Мир сложнее, чем мы думаем

Возражения Михаила Чулаки против молебна перед космическим по­летом соединяют два мотива: поверхностный, обывательский и фило­софски серьезный. Согласно первому, если гибнут подводные лодки с хо­рошими ребятами, то, значит, Бога нет, и служить молебен перед полетом в космос еще худшее суеверие, чем держать пальцы скрещенными. Ины­ми словами, или Бог исполняет все наши благие пожелания, или Его про­сто не существует. Мы готовы признать простого и понятного, как дважды два, Бога, действующего как палочка-выручалочка в любой созданной нами ситуации. На Бога таинственного, непостижимого и тем не менее любящего Свое отпадшее творение мы не согласны. Но, несмотря на все человеческие возражения и сомнения, история знает много фактов, кото­рые невозможно объяснить простым совпадением. Когда в конце 60-х го­дов «Аполлон-13» потерпел серьезную аварию (взорвался баллон во время полета к Луне), вся Америка молилась о спасении корабля. И хотя корабль не прилунился, его благополучное возвращение на Землю при­знано не меньшим космическим достижением, чем высадка на наше ма­лое светило.

Тем не менее в том, что пишет Михаил Чулаки, остается серьезный вопрос. Почему все-таки происходят катастрофы, землетрясения, гибнут невинные люди? В Евангелии от Луки есть такой эпизод в главе XIII: «В это время пришли некоторые и рассказали Ему о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их, Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали?.. Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все также погибнете...»

В существовании в мире зла заключена одна из тайн мироздания. Несомненно одно: в огромном числе трагических случаев повинна злая человеческая воля. Обвинять Бога за преступления, творимые самими людьми, по меньшей мере несправедливо.

В приведенном отрывке из Евангелия от Луки Иисус также не дает объяснения трагедиям. Но Он связывает их с общим состоянием людей того времени. Невидимые составляющие неправедной жизни отдельных членов человеческого общества, а чаще всего его большинства, в сумме дают печальные результаты. Поэтому, когда мы сталкиваемся с такими трагедиями, вопрос нужно ставить не в форме «почему?», как бы желая найти виновного. Правильным будет вопрос перед каждым из нас: «Для чего?» Какая весть заключена в том или ином печальном событии? Для каждого это призыв положить на чашу весов жизни нашей страны как можно больше добра, меньше зла.

А что касается молебна перед космическим полетом, то обратиться к Высшей силе с благодарностью за мудрость, дарованную человечеству, создающему такие сложные машины, испросить благословения на то, чтобы задуманное прошло благополучно, — все это вполне достойно происходящего события. Ведь, в отличие от недавнего прошлого, такого рода молебны, слава богу, не навязываются решением правительства или президента, а являются просто ответом на естественные чувства лю­дей, которые отправляются в полет. Такие сложные эксперименты всегда связаны с большим риском, и соединить столь волнующее событие с мо­литвой в форме сложившейся православной традиции для нашей страны и нашей культуры вполне естественно. Не очень привычно? Пожалуй. Но ведь мы живем в демократическом обществе, для которого свойственны различные мнения и различные подходы к явлениям общественной жиз­ни. Лишь бы не было всеобщего навязывания взглядов и традиций, свой­ственных одной части общества, даже если она составляет большинство.

А. Борисов выбирает стратегию развертывания речи, противополож­ную стратегии М. Чулаки, и в результате завоевывает значительную часть сомневающейся аудитории. С самого начала он предлагает тактику совме­стного рассуждения, не противопоставляя себя наивной, заблуждающейся аудитории, используя мы-совместности: Мы готовы признать простого и понятного, как дважды два, Бога, действующего как палочка-выручалочка в любой созданной нами ситуации.

А. Борисов сосредоточивается на серьезном вопросе существования зла, ответ на который является для М. Чулаки (но не для большинства ау­дитории) само собой разумеющимся. Тактика постановки вопросов под­черкивает трудность, подчас невозможность нахождения ответов на вечные вопросы. Тональность публикации не иронично колкая, а спокойная, до­пускающая как собственную, так и чужую человеческую слабость.

Сам же факт молебна перед космическим стартом, возмутивший М. Чулаки, перестает быть столь важным во многом благодаря композици­онному замыслу автора. Об этом факте упоминается (А что касается...), именно упоминается после обращения к Евангелию, к вечным вопросам бытия, когда к этому незначительному факту уже можно отнестись мудро-снисходительно. Впрочем, для этого А. Борисов находит в конце убеди­тельные аргументы.

Столь же мудро он поступает и с суждением М. Чулаки о «диктатуре на небесах». Оно не опровергается прямо, но публицисту адресован кос­венный (в виде пожелания) упрек в навязывании взглядов и традиций.

Думается, что в этом споре риторически более убедительной является публикация А. Борисова, способная оказать воздействие на очень широкую аудиторию и даже отвоевать союзников у яркого, ироничного публициста М. Чулаки.

Речь не всегда имеет форму рассуждения, к которому приложимо понятие аргументации. Она может развертываться в форме описаний и повествований (если воспользоваться этими несколько упрощенными тер­минами).

В учебнике А.К. Михальской «Основы риторики: Мыль и слово» возрождается интерес к старинным риторическим сочинениям, в которых было подробно разработано понятие инвенции. Автор напоминает, что ин­венция понималась в них как «ловчая сеть», «сетка понятий», и определяет ее систему, предлагающую способы мыслить на любую тему.

Инвенция представляла собой набор так называемых общих мест. Общие места, или топы (топосы, топики), — это модели порождения рече­вого и мыслительного содержания. Они очень разнообразны: причина, следствие, пример, свидетельства, целое/части, противное, имя и др.

Продемонстрируем возможности топа имя, который предполагает об­ращение оратора к различным словарям (толковым, этимологическим и др.), позволяющим раскрыть значение, происхождение, образование слова или выражения. Такое обращение может дать толчок интересному и убеж­дающему речевому развертыванию.

П.А. Александрову, адвокату Веры Засулич, было очень важно убе­дить присяжных в том, что слово месть, изначально заряженное отрица­тельной оценочностью, не подходит для определения мотивов ее поступка (как известно, Засулич стреляла в генерал-губернатора Петербурга Трепова, чтобы привлечь общественное внимание к его приказанию высечь политиче­ского арестанта Петропавловской крепости — студента Боголюбова). Топ имя был использован следующим образом:

Мне кажется, что слово «месть» употреблено в показаниях Засу­лич... как термин наиболее простой, короткий и несколько подходящий к обозначению побуждения, импульса, руководившего Засулич.

Риторика учила выращивать культурное риторическое древо при по­мощи разнообразных топов (моделей смыслопорождения). Уже в XVIII в. этим умением владели даже школяры, в идеале они могли написать сочи­нение на любую, самую скучную тему, отбрасывая все ненужное, второ­степенное и располагая топы в определенной последовательности, т.е. хрие. Например, если вы хотите создать развернутый моно­лог на тему, формулировка которй представляет собой афоризм или цитату, то можете руководствоваться следую­щей схемой речи:

1. Высказывание об авторе афоризма (цитаты).

2. Экспозиция (аспекты рассмотрения проблемы).

3. Причины (почему этот афоризм верен?).

4. Следствия (если мы согласны с автором афоризма, то что из этого следует?).

5. Опровержение афоризма (противоположная точка зрения).

6. Расширение сферы использования афоризма (аналогичные ситуа­ции).

7. Примеры из жизни, из различных произведений искусства.

8. Цитаты (высказывания великих), которые подтверждают афоризм.

9. Заключение (обобщение, обращение к личному опыту, возвращение к началу сочинения и др.).