Меня срочно вызвали в Ставку. Советское правительство назначило специальную комиссию для ведения переговоров с видными военными деятелями Англии, прибывшими в Москву вместе с Черчиллем. В комиссию вошли К. Е. Ворошилов, Б. М. Шапошников и я.
Вскоре переговоры начались. Главной темой было открытие второго фронта. Однако с первых минут совместного заседания наши английские партнеры стали доказывать нам невозможность в скором времени начать военные действия на Западе. Начальник генерального штаба Англии генерал Брук долго говорил о невероятных трудностях, с которыми сталкиваются союзники. Англия и США испытывают большой недостаток в десантных средствах. Нужны подходящие порты для выгрузки тяжелого снаряжения, в этом отношении Кале и Булонь не подходят: они малы и очень легко могут быть блокированы противником.
Больше всего нас поразило заявление этого генерала о том, что США и Англия смогли бы для создания второго фронта в Европе выделить всего лишь шесть дивизий против двадцати четырех немецких дивизий, находящихся во Франции. При таком соотношении сил, конечно, нельзя было рассчитывать на то, чтобы отвлечь хотя бы часть гитлеровских войск с советско-германского фронта.
Генерал долго и нудно говорил далее о том, как было бы трудно обеспечивать всем необходимым эти шесть дивизий, если бы даже они успешно высадились во Франции.
Со своими доводами выступил маршал авиации Тедер. Он развернул перед нами карту, на которой разноцветными карандашами была изображена схема предполагаемого авиационного прикрытия морской десантной операции. Тедер старался нас убедить, что у Англии нет сейчас возможности завоевать господство в воздухе в данном районе.
Нам было непонятно, почему для такой важной десантной операции Англия из наличных двадцати дивизий сможет выделить менее одной трети. А ведь в это время в Англию уже прибыли две американские дивизии и ожидалась третья. Довольно долго мы не могли добиться нужных нам разъяснений, но наконец генерал Брук сообщил нам, что английское правительство решило вместо открытия второго фронта в Европе начать военные действия. в Африке. А пока Англия будет продолжать воздушные налеты на Германию, проводить отдельные рейды морскими силами у побережья Франции и накапливать силы и средства для открытия второго фронта в Европе в 1943 году.
- Какими силами и когда будет проводиться Африканская наступательная операция? - спросил Ворошилов.
Генерал Брук ответил, что он не уполномочен премьер-министром развивать вопрос об этой операции.
Стало ясно, что наши союзники скрывают от нас свои намерения и не хотят открывать второй фронт в Европе.
С вопросами к нам обратился генерал Уэйвел:
- Меня, как командующего английскими войсками в Индии, интересует Кавказ. Ухудшение обстановки там создает прямую угрозу правому флангу наших войск в Индии. Кроме того, очень важно обеспечение путей снабжения через Персию. Надеюсь, вы получите разрешение от своего правительства на ведение переговоров ПО этому вопросу?
К. Е. Ворошилов ответил, что нам не нужно какого-то специального разрешения правительства вести обмен мнениями о военных действиях в районе Кавказа. Это разрешение потребуется в случае принятия каких-либо конкретных решений.
Во время следующей встречи продолжалось обсуждение кавказского вопроса. Уэйвел снова обратился к нам с просьбой осветить положение на Кавказе. По тону этих вопросов было ясно: наши собеседники всерьез сомневаются в том, что мы сможем удержать Кавказ в своих руках.
Глава нашей делегации твердо заявил, что мы не собираемся отдавать противнику Кавказ, что вражеское наступление остановлено и приняты надежные меры по обеспечению обороны этого района.
Генерал Брук спросил:
- Какими силами вы обороняете Кавказ?
- У нас в этом районе сил и средств не меньше, чем у немцев,- ответили ему.- А ведь они наступают, а мы обороняемся.
После этого англичане стали еще настойчивее предлагать нам. свою помощь на Кавказе. Впрочем, скорее символическую, чем реальную.
Из длинного выступления генерала Брука стало ясно, что помощь может быть оказана только авиацией, и то лишь после завершения операции в Африке. Брук предложил выделить группу для ведения переговоров по этому вопросу. Попутно он пытался обвинить нас в том, что мы менее откровенны, чем они. Англичанин упорно расспрашивал, надежно ли закрыты подступы к Баку и Батуми, а также к центру Кавказа.
- Какую же все-таки конкретную помощь авиацией мы можем получить? допытывались мы.
Ответ был смехотворным - речь шла всего о восьми эскадрильях.
Наконец наши партнеры постепенно приоткрыли свои карты. Под предлогом подготовительных работ на аэродромах они хотели ввести в район Кавказа свои аэродромные части и подразделения. Конечно, мы не могли на это согласиться.
На том переговоры и закончились. Стало ясно, что союзники выжидают, рассчитывают на полное истощение сил Советского Союза и Германии с тем, чтобы потом диктовать свою волю.
Уинстон Черчилль в своих мемуарах "Вторая мировая война" неправильно изобразил эти переговоры:
"Технические военные переговоры шли не особенно успешно. Наши генералы задавали всевозможные вопросы, на которые их советские коллеги не были уполномочены отвечать. Единственное требование Советов было: "второй фронт сейчас". В конце концов, Брук даже повел себя несколько резко, и военное совещание было прервано довольно внезапно".
Нас, конечно, весьма интересовало в то время открытие второго фронта. Английские генералы нам сразу заявили, что военных действий в Западной Европе в 1942 году начато не будет. Генерал Брук с большим трудом выдавил из себя фразу о том, что они предполагают воевать в Африке. На все наши вопросы по поводу этой операции он отвечал, что не уполномочен нам что-либо сообщить без разрешения премьер-министра. Премьер-министр У. Черчилль по многим очень важным военным вопросам был правдиво ориентирован Сталиным, а сам не принял необходимых мер, чтобы его имперский начальник штаба хотя бы немного приоткрыл план предстоящей Африканской операции. Английская делегация проявила необычайный интерес к Кавказу. Но и тут она преследовала корыстные цели, стремилась ввести в этот район свои наземные группы вспомогательных войск для весьма туманного в будущем обслуживания неведомых военно-воздушных сил.
На лицах английских генералов, которые вели с нами переговоры, было написано неверие в наши силы и возможности, а их вопросы и высказывания только подтверждали эти настроения и убеждения.
Такова историческая правда о совещании военных представителей СССР и Англии в 1942 году.
Результаты встреч с представителями союзного командования были доложены Советскому правительству. Наши действия и предложения получили одобрение.
Нас возмущало неверие английских генералов в силы нашего народа. Нужно было им доказать, что есть еще у нас порох в пороховницах. По указанию Ставки на одном из подмосковных полигонов гостям из Англии был и показаны стрельбы нашей молодой реактивной артиллерии. Англичане видели залпы гвардейских минометов, наблюдали действие их снарядов. Стрельбы произвели на гостей сильное впечатление. Англичане засыпали нас вопросами, сказали, что они желали бы иметь такое оружие и в своей армии.
Я был в числе приглашенных на обед, устроенный Советским правительством в честь английского премьер-министра и сопровождавших его лиц. Прием состоялся в одном из красивейших залов Кремлевского дворца. Мы были одеты по форме, которая положена для торжественных случаев.
В зале собрались все члены правительства, а высокого гостя все еще не было. Наконец дверь отворилась и в зал шумно вошел Уинстон Черчилль. На нем был темно-синий комбинезон танкиста. Всех удивил этот костюм. Не менее нас был удивлен и Черчилль, увидев, что все окружающие строго соблюдают установленные традиции дипломатического протокола. И это в разгар труднейшей войны! Уже такая маленькая деталь должна была бы показать гостям, как велика в Москве уверенность в победе.
Обед прошел в дружеской обстановке и продолжался долго. Было произнесено немало речей и высказано много хороших пожеланий. Я внимательно наблюдал за Черчиллем - ему было явно не по себе в теплом комбинезоне, особенно после изрядной порции советского коньяка, который ему очень понравился. В своей речи на этом обеде английский премьер обещал открыть второй фронт в Европе в 1943 году. Но уже и тогда мы не верили его словам.
Неотложные вопросы
Ставка подвела итоги боевого применения танковых и механизированных частей и соединений. Были выявлены серьезные недостатки в их использовании. В специальном приказе Народного комиссара обороны, посвященном этому вопросу, говорилось и об артиллерии.
Указывалось, что танки бросаются на оборону противника без должной артиллерийской поддержки. Артиллерия до начала танковой атаки не подавляет противотанковые средства на переднем крае обороны противника, орудия танковой поддержки применяются не всегда. При подходе к переднему краю противника танки встречаются огнем вражеской противотанковой артиллерии и несут большие потери. Танковые и артиллерийские начальники, поддерживающие танковую атаку, управляют огнем артиллерии с удаленных наблюдательных пунктов и не используют танков, оборудованных радио, в качестве подвижных передовых артиллерийских наблюдательных пунктов.
Далее в приказе ставились артиллеристам задачи: артиллерия до выхода танков в атаку должна уничтожать противотанковые средства обороны противника. В период атаки переднего края и боя в глубине обороны противника подавлять по сигналам танковых командиров огневые средства, мешающие продвижению танков, для чего артиллерийские командиры обязаны руководить огнем артиллерии с передовых подвижных наблюдательных пунктов из радийных танков. Артиллерийские и танковые командиры совместно устанавливают сигналы вызова и прекращения огня артиллерии... При появлении на поле боя танков противника основную борьбу с ними ведет артиллерия. Танки ведут бой с танками противника только в случае явного превосходства в силах и выгодного положения.
Этот приказ сыграл немалую роль в дальнейшем улучшении взаимодействия артиллерии с танками. Он четко определил взаимные обязанности этих двух сильнейших родов войск в различных условиях боя.
В те дни мне довелось прочесть интересную статью французского офицера, командовавшего артиллерийским дивизионом во время наступления немецко-фашистских войск на Францию в 1940 году. Автор вскрывал серьезные просчеты французской артиллерии. Оказывается, французы возлагали всю борьбу с танками противника на специальные противотанковые орудия малого калибра. Вся остальная артиллерия не готовилась к стрельбе прямой наводкой по танкам. Автор статьи сетовал на то, что наиболее распространенная во французской армии 75-миллиметровая пушка не смогла стать в то время грозой для немецких танков, так как имела прицельные приспособления устаревшего типа. С большим трудом можно было навести орудие на движущийся танк, к тому же после каждого выстрела наводка сбивалась и наводчик не мог ее быстро восстановить. Кроме того, бронебойные снаряды к этой пушке появились лишь во время начавшейся войны, да и то в небольшом количестве.
Вот в каком неприглядном виде вступила во вторую мировую войну бывшая законодательница артиллерийских мод и новинок - французская артиллерия!
На юго-западе и юге гитлеровцы перешли в наступление и вновь стали теснить наши войска. Противник здесь имел значительное превосходство в силах и средствах. Наши войска, ведя оборонительные бои, вынуждены были отходить.
Меня вызвали в Ставку. Там я узнал, что в донские степи из резерва Ставки выдвигаются две свежие армии (62-я и 64-я), которые должны будут создать фронт обороны в тылах двух наших отступающих фронтов и остановить наступление противника. Ставка заинтересовалась, каковы возможности обеспечения этого района боевых действий в артиллерийском отношении. Я доложил, что в Приволжье заканчивается формирование десяти истребительно-противотанковых полков. Туда же по решению Ставки продолжали отводить артиллерию большой и особой мощности, которую предполагалось применить в будущих наступательных операциях. Кроме того, в глубоких тылах отступавших фронтов восстанавливалось несколько артиллерийских полков, их тоже можно направить на усиление двух свежих армий.
Мне приказали проверить боевую готовность этих двух армий и оказать им помощь, Я получил полномочия как представитель Ставки.
В тот же день я уже был на берегу Волги.
В кабинете командующего Сталинградским округом генерала Герасименко на столе была разостлана большая карта, на ней бросались в глаза длинные синие стрелы и только кое-где - небольшие красные стрелки и точки. Синие стрелы обозначали силы противника, красные - наши войска.
Над картой в глубоком раздумье стоял Герасименко. Его окружали авиационные офицеры и генералы ПВО города,
По моей просьбе авиационные начальники повторили свои доклады об оперативной обстановке.
- Уверены ли вы, что все эти длинные синие стрелы на карте действительно изображают реальные силы противника? - спросил я. - Какие есть доказательства?
Меня заверили, что летчики-истребители из состава ПВО города ясно видели знаки фашистской свастики на танках противника.
- А куда же девались войска двух наших отступающих фронтов?
На этот вопрос авиаторы ответить не смогли, так как на переправах на Дону летчики не видели каких-либо значительных скоплений наших войск.
Когда я еще подлетал к Волге, мне бросилось в глаза, что автомашины, идущие по дорогам, поднимали тучи пыли. В этой пыльной завесе нельзя было даже определить количество машин, а тут говорят, что видели даже фашистскую свастику на танках!
Тем не менее авиационные начальники продолжали настаивать на точности своих данных. Я не верил им уже потому, что эти данные представили не специалисты воздушной разведки, а летчики-истребители ПВО, как правило, слабо разбирающиеся в оперативно-тактической обстановке на земле.
Командующий округом продолжал размышлять над грозной обстановкой. Новых сведений о противнике не поступало.
Я предложил генералу Герасименко: раз авиационные начальники твердо убеждены в своих данных, пусть авиация ПВО немедля нанесет удары по подходящим колоннам противника. Одновременно по всем важнейшим путям, идущим от Волги на запад, следует выслать на автомашинах специальные офицерские разъезды с автоматчиками, чтобы уточнить обстановку.
Услышав мое решение, которое было умышленно заострено, представители авиации ПВО попросили разрешения сначала доразведать обнаруженные колонны противника, а потом уже совершить налеты на них. Я на это и рассчитывал.
Вскоре выяснилось: все обнаруженные колонны, как и следовало ожидать, оказались нашими войсками и тылами Юго-Западного фронта, отходящими на восток.
В этот день меня занимало неотложное дело: нужно было срочно выделить 140 автомашин для новых артиллерийских полков, которые направлялись на фронт. Срок исполнения, установленный Ставкой, - одни сутки. В округе автомашин не оказалось. Я обратился за помощью к местным властям. Мобилизовали машины в городе. Большую распорядительность проявил комендант города майор В. X. Демченко.
Срочно направив десять артиллерийских полков на фронт, я с группой командиров выехал для проверки готовности обороны 62-й и 64-й армий. Стояла нестерпимо жаркая погода. Все дороги были закрыты сплошными тучами пыли.
Войска наши продолжали отходить. Все спешили, как можно скорей переправиться через Дон и добраться до матушки-Волги. На переправах царила толчея и суматоха. Я вглядывался в усталые лица. Люди смотрели виновато, как бы стыдясь своих фронтовых неудач и отступления. Часто прямой призыв к совести и чести был лучшим средством подъема их духа. Как важно, думалось мне тогда, большим начальникам быть среди войск в такие минуты! Солдаты и офицеры нуждались в теплом слове, ободрении. Я не упускал случая собрать бойцов, завести с ними беседу, рассказать о подходящих или уже подошедших резервах, о делах на других фронтах, о героизме тружеников тыла. Сразу менялось настроение людей. Куда девались усталость, уныние и безразличие!
В этом особая сила наших людей - не умеют они унывать, быстро переходят к всеобщему воодушевлению, которое так необходимо в бою.
Мы объехали дивизии, уже занявшие оборону на дальних подступах к городу. Основное внимание уделяли организации системы артиллерийского огня. и управления им. Батареи ориентировались так, чтобы можно было взять под обстрел не только подступы к переднему краю, но и объекты в ближайшей глубине своей обороны на случай вклинения противника. В дивизиях усиленно готовились к борьбе с танками противника. Боевую готовность артиллерии мы проверяли тщательно и всесторонне. Занимались даже отдельными орудиями, расположившимися на открытых огневых позициях для стрельбы прямой наводкой по танкам противника. Сопровождавшие меня офицеры подразделений не раз бывали вынуждены признать, что они не всегда умело контролируют действия своих подчиненных: то плохо подготовлена карточка противотанкового огня, то не выверены прицельные приспособления, то не отработано взаимодействие с соседом.
Подходя к одному из орудий, я издали услышал стук костяшек: орудийный расчет играл в домино. Наше появление на огневой позиции было полной неожиданностью. Все растерялись. Командир орудия робко доложил о том, что "орудие занимается по расписанию"!
- Готовы ли к немедленному открытию огня? - спросил я.
- Так точно! - был ответ.
Приказали ему показать карточку противотанкового огня. Ее не оказалось. Выяснилось, что орудие совершенно не готово к эффективной стрельбе по танкам. На огневой позиции остался представитель дивизии, чтобы проследить за устранением недочетов. Орудийный расчет энергично взялся за работу.
Побывал я и в только что сформированных артиллерийских полках, прибывших с берега Волги. Личный состав их много поработал и неплохо освоил новые 76-миллиметровые пушки. Командиры и бойцы дали обещание до конца выполнить свой долг перед Родиной. Свое обещание они вскоре с честью сдержали.
Вернувшись в город, я встретился с командующим фронтом С. К. Тимошенко и членом Военного совета Н. С. Хрущевым, рассказал им о своей работе. На следующий день всех нас троих вызвали в Ставку. Когда я смотрел из кабины самолета на город, растянувшийся вдоль правого берега Волги почти на 60 километров, густо населенный, с очень большим количеством деревянных строений, без постоянных мостовых переправ через Волгу, я думал о том, как трудно будет отстаивать его от бомбежек с воздуха и вызванных ими пожаров. Облик города, запечатлевшийся мне в тот день с самолета, непрестанно стоял перед моими глазами все дни героической обороны волжской твердыни.
В Москве шла лихорадочная работа по формированию новых артиллерийских частей и соединений. Высокими темпами создавались резервы артиллерии для предстоящих активных действий наших вооруженных сил.
В центре и на фронтах велась большая работа по введению в строй поврежденного оружия. В Москве была организована выставка образцов артиллерийского вооружения, прошедших ремонт и восстановление. Мне показали простреленный ствол легкой полевой гаубицы, заткнутый специальной пробкой, обеспечившей полную надежность боевой стрельбы из орудия. По понятиям мирного времени ствол с таким дефектом должен был направляться на переплавку. А он стрелял. Много чудесных дел показали на этой выставке рационализаторы и изобретатели артиллерийских баз.
Под впечатлением увиденного на Сталинградском фронте я еще оттуда написал письмо в Центральный Комитет партии. Оно было рождено долгими раздумьями и выражало не только мои взгляды, но и мысли многих товарищей, с которыми довелось поговорить в той тревожной обстановке.
Жизнь настоятельно требовала укрепления единоначалия в армии. Институт военных комиссаров, введенный в начале войны, сыграл свою роль. Наши славные комиссары, которых партия и правительство поставили рядом с командирами, чтобы они на равных правах с ними несли всю ответственность за действия частей и подразделений, обучение и воспитание воинов, сделали очень много для повышения боеспособности войск. Но времена изменились. В огне сражений наши командиры выросли, идейно закалились, приобрели боевой опыт. Настала пора сделать их единовластными руководителями, чтобы в бою командир мог принимать самостоятельные, быстрые решения и до конца нести ответственность за действия вверенных ему войск. Это еще больше повысит дисциплину. Введение единоначалия будет способствовать и улучшению политического воспитания воинов, так как освободит политработников от несвойственных им командных функций и даст им возможность посвятить все свои силы политической работе - важнейшему условию высокого боевого духа войск.
"Нужно поднять авторитет командиров,- писал я в донесении,- чтобы они могли полностью, единолично отвечать за все хорошее и плохое. Без этого не создать условий для роста командира, воспитания у него силы воли, решительности, смелости, энергичных действий и т. д. Путь один - вернуться к единоначалию...
С введением единоначалия, я убежден, многое у нас в армии сразу улучшится, будем успешнее воевать".
В записке содержались конкретные предложения: главную ответственность за политико-моральное состояние части возложить на командира; вместо комиссаров ввести заместителей (я назвал их помощниками) командиров по политической части и т. д.
По-видимому, не я один обращался с этой мыслью в ЦК. Были, наверное, и другие письма, так как вопрос этот назрел. Но нашлись и противники. Об этом как-то мне сказали в Ставке. Через несколько месяцев постановление о введении единоначалия было наконец принято.
На Волге и Дону
Секретная миссия
Осенью 1942 года в Ставке в обстановке строгой секретности назревал замысел разгрома немцев под Сталинградом. Началась деятельная подготовка.
В сентябре А. М. Василевскому и мне приказали побывать на Сталинградском, Юго-Западном, а затем и Донском фронтах, изучить обстановку, уточнить силы и средства противника в этом районе, выяснить действительные возможности наших войск для предстоящих наступательных действий. Надо было подсчитать, что реально может быть привлечено на каждом фронте для наступления, чтобы затем окончательно решить вопрос об усилении этих фронтов. Нам поручалось наметить такие направления прорыва, где наиболее всего вероятен успех. Мне, как артиллеристу, надлежало, кроме того, продумать вопросы сосредоточения необходимого количества артиллерийских частей и подвоза боеприпасов для предполагаемой операции.
И еще было строгое предупреждение: своими действиями мы не должны были давать даже намеков на то, что в этом районе предполагается переход к активным действиям. В Ставке условились, что в целях соблюдения полной секретности в первоначальный период вовсе не будут издаваться по этому поводу директивы и оперативные приказы, - все должно выполняться путем личного общения, устных распоряжений и условных обозначений на оперативных картах.
Из Москвы мы летели втроем - к нам присоединился член Военного совета Сталинградского фронта Никита Сергеевич Хрущев. Во время перелета мы обменялись мнениями по очень многим важным вопросам. Благополучно добрались до одного из приволжских аэродромов. Но тут не оказалось автомашин, и нам пришлось ожидать их довольно долгое время.
Невдалеке в поле работали колхозники. Никита Сергеевич подошел к ним и стал расспрашивать. Они оказались эвакуированными с Украины. Не узнавая Никиту Сергеевича, колхозники жаловались на непорядки и вспоминали хорошую организацию дел на Украине. Никита Сергеевич, чтобы оживить беседу, нарочно усомнился в этом. Тогда один из собеседников заявил, что их колхоз был лучшим на Украине.
- С чего вы это взяли? - спросил его Никита Сергеевич и стал называть другие хорошие колхозы.
- Перед войной я был на слете лучших колхозников Украины,- заявил колхозник Вовк.- На нем был сам товарищ Хрущев. Он хвалил наш колхоз, а мне посчастливилось даже лично разговаривать с Никитой Сергеевичем.
Никита Сергеевич стал вспоминать некоторые подробности этого слета, отметил характерные черты лучших колхозов и их председателей. Собеседник был крайне удивлен этими подробностями и спросил:
- Откуда ты это все знаешь? - И, внимательно всмотревшись в лицо собеседника, радостно вскрикнул:- Никита! - и бросился к нему. Они расцеловались. Картина была трогательная. Все колхозники потянулись к Никите Сергеевичу, жали ему руку. На лицах их отражалась сердечная радость. Заговорили о своих делах, о том, что они будут делать на Украине после победы над врагом. Нет, они не собирались опускать руки, твердо верили в победу. Я необыкновенно остро ощутил в эти минуты свою личную ответственность перед этими людьми, как и перед всем советским народом, за успех того великого наступления, которое готовилось в междуречье Волги и Дона.
Вскоре доложили, что машины прибыли. Мы отправились на командный пункт Сталинградского фронта.
Нам предстояли встречи с командующими фронтами - генералами Еременко, Рокоссовским, а затем и с Ватутиным. Это были опытные, волевые, энергичные полководцы, хотя очень не похожие друг на друга по характеру, манерам и методам работы.
Генерал-лейтенант А. И. Еременко встретил нас с большим радушием и сразу же "атаковал", требуя новых пополнений, боевой техники и вооружения. Андрей Иванович мечтал, как можно больше перемолоть немцев огнем артиллерии, бомбежками с воздуха и активной обороной. Он с воодушевлением рассказывал, что войска фронта стоят насмерть на занятых позициях.
У меня состоялся разговор с начальником артиллерии фронта генералом В. Н. Матвеевым и начальником его штаба полковником И. С. Туловским. Я интересовался количеством и качеством артиллерии, ее возможностями с точки зрения обороны, а сам размышлял о том, как все это можно использовать в наступлении.
То и дело раздавался характерный свист тяжелых снарядов. Это била по врагу знаменитая Заволжская артиллерийская группа. Артиллерия большой и особой мощности была своевременно выведена за Волгу. Конечно, эта группа меня интересовала до деталей.
Бросились в глаза недочеты в управлении ее подразделениями. Возникло решение сформировать из Заволжской артиллерийской группы, имевшей на вооружении орудия калибром 203 - 280 миллиметров, отдельную тяжелую артиллерийскую дивизию. Тогда всю эту мощь будет легче собрать в один кулак. Об этом поставили в известность А. И. Еременко, доложили в Ставку, и оттуда получили согласие. Таким образом, в войсках Сталинградского фронта появилась первая тяжелая артиллерийская дивизия.
Да, моя миссия на этот раз была очень своеобразной. Я вел долгие беседы с генералами и офицерами об обороне, а думал в это время о наступлении. Я не имел права и, словом обмолвиться об открывающихся перспективах.
Внезапность наступления покупалась очень дорогой ценой за счет снижения качества подготовки операции в ряде звеньев - и это тревожило нас. Правда, в дальнейшем предусматривалось постепенное ознакомление некоторых категорий командиров с предстоящим планом действий, но только "в части, их касающейся".
Вместе с А. М. Василевским мы на "виллисах" выехали на левый фланг Сталинградского фронта. Нашим проводником был генерал Георгий Федорович Захаров, старый мой знакомый и сослуживец по Пролетарской стрелковой дивизии. Проезжая по степным районам, я с тревогой отмечал, насколько местность здесь не соответствует замыслам Ставки. Скрытность действий, маскировка войск будут страшно трудными.
День выдался солнечный, видимость отличная. Вдоль фронта - мертвая тишина. Вражеские войска, видимо, всячески стремились, чтобы тут была "тишь да гладь". Противник обладал здесь небольшими силами и вовсе не помышлял о наступлении. В этом районе мы усиленно вели артиллерийскую разведку. В частях пока никто не вносил каких-либо предложений о переходе от обороны к наступлению. Для этого здесь не было достаточных сил и средств. Мне понравилось, что общевойсковые и артиллерийские командиры всех звеньев хорошо изучили противостоящего противника, отлично знают силы, средства и моральное состояние румынских королевских войск.
Закончив объезд, мы пришли к выводу, что этот фланг хорошо прикрыт нашими войсками.
Затем мы побывали в ближайшей к городу 57-й армии, которой командовал генерал Ф. И. Толбухин. Я был хорошо знаком с ним по совместной службе в Ленинградском военном округе, часто встречался на сборах, военных играх и учениях. Федор Иванович мне нравился своим недюжинным умом, большими знаниями, умением работать и организовать работу своих подчиненных. Он хорошо знал штабную службу и имел неплохие административные навыки. Нечего и говорить, как радостна была для нас встреча здесь, на фронте.
Ф. И. Толбухин вместе с нами объехал ряд командных и наблюдательных пунктов, рассказывал Василевскому и мне о характерных особенностях этого района, о группировке противника и расположении наших войск. Длительная поездка на вездеходах дала себя знать - у меня начался очередной приступ болезни. Я был вынужден лечь на твердую койку, пролежать на ней более суток без пищи и малейшего движения. Из-за этого мне, к величайшему сожалению, не удалось побывать в знаменитой 64-й армии, которой командовал Михаил Степанович Шумилов, боевой генерал, отличный организатор, мастер взаимодействия родов войск на поле боя.
На командном пункте Сталинградского фронта мы вновь встретились с Андреем Ивановичем Еременко и Никитой Сергеевичем Хрущевым, поделились своими впечатлениями и выводами, сделанными в результате объезда значительной части войск фронта.
Рано утром выехали на вновь организованный Донской фронт. Над сражающимся городом высоко в небо поднимались дым пожарищ, пыль от разрывов снарядов и бомб. Языки пламени, тучи черного пепла висели над городом, где шел непрерывный бой. Хотя мы и удалялись от города все дальше и дальше, он не терялся из виду. Больно щемило сердце. Еще острее мы, посланные сюда с заданием Ставки, почувствовали свою ответственность за судьбу этого огромного города.
Донским фронтом командовал генерал К. К. Рокоссовский, которого я знал еще по Ленинградскому военному округу, где он в 1936 - 1937 годах командовал кавалерийским корпусом. А всего несколько месяцев назад мы встречались с ним на Западном фронте, где Константин Константинович командовал 16-й армией. Он всегда мне нравился - я ценил его знания, умение руководить войсками, большой опыт, исключительную скромность и тактичность в обращении с людьми. Рокоссовский пользовался какой-то особой любовью у своих подчиненных.
Командующий Донским фронтом нарисовал нам правдивую и точную картину состояния войск противника. Много рассказали мне начальник артиллерии фронта генерал В. И. Казаков, мой сослуживец по Московской Пролетарской стрелковой дивизии, и его начальник штаба Г. С. Надысев.
Мы подсчитали силы противника, наметили меры повышения боевых возможностей артиллерии фронта. Я мысленно прикидывал, какие плотности огня могут быть созданы здесь, на решающих направлениях, во время предстоящей наступательной операции.
Оставаясь наедине, мы, представители Ставки, непрестанно обсуждали способы прорыва обороны противника и, конечно, развития успеха на всю ее глубину. Шли споры и о том, как во время наступления одновременно "сматывать" вражескую оборону в обе стороны от места первоначального ее прорыва, для этого в планах артиллеристов должны быть предусмотрены огневые налеты и методический огонь, накладываемый на обнажившиеся фланги противника. Именно "сматывание" обороны противника должно было обеспечить, по нашему мнению, наибольшее развитие прорыва по фронту и в глубину.
Разведка противника, артиллерийская подготовка, артиллерийское сопровождение наступающих войск, борьба с вражеской артиллерией и танками, правильный расчет потребностей в боеприпасах, своевременный подвоз их к огневым позициям - все эти и многие другие вопросы предстоящего наступления занимали меня более всего.
Общаясь с артиллерийскими командирами, мысленно прикидывал, на что они и их подчиненные способны, смогут ли они обеспечить выполнение задачи. Очень часто было трудно увидеть в условиях обороны, насколько тот или иной командир обладает умением и способностями руководить своими подчиненными в наступлении.
Ставка торопила нас и рекомендовала не задерживаться на мелочах. Но ведь крупные вопросы возникали часто из мелочей.
Мы, представители Ставки и командующие войсками фронтов, видели, что противник напрягает последние свои силы и вот- вот выдохнется. Тут-то по нему и надо ударить, пока он еще не закопался основательно в землю. Только бы не прозевать удачный момент для нанесения решающего удара!
Сердечно распрощавшись с К. К. Рокоссовским, двинулись на вновь созданный Юго-Западный фронт. Дорога проходила по районам, где был неплохой урожай. Хлеба уже настолько созрели, что вот-вот можно приступать к уборке. На полях работали старики, женщины и дети. В разговорах с местными жителями мы слышали только одну настойчивую просьбу:
- Не пускайте сюда немца! За хлеб не беспокойтесь: уберем!
Действительно, проезжая снова по этим же районам через 8-10 дней, мы увидели, что весь хлеб с огромных площадей убран.
Снова и снова убеждаешься в богатырских силах колхозного крестьянства. Новый человек вырос в нашей советской деревне. Теперь это не забитый нуждою темный мужик-горемыка. Представителя деревни ныне с трудом отличишь от горожанина. Это грамотный, думающий человек, привыкший иметь дело и с машинами, и с наукой. Колхозники в армии становятся замечательными бойцами. А их ведь большинство в войсках. Единой семьей воюет народ - рабочие, колхозники, интеллигенция. Воспитанные партией в духе пламенной любви к социалистической Родине, наши люди изумляют мир своей отвагой, стойкостью, мужеством.
И еще бросалось в глаза, когда мы проезжали по прифронтовым селам: судьба нашего сельского хозяйства в те дни почти целиком находилась в руках женщин. Проводив мужей на фронт, колхозницы-солдатки приняли на свои плечи все заботы о снабжении армии и огромной страны. Им приходилось трудиться за двоих, за троих, справляться с работами, которые до этого считались мужскими. Так было не только в деревне. И на заводах теперь трудились большей частью женщины и подростки. Матери, жены, сестры солдат заменили мужчин у станков. Им было трудно. И смело можно сказать: советские женщины в тылу проявили героизма не меньше, чем воины на фронтах. Благодаря им армия получала все необходимое. И именно потому мы и победили, что в стране каждый - независимо от общественного положения, н