀е, озирну̀тися не поспиишь!
— А почему всё такое старое? Нет, я понимаю, в современном снаряжении сплошь полимеры, но неужели не нашлось чего-нибудь поновее? Этому хламу лет сто!
— Не хлам, а армейское имущество со спецсхранения! — от возмущения завскладом даже забыл о ридной мове. — Склады — здесь, под Главным зданием. Никакой синтетики, натурпродукт!
— Может, там и оружие есть?
— Может, и есть. Тильки тебе воно не положено. Якщо зроблять тоби рейдером — тоди иньша справа, тоди выдадуть. Тилькы спочатку зачёт треба буде сдаты. А пока — ось, тримай!
Он перескакивал с суржика на русский, сам того не замечая. Видимо, этого требовали некие соображения высшего порядка, недоступные ничтожествам, вроде нового лаборанта.
В очередном предмете «армейского имущества» Егор узнал штык-нож от АК-47 старого образца — в вытертых до белизны металлических ножнах, с рыжими бакелитовыми щёчками.
— Ох, лы̀шенько, трохы не забув…
Вислогуз покопался в шкафу и извлёк матерчатую сумку зелёного цвета с лямкой через плечо. Егор отстегнул клапан, украшенный расплывшимся фиолетовым штампом, и удивлённо присвистнул.
— Противогаз-то зачем?
Такие он видел только в музее: резиновая серо-зелёная полумаска с круглыми стеклянными глазницами, лямками на затылке и ребристым хоботом, соединённым с жестяным бочонком фильтра.
— В Лесу дюже богато ядовитых спор и пыльци. Ты ж не хочешь надышатыся якоюсь гидотою?
Егор пожал плечами — действительно, перспектива удручающая.
— За штык распишись в иньший ведомости, тому що порядок. Ось тут, добре… Претензий, значить, немае?
— Немае. Спасибо вам, товарищ пра… э-э-э, заведующий.
Егор сложил «имущество» в рюкзак и затянул брезентовые ремешки.
— Так я пойду?
— Йди, хлопець, йди.
V
Их нагнали на Большой Ордынке. Завеса крон образовала здесь разрыв — пятидесятиметровые лесные великаны возвышались только на правой стороне улицы; на левой же пространство между домами захватили высоченные, вровень с пятыми этажами, кусты акации и буйно разросшаяся сирень. Удивительная это была сирень — в аномальном климате Леса она цвела раз в три-четыре месяца, независимо от сезона. И всё это время окрестные улицы затоплял одуряющий аромат.
Заметив мелькнувших в глубине Иверского переулка шипомордников, Сергей кинулся к церкви на правой стороне улицы. Их преследовали три стаи, полтора десятка особей, агрессивных, злых, охочих до человеческой плоти, а ниши между колоннами обещали какую-никакую защиту — твари хотя бы не бросятся с разных сторон.
Когда стаи охотятся вперегонки, никаких «танцев с волками» и поочерёдных нападений не бывает. Накинутся все разом, стремясь вырвать добычу из когтей конкурентов. И их придётся встречать — свинцом и острой сталью.
Петюня спиной затолкал мелко трясущегося Мойшу в нишу между колоннами, откинул штык и звонким щелчком зафиксировал его. Руки у челнока дрожали, и Сергей подумал, что толку от такого союзника будет немного.
— Нам бы только сбить первый напор, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Положим двух-трёх, остальные кинутся их рвать, а мы тем временем отойдём на пару кварталов. До Добрынинки недалеко, туда не сунутся.
— Может, укроемся в подъезде? — Петюня кивнул на противоположную сторону улицы, где под покосившейся вывеской чернел дверной проём. — Поднимемся повыше, завалим лестницу, отсидимся…
— И сколько ты собрался отсиживаться? — поинтересовался Сергей. — Они ведь не отстанут, клык на холодец! Застрянем — через час здесь будет половина шипомордников Чернолеса. И надолго нам хватит патронов?
— У меня четыре снаряженные обоймы. Ещё в рюкзаке пачка, двадцать штук — и всё.
— А у меня и того меньше. Такой боезапас мигом сожжём, а потом — штыком отбиваться?
— Да я что, я ничего, — уныло отозвался Петюня. — Ты егерь, тебе виднее…
Первую тварь Сергей снял в прыжке, из правого ствола. Выстрелом из левого, в упор, разворотил загривок второй, попытавшейся проскользнуть низом и едва в этом не преуспевшей — ещё мгновение, и шипы пропороли бы егерю бедро. Следующие отпрянули от тычка рогатиной и попятились, подарив драгоценные секунды на перезарядку.
Слева часто захлопал карабин. Силы удара пуль промежуточного патрона 7,62 миллиметра не хватало, чтобы гарантированно свалить шипомордника — подстреленные заполошно чирикали, свистели, вертелись на месте, пытаясь дотянуться до ран.
Затвор СКС клацнул и встал на задержку. Петюня воткнул новую обойму, загнал в магазин патроны, но выстрелить не успел — особенно крупный шипомордник, перемахнув через сородичей, обрушился на него сверху.
У челнока было не больше мгновения, чтобы спасти свою жизнь. И он не подкачал: припал на колено и принял трёхпудовую тушу на штык. Гадина извернулась, силясь достать жертву скорпионьим хвостом, но тут штык сломался и тварь отлетела в сторону, шмякнувшись о колонну. На смену ей пришли две другие — низко припали на передние лапы и поджали хвосты для прыжка «колобком». Петюня, вконец потерявший от страха голову, перехватил карабин за ствол и замахнулся, как бейсбольной битой — словно собирался отправить в аут эти смертельно опасные мячики.
По ушам ударил шипящий свист. Первая тварь опрокинулась на бок — из лопатки у неё торчал хвостовик арбалетного болта. Вторая сиганула в сторону и исчезла в завесе проволочного вьюна.
— Эй, сюда ходи, прикроем, да?!
Новый залп — на этот раз к арбалетам присоединились помповые ружья. Хлёстко, как пастуший кнут, ударила винтовка. Пятеро стрелков растянулись в цепь поперёк улицы. Командовал тот, что стоял в середине — здоровенный, широкоплечий, в выцветшем пиксельном камуфляже и оранжевом, лихо заломленном на ухо берете. За поясом кинжал-кама в чеканных ножнах, у ног захлёбывается утробным рыком кавказская овчарка.
— Воккха стаг, могушалла муха ю хьян[4], Ваха! — Сергей помахал владельцу берета. — Сказать не могу, как я тебе рад!
Чечен в приветственном жесте поднял над головой СВД.
— Спецназ своих не бросает, Бич! Услышал стрельбу — ну, думаю, хорошие люди в беду попали, помогать надо. Молчать, Абрек!
Огромный пёс недовольно заворчал. На Сергея он не смотрел — провожал недобрым взглядом жёлтых глаз удирающих по Большой Ордынке шипомордников. Под густой шерстью дрожали натянутые мускулы: стоит хозяину подать знак, и сорвётся с места — рвать, давить.
— Здравствуйте, уважаемый Ваха! — Петюня опасливо выглянул из-за колонны. — Вы собачку-то попридержите, а то, как бы она моего Мойшика не кусила.
— Нэ боись, брат! — ухмыльнулся чечен. — Веди своего ишака, Абрек не тронет, если я не велю.
Ослик с библейским именем не внял этим заверениям, и Петюне пришлось с проклятиями выволакивать упрямую животину из ниши. Вахины бойцы тем временем занялись подстреленными тварями.
— Мускусные железы вырезают? — Петюня кивнул на охотника, наклонившегося к туше с ножом. За спиной у него висел блочный арбалет.
Чечен развёл руками.
— Слюшай, откуда я знаю — мускус-шмускус? Твои дружки хорошую плату дают, вот Василь Петрович и режет. Пятьдэсят желудей за хвост, э?
Лесные знатоки снадобий широко использовали секреты, выделяемые железами в основании хвоста чернолесской твари. Но шипомордники были редкой добычей — мало кто из охотников рисковал соваться в Чернолес, а сами твари нечасто выбирались наружу. Так что вахины охотнички не собирались упускать случая.
— Куда дальше пойдёшь, Бич? — осведомился Ваха. — А то, давай к нам, на Кордон, а? Примем как дорогих гостей!
Сергей пожал плечами.
— Не знаю, Ваха, не знаю. Я к Крымскому мосту собирался, за мной туда утром должна прийти лодка.
— Э-э, брат, какой мост? Шипомордники разбрелись по округе, теперь всё зверьё переполошат. Часа через два стемнеет, куда пойдёте? А на Кордоне — посидим, за жизнь побазарим, чачи выпьем. Завтра с утра и тронетесь.
Подошёл Петюня. Он привязал ослика к решётке и вертел в руках покалеченный карабин.
— Ну вот, штык сломал! С-суки рваные эти ваши шипомордники! Куда он теперь такой?
— Среди них и кобели встречаются, самцы то есть, — не удержался Сергей. — Что до штыка, то загляни к Кузнецу на мост, знаешь? Он сделает в лучшем виде, и не штампованное дерьмо, как у тебя, а кованый, из хорошей стали.
— Знаю, конечно, — уныло кивнул Петюня. — И какие у него цены — тоже знаю. Да и когда ещё я туда доберусь…
— Слюшай, дарагой, зачем добираться, а? — Ваха хлопнул челнока по плечу так, что тот едва устоял на ногах.
— У нас на Кордоне свой кузнец! Кинжалы делает, топоры делает, наконечники. Арбалеты тоже делает, хорошие, с колёсиками! Исправит твой ЭСКаэС, мамой клянусь! А мы с Бичом пока посидим, побазарим…
— …чачи выпьем, — закончил мысль Сергей. — Ладно, уболтал, чёрт языкастый! Петюня, отвязывай своего Моисея и пошли. И нечего облизываться на шипомордников, не наша добыча!
— Да я и не спорю… — вздохнул челнок. — Только, знал бы ты, Бич, как они идут сейчас на ВДНХ! Давеча один тамошний знакомец весточку прислал: всё, мол, что привезёшь, куплю! У них бум на чернолесские ингредиенты.
— Сгубит тебя жадность, Петюня! Где ты — а где ВДНХ? Пока доберёшься, десять раз сожрут.
— С чего мне-то туда тащиться? Есть люди, возьмут и заплатят хорошо… Ты, если что, имей в виду, Бич, лады?
— Что имею, то и введу, — усмехнулся егерь. — Шагай уже, коммерсант!
VI
Общежитие поразило Егора своим запущенным видом. Когда-то администрация не пожалела средств, украсив стены декоративными панелями из пластика. Теперь на месте уничтоженного плесенью евровеликолепия осталась облупившаяся извёстка, покрытая неопрятными потёками. О былой роскоши напоминали разве что дубовый паркет и деревянные оконные рамы, которые, по счастью, не успели заменить пластиковыми стеклопакетами.
Лесное море, плещущееся у подножия красных, имперского гранита колонн, не делало попыток проникнуть внутрь Главного Здания МГУ. В его стенах люди не страдали от «Лесной Аллергии» — грозного синдрома, тридцать лет назад изгнавшего жителей мегаполиса за МКАД и с тех пор успешно противостоящего попыткам вернуть утраченное.
Подобных «экстерриториальных» клочков прежней Москвы в границах Леса было четыре — если считать Кремль, о котором Егору успели поведать несколько леденящих кровь историй. На Северном Речном вокзале располагался перевалочный пункт для тех, кто перемещался между Лесом и внешним миром — «Замкадьем», как называли его лесовики, следуя традиции, возникшей задолго до Зелёного Прилива. На ВДНХ раскинулся самый большой рынок Леса, охотно посещаемый и коммерсантами из-за МКАД. Через его лавки, склады и торговые фактории шёл весь оборот товаров центральных, северных и восточных территорий, от Кузьминок до западной кромки Большого Болота. А вот переселенцев на ВДНХ было немного — страдающим даже лёгкими формами «Лесной Аллергии» непросто выдержать пеший переход по Ярославке. К тому же по реке намного проще добраться до МГУ и полян Серебряного Бора и Коломенского, куда стремились восемь из десяти приезжих.
Эти сведения Егор почерпнул из буклета, выданного в приёмной комиссии. Как и обещал секретарь, с размещением в общежитии проблем не возникло. Предъявив направление, молодой человек взял ключ у дежурной по этажу, пожилой бесформенной тётки в синем халате и войлочных тапках и отправился обживать новое обиталище. Население Главного здания МГУ — в просторечии ГЗ — с доприливных времён сократилось чуть ли не вдесятеро, так что, при желании, можно было получить в единоличное пользование квартирку из двух комнат. Кухни, правда, не было — она располагалась в дальнем конце коридора, общая для всех обитателей этажа.
Помещение тонуло в полумраке. Верхний свет не горел, а настольной лампы с треснутым абажуром из зелёного стекла едва хватало на то, чтобы осветить открытую книгу и чуть-чуть её владелицу. Девушка сидела вполоборота, и вытертая до белизны клеёнка, свисающая со стола, не скрывала круглых, соблазнительно гладких коленок.
— Можно воспользоваться вашим чайником? А то у меня пока нет своего.
Хозяйка книги подняла на пришельца глаза и, помедлив, выпрямилась на табурете. Егор машинально отметил, что незнакомка не заморачивается бюстгальтерами — тёмные ореолы сосков легкомысленно просвечивают сквозь тончайшую, почти прозрачную ткань топика.
Девушка приветливо улыбнулась.
— Новенький, что ли?
— Да, только заселился. Вот купил в буфете пару булочек, но не хочется всухомятку…
Улыбка у неё была очаровательной — с задорными ямочками на щеках.
Девица встала (Егор испытал лёгкое потрясение, убедившись, что выражение «ноги от ушей» вовсе не фигура речи) и щёлкнула выключателем.
Это было второе потрясение: при ярком свете обнаружилось, что её кожа, безупречно матовая, безупречно гладкая, не кожа, а мечта производителя рекламы косметических средств, имеет легкий зеленоватый отлив. Глаза оказались под стать коже: ярко-зелёные, с радиальными лучиками. В сочетании с блондинистой, редкой густоты гривой — эффект умопомрачительный.
— Удивлены? — девица усмехнулась. — Да, я из местных. «Золотые Леса», слышали?
И подняла руку, демонстрируя тонкое, немыслимого изящества запястье, украшенное кожаным браслетом с узором в виде переплетающихся листьев и стеблей. В электрическом свете узор отливал золотом.
Егор едва нашёл в себе силы, чтобы кивнуть.
— Вообще-то, я не здесь живу, а в посёлке рядом со смотровой площадкой. Сюда заглянула навестить подруг и вот, засиделась...
— Кхм… так я насчёт чая?
— Вон титан, наливайте. Заварка есть?
Большой никелированный бак стоял на столе, в углу кухни. В нижней части имелся блестящий металлический краник, из которого в подставленное блюдце падали редкие капли.
— Осторожно, горячо!
Предупреждение запоздало. Егор зашипел, дуя на пальцы — бак был разогрет почти до ста градусов. Это подтверждала и шкала термометра, вмонтированного рядом с длинной, во всю высоту бака водомерной трубкой. На облупленной жестяной табличке значилось: «Кировский завод «Электробытприбор».
— Ну и чудище! А электрических чайников здесь нет?
— Комендант запрещает держать их в комнатах, боится пожара. Так ребята делают бульбуляторы.
— Бульбу… что?
— Вы как ребёнок! — рассмеялась девица. Смёх у неё был мелодичный, звонкий, словно разом зазвучало множество хрустальных колокольчиков.
— Всё-то вам, замкадышам, надо объяснять! Берёте два безопасных лезвия… знаете, что это такое? Прикрепляете к каждому проводок, прокладываете между ними спички — только головки не забудьте обломить, с вас ведь станется! Потом обматываете нитками, опускаете в стакан, а кончики проводков — в розетку.
От такого инженерного креатива Егор слегка завис.
— И… кхм… работает? Бульбулятор?
— Ещё как! За полминуты литровую банку кипятит. Но если комендант застукает — такой скандал устроит, ужас! А вообще тут полно старья. Нормальная техника не действует, выкручиваются, кто как может.
— А откуда его берут, это старьё?
— Да откуда угодно! Хотя бы с подвальных складов. Знаете, какие они здесь? Там и бомбоубежища — огромные, на случай ядерной войны. В них полно припасов, закладывали ещё лет сто назад.
Егор вспомнил хохла-прапора с его собранием военного антиквариата.
— Знаю, выдали сегодня кое-что, как раз оттуда.
— А на нижнем уровне ядерный реактор! — с таинственным видом поведала зеленокожая.
— Ядерный реактор? Да ладно, быть того не может!
— Не может, значит? — в голосе собеседницы звучала обида. — Да что вы говорите? Конечно, вы там, в Замкадье, самые умные… Вот скажите, откуда тогда берётся электричество?
И для наглядности щёлкнула туда-сюда выключателем, на мгновение погрузив кухню в темноту.
— Нет здесь никакого реактора, это я вам как физик говорю. Ядерный реактор не может работать без электроники, а она вся на полупроводниковой базе.
Девица не нашла, что возразить, и Егор поспешил закрепить успех:
— Вы на какой кафедре учитесь?
Из прежних факультетов в университете осталось три:биофак, химфак, факультет почвоведения, да ещё кафедра палеонтологии, изучающая островки плейстоценовой и миоценовой флоры и фауны, попадающиеся кое-где в Лесу.
— Я работаю в библиотеке, в отделе обслуживания. Заходи как-нибудь, поболтаем. Тебе ведь книги получать надо?
«…мы что, уже на “ты”?..»
Егор кивнул.
— Вот и заходи. А сейчас — извини, подруги ждут.
— Конечно, зайду, спасибо за помощь!
— Кстати, меня зовут Лина? — девица кокетливо склонила голову к плечу.
— Егор. Так я загляну в библиотеку?
— Заглядывай, буду рада.
«Как же, подруги её ждут!» — Егор завистливо проводил точёную фигурку взглядом. Повезло ведь кому-то — заполучить такую красоточку! А что кожа зелёная, так в этом даже есть своеобразная прелесть. Скажем, на чёрных простынях, или тёмно-зелёных, под малахит — любой поклонник фэнтези придёт в восторг!
VII
Добрынинка входила в число нечасто встречающихся в Замоскворечье мест, где можно видеть небо над головой. Высоченные клёны и ясени росли по контуру площади, не покушаясь на центральную часть с памятником Навоѝ. Потому и люди тут жили весёлые, жизнерадостные и к тому же, в отличие от многих лесовиков, могли похвастать густым загаром.
Ваха Исрапилов возглавлял обосновавшуюся здесь большую общину фермеров — большую, разумеется, по меркам Леса, где и дюжина человек вполне могла сойти за толпу. А население Добрынинки давно перевалило за две сотни. Крепкое хозяйство, гостеприимство обитателей, надёжные укрепления создали Добрынинскому Кордону репутацию главного перекрёстка Замоскворечья, где охотно принимают челноков, егерей, барахольщиков и прочий бродячий люд. Сергей был на Кордоне частым гостем и пользовался особым уважением — особенно после того, как по просьбе Вахи доставил с ВДНХ барана и пяток овец. С тех пор отара изрядно прибавила в числе, а в местной чайхане стали подавать превосходные, лучшие в Лесу, шашлыки и шурпу.
Ваха взял со стола кувшин — изысканно-вычурный, сверкающий серебром, — и принялся разливать по серебряным с чернью чаркам кубачинской работы бледно-золотую жидкость. Чачу он гнал сам, из дикорастущего винограда, который на Кордоне сумели кое-как облагородить. Вино такая «лоза» давала нестерпимо кислое, а потому свежий сок сгущали и смешивали с протёртыми орехами, саговой мукой и мёдом диких пчёл. Получалось нечто вроде твёрдой пастилы, высоко ценимой за питательные свойства и удобство транспортировки. А выжимки шли на чачу.
Наполнив чарки, Ваха вернул кувшин на место, рядом с чеканным блюдом, полным кусков жареной баранины, истекающих янтарным жиром. Добрынинский аксакал питал слабость к серебряной утвари — её немало нашлось в квартирах, давно лишившихся хозяев, в ювелирных и антикварных магазинчиках, которых в Замоскворечье всегда было пруд пруди. Хрусталя и фарфора Ваха не признавал, а на подколки — «вампиров опасаешься, уважаемый?» — отвечал невнятным бурчанием.