19 июля 1941 года в моем рабочем кабинете шло совещание. Заместители Народного комиссара путей сообщения наседали на меня с требованием усилить противовоздушную оборону железнодорожных узлов, мостов, отдельных участков пути. Все заявки и требования путейцев, конечно, удовлетворить не удалось, и мы кропотливо, общими усилиями определяли наиболее важные объекты, которые надлежало надежно прикрыть от налетов с воздуха.
Внезапно раздался звонок кремлевского телефона. Меня вызывали в Ставку. Причина вызова не была известна, и поэтому я на ходу перебирал в памяти наболевшие вопросы, чтобы не забыть их поставить, пользуясь пребыванием в Кремле.
Главное управление ПВО помещалось тогда в наркомате обороны на Красной площади. До Кремля - рукой подать.
Я был принят немедленно.
- Считаете ли вы правильным, что находитесь на должности начальника Главного управления ПВО? - спросил Сталин. - Правильно ли, что в такой большой войне у нас фактически должность начальника артиллерии Красной Армии отсутствует?
Мне пришлось ответить, что, поскольку в свое время было соответствующее решение Политбюро и правительства, я должен считать это правильным.
- Это вы мне говорите официально, а я вас вызвал поговорить неофициально. Я хотел бы узнать по этому вопросу ваше личное мнение.
Тут я уже имел полную возможность высказать все, о чем много раз думал, за что болела моя душа. Откровенно рассказал, как тяжело переживал свой уход из артиллерии, и заявил, что в Красной Армии безусловно нужно иметь начальника артиллерии, который всецело отвечал бы за этот огромный и мощный род войск.
Мне было задано много вопросов. Речь шла о боевом применении артиллерии и взаимодействии ее с другими войсками. Далее меня спросили, кто может быть начальником ПВО и есть ли у меня заместитель, который первое время справился бы с этой должностью. Не придав этому вопросу должного значения, я назвал генерал-майора артиллерии А. А. Осипова, очень хорошего специалиста-зенитчика.
- Это - скромный и дисциплинированный генерал.
- Неужели у него нет никаких недостатков?
- Есть один: боится начальства. Больше всего меня удивил вопрос:
- Как могло случиться, что наша армия осталась без начальника артиллерии? Кем и когда было принято такое решение?
"Да вами же!" - хотелось ответить мне. В нескольких словах я напомнил о заседании в Кремле, где решался этот вопрос.
В управлении меня встретил обеспокоенный корпуС-ной комиссар П. КСмирнов. Кратко рассказал ему о беседе в Ставке.
- Видимо, недолго нам придется вместе работать, - вздохнул комиссар.
Прошло минут 40 после моего возвращения из Кремля, как раздался телефонный звонок.
Мне зачитали только что подписанное постановление Государственного комитета обороны о восстановлении должности Начальника артиллерии Красной Армии и о назначении на эту должность меня.
- Проект приказа, штат и положение вам надлежит доложить Государственному комитету обороны завтра.
Я был, конечно, обрадован возвращением в родную артиллерию. Оставалось, не теряя времени, засесть за составление документов для завтрашнего доклада.
Через два - три дня я завершил передачу дел в управлении ПВО и уже был готов выехать на Западное направление с особым заданием Ставки, как вдруг стало известно, что ночью ожидается большой налет авиации противника на Москву.
Ставка разрешила мне остаться в столице, чтобы руководить отражением налета.
Всю эту ночь я провел без сна на командном пункте ПВО. Наша противовоздушная оборона была приведена в боевую готовность, но противник не прилетел. Следующую ночь я был уже далеко от Москвы и с замиранием сердца слушал рокот моторов вражеских самолетов, летевших бомбить нашу столицу.
Дни проходили в хлопотах. Впервые в истории у нас появился штаб артиллерии Красной Армии с отделами оперативной и разведывательной работы, а также управления боевой подготовки, кадров и формирований. Генералы и офицеры штаба и управлений работали энергично, дружно и организованно.
Мы добивались установления постоянного контакта с начальниками артиллерии фронтов, отдельных армий и их штабами, стремились оказывать им максимальную помощь, оперативно откликаться на заявки и просьбы.
Первостепенной задачей для всех нас было формирование новых и пополнение поредевших в боях артиллерийских частей. Эту работу следовало осуществить в самые краткие сроки. На наши плечи легла забота о подготовке кадров командного состава артиллерии, правильной их расстановке. Очень беспокоило, что несколько артиллерийских училищ еще продолжали находиться на фронтах, сражаясь, как обычные строевые части. Много хлопот понадобилось, чтобы училища были вывезены в глубокие тылы и могли заняться своим основным делом - готовить командиров взводов для артиллерийских частей.
Не меньших трудов стоило вывести с фронтов в тыл артиллерию большой и особой мощности. Тогда, в оборонительных боях, от нее было мало пользы. Но эту величайшую силу требовалось во что бы то ни стало сохранить и подготовить для будущих наступательных операций.
Как-то вечером мне сообщили, что полк 203-миллиметровых орудий застрял в районе станции Туманово без дизельного горючего для тягачей. Другой такой же полк попал в бедственное положение на дороге Юхнов - Малоярославец. Все это происходило в дни наступления немцев на Москву. Запоздай мы с помощью, оба полка стали бы добычей немецко-фашистских захватчиков. Я попросил срочно послать железнодорожную "летучку" с дизельным топливом на станцию Туманово. Начальник тыла Красной Армии А. В. Хрулев по моей просьбе выслал машины с горючим на шоссе Юхнов - Малоярославец. Помощь из Москвы пришла своевременно, и полки были спасены.
Тревожные дни переживал Ленинград. Бои приближались к городу. 21 августа Государственный комитет обороны направил в Ленинград специальную комиссию. Ставка предложила нам добираться до Череповца самолетом, а дальше специальным поездом.
До Череповца долетели благополучно, пересели в поезд, но на станции Мга задержались. Незадолго до нашего прибытия станция подверглась налету немецко-фашистской авиации. Железнодорожные пути были разрушены. Ремонтные работы велись в полной темноте и подвигались медленно.
Мы шли по разбитым путям. А. И. Косыгин светил электрическим карманным фонариком рабочим, забивавшим костыли. Сами были готовы взяться за работу, но нужно срочно связаться с Ленинградом,
К утру за нами прибыл небольшой поезд. Вскоре мы были в городе на Неве.
К моему удивлению, город продолжал жить очень спокойно. Можно было подумать, что бои разворачиваются на ближних подступах к Берлину, а не под стенами Ленинграда. К эвакуации населения еще не приступали. Здесь явно недооценивали угрозы, которая надвигалась на город.
Десять суток работала наша комиссия. Она признала необходимым ликвидировать изжившее себя Северо-Западное направление и передать его функции Ленинградскому фронту.
Резко ставился вопрос о необходимости срочной эвакуации из Ленинграда детей, женщин и стариков, а также научных учреждений и тех заводов, продукция которых не могла быть использована для нужд города и фронта. Комиссия потребовала скорейшей перестройки всей жизни на военный лад.
Противник теснил наши войска, стремясь окружить город. Я видел свою задачу в том, чтобы лучше организовать боевую деятельность артиллерии фронта и войск ПВО и правильно поставить противотанковую оборону. Наладили систему наблюдения и своевременного оповещения войск о танковой опасности. Артиллеристы готовились стрелять по вражеским машинам с открытых и закрытых огневых позиций.
Ленинградцы в это время усиленно строили укрепления на подступах к городу.
За противотанковую оборону войск фронта отвечал генерал-майор артиллерии С. А. Краснопевцев, который в прошлом был преподавателем Академии имени М. В. Фрунзе. Хорошо подготовленный в теоретическом отношении, он теперь жадно впитывал боевой опыт. Скромный, авторитетный и храбрый генерал с честью справлялся со своим делом.
С начальником артиллерии фронта генерал-майором В. П. Свиридовым мы разрабатывали вопросы борьбы с артиллерией противника, налаживали тесное взаимодействие с береговой и корабельной артиллерией Балтийского флота.
Меня беспокоило, что артиллеристы на некоторых участках не проявляли стремления к организации централизованного управления огнем, не были готовы к тому, чтобы износить по врагу массированные удары. Этот недостаток пришлось решительно исправлять.
Вместе с командиром корпуса ПВО Ф. Я. Крюковым мы добивались эффективной борьбы с авиацией противника. Улучшилась служба ВНОС, которая до этого работала с некоторыми перебоями, запаздывала оповещать истребительную авиацию и зенитную артиллерию о появлении вражеских самолетов. Зенитчикам хорошо помогали ленинградские рационализаторы. Я здесь впервые увидел бинокль, в правом окуляре которого были изображены точные силуэты немецких самолетов. Наблюдатель, пользуясь таким биноклем, мог легко опознавать самолет, сопоставляя его с выгравированным на стекле силуэтом. К сожалению, мы тогда не имели возможности использовать это ценное новшество на других фронтах.
Не все ладилось во взаимодействии зенитной артиллерии с истребительной авиацией: бывало так, что во время боя с воздушным противником они мешали друг другу. Мы приняли экстренные меры, чтобы исправить это упущение. Командование корпуса ПВО добивалось также повышения живучести зенитной артиллерии, улучшило инженерное оборудование огневых позиций и наблюдательных пунктов. Создавалась стройная система запасных позиций, отрабатывался четкий план маневра артиллерии ПВО. Зенитчики стали лучше охранять важные объекты. Они наносили значительный урон авиации противника, заставляли ее действовать с больших высот, вести поспешные бомбежки, лишь бы скорее выйти из зоны огня нашей зенитной артиллерии.
По окончании работы комиссии я вернулся в Москву. Но ненадолго. Вскоре командование Ленинградского фронта попросило Ставку снова командировать меня в Ленинград для оказания помощи в проведении частных наступательных операций.
Ленинград уже находился в блокаде.
Перелет из Москвы в Ленинград проходил днем. Пока наш самолет в сопровождении пятерки истребителей низко, прижимаясь к самой воде, летел над Ладожским озером, мы дважды видели в стороне вражеские "мессеры", но они не рискнули напасть на нас, и путешествие закончилось благополучно.
Изменился облик города. Ленинград жил уже по военному. Всюду соблюдался строгий порядок.
Командование фронта поделилось своими замыслами. Предполагалось провести разведку боем, а затем начать частные операции на разных направлениях фронта. Но, прежде всего надо было обеспечить надежную борьбу с вражеской артиллерией и авиацией.
Не теряя времени, я встретился с генералом В. П. Свиридовым, опытным, хорошо подготовленным в общевойсковом отношении артиллеристом, любящим и знающим свое дело. Продумали с ним, как лучше организовать централизованное управление артиллерийским огнем. Мне вспомнились башня "Телефоники" в Мадриде и высота Хамар-Даба в районе Халхин-Гола. Где создать в Ленинграде такой центр управления? Самая высокая точка - купол Исаакиевского собора. Решили использовать его. На высоких зданиях окраин были созданы дополнительные наблюдательные пункты в каждом секторе обороны. Начальник артиллерии фронта предпочел свой пункт иметь на элеваторе, уступив купол Исаакия противовоздушникам. Ленинградские артиллеристы умело применяли аэростаты наблюдения. К сожалению, под Ленинградом оказалось очень мало самолетов-корректировщиков. Их функции частично стали исполнять истребители: некоторые летчики быстро научились искусству корректировки артиллерийского огня.
Связь по телефону и радио работала безотказно и хорошо обеспечивала управление огнем артиллерии.
Наши звукометрические станции засекали стреляющие батареи противника и давали их координаты с вполне достаточной точностью. В эти дни я много раз вспоминал добрым словом нашего замечательного конструктора, который создал эти станции.
Ленинградские артиллеристы умело использовали все виды и средства инструментальной разведки. Сказалось то, что на Ленфронте собралось много командиров, в довоенное время принимавших активное участие в опытных артиллерийских учениях, на которых разрабатывались разнообразные приемы контрбатарейной борьбы. Эти товарищи задавали тон в поисках наиболее эффективных методов подавления вражеских батарей.
Гитлеровцы предпринимали отчаянные попытки взять город штурмом. Немецкое командование не раз объявляло по радио, что остаются считанные дни до захвата Ленинграда. Генералы и офицеры фашистских войск уже готовились пировать в "Астории".
Наиболее ожесточенные бои развернулись у подступов к Пулковским высотам. Защитники Пулкова стойко отбивали яростные атаки противника. Артиллеристы Ленинграда ставили здесь надежные огневые заслоны, преграждавшие дорогу врагу.
Обычным признаком надвигавшегося очередного штурма было внезапно наступавшее полное радиомолчание в расположении немецко-фашистских войск. Прекращение работы вражеских радиостанций сразу настораживало нас. Пехотинцы готовились к решительному отпору. Артиллерия всех видов и калибров нацеливалась на скопления войск противника.
Так было и в один из сентябрьских дней. Все немецкие радиостанции прекратили свою обычную работу. Шли томительные часы в ожидании начала активных действий противника. Вдруг к командующему войсками фронта вошел дежурный связист и доложил, что перехвачена небольшая радиограмма противника. В ней содержалось приказание командира немецкого тяжелого артиллерийского дивизиона к рассвету следующего дня подать на огневые позиции дивизиона два боевых комплекта боеприпасов.
Наша авиация, наземная, береговая и корабельная артиллерия на этот раз упредили противника. Обрушив на него мощные удары, они нанесли врагу большие потери. Наступление гитлеровцев было сорвано. Пленные показывали на допросах, что гитлеровское командование ошеломлено неудачей наступления под Ленинградом.
Войска Ленинградского фронта предприняли в сентябре ряд частных наступательных операций, но особых территориальных успехов не имели; сказывалось недостаточное умение наступать, четко организовать взаимодействие в бою различных родов войск, сочетать огонь и движение. Командиры и штабы плохо управляли войсками при переходе от обороны к наступлению. Тем не менее, эти бои сыграли немалое значение: враг нес потери, наши активные действия не давали немцам возможности снимать войска из-под Ленинграда и перебрасывать их на другие фронты, а главное, наши бойцы и командиры получили большой опыт, который пригодился им впоследствии в крупных наступательных операциях.
В частях стало больше порядка и организованности. Более четко осуществлялось взаимодействие артиллерии фронта с артиллерией Балтийского флота, укрепилась оборона на подступах к городу.
В Ленинграде в эти опаснейшие дни не было и признака паники. Трудящиеся города стойко переносили все невзгоды военного времени.
Враг вынужден был отказаться от попыток взять город штурмом, зарылся в землю, подтянул к городу дальнобойную артиллерию. Началась длительная, затяжная контрбатарейная борьба. Ленинградские артиллеристы проявили высокое мужество и мастерство.
Им было нелегко. Доставлять боеприпасы в осажденный город становилось все труднее и труднее. Приходилось беречь каждый снаряд.
В Ленинграде я повидался с отцом. Он проявлял кипучую энергию по эвакуации детей на Большую землю, а сам категорически отказался выехать в тыл страны.
В этот раз я провел двадцать суток в осажденном городе.
В конце сентября меня вызвали в Москву: в Ставке накопилось много срочных дел.
Ночной разговор
Время было горячее. Все забыли об отдыхе. Не успел я проработать в своем управлении несколько дней, как получил задание Ставки немедленно выехать на Московский фронт для проверки боевой готовности частей и соединений. Вражеские войска подходили все ближе к столице. Наш резервный Московский фронт мог со дня на день войти в соприкосновение с противником.
В проверке боевой готовности 33-й армии принимала участие группа преподавателей Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского во главе с генералом П. М. Прохоровым. Мы вникали во все, вплоть до размещения и использования станковых и ручных пулеметов. Я обратил внимание на отлично отрытый и замаскированный окоп. Распоряжался в нем пожилой командир отделения, настолько грузный, что ремень у него на поясе еле сходился. Завидя меня, он четко отдал честь,
- Господин генерал! - начал он свой рапорт.
Разговорились. Оказывается, он был унтер-офицером в царской армии, служил и при Керенском. С тех пор еще застряло в голове обращение "господин генерал". Давно бы на покой пора старику, но не смог усидеть, когда враг подошел к самой Москве. Добровольно вступил в народное ополчение. Получился из него замечательный командир. Его отделение показало себя с самой лучшей стороны.
На Московском фронте не хватало артиллерии. Но пока мы не могли ее пополнить. Оставалось одно: побольше завезти боеприпасов на огневые позиции.
Командование попросило меня порекомендовать опытного специалиста на должность начальника артиллерии фронта. Я назвал имя начальника Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского генерала Л. А. Говорова. Предложение тут же приняли в Ставке и без промедления оформили приказом.
Внезапно меня вызвали в Ставку. Наша машина стрелой полетела в Москву. Вечером в тот же день я был в маленьком, неприметном особняке на Кировской улице. В приемной встретил А. И. Микояна. Он сказал, что меня ждут.
Потребовали краткий доклад о состоянии и боевой готовности частей и соединений Московского фронта, в которых мне удалось побывать.
Вдруг раздался заунывный сигнал воздушной тревоги.
Всем пришлось уйти в правительственное бомбоубежище. Свой доклад я продолжал здесь. Члены правительства подробно расспрашивали меня об организации обороны, настроениях людей. Особое внимание уделяли артиллерии.
Речь зашла и об управлении огнем артиллерии. Я пожаловался на недостаток в средствах связи. Сейчас же была затребована справка о производстве у нас полевых телефонных аппаратов, телефонного кабеля, радиостанций. Цифры, приведенные в ней, были большие. Наша промышленность производила много, но потребности были еще больше.
Пригласили А. И. Микояна и предложили ему срочно и в возможно больших количествах закупить средства связи за границей.
- А ваше дело, - сказали мне, - проследить, чтобы артиллерия стала главным их потребителем. Так и передайте начальнику связи Красной Армии.
На следующий день я позвонил генералу И. Т. Пересыпкину и информировал его о решении Ставки. После этого артиллерия всю войну снабжалась средствами связи в первую очередь.
В эту ночь противник летал и бомбил очень много, но лишь несколько бомб упало в черте города. Все остальные были сброшены на огневые позиции зенитной артиллерии. Когда об этом доложили в Ставку, Сталин сказал мне:
- Вот видите, как они охотятся за нашей артиллерией. Знают ей цену. Нам нужно беречь ее.
Наконец раздался отбой. Все вышли из убежища. На улицах уже было светло, в воздухе тихо.
Через несколько дней мне позвонил начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников и попросил приехать к нему. Я прибыл без промедления. Шапошников сидел за. письменным столом, без кителя, курил папиросу за папиросой и пил крепкий, почти черный чай. Он был, как всегда, приветлив, извинился, что из-за жары вынужден работать без кителя, и начал деловой разговор своим любимым выражением: "Ну, батенька мой". Шапошников рассказал, что поздно ночью получил указание разработать и внести в Ставку предложение о постоянном прикрытии пехотой нашей артиллерии из расчета: взвод пехоты на батарею, рота пехоты - на дивизион.
- Уж не вы ли явились инициатором этой затеи? - спросил меня Шапошников. Он спрашивал строго, раздраженно. Мне пришлось дать ему честное слово, что впервые слышу об этом.
Предложение звучало нелепо. Но у него, конечно, нашлись ярые сторонники. Чтобы угодить Сталину, эти люди подвели и "историческую базу", раскопали сведения, что в первую мировую войну всегда выделялось прикрытие для артиллерии и именно в таком количестве. Какие-то советчики предложили пойти дальше: создать постоянные подразделения пехоты при артиллерии.
Борис Михайлович сделал подсчеты и получил, конечно, астрономические цифры. Десятки стрелковых дивизий пришлось бы снимать с фронта.
- Что же делать будем?
Думали мы долго. Наконец решили внести такое предложение: общевойсковые командиры должны выделять для прикрытия штатной и приданной им артиллерии пехотные подразделения, если это вызывается обстановкой. Кроме того, необходимо ввести на вооружение артиллерии, без увеличения численности ее личного состава, станковые, ручные пулеметы и автоматы. Когда Б. М.Шапошников докладывал об этом в Ставке, я поддержал его, подтвердил его выводы. Под натиском убедительных доказательств вопрос был решен так, как предложили мы.
Дела повседневные
Мы работали в тесном контакте с начальником ГАУ Н. Д. Яковлевым и его первым заместителем И. И. Волкотрубенко. Я держал их в курсе принимаемых решений в Ставке, чтобы они не падали как снег на голову. А директивы сыпались без конца. Они требовали больше и больше оружия, да еще обязательно в краткие сроки. Это ставило нас в труднейшие условия. Неожиданные решения часто принимались без нашего ведома и участия.
Получив вызов в Государственный комитет обороны или в Ставку, я по пути гадал, по каким же вопросам придется держать ответ. Поэтому на всякий случай брал с собой большой портфель, набитый разнообразными материалами. А в кармане всегда была наготове памятная книжка со справочными данными. Кстати сказать, я не стеснялся открыто пользоваться этой книжкой. Вскоре стало ясно, что являться в Ставку и в Комитет обороны мне нужно всегда вместе с начальником ГАУ, чтобы тут же принимать необходимые решения и докладывать конкретные предложения. Скоро к этому привыкли, и нас стали вызывать вместе.
Как-то в частной беседе А. И. Микоян поделился со мной мыслями о значении резервов в народном хозяйстве, о трудностях их создания. В большой войне не бывает ничего лишнего, и резервы выручают в тяжелой обстановке. Слова Анастаса Ивановича заставили меня всерьез подумать о создании резервов артиллерийского вооружения и боевой техники. Вместе с Н. Д. Яковлевым мы решили заняться этим делом, несмотря на трудности и нехватки. До поры до времени было решено не раскрывать нашей тайны. Мы откладывали в резерв Ставки то немногое, что оставалось у нас за счет перевыполнения планов промышленностью, производящей артиллерийское вооружение и боеприпасы.
Обычно раз в месяц я и Н. Д. Яковлев (а когда я был в отъезде, то он один) докладывали в Ставке проект распределения вооружения и боеприпасов на следующий месяц войны.
Однажды при утверждении такой ведомости Сталину бросились в глаза цифры: "Для НКВД - 50000 винтовок". Он забросал нас вопросами: кто конкретно дал эту заявку, зачем столько винтовок для НКВД? Мы сказали, что сами удивлены этим, но Берия настаивает. Тотчас же вызвали Берия. Тот пытался дать объяснение на грузинском языке. Сталин с раздражением оборвал его и предложил ответить по-русски: зачем и для чего ему нужно столько винтовок?
- Это нужно для вооружения вновь формируемых дивизий НКВД,- сказал Берия.
- Достаточно будет и половины - двадцати пяти тысяч,
Берия стал упрямо настаивать. Сталин дважды пытался урезонить его. Берия ничего не хотел слушать. Тогда раздраженный до предела Сталин сказал нам:
- Зачеркните то, что там значится, и напишите десять тысяч винтовок.
И тут же утвердил ведомость.
Когда мы вышли из кабинета, нас догнал Берия и бросил злобно:
- Погодите, мы вам кишки выпустим!
Эту фразу он неоднократно бросал мне и Н.Д.Яковлеву в минуты, когда был недоволен нашими докладами или действиями. Мы не придавали тогда должного значения его словам, считали их своего рода восточной шуткой. Только позже стало нам известно, что этот выродок и предатель обычно приводил свои угрозы в исполнение.
Спустя некоторое время мы вновь докладывали проект распределения артиллерийского вооружения и боеприпасов на следующий месяц. Яковлев шепнул мне, что пора доложить о накопленных нами резервах. Мы опасались, что Верховный рассердится: в такое тяжелое время мы припрятывали кое-что про запас. Все знали его крутой нрав. Но опасения оказались напрасными. Он очень обрадовался, когда узнал, что в его резерве есть около миллиона 76-миллиметровых снарядов. Похвалил нас и тут же увеличил некоторым фронтам отпуск снарядов. Так был узаконен постоянный резерв, за счет которого можно было удовлетворять внезапно возникающие потребности фронтов.
Мне еще раз пришлось выехать по заданию Ставки на западное направление, в 24-ю армию, оборонявшуюся в районе Вязьмы. Вместе с артиллерийскими командирами мы разработали систему борьбы с вражескими танками, наметили рубежи заградительного огня, наладили управление огнем, взаимодействие с пехотой.
Во время объезда оборонительных рубежей 24-й армии я не раз побывал в Вязьме. Бросались в глаза значительные запасы зерна, нефти и других ценностей, которые могла уничтожить авиация противника. Когда я опрашивал, почему все это не вывозится в глубь страны, обычно следовало:
- Нет указаний... А если бы они и были, то нет транспорта. А если бы и транспорт нашелся, то дело остановилось бы из-за отсутствия тары, рабочих рук и по многим другим причинам.
Я позвонил в Москву Маленкову. Тот посчитал этот вопрос, видимо, слишком мелким для себя. Тогда я поговорил с А. А. Андреевым. Он выслушал меня внимательно и пообещал немедленно принять меры.
Действительно, на следующий день, снова проезжая через Вязьму, я с удовлетворением увидел, что погрузка и отправка зерна, нефти и других запасов идут полным ходом. Распоряжение А. А. Андреева встряхнуло местных руководителей, заставило взяться за дело. Сразу все нашлось для спасения ценных запасов.
В конце июля 1941 года в войска была разослана специальная директива об организации боевого применения артиллерии в обороне. В ней давались указания о наиболее эффективном использовании артиллерии в борьбе с танковыми и моторизованными частями, артиллерией и авиацией противника. Обращалось внимание на необходимость улучшения артиллерийской разведки, службы наблюдения и оповещения о вражеских танках. От артиллерийских частей и подразделений требовалась постоянная готовность к открытию огня как по атакующим танкам и мотопехоте противника прямой наводкой - с открытых позиций, так и по танкам на маршрутах их движения, местам их сосредоточения, рубежам развертывания - с закрытых огневых позиций. В директиве также указывалось на необходимость подготовки заградительного огня перед противотанковыми препятствиями (рвы, минные поля, надолбы, засеки), а также привлечения для отражения атак пехоты, следующей за танками, не только пушечной, но и гаубичной артиллерии.
Директива Ставки требовала постоянной готовности всей артиллерии, легкой и тяжелой, к стрельбе по батареям и наблюдательным пунктам противника. Указывалось, что успех борьбы с артиллерией противника в значительной мере зависит от устойчивости боевых порядков нашей артиллерии. Это может быть достигнуто хорошим инженерным оборудованием и маскировкой, созданием большого количества запасных и ложных огневых позиций и наблюдательных пунктов.
Серьезное внимание обращалось на необходимость организации и проведения артиллерийских контрподготовок.
Контрподготовка должна была обеспечивать: поражение артиллерии противника, подавление его живой силы и огневых средств в районах сосредоточения и с исходном положении для атаки, разрушения путей подхода и линий связи, расстройство управления и в конечном счете срыв артиллерийской подготовки и самой атаки противника.
В директиве было также указано на необходимость прикрытия боевых порядков основной массы нашей артиллерии огнем зенитной артиллерии.
Эта директива Ставки сыграла немаловажную организующую роль в оборонительных боях и операциях Красной Армии первого периода войны.