Сергей Абачиев
Христианство – «религия историков». Но псевдохристианский фундаментализм антиисторичен по всем статьям!
(Тему «Православие и эволюционизм» пора закрыть раз и навсегда.)
Вступление
В списке информационных источников с «Русской народной линии (РНЛ)» на тему «Православие и эволюционизм» [1]–[23] видно, что «пик» её обсуждений пришёлся на 2016-й год. Об их безрезультатности свидетельствуют статьи [22] и [23]. Так сказать, «изготовка на старт», чтобы «дурниной» погнать тему по новому кругу. Я уж не говорю о тех представителях комментаторского актива РНЛ, которые категорически оппонируют мне и другим сторонникам эволюционных моделей современного естествознания. У них и вовсе «полный иммунитет» к какой-либо конкретнонаучной, историко-научной и общеметодологической аргументации. По причине добровольного и при этом агрессивного невежества в том, в другом и в третьем. Библейский Шестоднев для них есть истина в последней инстанции. В буквальном фундаменталистском понимании, якобы, по причине богодухновенности всего Священного Писания. (Один мой оппонент в священническом сане, о. Константин Буфеев даже сослался на высказывание св. Филарета Московского: «Верю, потому что это написано в Св. Писании. Более того, если бы в Библии было написано, что не кит проглотил Иону, а Иона кита, – я бы и этому верил!») Об исторических эволюциях самого́ православного богословия тем более ничего слышать не желают. Святоотеческие истолкования для них есть «истины в последней инстанции» независимо от исторических эпох жизни и творчества Святых Отцов.
Если логически последовательно развивать эту позицию, то она увенчается признанием Святых Отцов непогрешимыми в каждом своём тезисе. А по сути – превращением их в своего рода языческих идолов. При этом признаётся, что догмат о непогрешимости Первоиерарха католической Церкви в вопросах веры есть грубый рецидив язычества. А то, что фактически то же самое приписывается Святым Отцам, не осознаётся. В чужом глазу «сучок» видят, а своём «бревна» не замечают! Желающие всегда имеют возможность в этом убедиться по приведённым источникам и, особенно, по соответствующим комментаторским веткам. Всё на РНЛ документально заархивировано.
В этой статье я попытаюсь радикально положить конец всем этим бесплодным словопрениям. Тем более, что они сеют ценностную рознь между братьями и сёстрами во Христе, провоцируют их на скорые осуждения друг друга. И осуждения публичные, поскольку статьи РНЛ с их комментаторскими ветками открыты для всех в России и за рубежом. Самодеятельные «анафемы» православным сторонникам современного естественнонаучного эволюционизма можно насчитать десятками, если соответствующим образом проанализировать статьи и комментаторские ветки.
Но прежде всего подчеркну, что у сторонников фундаменталистского буквализма в понимании Шестоднева богословские и катехизаторские оппоненты были и есть веками. И оппоненты конструктивные. Одно из современных тому свидетельств – глава 4 катехизаторской книги митр. Иллариона (Алфеева) [24]. Это я к тому, что среди комментаторов РНЛ есть особо ретивые, которые готовы по невежеству своему чуть ли не приписать лично мне такую позицию. Впрочем, им подобные не замедлят «осудить» и самого́ митр. Иллариона как представителя «модернистской пятой колонны» в РПЦ, «волка в овечьей шкуре», «духовного оборотня в рясе» и пр. «Смиренные» такие чада РПЦ…
В науке, в философии и в богословии гордиевы узлы сложных и запутанных вопросов иногда полезно радикально разрубать элементарными вопросами. Тогда, когда эти вопросы являются не замечаемыми, но ключевыми, и когда от правильных ответов на них выстраивается совсем иная логика рассуждений. Адекватная и систематически продуктивная. Вот такой вопрос: если Ветхозаветный Шестоднев есть Богооткровенная истина, которая должна пониматься буквально, то тогда для чего нужны его Святоотеческие интерпретации и истолкования? Но если хоть в чём-то не буквально, то тогда получается по пословице «коготок увяз – всей птичке пропа́сть»!
Обратимся для более или менее конкретного, развёрнутого анализа к «Беседам на Шестоднев» святителя Василия Великого [25, с. 11–206]. Святоотеческий источник авторитетнее некуда! Здесь не имеет смысла его пространный анализ. Достаточно прокомментировать несколько избранных мест. И они очевидным образом имеют разные достоинства в плане своей истинности. Соответственно, и в плане ценности для потомков, включая нас.
О непреходящих результатах «Бесед на Шестоднев»
Одним из сильных мест представляется конструктивная критика святителем натурфилософских умопостроений античной языческой философии, которые искали первооснову мироздания кто в воде (Фалес), кто в огне (Гераклит), кто в воздухе (Анаксимен) и др. Он справедливо подчёркивает, что эти теории друг с другом не согласуются, друг с другом непримиримо конкурируют и что их можно умножать до бесконечности. Постольку, поскольку эти «первоосновы» ограниченным человеческим разумом придуманы, а не Богом возвещены [25, с. 29].
Вся последующая история философии, включая современную, подтверждает эту слабость чисто умозрительного «системотворчества». (См. по этому поводу в [18].) Здесь – одна из вечных мыслей этого святоотеческого произведения. Несколько ранее обосновано, что земля как Божие творение должна пониматься как весь материальный мир [25, с. 26–27]. Но и земля как то, что́ у нас под ногами, потенциально содержит в себе все стихии, каждую из которых античные философы провозглашали «первоосновой мироздания». Те же огонь (вулканы, уголь), воду (грунтовые воды и подземные источники), воздух (в рыхлых почвах) и др. Говоря языком современной методологии, святитель подчёркивает, что Божие откровение о земле обобщённо включает в себя соответствующие «частичные» человеческие учения. Даёт обобщённое и полное знание. Однако обосновывается это ссылками на сугубо ограниченные естественнонаучные знания своей исторической эпохи. На знания сугубо эмпирического уровня зрелости. На многие века отдалённые от понимания агрегатных состояний воды, химического состава воздуха, химической природы огня и др. Всё подобное было на научно-теоретическом уровне впервые понято только в физике и химии 18–19 веков от Р. Х.
На все времена и предупреждение святителя о том, что спекулятивное «системотворчество» для его авторов чревато серьёзными проблемами с психическим благополучием [Там же, с. 31]. Подтверждений тому немало и среди классиков философии Нового времени. Г. Гегель по классификации психиатров «проходит» как шизотимик, а это – «на грани». Ф. Ницше и вовсе закончил свои дни в психбольнице. Наш яркий советский философ Э. В. Ильенков в состоянии тяжкой депрессии с запоями покончил с собой в цветущем и плодоносном 54-летнем возрасте. А уж о «любительском кадровом резерве» философии и говорить не приходится! Представители этой непрофессиональной партизанщины от науки и философии со своими «р-революционными» теориями знакомы каждой психиатрической больнице в мире.
Апофатизм в богословии – это принципиальный отказ от описания в человеческих словах и понятиях Неизреченного в духовном мире. Прежде всего – Самого́ Нетварного Творца Вселенной и её Вседержителя. Отчасти он имеет место и в «высоком язычестве» – буддийском. Мотивация там иная: переживания Нирваны у каждого свои неповторимо-личностные, поэтому и нет смысла переводить их на язык общезначимых понятий. В монотеистических религиях, имеющих общий Ветхозаветный корень, апофатическая установка дана во второй заповеди Моисеева Декалога о несотворении кумиров из чего-либо и из кого-либо тварного. В иудаизме он чисто негативный – запрет на какие-либо сакральные изображения. В исламе он усилен до запрета на изображения любой живой твари. В православии и католичестве сакральные изображения допустимы с известными оговорками о том, что те же иконы реальных участников посюсторонней, материальной истории человечества, начиная с Самого́ Спасителя, не более чем возносят ум и сердце богомольника к их реальным прообразам в потустороннем, духовном мире. Христианский апофатизм, таким образом, в известной мере и конструктивный.
В словесно-понятийных умопостроениях богословия он выступает в таком же качестве. С точки зрения науки логики, Неизреченная Нетварная Сущность Бога может быть отчасти умопостигаемой через всяческие подчёркивания Его противоположных качеств в сравнении с феноменом человеческой личности. Например, того что: Его Разум Вселенски-конкретный; не скован пятью органами чувств; не нуждается в циклах сна и бодрствования; не нуждается в логико-методологическом самоисследовании; не формируется в обществе вместе с овладением языком; не нуждается в искусственных инженерных конструкциях для практической материализации Своих знаний и т. п. Чем больше количество и разнообразие таких отрицательных определений, тем надёжнее «сжигаются мосты» для возвратов к античному языческому антропоморфизму в понимании Нетварного Божиего Бытия. Что́ и требуется в первую очередь. При этом в принципе исключается выход на Его позитивное определение в человеческих понятиях по «остаточному принципу». По типу, например, выхода на определение понятия «кибернетика» последовательными отсечениями всего того, чем она не является в человеческой культуре и науке.
Вот один из образцов православного апофатизма святителя Василия: «И рече Бог: да будет твердь посреде воды, и да будет разлучающии посреди воды и воды [Быт, 1: 6]. / … спрашиваем: как говорит Бог? Так же ли, как и мы, то есть сперва в мысли рождается образ предметов, потом по представлении их, избрав значения, свойственные и соответствующие каждому предмету, Он излагает, а потом, передав мыслимое на производство словесных органов, таким же образом, через сотрясение воздуха, нужное к членораздельному движению голоса, делает ясной тайную Свою мысль? И не походит ли на басню утверждать, что Богу нужно столько околичностей для обнаружения Своей мысли? Или благочестивее будет сказать, что Божие хотение и первое устремление мысленного движения есть уже Божие слово? Писание же изображает Бога многословно, дабы показать, что Он не только восхотел бытия твари, но и привёл её в бытие чрез некоего Содейственника. Как сказано оно в начале, так могло бы выразиться и обо всём, сказав: в начале сотвори Бог небо и землю, а потом: сотвори твердь. Но теперь, представляя Бога повелевающим и разглагольствующим, самим умолчанием указывает на Того, Кому Бог повелевает и с Кем разглагольствует, нимало не скупясь в сообщении нам ве́дения, но распаляя в нас желание тем, что набрасывает некоторые следы и указания Неизреченного. Ибо приобретённое с трудом с радостью приемлется и тщательно соблюдается, А где приобретение удобно, там и обладание не важно. Поэтому Писание как бы окольною дорогою и постепенно приближает нас к мысли о Единородном. / …для того, чтобы возбудить ум наш к исследованию о Лице, к Которому изречены слова, премудро и искусно употреблён этот образ разглогольствования.» [25, с. 58–60].
Таким образом, у святителя повествование Шестоднева представляется не только информирующим об объекте, но и несущим одновременно важную Божественно-педагогическую миссию. Божие Откровение не могло не быть облечённым в человеческую словесно-понятийную (вербальную) форму. Заведомо ограниченное «изречение Неизреченного» – это вообще главная задача богословия. При этом само Новозаветное понятие Бог-Слово – оно для людей. Этот педагогический антропоморфизм в понимании Сотворение мира через Вторую Ипостась Пресвятой Троицы общего с Самим Субъектом и актами этого сотворения имеет не более, чем в качестве заведомо условной и отдалённой аналогии. Этот пережиток богословского антропоморфизма не более чем полезен в педагогических целях. Подобно ложной модели теплорода при первичном освоении новичками основного физического смысла термодинамики. Модели, которая в само́й теоретической физике отыграла свою былую продуктивную эвристическую роль к концу 19-го века от Р. Х..
В качестве картинки к этой статье я выбрал византийскую мозаичную икону 12-го века, изображающую Четвёртый день Сотворения мира – Сотворение небесных светил с главными для Земли Солнцем и Луной. Тот же педагогический антропоморфизм. Вторая Ипостась изображена в Богочеловеческом облике Иисуса Христа, Которого Она в период Сотворения мира не имела. Его Она приобрела только в момент Своего Богочеловеческого кенозиса. Здесь мы имеем дело с той же особо оговорённой богословской условностью, что и на немногих т. н. Отеческих иконах, изображающих Бога-Отца. Постольку, поскольку православная икона, по замечательно точному определению Е. Н. Трубецкого, суть богословие в красках. В отличие от теоретического богословия, оно адресовано несравненно более широкими слоями верующих независимо от уровня их образованности и несравненно более «удобопотребимо». Как и вообще произведения искусства, а не академические теоретизирования. Хотя, несомненно, многих неофитов в православной вере эта икона и провоцирует на богословский антропоморфизм. Но на то и устные проповеди для церковных христиан, чтобы парировать эту негативную первичную дань эффективной катехизации православного вероучения. Только были бы христиане церковными по организации своей личной духовной жизни, а не только по формальному акту крещения в православие!
Замечательно указание святителя на «чертёжную природу» человеческого рационального мышления, т. е. мышления в словах и понятиях [Там же, с. 61]. И впрямь, каждое человеческое понятие начинается с определения, с абстрагирования сущности предмета, с отвлечения от всего признаваемого за несущественное. На эту сугубую ограниченность каждого человеческого понятия в русском языке указывает сам корень слова «оПРЕДЕЛение». Начиная с базовой логической формы мышления (с понятий), все более высокие формы (суждения, умозаключения, доказательства) подстраиваются под эту принципиальную узость человеческих понятий. В теоретической науке современного исторического типа чётко и систематически понимается, что любая научная теория – это, прежде всего, оптимальная концептуальная схема исследуемого предмета, его искусственная знаковаямодель. В философии это по сей день не понимается должным образом. Поэтому она по-прежнему склонна к непомерной многотемности своих теорий с соответствующей результативностью – только дальнейшим умножением споров и новых теорий такого же рода. Здесь же святитель в очередной раз указывает своё место философам античности и эллинизма: «…мы просим еллинских мудрецов не смеяться над нами, пока они не кончат между собой своих споров.» Поистине, вечная тема! В развитие предостережения св. апостола Павла: «Смотри́те, братья, чтобы кто не увлёк вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу...» [Колос., 3: 8]
Ещё один образец позитивного православного богословского апофатизма: «И виде Бог, яко добро [Быт., 1: 8]. Созидаемое Богом не очам Божиим доставляет приятность, и одобрение красоты у Бога не таково, как у нас. Для Него прекрасно то, что́ совершенно по закону искусства и направлено к благопотребному концу. Посему-то Предположивший явственную цель созидаемого одобрял творимое по частям, сообразуясь со Своими художническими законами, поскольку оно служило к достижению конца.» А далее – осторожная аналогия с художественным творчеством человека как образа и подобия Бога-Творца: «Когда рука лежит сама по себе, а глаз – и каждый член статуи положен отдельно, тогда не для всякого покажутся они прекрасными. А если всё поставлено на своём месте, то красота соизмеримости часто и с первого взгляда усматривается даже невеждою. Но художник и прежде сложения знает красоту каждой части и хвалит её отдельно, возводя мысль к своему концу. Подобным художником, одобряющим каждое своё произведение порознь, изображается теперь и Бог. Но он воспишет приличную похвалу и целому миру, вместе взятому, когда он будет совершен.» [25, с. 78 –79].
Библейский Шестоднев вступает в вопиющие противоречия не то что с эволюционными теориями современного естествознания, но и с его прописными истинами. Это будет представлено особо. Здесь подчеркну, что концепция Сотворения зелёных растений на Третий день, а Солнца и Луны – на Четвёртый, вопиющим образом противоречит феномену фотосинтеза зелёных растений. Он был впервые опытно открыт в 17-м веке от Р. Х. и объяснён современной молекулярной биологией. Зелёные растения в любом земном биоценозе есть первичный экоэлемент, производящий белки́ при помощи солнечного света из воды и углекислого газа. Если уж это оспаривать, то надо признать «плодом лжеименного человеческого разума» вообще всю ботаническую подотрасль биологической отрасли современного естествознания!
В наши времена с нашими теперешними научными знаниями о Вселенной можно попытаться «спасти положение», пустившись в умозрительные спекуляции. Мол, вся Солнечная система в объёме наблюдаемой Вселенной с её миллиардами уже не звёзд, а галактик, по размерам подобна атому в толще Земного шара. Так что, Господь как Творец Вселенной положил начало растительной жизни в других звёздно-планетных системах, а уж потом принялся за обустройство Солнечной системы и планеты Земля как «колыбели человечества», по слову К. Э. Циолковского. Но нужно ли это делать православным богословам по примеру католиков? Нужны ли такие теоретические вымучивания согласования Шестоднева с современными научными картинами мира?
Святитель Василий об этом противоречии, естественно, не знал и знать не мог. Его объяснения произрастания трав до сотворения Солнца на уровне естественнонаучных знаний его эпохи ниже всякой научной критики. Они просто не должны приниматься всерьёз. Но он косвенно высказался относительно педагогического приёма Шестоднева для евреев Моисеевой эпохи. А это представляется действительно серьёзным, привлекающим внимание к конкретно-историческому контексту появления Шестоднева: «Да прирастит земля былие травное. Земля сама собой должна произвести прозябение, не имея нужды ни в какой постороннем содействии, Поскольку некоторые думают, что причина произрастающего из земли в солнце, которое притяжением теплоты извлекает на поверхность земли таящуюся в глубине силу, то земля украшается прежде солнца, чтобы заблуждающиеся перестали поклоняться солнцу и признавать, будто оно даёт причину жизни. Посему, если убедятся, что вся земля украшена до сотворения солнца, то уменьшат безмерное к нему удивление, рассудив, что оно по бытию поздне́е травы и зелени.» [25, с. 96–97]. К этой мысли он обращается и далее [Там же, с. 121], ссылаясь на наличие такого мнения, но не называя его авторов.
А исторический контекст был таким. Моисей вывел евреев из Египта после 430 лет их пребывания там. За эти века они до такой степени пропитались языческой религией египтян, что Моисей 40 лет водил их по пустыне до физического вымирания поколения основной массы выходцев. Языческая религия древних египтян была из категории «высокого язычества» – в отличие от родо-племенного с его тотемизмами. Солнце представлялось у них верховным богом Ра. Такие представления были весьма близкими к монотеизму, поскольку Солнце действительно управляет всем климатом и жизнью на Земле. Но всё же это было язычеством – поклонению тварному Солнцу вместо поклонения Нетварному Творцу Вселенной. И поэтому в Шестодневе для «профилактики» откатов в это язычество Сотворение земной флоры было поставлено перед Сотворением Солнца и Луны.
Православная картина мира говорит о том, что небесные светила были созданы для знамений человечеству. Но только для естественных знамений. В том числе, и для руководящих хозяйственной деятельностью людей. До эпохи промышленной революции Нового времени – практически только в аграрном производстве. Богоугодно и техническое их использование, например, в нехитрых солнечных часах древности. Небесные знамения сверхъестественного порядка – только для последних времён, в историческом преддверии эсхатологического разрыва земной мировой истории человечества [Там же, с. 126–128]. Святитель, таким образом, ориентирует на духовную аскезу христианства – на систематическое сознательное уклонение верующих от прижизненного приобретения духовного опыта сверхъестественного порядка. В норме падший и многогрешный по своей природе человек должен считать себя недостойным такого прижизненного опыта, сориентированным на обычный «посюсторонний», материальный мир природы и общества [26]. Монотеистические религии, особенно – христианство, можно с полным правом назвать религиями материалистическими. В отличие от спиритуализма буддистов с их резко отрицательным отношением к материальному миру, христианство базируется на концепциях материального Боговоплощения, богоугодного человеческого поведения в материальном мире природы и общества, грядущего Преображения материальной Вселенной.
«Но да будут, сказано, и во дни, не для того, чтобы производить дни, но чтобы начальствовать над днями. Ибо день и ночь были до сотворения светил.» [25, с. 137]. Дни до сотворения светил по таинственным «часам» таинственного Сотворения мира. О каких шести земных календарных днях Творения тогда вообще может идти речь?! А ведь по сей день есть в псевдохристианском фундаментализме такие ультрафундаменталисты, которые настаивают на шести земных календарных днях Творения и на семи с половиной тысячах земных лет всей истории Вселенной! Курьёз типа современных поклонников теории «плоской Земли»! Но какой при этом агрессивный!
«Да прорастит земля, за изринет не то, что́ имеет, но да приобретает то, чего не имеет, поскольку Бог дарует силу действовать.» [Там же, с. 165]. Здесь легко усмотреть идею деизма: Творец и Вседержитель предоставляет тварному материальному миру автономные возможности развиваться и самостоятельно. Сразу же возникает законный вопрос оппонентам эволюционизма: если рост растений из семян есть бесспорный, опытно данный малый эволюционныйпроцесс необратимого поступательного развития, то на каком основании отрицаются и более масштабные процессы эволюции как необратимого развития во времени? Святитель Василий не знал и не мог знать о развитии св. Григорием Паламо́й катафатического учения о Божием Вседержительстве в материальном мире через Нетварные Энергии. Оно было разработано только в 14-м столетии от Р. Х. на основе нового духовного опыта монахов-исихастов. Но и оно не исключает деизма. Опытное (историко-научное) подтверждение тому – современное теоретическое естествознание, которое пока что, в основном, обходится без учёта фактора Божиего Вседержительства. То есть, познаёт материальный мир в меру предоставленной ему Господом автономности действия его объективных законов. Наука современного исторического типа очень молода. Это не значит, что так будет продолжаться ещё хотя бы веков пять. Но пока это, в основном, так.
«…поскольку писавшие о мире много рассуждали о фигуре земли: шар ли или цилиндр, или походит на кружок, со всех сторон одинаково обточенный, или на лоток, имеющий в середине впадину…, то не соглашусь ещё признать наше повествование о миротворении сто́ящим меньшего уважения потому единственно, что раб Божий Моисей не рассуждал о фигурах, не сказывал, что окружность земли имеет сто восемьдесят тысяч стадий, не вымерил, насколько простирается в воздухе земная тень, когда солнце идёт под землёю, и как тень сия, падая на луну, производит затмения, Если умолчал он о касающемся до нас как о бесполезном, то уже ли за сие словеса Духа почту маловажное объюродевшей мудрости? Не паче ли прославлю Того, Кто не затруднил ума нашего предметами пустыми, но устроил так, чтобы всё было написано в назидание и усовершенствование душ наших?» [Там же, с. 188].
В сущности, здесь святитель говорит о том, что для Шестоднева безразлична естественнонаучная «конкретика» устройства мироздания.А тогда для него безразлично и то, эволюционирует ли тварное материальное мироздание по своим независимым от Творца законам. Он их заложил в него, но далее они в определённых пределах действуют автономно. Задача Шестоднева – оторвать Ветхозаветный Израиль от премудростей языческой натурфилософии, которая тогда «по определению» была и по-язычески религиозной. Ведь светских областей культуры в истории рода человеческого вообще не было нигде и никогда вплоть до эпохи Нового времени в Западной Европе. И в свою эпоху христианской эры святитель не считал эллинистические зачатки научного естествознания важными для душеспасения христиан. В его эпоху эти зачатки естествознания и объективно не играли особой жизненно важной практической роли в рабовладельческом обществе и в его культуре. Проблемы «наука и религия» тогда «физически» не существовало из-за «физического» отсутствия в обществе науки современного исторического типа как социального института со своей отраслевой и дисциплинарной структурой, как важнейшей производительной силы общества, как мощного общекультурного фактора. Этот исторический контекст эпох как Моисея, так и святителя Василия Великого тоже надо постоянно иметь в виду. А он сплошь и рядом не учитывается нынешними «антиэволюционистами от имени православия».
Непреходящие результаты этого классического святоотеческого произведения соблазнительно «перехвалить», приписав их водимости Святым Духом. Имею в виду разделявшиеся святителем натурфилософские догадки, которые получали свои конкретизации в современной науке. В тезисе о летании птиц по небесной тверди [Там же, с. 74] может привидеться «пророческое предвосхищение» слов отца русской авиации Н. Е. Жуковского о том, что в воздухе для птиц и самолётов везде опора. Или «пророческое предвосхищение» кислородной теории А. Лавуазье – в тезисе о потенциальной чреватости воздуха огнём [Там же, с. 87]. Но не следует приписывать Священному Преданию, как и Священному Писанию, те «научные доблести», которых у них нет.