Алекс в смятении думал о том, что не знает, как относиться к кузену, и колебался между бешенством, скепсисом и даже жалостью. Слушая его пространные пояснения, он не раз прикидывал, насколько тот честен в своих откровениях и нет ли у него про запас совершенно иной версии. Но он покорно сидел и слушал то, что ему говорят, и то, что скрывают, и думал, как это все сопоставить, избегая задавать лишние вопросы, чтобы не обнаружить свой истинный настрой. Ему не терпелось отделаться от собеседника и наедине с собой поразмышлять над услышанным, вглядеться в суть сказанного со своей точки зрения. Неопровержимо ясным было одно: за тридцать пять минут он столько всего наслушался от Кэлвина, что начинал чувствовать дурноту от его присутствия. Тот лишний раз подтверждал истину, до которой Алекс сам додумался прежде: некоторым людям хватает веры для ненависти, но недостаточно веры для любви. В состоянии, близком к отчаянию, он понял, что приложит все усилия, но любой ценой отвоюет у них Люси целой и невредимой, а потом унесет подальше ноги.
Все время полета он непрерывно думал об одержимости этих людей Джоном Ди и пресловутыми протоколами бесед с ангелами. Причастны ли похитители к трагической гибели брата? Заключение коронеров, подтверждавшее смерть от несчастного случая, было получено еще месяц назад, но у Алекса вновь пробудились подозрения. Так или иначе, приходилось откладывать свои догадки на будущее: они бередили еще не зажившие раны, а в данный момент следовало позаботиться о скорейшем вызволении Люси. Тот тип – Ги, родственник тамплиеров, – по телефону казался обезоруживающе любезным, но в критической ситуации он наверняка изменит свое обхождение, поэтому Алекс с крайним скепсисом отнесся к уверениям Кэлвина относительно неспособности его знакомых причинить кому‑либо реальный вред. Алекс чувствовал, что жизнь Люси сейчас висит на волоске. Если ему не удастся быстро освободить свою любимую пациентку, то ей грозит вторая по счету и, возможно, более разрушительная катастрофа, вызванная задержкой приема медикаментов. В том месте, откуда похитили Люси, полиция обнаружила рядом с телефоном ее сумочку, значит, у Люси не было при себе препаратов против отторжения тканей, и Алексу необходимо было побыстрее их доставить.
|
|
Самолет опоздал с посадкой на десять минут. Не чувствуя ни утомления, ни сонливости, Алекс ринулся к стойке аренды автомобилей. Машина для него была уже заказана и оплачена на месте, что подразумевало наличие у злоумышленников достаточно разветвленной сети. Ничего нельзя было придумать хуже, чем путешествовать под их пристальным вниманием, но выбора не оставалось.
Через двадцать минут Алекс на миниатюрном «ситроене» покинул пределы аэропорта и под противным дождичком помчался в сторону Арбоннского леса. Обращать внимание на погоду не приходилось: ему предстояло успеть к назначенному часу – полпервого ночи. Его опоздание не устраивало похитителей и работало против самой Люси: ей нужно было принять лекарства уже в девять вечера по парижскому времени. Еще несколько часов, и за ее жизнь трудно будет поручиться…
Путь до Фонтенбло к Арбоннскому лесу он проделал на удивление быстро, учитывая ухудшавшиеся погодные условия. Дорога была свободна, и Алекс, неплохо знавший окрестности, получал дополнительные указания по телефону. Наконец он свернул в деревню и покатил вдоль построек, внимательно читая названия на табличках. Почти сразу он отыскал нужный дом – единственное освещенное строение посреди сонного селения – и постучал. Дверь открыла хозяйка.
|
|
– Je suis desolé…[78]
– Oui, Monsieur. Il attend. Entrez, s'il vous plaît.[79]
Женщина явно нервничала – очевидно было, что она принимает гостей против желания. Хозяйка провела его в просторную гостиную и предложила сесть. Каменная кладка стен в помещении говорила о совершенно обычной ферме, подновленной и с претензией на роскошь. Алекс в замешательстве начал разглядывать висевшие напротив фотографии пленительной молодой блондинки с прелестным овалом лица.
– Не ломайте голову понапрасну, мистер Стаффорд. Дом принадлежит одной немецкой актрисе, моей бывшей любовнице. Мы с ней давно прекратили всякие отношения.
По вычурной лестнице, вероятно ведущей на перестроенный чердак или сеновал, спускался темноволосый смуглый человек в водолазке кремового цвета и темных вельветовых брюках. Судя по голосу, Алекс по телефону общался не с ним.
– Она ни сном ни духом не ведает, что я здесь, а ее беременная дочь сейчас в Лондоне. Не уверен, что они были бы счастливы видеть меня здесь, поэтому благоразумнее будет вести себя потише.
Он говорил с легким трудноопределимым акцентом, тщательно маскируемым за английским, скорее всего выученным в Америке. Его внешность – в противовес манерам – напомнила Алексу одного знакомого, выдающегося специалиста в области лечения астмы и аллергии, родом из Израиля.
|
|
– Меня все это не касается. Я привез вам документы. Давайте выполним договоренность до конца.
Алекс выражался предельно кратко, стараясь придать своему тону уравновешенность, которой ему недоставало. Так или иначе, его приезд был красноречивее всяких слов. Человек, натянув перчатки, принялся изучать содержимое папки, вынутой Алексом из портфеля. Он просматривал страницу за страницей чуть ли не по буквам; томительно тянулись минуты, и Алекс все больше беспокоился о Люси и о таблетках. Он позволил заметить незнакомому собеседнику, что манускрипты очень древние и хрупкие и лучше бы их избавить от излишних манипуляций. Тот неожиданно поинтересовался, знает ли сам Алекс, что в этих бумагах, очевидно удивляясь, что кто‑то может совершенно равнодушно относиться к подобным ценностям. Алекс без колебания заявил, что понятия не имеет и считает, что суета вокруг них сравнима с бурей в стакане воды. Слово, записанное им на открытке от Уилла накануне вечером, он утаил и молчал, пока не получил позволение уйти.
Во втором часу ночи Алекс уже катил в «ситроене» в западном направлении. Дороги были мокрыми от дождя, и, хотя ехать предстояло в основном по автострадам, на возвращение в Шартр следовало отвести почти час. Зазвонил мобильник, и масляный голос рыцаря‑храмовника сообщил:
– Вы в высшей степени порядочный человек, доктор Стаффорд. Но и мы джентльмены. Итак, la porte d'hiver. Ровно в два. Je vous souhaite une bonne nuit. Au revoir.[80]
* * *
Едва башенные часы пробили два, Алекс увидел Люси: дрожа и ежась от холода, она одна стояла у северного соборного портала. Это зрелище его еще больше разозлило. Он поспешно сбросил с себя теплое пальто и накинул ей на плечи. Сзади взревел мотор, и Алекс через плечо успел заметить, как уносится прочь темный автомобиль с потушенными огнями. Обернувшись к Люси, он наскоро оценил сначала ее моральное, затем физическое состояние – она была явно вымотана, но нашла силы ему улыбнуться.
– Они не хотели меня отпускать. Я у них ничего не ела, хотя мне и предлагали. Даже воды ни капли не глотнула.
Алекс мимоходом подумал о том, что так и должна вести себя богиня, попавшая в преисподнюю, и тихо засмеялся – недоверчиво и успокоенно. Некоторое время он не двигался, не выпуская ее из объятий, словно хотел влить в нее хоть немного своего телесного тепла. Люси почувствовала, что его мелко трясет, и ей тут же передалась тревога, терзавшая Алекса все последние часы. Оказывается, она не такая уж и хрупкая, если сейчас у нее больше присутствия духа, чем у него! Она обняла Алекса в ответ и заглянула в глаза:
– Алекс, со мной все в порядке. Я знала, что ты меня не бросишь.
Помолчав, она спросила:
– Но что же содержится в тех бумагах?
У него не было ответа.
* * *
– Гостиница совсем рядом.
– Мы туда не поедем.
Вынув из одного вместительного кармана пальто бутылку с водой, а из другого несколько капсул, Алекс впихнул Люси в машину. Он ненадолго задержался у отеля «Гранд‑Монарх», все время держа ее за руку – даже тогда, когда заполнял карточку у стойки ночного портье, а затем получал паспорт Люси и ее вещи. Еще короче Алекс пообщался с полицейскими – поблагодарил их за содействие и забрал сумочку и телефон Люси, сообщив им, что она не пострадала, но находится в шоковом состоянии. Первейшей его заботой на данный момент было ее здоровье; они оба согласны ответить на все вопросы, но чуть позже, после отдыха. На французском Алекс изъяснялся довольно бегло и был сама учтивость, поэтому их вскоре отпустили.
В машине он за получасовую поездку отпускал руку Люси лишь для того, чтобы переключать передачу. Когда они свернули на проселок, ведущий к его дому близ Эгля, было почти три ночи, но Алекс, невзирая на поздний час, поставил машину в гараж и тщательно его запер. Под ледяным дождичком они пробежали по саду. Ключ, как всегда, хранился в горшке с зимней геранью.
В доме Алекс даже не стал открывать ставни, а первым делом включил свет и показал Люси, где находится ванная, затем устремился наверх и принялся регулировать переключатели. Спешно вернувшись, он увидел, что Люси хоть и устала, но не спешит присесть. Она взглянула на него, сияя:
– Сколько места…
Она осматривала просторную гостиную, выходящую окнами на небольшую оранжерею, акварели на стенах, белую плетеную мебель в новеньких чехлах, пианино, прислоненную к креслу виолончель, разложенные повсюду фотографии и чувствовала себя потерявшимся, а потом найденным и приведенным домой ребенком. Устроившись у стола в старинном кресле рядом с сервантом, где поблескивал фарфоровый сервиз, Люси принялась наблюдать, как Алекс сначала включил масляный обогреватель и поставил чайник, а затем скрылся в боковом коридорчике и учинил обыск в морозильной камере. Вскоре он вернулся с упаковкой черного хлеба для тостов.
– Не знаю, сколько он тут пролежал, – озабоченно сообщил Алекс, по‑видимому еще не готовый выслушивать ее впечатления, – но можно попытаться разогреть. Масло, наверное, пробовать слишком рискованно… но что‑нибудь съесть тебе не помешает.
Тщательно вымыв руки, он подал ей чашку с горячим чаем и намазанный медом тост и, по‑прежнему неугомонный, ушел что‑то проверить наверху. Тепло от обогревателя и чая оживило Люси; она моментально ощутила, как по всему телу растекается дурманящая усталость. Наконец Алекс вернулся и пристроился на уголке кухонного стола. Глаза Люси от усталости показались ему огромными, под ними залегли темные круги. Он улыбнулся:
– Ну что ж… Я разжег камин, спальня сейчас нагреется, а воды как раз хватит, чтобы быстренько ополоснуться под душем.
Люси встала и прижала пальцы к его губам, побуждая к молчанию.
– Мне не нужен душ, Алекс… и врача не нужно.
Большим пальцем она обвела его улыбающиеся губы, и Алекс успел поцеловать его, ощутив нежный медовый привкус. Зеленые глаза встретились с карими, изучая их настроение; через миг его рука легла ей на затылок, и их губы нежно соединились.
Они слишком долго ждали этого, чтобы теперь торопиться. Медовое дыхание Люси обволокло Алекса, и он томно длил поцелуй, а затем осторожно обнял ее за тонкую талию и приподнял над полом. Люси легко обхватила его ногами и не отрывала глаз от его лица, пока он без всяких усилий нес ее по лестнице на второй этаж.
В спальне неуловимо пахло дымком и сосной. Алекс мягко усадил Люси на кровать, на толстое шерстяное одеяло. Они неспешно раздели друг друга, наслаждаясь каждым мгновением. Алекс начал целовать ее щеки и ресницы, а затем лег рядом с ней на мягкое ложе, нежными прикосновениями исследуя изгибы стройной талии и плоский живот. Его руки благоговейно поднимались все выше. Чуткими пальцами он прикоснулся к ужасному шраму, окантовавшему ее левую грудь от ребер до ключицы. Люси задержала дыхание, подавив желание заплакать.
– Он такой уродливый!
– Нет, он прекрасный, – возразил Алекс. – Он спас тебе жизнь.
Он покрыл шрам частыми поцелуями, продвигаясь снизу вверх. Его жаркое дыхание защекотало шею Люси, и наконец Алекс вновь приник к ее губам. Теперь желание стало нестерпимым, их захлестнула страсть. Чувственность Люси взывала к его телесному жару, и отсрочка была равносильна агонии, а удовольствие – боли.
– Алекс!
Она слишком долго желала этого, и в ее призыве чувствовалась такая жажда, что Алекс без колебаний переместил руку с ее груди на бедро, а услышав вновь свое имя, легко приподнял Люси и проник в ее лоно. Их прерывистое дыхание смешалось.
Алекс обхватил Люси за талию, и ее ноги инстинктивно обвились вокруг него. Она остро ощутила его внутри себя и отдалась сладострастию с такой силой, что чуть не потеряла сознание, а ее дыхание затрепетало, подобно крыльям бабочки. Не прерывая поцелуя, Алекс начал прокладывать пальцами тропинку между их сомкнутыми телами, спускаясь все ниже, но Люси остановила его:
– Нет, Алекс, подожди…
Он открыл глаза, пытаясь понять, что она хочет сказать, и заглянул прямо в ее душу, которая вдруг раскрылась перед ним. Где‑то внутри Люси туго скрученная пружина, которую невозможно было больше сдерживать, развернулась без предупреждения, почти болезненно пронзая все ее естество. Никогда прежде Люси не чувствовала себя такой незащищенной, такой доверчиво распахнутой. Ее чувства вернулись из долгой изнурительной ссылки. Она почему‑то – а почему, и сама не знала – разрешила себе поверить Алексу, страстно тоскуя по единению с ним, и последствия этого единения оказались воистину гипнотическими.
Алекс впитал в себя ее наслаждение – неповторимую изысканную мелодию возникшей между ними близости – и лишь тогда позволил себе отдаться ее ритму. Время замерло. Люси не знала, сколько его прошло до того мгновения, когда они наконец насытились друг другом и она заснула в объятиях Алекса, прислушиваясь к его сердцебиению и вою ветра за окнами.
Люси проснулась от непонятного постукивания и ощутила, что лежит в постели одна. Лениво приподняв веки, она увидела силуэт на фоне тлеющего камина – Алекс разбивал кочергой угасающие угли, подбрасывал еще поленьев. По комнате распространялся свежий сосновый запах; ставни не были закрыты наглухо, и стекла позванивали от ветра.
– Сейчас рано, еще нет семи. И погода дрянная, – произнес он мягким хрипловатым голосом, возвращаясь в постель. – Зато моя дама прекрасна. Уважительная причина остаться дома.
Алекс проскользнул под одеяло, поближе к ее теплу, и обнял Люси. От его пальцев веяло ароматом жженого миндаля, и Люси поцеловала их кончики – в качестве прелюдии к дальнейшим нежным прикосновениям. Алекс засмеялся:
– Ты всегда такая неуемная? И это после двух часов сна?
– Пора мне перестать себя унимать… Никогда еще я так хорошо не высыпалась за два часа! – Люси оперлась на локоть и заглянула в его озорно блестевшие изумрудные глаза. – «Пойдем, прошу, доверься мне во всем».[81]
И она приподнялась, заняв доминирующую позу.
– «Да, я готов».
В половине одиннадцатого Алекс разбудил Люси поцелуем и прижал палец к ее губам, не разрешая говорить.
– Я хочу проверить, как там дела у Шан, а потом выбегу ненадолго за молоком и куплю еще каких‑нибудь продуктов: у нас почти ничего не осталось.
– Мне пойти с тобой?
– Я скоро. Тебе не будет страшно?
Люси сонно покачала головой.
– Тогда полежи. Можешь принять ванну: вода уже греется. На улице просто ураган.
Припозднившись с завтраком, Алекс и Люси воспользовались плохой погодой как поводом воздержаться от прогулки. Вместо этого они говорили и не могли наговориться, прежде всего о доме, о лесных дорожках и тропках, о саде и старинном доме, хранящем в фотографиях фамильную историю. Люси не могла надышаться запахами горящего очага и влажных цветов, расспрашивала Алекса о семейных торжествах и воспоминаниях, связанных с этими стенами. Он скупо рассказывал ей об Уилле, но больше о матери, а Люси обмолвилась парой слов о своей. Оба внимательно слушали, пребывая в задумчивости и ни о чем не тревожась. Им никто не мешал: Шан наслаждалась материнскими заботами, всячески балуя Макса. «Не надо приезжать, – посоветовала она Алексу по телефону, – лучше позаботься о Люси». И они с чистой совестью предались обсуждению недавних треволнений и впечатлений об участниках недавней истории. Алекс посвятил Люси в события, в которых Кэлвину было отведено довольно загадочное место.
– Они каким‑то образом узнали, что ключ у тебя, но эти сведения мог им предоставить только Кэлвин. Думаю, поэтому они и избрали мишенью тебя.
Очевидно, Алекс до сих пор обдумывал полученную в последнее время информацию. Люси слушала его не перебивая; отношения Кэлвина и Шан неожиданно предстали перед ней в новом, тревожном свете. Позже они позвонили в gendarmerie, не забывая о предупреждении не вовлекать полицию, чтобы не нарваться на еще большие неприятности. Алекс, хоть и не собирался окончательно сдаваться, все же рассудил, что сейчас надо проявить благоразумие, поэтому оба дали одинаково уклончивые показания.
Рано утром Алекс обнаружил в морозильнике оленину, упоминавшуюся в открытке матери, адресованной Уиллу; мясо уже достаточно оттаяло, можно ставить тушиться овощное рагу для гарнира. Он откупорил бутылку хорошего вина, полил им жаркое, а затем плеснул немного в бокалы себе и Люси. Наступил подходящий момент напомнить ей, что она хотела что‑то спросить у него, когда, запыхавшаяся, звонила ему, выйдя из лабиринта.
Но Люси неожиданно замкнулась в себе, и Алекс, угадав ее колебания, решил не настаивать. Находясь в заточении у приятелей Кэлвина, она уделила своей догадке немало времени, сосредоточив на ней все мысленные усилия, перебирая и сравнивая различные предположения: это занимало ум и придавало душевной стойкости. Ей было понятно, что, какими бы словами она ни выразила суть вопроса, сама его постановка вызовет бурю, последствия которой невозможно предугадать, и она спрашивала себя, смогут ли они с Алексом противостоять стихии. Никогда еще ей так отчаянно не хотелось спросить что‑то, и никогда прежде она не чувствовала себя такой неспособной к этому. Люси решила пойти окольным путем.
– Когда ты впервые обратил на меня внимание?
В ее голосе не было жеманства: Люси смотрела на Алекса вполне серьезно, и он сообразил, что ее любопытство содержит некий подтекст.
– То есть я хочу знать, когда ты заинтересовался мной. Ты помнишь? Случайно не после пересадки?
Он коснулся ее лица – его пальцы пахли лавровым листом. Люси снова попыталась объяснить ему ход своих мыслей:
– Если бы вопрос состоял только в том, сколько сил у тебя, у меня было бы гораздо меньше сомнений. Но когда я задаюсь вопросом, насколько сильны мы оба, я пока не нахожу ответа.
– Меня к тебе привлекло вовсе не твое бедственное состояние – если ты об этом беспокоишься. И я никогда не оценивал тебя как жертву обстоятельств, нуждающуюся в опеке. Наоборот, мне очень импонировала твоя самостоятельность и невозмутимость. Впервые я увидел тебя… кажется, в мае? Я услышал твой смех и подумал: «Какая очаровательная девушка!» Молодая и прекрасная, но ступившая на порог смерти и тем не менее не утратившая ни изящества, ни чувства юмора. У меня на твоем месте не хватило бы мужества. Ты упорно не теряла надежды и ни разу не пожаловалась на судьбу.
У Люси при таком признании уголки губ поползли вверх. Она тоже запомнила и день, и час: Алекс тогда показался ей средоточием света в больничной палате, и одно его появление вдруг далеко отодвинуло окутавшую ее тьму.
– Значит, я нравилась тебе и прежняя?
Алекс кивнул. Перебирая пряди ее волос, он заглянул в глаза Люси, словно хотел прочитать, что творится в ее сердце.
– Но что тебя беспокоит?
Его добросердечие, способность заглядывать ей в душу часто смущали ее: в такие минуты Люси чувствовала себя крайне уязвимой, открытой чуть ли не нараспашку. Она встала и прошлась по кухне, спасаясь от его проницательного взгляда и желая обрести некоторую самостоятельность. Наконец она нашла в себе силы снова посмотреть на Алекса и без затей призналась:
– Мне кажется, у меня сердце твоего брата.
Прошло, наверное, с полминуты, но Люси показалось, что время просто застыло.
– Алекс, не молчи…
Она сама создала пропасть между ними и теперь пыталась навести через нее словесную переправу. По лицу Алекса невозможно было прочитать ни единой из его мыслей – они оставались для нее загадкой. Люси попробовала зайти с другой стороны:
– Вообще‑то я думала, что ты должен был что‑нибудь знать о доноре…
Вместо потрясения Алекс испытывал нежность. Он понял, что Люси пытается осмыслить нечто чрезвычайно важное для нее. Он тихо покачал головой.
– Меня там не было. Даже для координатора это не более чем частность, хотя бывают случаи, когда некоторые подробности жизни донора и обстоятельств его смерти могут быть доведены до операционной бригады. – Алекс оставался внешне спокойным. – Но не забывай, что я в тот момент не входил в бригаду. Почему ты решила, что это сердце Уилла?
– Даты совпадают…
Люси замолчала. Алекс задумчиво кивнул, и она продолжила:
– Но это еще не все. Когда я теперь вспоминаю себя в последние несколько месяцев, я сама не понимаю, почему это до сих пор не приходило мне в голову. Уилл, поскольку он твой брат, неминуемо должен был стать донором органов.
Алекс поглядел на нее скептически, и Люси поспешно выпалила:
– Ты дослушай! Я перестала быть вегетарианкой, я вижу сумасшедшие сны!..
– Из‑за лекарств. – Алексу удалось избежать покровительственного тона. – Люси, за эти полгода в тебе смешался невообразимый коктейль из медикаментов. Черт‑те что!
– Ладно, пусть. Кортни говорит то же самое. Идем дальше. Как только я встречаю кого‑нибудь из твоих приятелей, я его будто уже знаю! Шан, например, и Саймона… Они показались мне своими.
Увидев, что Алекс не спешит ей верить, Люси усмехнулась: что ж, в самом деле нелепо.
– Алекс, я ведь понимаю, что похожа на чокнутую, но я так правда скоро сойду с ума! Поверь мне, совпадений слишком много. Я узнала твой дом в Гемпшире: как только мы туда вошли, я ощутила, словно пришла к себе.
– Люси, ты просто мечтала поскорее попасть в домашний уют. И я постарался обеспечить его тебе сразу же как мы туда добрались.
– Верно. – Она благодарно улыбнулась. – Помнишь еще, как у меня вдруг разболелась голова – там, в Лонгпэрише? Мне стало дурно, мутило и знобило… Честно признаться, я решила, что умираю. А теперь думаю, это из‑за возвращения во владения Уилла. Кладбище и все такое прочее…
Алекс хотел что‑то возразить, но Люси подхватила:
– Сколько раз мне хотелось назвать тебя Сэнди, но это было бы непростительной вольностью, ведь мы тогда только познакомились! Наверное, так обращался к тебе Уилл?
Она с улыбкой взглянула ему прямо в глаза. Алекс удивленно засмеялся. Действительно, с самого детства на это уменьшительное имя имел право только Уилл… Не то чтобы Алекс не верил Люси, но он вдруг почувствовал, что вступает на неизведанную территорию.
– Может, я случайно обмолвился об этом? Или Шан?
– Нет, Алекс, никто мне не говорил. И мне кажется, он называл тебя так из‑за твоих…
Они закончили хором:
– Пепельных волос!
Алекс недоверчиво глядел на нее, усилием воли запрещая себе отмахиваться от этого вздора – ради Люси, но не мог смириться со странностью ее признаний.
– Хотела спросить тебя еще одну глупость. Уилл был левшой? Алекс прикрыл веки.
– Твои способности левши усилились после пересадки… Люси, все это очень, очень любопытно, – наконец произнес он, заметив, как напряженно ждет она его мнения. – Но в общем и целом это ничего не меняет. Многие симптомы можно списать на употребление препаратов против отторжения.
– Конечно, я нисколько не спорю. Можно ли это как‑нибудь выяснить? Ты мог бы это сделать прямо сейчас?
На лицо Алекса набежала тень. Его выражение оставалось решительным, но в глазах появилась некая неопределенность – то ли вопрос, то ли новое соображение, то ли молчаливый спор с самим собой. Другой на месте Алекса не прислушался бы к ее мнению, но на него Люси могла положиться: он единственный сделал попытку увидеть происходящее ее глазами. Алекс набрал на мобильнике какой‑то номер и подошел к Люси:
– Они могут и не сказать мне. Я забыл тебя предупредить, что на этой неделе передал наблюдение за тобой Джеймсу Лоуэллу. Мне показалось, что уже пора это сделать… Джейн, здравствуй, это Алекс Стаффорд.
У Люси было всего мгновение, чтобы задуматься, с чего вдруг Алекс решил отказаться от профессиональной заботы о ней, а он тем временем уже высказывал Джейн сочувствие по поводу очередной рабочей субботы, шутливо предупреждал, что звонить ему не стоит, поскольку у него наконец‑то выходной, тем более что проводит он его за пределами Лондона, но обещает привезти ей в качестве компенсации бутылочку кальвадоса. Люси показалось, что Алекс не в меру общителен. Неожиданно он сжал ее руку и задал желанный вопрос: может ли Джейн заглянуть в карточку Люси и подсказать, откуда поступило донорское сердце?
– Джейн, это действительно важно, иначе бы я не спрашивал. Повисла пауза. Люси не сводила глаз с Алекса, ожидая ответа.
Тот все кивал:
– Ага, понятно… Джейн, можно ли узнать и другие подробности? Например, название больницы, где брали сердце для нее?
Поколебавшись, он вдруг спросил:
– Джейн, может, ты просто скажешь мне, кто донор?
Щебет в трубке прекратился – Джейн резко замолчала. Алекс покосился на застывшую Люси.
– Мне бы хотелось узнать… только это. Значит, его имя для меня не пустой звук?
Люси услышала, как голос Джейн в трубке сорвался и лишился привычных бодрых ирландских модуляций. Она поняла, что на поминках по Уиллу многие могли слышать его имя, произнесенное в связи с Алексом, и если тогда оно не имело для Джейн особого значения, то теперь она вдруг все поняла. Алекс больно стиснул пальцы Люси.
– Ничего… Не беспокойся. Ты не представляешь, как выручила меня. Спасибо, Джейн. Передавай привет своим.
Алекс отключился и взглянул в бархатистые глаза Люси – прежде карие, а теперь казавшиеся серыми со стальным отливом. Он молча обнял ее, и она сочувственно прижалась к нему. Когда Алекс немного пришел в себя, он отстранился и спросил:
– Все‑таки как же ты узнала?
У Люси не оставалось времени на раздумья. Алекс – человек рассудительный, он безмерно терпим к воззрениям других людей, каким бы богам они ни молились и какую бы веру ни исповедовали. Однако сам он твердо стоит на земле и прислушивается лишь к собственным ощущениям. Теперь Люси предстояло соединить эти две черты его личности. Она знала, что побывала в загробном мире, и должна была сказать об этом без обиняков, пусть и рискуя показаться смешной.
– Я видела Уилла вчера вечером. В потоке света. В лабиринте.
Она взяла их бокалы, привела Алекса в гостиную, к пылающему камину, и стала излагать свои соображения по поводу страницы пергамента, доставшейся Уиллу. Люси рассказала о том, как экспериментировала с именем Уильям и получила любопытный результат («Я – Уилл»); о том, как услышала слова о связи двух душ и их нераздельности. Она призналась, что вначале восприняла их в свете возникших у нее глубоких чувств к Алексу – надо сказать, вполне правомерно, – но затем увидела в этих строках другой, скрытый смысл: чья‑то омега, то есть завершение, стала ее альфой – началом. А потом, добавила Люси, она наяву увидела Уилла и едва не приняла его за Алекса – человека, которого ей больше всего хотелось увидеть в тот момент. Но в свете свечей его образ показался ей искаженным: резко очерченный подбородок, более широкие плечи, менее утонченный облик, волосы намного темнее и сильнее вьются… Тем не менее видение живо напомнило ей о привлекательном Алексе Стаффорде.
– Это был тот же милый мальчик, только сильно повзрослевший.
Люси указала на фото, где братья сидели рядышком на каминной полке: одному двенадцать лет, другому – десять. На ее взгляд, тогда в них было гораздо больше сходства, чем различий. Затем, продолжила Люси свои пояснения, она услышала голос. Услышала, будто Алекс обращается к ней в ее сознании.
– Да, – удивился он. – Я обращался…
Люси и так знала, как верила и в неоднозначность своего внутреннего опыта. С ней разговаривал не только Алекс, но и его брат – голосом более мелодичным, высоким и требовательным. Мимо нее кто‑то неслышно прошел, ощутимо задев края одежды. Уилл был там, рядом, он исследовал лабиринт вторично, вместе с Люси. Алекс мог верить или не верить – ей было все равно. Она ничего не выдумывала.
Алекс молчал. Ему вспомнилась южноамериканская коллега, которая подарила ему книгу Маркеса, приглашая тем самым измерить расстояние между реальностью и духовностью. Он глотнул вина и взглянул на Люси.
– Проводились различные исследования – и сейчас, кстати, проводятся. Это называется клеточной памятью. Некоторые специалисты относят ее к области фантастики, других возмущает само допущение такого феномена. Но есть и те, кто утверждает, что клетки обладают своеобразным разумом и пересадка живой ткани из одного организма в другой не прекращает их способности помнить. Вполне возможно, что цепочки аминокислот, передающие сигналы от мозга к различным частям тела, формируются также и в сердце. Я сам никогда глубоко не вникал в этот вопрос, хотя наслышан о результатах некоторых экспериментов, проводившихся, в частности, в Америке. Истории воистину невероятные, и было бы несправедливо рассматривать их с предвзятостью. Впрочем, недвусмысленного заключения добиться так и не удалось; если принять гипотезу, что мозг не единственный орган познания и сердце обладает автономной нервной системой, тогда подобные явления не исключены. – Он заметил, что Люси напряженно слушает, пытаясь вникнуть в суть сказанного, и добавил: – Кортни будет категорически отрицать такое предположение, но я могу переговорить с Амалем. У него на все найдется непредвзятое мнение, и оно наверняка будет очень ценным. – Некоторое время Алекс разглядывал вино в отблесках огня в камине и наконец признался: – Странно, однако, что не все испытывают то же, что и ты. Если бы это было так, разногласий было бы меньше.