О боях за город Будапешт 80-й стрелковой, Уманской, ордена Суворова дивизии, и 210-го отдельного, армейского запасного стрелкового полка, 4-й гвардейской армии, 3-го украинского фронта, в январе-феврале 1945 года.
К началу боев под Будапештом, состав политотдела 80-й гв. с. д., был следующим:
1. Начальник политотдела – полковник Хадневич (человек грубый с неуравновешенным характером)
2. Зам. начальника - подполковник Оглуздин
3. Секретарь парт.коммисии
4. Старший инструктор по организационно-партийной работе
- майор Пронин (погиб под городом Шиофоком, на берегу озера Балатон (Венгрия) от взрыва мины, когда следовал на повозке в один из полков дивизии в декабре 1944 года). Похоронен в моем присутствии в центре этого города в оградке могилы, с памятником, какому- то венгерскому князю. Могила огорожена массивной металлической цепью.
5. Старший инструктор по агитации и пропаганде войск и населения противника - капитан Королев А. Ф.
6. Пропагандист - капитан Рощин
7. Помощник начальника полит отдела по комсомольской работе - капитан Борисов Александр
8. Инструктор по информации - капитан Никулин Михаил
9. Секретарь политотдела – старшина Головко
10. Начальник клуба дивизии – старший лейтенант Канунников Иван Филиппович (до 01.01.45)
Состав командования 210 АЗСП
1. Командир полка – подполковник Мехед
2. Зам. комполка по полит. части – подполковник Проскуров
3. Начальник штаба полка – майор Бороздин
4. Командир арт. дивизиона – капитан Ева
Состав клуба 80-й гв. с. д.
1. Начальник клуба – ст. лейтенант Канунников И. Ф.
2. Кинорадиомеханник – ст. сержант Ямщиков
3. Начальник ансамбля песни и пляски – сержант Радецкий (скрипач)
4. Худрук ансамбля – ряд. Шабельников
5. Старшина ансамбля – Шульженко Алексей. Других артистов – танцоров, певцов и прочих, по фамилиям не помню (всего 10 человек). Обязанности баяниста, аккордеониста, за неимением такового, приходилось добровольно исполнять мне, самому.
В ночь с 1-го на 2-е января 1945 года, 80-я гв. с. д., столкнулась с самыми серьезными боями за всю войну. Тогда она занимала оборону на внешнем кольце окружения немецкой группировки войск в гор. Будапеште, в составе 4-й гвардейской армии в 100-120 км. Западнее Будапешта, на правом берегу Дуная, в районе г. Комаром. Командный пункт дивизии (штаб, политотдел, клуб и некоторые спецподразделения) находился в селе Агостиан. Оборону дивизии немцы прорвали со стороны Чехословакии, через мост в Комароме, две танковые дивизии «СС» врага, «Мертвая голова» и «Викинг». Окружили части дивизии, и ей пришлось, в течение 6 дней биться, в окружении. Несмотря на тяжелое положение, дивизия не допустила прорыва противника к Будапешту, куда он стремился на освобождение окруженной группировки своих войск. Только 10 января, дивизии удалось вырваться из окружения, потеряв при этом большую часть личного состава, вооружения и боевой техники. Капитан Королев был ранен в этих боях в ногу. Вскоре пополненная всем необходимым, дивизия выдержала еще две сильнейших контратаки врага. В период с 26 января по 6–е февраля 45 года, дивизия отбросила противника от руки Дунай, а 13 февраля 1945 года, после отражения войсками 4 гв. армии, и в том числе 210 АЗСП, контратак немцев с юга от озера Балатон, будапештская группировка немцев была полностью уничтожена.
В это окружение 80-й гв. с. д., я не попал, так как 1 го января, часов в 14,будучи откомандирован Хадневичем в распоряжение политотдела 4 – й гв. армии, я выехал из Агостиана в г. Шарбогард на попутном транспорте и во время окружения штаба меня в Агостиане не было. Я находился в то время в пути в Шарбогард, километрах в 5 от Агостиана, в горах, где мы ремонтировали испортившийся мотор одной из 3 –х автомашин, на которой я ехал из Агостиана. Откомандировал он меня за то, что я вступился за своего подчиненного рядового Конакова, которого он арестовал, раздел наголо и босиком по снегу, при температуре -10,-15градусов, заталкивал в траншею в своем дворе. Я потребовал от Хадневича одеть Конакова, а потом только садить в щель. В ответ получил от Хадневича удар кулаком в лицо, после этого он ушел в дом. По моему приказу, часовой- рядовой Пелошенко выпустил Конакова из щели. Последний прибежал ко мне в расположение клуба, где ему нашли солдатское обмундирование. Это произошло примерно в 1 ночи – го января 1945 года. По разговору и поведению Хадневича, было видно, что он пьян. Больше я его не видел.
Утром 1– го января, Оглуздин вручил мне предписание об откомандировании, я рассчитался в АХЧ за имущество, сдал оружие, получил продовольственный и вещевой аттестаты и на машинах автороты дивизии, шедших в город Сексшфехервар, на склады дивизии за продуктами, часов в 14-15, выехал из Агостиана. Когда мы поднялись на лесистую гору, в километрах в 5 от Агостиана, у одной из машин заглох мотор. Колонна остановилась, водители начали искать и исправлять мотор, на что ушло часа 2-3. Где-то часов в 20-21, мы услыхали доносившуюся со стороны Агостиана стрельбу: пулеметную, автоматную и разрывы гранат, продолжавшуюся примерно 1 час, до самого нашего отъезда. Мы сразу поняли, что в Агостиане идет бой, так как утром 31 декабря, Хадневич, перед отправкой работников политотдела в полки, проводил со всем полит.аппаратом дивизии совещание, на котором зачитывал директиву командующего политотдела армии о необходимости быть всем войскам в новогодние праздники в полной боевой готовности, не допускать распития спиртного, не проводить никаких застолий, так как ожидается нападение немцев. Однако, Хадневич сам организовал в своем доме встречу Нового года и напился. Примерно в 23 часа 01.01.1945г., мотор исправили и мы продолжили путь в Секешфехервар, куда прибыли часа в 2-3 ночи. 02.01.45г. машины ушли на склады дивизии, а я, отыскав дом, в котором располагался политотдел дивизии в декабре 1944 года при занятии дивизией этого города, заночевал там. А утром, приехал на попутном транспорте в гор. Шарбогард. Часов в 10-11 утра был уже в отделе кадров политотдела 4-й гв. армии. Увидев меня и прочитав предписание, начальник отдела кадров подполковник Зубарев достал из шкафа мое личное дело и зачитал вслух, находившуюся там положительную характеристику, подписанную Хадневичем, присланную им в отдел кадров армии недели две назад и сказал, что откомандирование считает необоснованным. При этом он выразил удивление и спросил, каким образом я вырвался из окружения. Я сказал, что дивизия ведет бой в окружении, что я выехал из Агостиана еще днем 1-го, когда, никакого окружения дивизии еще не было. После доклада о причинах моего откомандирования начальнику политотдела армии полковнику Рубинштейну, я был зачислен в резерв. Числа 10-11.01. 45, я получил новое назначение на должность начальника клуба 210 –го отдельного армейского запасного стрелкового полка, располагавшегося в районе озера Балатон, (в селе Калос). В этот же день, я прибыл в полк, доложил о прибытии начальству: командиру полка, замполиту и начальнику штаба, встал на все виды довольствия, принял личный состав клуба и его имущество, приступил к исполнению своих обязанностей. Я был очень доволен, что, будучи музыкантом, и работавшим до призыва в армию в московском Малом Академическом театре, был назначен руководить коллективом, в котором все члены ансамбля были с высшим музыкальным и театральным образованием, артисты цирка, у которых, мне можно было многому поучиться. Все они были намного старше меня (мне был тогда 21 год). В клубе был моложе меня только один, акробат Сиганцов. Общий состав клуба - 15 человек. Между мной и подчиненными с первых дней установились, добрые, доверительные отношения. Но, не успел я как следует ознакомиться с личным составом, как через 3 дня, не пробившись к Будапешту с запада, со стороны 80-й гв. д., немцы мощным танковым клином, пробили нашу оборону южнее Будапешта на участке 210 АЗСП и других частей 4гв. армии, между озерами Веленце и Балатоном. Немцы завладели нашими шоссейными дорогами и вынудили нас отступать, оставив передовую и перейти на тыловые позиции. Удар танковой немецкой группировки был настолько сильным, что некоторые наши части просто бежали, в том числе и мы, так как, не смогли оказать должного сопротивления новой могучей техники фашистов – танкам «тигр» и самоходным артиллерийским установкам большого калибра «Фердинанд». 12 января 1945 года, примерно в 14- 15 часов, 210 полк начал организованный отход из Калоса по маршруту, указанному командованием полка. Поскольку, все шоссе были перерезаны немецкой боевой техникой, пришлось идти пешком по проселкам и бездорожью. В 5 часов утра 13. 01. 45г. прибыли в какое-то разбитое село, где поступила команда: привал, отдых и ночлег. Колонна из повозок и пешеходов разместилась в ближайших домах. Точнее в том, что осталось от них: стены и двери, без крыш, под открытым небом. Разместили в одном из таких дворов две повозки с киноаппаратурой, библиотекой военным имуществом и театральными реквизитами. Я назначили дневальных по одному часу, и все как убитые уснули на полу, застланному соломой. С рассветом, часов в 8 - 9 утра, 13. 01.45г. все проснулись, в том числе и дневальный Сиганцов, тоже уснувший от усталости, от крика забежавшего в дом незнакомого солдата «Чего вы спите, немецкие танки уже на улицах села!». Быстро все вскочили (спали в одежде), и я отправил личный состав во главе с сержантом Радецким, на поиски полка с задачей - любым способом пробиваться к своим, избежать окружения. Сам я, со старшиной Шульженко, на двух повозках с имуществом клуба, поехали с колоннами по улице. Сначала мы отправились за ними вправо от нашего дома, на г. Дунафельдвар, но метров через сто передние разворачивались в обратную сторону, на г. Дунапентеле, влево, что есть силы, давали газу и погоняли лошадей. Я понял, что нас окружают, что колонна столкнулась с немецкими танками, следующими по улице в нашем направлении. Мы также развернулись и поехали за нашей колонной. Сразу же, немцы начали обстреливать наши войска из пушек, пулеметов, автоматов. Здесь же, в наших колоннах, впереди и сзади нас, начали происходить взрывы немецких снарядов, на воздух полетели части машин, повозок, людей, лошадей. Метров через 200 улица и село закончились. Мы, как и все, свернули с шоссе направо, на огороды, чтобы избежать попадания в нас снарядов и пуль. Так же сделали и многие наши военные, ехавшие на машинах и повозках и бежавшие военнослужащие. У нас с собой никаких противотанковых средств не было, только автоматы и пистолеты. Немецкие танки и самоходки также свернули с дороги за нами, продолжая расстреливать нас на ходу. Расстояние на поле между немцами и нами сократилось до 100-150 метров. Наши две повозки преследовали три самоходки немцев, которые продолжали расстрел войск. От взрывов летели на воздух машины, повозки, кони, люди, справа и слева, рядом с нами. Картофельное поле закончилось, и мы въехали на бугор долины и здесь, мы увидели командира артиллерийского дивизиона нашего полка, капитана Еву и открытые огневые позиции орудий его дивизиона, установленные на прямую наводку, внизу долины. Он руками давал сигналы, чтобы мы быстрее съехали с бугра вниз долины и не мешали дивизиону вести прицельный огонь по подходящим к дивизиону немецкими танками и самоходками. Ширина долины была 150 – 200 метров, мы быстро ее пересекли и начали подниматься на противоположный бугор. И тут, я увидел, как преследовавшие нас три самоходки остановились и начали вести огонь по отступающим прицельно, с места. Результат был прежним, гибель техники лошадей и людей, кругом были взрывы. Но, в наши повозки, ни один снаряд не попал, хотя мы ожидали попадания ежесекундно. Оглянувшись назад, я увидел, как одна из самоходок закрутилась на месте на одной гусенице, другая, рядом с ней, охватилась дымом, а третья, увидев подбитые машины, развернулась и быстро уехала обратно к селу. Самоходки без сомнения были подбиты воинами артдивизиона капитана Евы, первой порвали гусеницу, второй попали в бензобак. Дальше немцы уже нас не преследовали. Мы выехали на шоссе и км через 15 – 20 подъехали к городу Дунапентеле (сейчас Дунайварош). К нему с разных сторон вели три шоссейные дороги, которые были забиты нашими отступающими войсками, в основном тыловыми частями, складами, госпиталями. Заехать по улице в город было не возможно. Тогда мы, разбирая заборы, по задам дворов, объехали заторы, выехали на одну из улиц и спустились по ней вниз к Дунаю. Город расположен на высоком, гористом правом берегу Дуная, а левый берег низкий, расположен в пойме реки. В это время, отступающих начали обстреливать из автоматов и пулеметов с чердаков домов (в городе тогда были одноэтажные дома), заброшенные в наш тыл немецкие диверсанты, или, скорее всего, наши будущие «друзья» по социалистическому лагерю, местные жители – венгры (мадьяры). Которых, после 2-й мировой войны, сам недоедая, кормил и поил наш СССР, отдал сотни тысяч своих жизней за их освобождение от немецкой оккупации, и которые с радостью перебежали к империалистам США, как только, им дали доллары. Еще, во времена боев на Украине в 1943 году, от местных жителей мы знали, что на оккупированной территории Украины, особым зверством к населению, отличались не столько немцы, сколько венгры.
Об излюбленной тактике немцев оставлять при отступлении отряды диверсантов, мы знали раньше. В декабре 1944 года, во время наступления из Югославии на территорию Венгрии и взятие города Секешфехервара, нам пришлось в этом городе вылавливать диверсантов. Военнослужащие штаба дивизии были разбиты на группы, в том числе, и сотрудники клуба. Моя группа прочесывала одну из улиц города. На чердаках почти каждого дома мы обнаруживали по два флага: один – красный СССР, другой – белый с фашистской свастикой – немецкий. Сказалась предусмотрительность мадьяр: зная, что в их районе идут тяжелые, кровопролитные бои между немцами и советскими войсками, что обе стороны могут иметь переменный успех, они предусмотрительно решили, что в случае занятия города какой-то из них, представиться ее друзьями, вывесив с чердаков соответствующие флаги. В одном из домов, на мой вопрос, есть ли в доме укрытые немцы, хозяин – венгр ответил по-венгерски: «нинч» (по-русски – нет). Начали обыск, во время которого, обнаружили спрятавшегося немца. Дело было так. Я подошел к хлебному ларю в сенях дома и открыл его крышку. Он был доверху заполнен пшеницей. Ткнул несколько раз палкой в пшеницу, вглубь ларя (его размер примерно 2х1х1,20 метров) ничего не нащупал и начал закрывать крышку. В это время заметил, как в левом дальнем углу, сверху, зашевелилась пшеница. Я поднял крышку, ткнул туда рукой и вытащил оттуда немецкую военную шапку. Запустил туда обе руки и вытащил наверх немца. По моему требованию: встать! он вылез из ларя и вместе с хозяином дома, был доставлен в штаб дивизии на допрос под нашим конвоем. Хозяин по дороге что- то бормотал по-мадъярски, видимо, оправдывался и объяснял, что он тут непричем и ничего о солдате в ларе не знал. В ларе мы обнаружили так же автомат солдата, на поясном ремне у него был нож и несколько гранат. Все это сразу же изъяли.
Продолжу.
Подъехав к берегу Дуная, на перекресток, мы увидели майора Бороздина, который указывал руками направление нашего дальнейшего движения - влево. Мы переехали через залив, покрытый льдом (а, Дунай был незамерзшим, по воде плыли куски льда, доски и всякий мусор), по дамбе и по взорванной железно–дорожной колее оказались на полуострове, забитом нашими тылами: складами, госпиталями, техникой и подводами с различным имуществом. Иногда проходили организованные военные, оказавшимися военнослужащими «укрепленного района» (воинская часть, равная стрелковому полку), который уже занимал оборону на полуострове, фронтом к заливу и к городу. Я обратился к одному из офицеров этой части, с просьбой принять меня и нескольких моих подчиненных, под их временное командование (звание у него - полковник), на что получил согласие. Нас определили на боевые позиции (в траншеи), одного из подразделений этой части. Траншеи располагались по берегу залива фронтом к огородам города. Вскоре, немцы заняли город и залегли в огородах против нас. Сразу же началась интенсивная бомбардировка города нашей авиацией, продолжавшаяся примерно один час. С ее окончанием, немцы пошли с огородов на нас в атаку, силами примерно 150 человек (2-х рот), по льду залива. Но, командование укрепрайона сумело быстро организовать оборону полуострова, и с помощью влившихся к ним отступавших военных, отразить атаку немцев. Оставив на льду залива человек 15 – 20 убитыми и ранеными, немцы отошли в огороды. Примерно через час, они пошли во вторую атаку, поставив впереди своих цепей шеренги из местных жителей: стариков, женщин, детей. Нам удалось фронтальным огнем и криками по-венгерски «ложись», отсечь венгров от немцев и на середине залива остановить их атаку. Оставив на поле боя еще человек 20 – 30, немцы отступили к огородам. Во время этих боев немцы с самолетов разбрасывали над нами листовки, в которых призывали к сдаче в плен и угрожали уничтожением. Я читал эти листовки. Для их сбора и уничтожения выделялись специальные команды. Читать их личному составу войск запрещалось. Но что делать, если они падают с самолетов в окопы, прямо нам на головы. Содержание их было такое: «Я четвертую гвардейскую армию, все равно, в Дунае утоплю. Гитлер». У подавляющего большинства наших воинов, они вызывали не панику, а чувство еще большей мести врагу. Конечно, были среди нас и малодушные, трусливые, которые в той обстановке, могли изменить Родине и добровольно сдаться в плен.
Во время этого отступления, худрук ансамбля Шабельников отстал от команды Радецкого и был взят в плен. Будучи, впоследствии освобожден из плена, кем-то из наших союзников, передан нам, прибыл в полк и в числе первых, после войны по возрасту (свыше 40 лет), был демобилизован. Отстал от команды Радецкого и рядовой Сиганцев (акробат- каучук). В конце января 1945 года он был обнаружен в одном из сел в районе города Дунайфельдвара и доставлен в полк. В плен он не попал. Тогда же, я, по приказу под- ка Проскурова, был направлен в г. Дунапентеле за своим имуществом, оставшимся после отступления на полуострове: кинопередвижка, реквизит ансамбля, в двух повозках. В первую очередь, нам нужна была кинопередвижка. Расположились мы на левом берегу Дуная, в окопах укрепрайона, который к тому времени был выбит немцами с полуострова, и занимал оборону на левом берегу реки. Вместе со мной был и киномеханик Ямщиков. Прождав 2 дня в окопах, с началом наступления Укрепрайона мы, в боевых цепях, переправились через Дунай по тонкому льду на животах по уложенным доскам. Весь полуостров был покрыт разбитой техникой, повозками и трупами лошадей. Наши четыре лошади лежали убитые у повозок. Из имущества уцелела только кинопередвижка: проектор, двигатель, с пробитыми пулями радиатором. Укрепрайон поднялся в Дунапентеле, выбивать оттуда немцев. Мы с Ямщиковым перенесли кинопередвижку и некоторое другое имущество на городской берег залива, так как дамба (насыпь) была заминирована, и проехать на повозке было опасно - могли подзорваться. Перетаскивая с Ямщиковым тяжеленный (килограммов 150 – 200) трофейный двигатель, мы осматривали каждый сантиметр дамбы, чтобы вместе с ним не взлететь на воздух от взрыва мины. По-моему распоряжению, Ямщиков, направился в ближайшие дома для конфискации двух лошадей и повозки. Я остался на берегу возле вещей. Вскоре, он приехал на фаэтоне, запряженном двумя рослыми упитанными конями. Когда, мы погрузили имущество, наступили сумерки. Решили не ждать утра и поехали вдоль берега Дуная на юг, в сторону Дунафёльдвара. Мы не знали, где остановился передний край, но подготовив к бою оружие, автоматы, пистолеты и гранаты, направились вдоль Дуная по его высокому правому берегу на Дунафёльдвар, расположенному от Данапелетеле в километрах в 50 - 60-и вниз по течению. Около Дунапелетеле, справа от дороги, мы слышали дважды в темноте немецкую речь. Видимо, немцы готовили новую линию обороны. Мы ехали быстро, кони были мощные, фаэтон на рессорах шел мягко и бесшумно. Часа за полтора - два мы достигли Дунафельдвара, переправились через мост на левый берег. Вскоре, были в Харте. Утром я доложил Проскурову об исполнении приказа. Главное было сделано: мы привезли кинопередвижку. Ямщиков сам отремонтировал радиатор, запаял пробоины, и личный состав полка стал регулярно смотреть кинофильмы. После сбора личного состава, и доставки в полк боевого знамени, командованию полка были присвоены очередные воинские звания: Мехеду – полковника, Бороздину – подполковника.
Сейчас я вернусь несколько назад и расскажу о том, кем и как было сохранено, а затем доставлено в полк его боевое знамя. После того, как нами была отбита вторая немецкая атака на полуострове, в районе Дунапелетеле, поступила команда: всем «неукрепрайонцам», на подошедшей к переправе полуострова барже, переправиться на левый берег Дуная и занять оборону в траншеях укрепрайона. С трудом нашей команде удалось пройти на баржу (было много народу), и под огнем противника, разгрузиться метрах в 10-15 от левого берега, прямо в воду, выше переправы, по пояс в воде. Так как, причал на левом берегу Дуная был под обстрелом противника, который в этот момент расстрелял из танков «Тигр» (из города Дунапентеле) восемь наших самоходок, стоявших у переправы, два или три штабеля боеприпасов, подготовленных к переправе на правый берег, нашим войскам. От взрывов штабелей Дунай колыхался, в том числе и наша баржа, на которой в это время мы плыли. Поэтому, мы и не могли разгрузиться на причале, а вынуждены были прыгать с баржи прямо в воду. Был январь, температура – 10, -12 градусов, вода в Дунае ледяная. Пробыв в обороне укрепрайона двое суток, я, числа 15 – 16.01. 45г., отпросился у его командира, освободить нашу команду, так как нам нужно было искать свой полк. В противном случае нас командование сочтет либо пленными, либо убитыми, либо дезертирами. Он нас отпустил, и мы остановились вблизи от переправы в селе (названия не помню), расположенного около шоссе Будапешт-Дунашельдвар, на левом берегу Дуная, напротив Дунапентеле. Здесь, мы, в течение двух суток, искали полк, рассылая в ближайшие населенные пункты по указанному шоссе команды. На второй день, мы в этом же селе обнаружили Бороздина с боевым знаменем полка, которое он, в опасной обстановке, в Дунапентеле, сорвав с древка, закрепил на своем поясе под гимнастеркой, и, с помощью кого-то из командиров Дунайской военной флотилии СССР, был переправлен с ординарцем на левый берег Дуная в указанное село. На следующий день, 18.01.45, одна из моих команд встретила на шоссе капитана Еву, который был на грузовике и разыскивал Бороздина и полковое знамя. К этому времени, в принятой мною команде, отставших воинов полка скопилось до семидесяти человек. Среди них были легкораненые и больные. Всех их, человек 15-20, отправили с Евой, на машине, в Харту. С ним уехал и Бороздин, со знаменем и ординарцем. А, я, на следующий день, числа 19. 01. 45г., пешим строем доставил всю команду в полк, (расстояние километров 60-70). Со слов Евы, утром 13.01.45, основная часть полка успела переправиться на левый берег Дуная, у Дунашельдвара, по мосту, но среди них не оказалось Бороздина и знамени полка. Теперь знамя и Бороздин нашлись. Если бы знамя во время боя потерялось, или было захвачено врагом, то, согласно действующим тогда воинским законом и уставом, полк подлежал расформированию, а командование полка, виновное в утрате, преданию суду военного трибунала.
После окончания войны я был оставлен в кадрах армии, на постоянную службу и пришлось расстаться с мечтой - быть баянистом и виолончелистом. Меня ожидала культурно-массовая работа. До июня 1947 года служил в Австрии инструктором культурно-художественной работы в гарнизонном доме офицеров города Нойнкирхен, а после его расформирования переведен в Китай, в 19-ю гвардейскую стрелковую дивизию, старшим инструктором политотдела по культурно-массовой работе, где в 1949 году встретился с бывшим командиром 4-ой гвардейской армии под Будапештом, генерал-лейтенантом Захватаевым. Он занимал должность начальника штаба приморского военного округа, дислоцировавшемся в городе Ворошилове-Уссурийске. Захвастаев был в Порт-Артуре с проверкой танкового полка 19-ой гв. сд. Он сказал, что напряжение боев на внешнем кольце окружения будапештской группировки, которое образовала 4 гв. армия, было исключительно тяжелым, и 80-ая гв. сд, оказавшаяся в окружении превосходящих ее танковых сил противника, сопротивлялась героически, изгнала немцев с берега Дуная, не допустила врага к Будапешту, тем самым, способствовала полному разгрому окруженных в Будапеште фашистов. Встреча с Захватаевым оказалось совершенно неожиданной. Он представлял штаб округа, генерал-лейтенант, а я рядовой инструктор политотдела – «капитан». Получив, через дежурного по части, вызов к Захватаеву, и следуя к нему, я посчитал, что комиссия округа обнаружила в полку какие-то прорехи в моей службе и, что я вызываюсь для соответствующей взбучки. Оказалось, что о моем участии в Будапештской битве ему сообщил мой начальник – начальник политотдела 19 гв.сд.
Захватаев Никанор Дмитриевич.
полковник Беднягин А.И. Узнав, о том, что я служил в 80 гв.сд под Будапештом, Захватаев сказал тогда слова, о мужестве воинов этой дивизии. Со слов Беднягина, мне стало известно, что до назначения под Будапешт, Захватаев и Беднягин служили в одной армии, кажется в Благовещенске, и с тех пор оба хорошо знали друг друга. Конец войны застал меня в Австрии, где 210 полк, в горах вылавливал и обезоруживал воинов разгромленной фашистской армии. Они разбежались по лесам и горам и, из–за угла нападали на наших воинов. Утром 8.05.45 штаб полка располагался в одном из сел горно-лесистной местности. Кто-то из подчиненных сообщил мне, что полковой переводчице местные жители сообщили о капитуляции фашистской германии. Действительно, переводчица подтвердила это сообщение и дала мне местную газету, в которой об этом сообщалось. Вскоре, утром того же дня, по команде командира полка, полк построился и маршем двинулся с гор вниз. Вечером прибыли в гор. Нойленгбах, где простояли дней 10, а затем передислоцировались на берег Дуная под городом Кремс, в бывший военный городок австрийской армии – Маутерн. Здесь полк обеспечивал демобилицазию воинов 4 гв. армии и отправку их эшелонами на Родину. В ноябре 1945 года полк расформировали, меня перевели в город Нойнкирхен (нижняя Австрия) в горнизонный Дом офицеров, а после его расформирования, в июне 1947 года, перевели в 19 – ю гв. стрелковую дивизию Приморского военного округа, располагавшуюся на Ляодунском полуострове Китая, со штабом и некоторыми частями в гор. Порт – Артуре (ныне Люйшунь). Из армии не отпустили, оставили в кадрах на 25 лет. Пришлось определяться с образованием. Из музыкальных учебных заведений советской армии было одно - институт военных дирижеров. Туда я по возрасту уже не подходил. По совету председателя военного трибунала дивизии под–ка Дубинина, где я был народным заседателем, после сдачи экстерном экзаменов за 10 классов средней школы, поступил в военно–юридическую академию в 1951 году, которую окончил в декабре 1955 года. Началась служба в Военной Прокуратуре: горнизонов, в городах: Гродно (БССР), Батуми (Грузия), Челябинск и Свердловск. Уволился из армии в 1973 году (50 лет) по-болезни (гипертонии) и по выслуге в 32 года. Так, война переквалифицировала меня из баяниста и виолончелиста в военного юриста.
Немного о сослуживцах.
Никулин Михаил. Через 25 лет после войны, из переписки с Королевым А. Ф., я узнал, что Никулин остался после войны жив, проживает в поселке «Северный коммунар» Пермской области, работает директором средней школы. Связался с ним по телефону и в одну из командировок в военную прокуратуру Пермского гарнизона, съездил к нему. О том, что происходило в Агостиане в ночь с 1- го - на 2. 01.45г., он рассказал следующее. Поздним вечером, в эту ночь он и Головко печатали в политотдел 4 гв. армии донесение о положении войск на участке обороны дивизии. Внезапно в избу политотдела ворвались два немца и сходу открыли по ним огонь из автоматов. Головко был сражен сразу на смерть, а его, Никулина, ранило двумя пулями: одной в живот, а другой в грудь, в область сердца, но пуля попала в орден Красной звезды и срикошетировала в сторону. Немцы не стали проверять живы ли бойцы, подумали, что убили обоих и ушли. Никулин быстро достал из карманов удостоверение личности, партбилет, отцепил с гимнастерки все ордена и медали, и все это и пистолет, отдал на хранение хозяину дома – венгру. Рассказывая, он показал мне шинель с пулевыми отверстиями и орден Красной звезды с вмятиной. Вскоре, потерял сознание и пришел в себя после операции в немецком госпитале, назвался командиром батальона, и только благодаря этому, остался жив. Если бы он назвался работником политотдела и членом компартии, или, если бы у него обнаружили настоящие документы, немцы бы сразу его уничтожили. Для фашистов компартия, как красная тряпка для быка. Вскоре, немцы под натиском Советской Армии отступили и сдались в плен нашим бывшим союзникам по антигитлеровской коалиции. Пленных освободили и передали командованию Советской Армии. Несмотря на то, что Никулин попал в плен внезапно, без сознания, раненый, его в армии и в партии не восстановили и уволили. По возвращению от союзников в дивизию, которая несла комендантскую службу в Вене, он ездил в Агостиан, получил от венгра все документы, ордена и пистолет. За сохранность этого всего, мадьяр был поощрен нашим правительством. Точно не помню, но вроде бы Миша говорил, что этот поступок венгра, рисковавшего своей жизнью объяснялся его глубоким уважением к русским, у которых он был в 1-ю мировую войну в плену, они сохранили ему жизнь и вернули на Родину.
Нельзя не сказать и о Королеве А. Ф.. В его обязанности, помимо всего прочего, входила агитация немцев к прекращению сопротивления и к сдаче в плен. Эта работа проводилась с помощью окопной громкоговорящей установки (ОГУ), которая устанавливалась непосредственно у переднего края противника. Она хранилась вместе с имуществом клуба, и на передний край перевозилась на подводе. Работа эта была небезопасной. Передачи велись только в темное время суток из надежных укрытий (окопов, оврагов, ям и т.д.), так как всегда сопровождались интенсивным огнем немцев. Передачи вел Королев на немецком языке, а затем к нему был прикомандирован пленный немец. ОГУ состояла из мощных: усилителя, динамика и микрофона. Динамик устанавливался на нейтральной полосе, ближе к окопам противника, для его выноса делались проходы в наших проволочных заграждениях и минных полях. Выносить динамик входило в мои обязанности и забирать его после передачи. Пленный, по фамилии Вернер, русским языком не владел, я объяснялся с ним на немецком языке, усвоившим его основы еще во время учебы в музыкальном училище от преподавателя – немки. Пленный немец говорил нам, что по специальности он мастер – кондитер, был членом германской компартии до разгрома ее Гитлером, до сих пор верен ее идеалам и поэтому перешел к нам, через передний край, при удобном случае, осознанно и добровольно. ОН являлся убежденным противником национал – социализма, как идеологии крупного немецкого капитала. Королев А. Ф., после окончания военно-политической академии в 1950 году, служил в системе Главного Политического Управления. Был уволен из Советской Армии в начале 80-х годов «полковником». Мы с ним друзья.
Дополню свои воспоминания некоторыми случаями из фронтовой жизни.
Так в конце января 1945 года, когда мы с Ямщиковым, везли имущество клуба с полуострова, по улице гор. Дутапеншеле, то, в наступивших сумерках, в это время Укрепрайон с боем поднимался вверх по городу, справа и слева от дороги лежали изуродованные трупы наших воинов: мужчин и женщин в ободранном обмундировании и различных позах. Прямо на обочине дороги лежало тело капитана медслужбы с сохранившимся на правом плече шинели пагоном. Подмышками трупа была затянута петля из провода к полевому телефону, конец которого, метра два - три длиной, находился впереди трупа. От кого-то из военнослужащих очевидцев, я тогда слышал, что немцы наших пленных таскали на верховых лошадях по городу до смерти, привязав проводом к хвостам лошадей. Захватив в городе наш госпиталь, они вытаскивали из помещения раненых и в кузнице, около госпиталя, на наковальне разбивали им головы кувалдами, мстя за свое поражение. Запугивая местных жителей, и оправдывая, тем самым, свою принадлежность к фашистскому соединению «СС», «Мертвая голова». Позже, я слышал от командования полка, а так же из фронтовой печати, что, по факту зверств фашистов в Дунапетеле, работала наша правительственная Комиссия СССР.
После занятия дивизией Секешфсхервара в декабре 1944 года, ее командный пункт со штабом располагался в пригороде в садах. Наш клуб размещался в садовом доме, с богатой обстановкой: рояль, ковры, трюмо, гитара и другие музыкальные инструменты. Увидев на рояле и на гитаре оттиски и надписи: «Сделано в Харькове» и др. городах СССР, мы удивились искусству грабежа венграми нашей страны, и доставки награбленного за тысячи километров, с территории Украины до озера Балатон, в Венгрии. Нам стало ясно, что грабили Украину венгры по приказу их командования. В Советской Армии, с переходом ее войск за границу, действовал строгий приказ лично Сталина (Верховного главнокомандующего СССР) и законы, по которым, за мародерство (грабеж на поле боя) и за грабеж местного населения предусматривалось строгая уголовная ответственность, вплоть до расстрела.
У меня, в клубе полка, в первый месяц после окончания войны, произошел следующий курьезный случай. Я получил письмо от отца, Канунникова Филиппа Ивановича, в котором он благодарил меня за присланные ему в посылке вещи: костюм, рубашку, юбку и материал для верхней одежды. Я же ему никакой посылки не посылал и удивился этому сообщению. Я понял, что, кроме моих подчиненных, никто отцу посылку послать не мог. Адрес могли знать только они. А в то время, после войны, в воинских частях магазины военторга стали продавать различное имущество: одежду, обувь и прочее, и, было дано разрешение на отправку на Родину посылок. Это дело было в Австрии, в Маутерне, где часть денежного содержания (¼) нам выдавалась в австрийской валюте (в шиллингах), а другая часть (¾), перечислялась военнослужащими через дивизионные (полевые отделения) госбанка и почту, на Родину- родственникам, либо зачислялась в госбанке на сберкнижку. У меня тогда по должности и воинскому званию, содержание в 210 полку было порядка 700 рублей в месяц. В 80-й гв. с. д. у всех офицеров и солдат оклады были вдвое больше, так как эти части (гвардейские) и выполняли боевые задачи на самых опасных участках фронта. Почти всю войну (с марта 1943 по январь 1945 года), как и многие другие военные, я отправлял порядка 3/ 4 своего оклада по аттестату ежемесячно, примерно одну тысячу рублей отцу в село Браиловское, Кизильского района, Челябинской области, а рублей 400 шло на книжку. На эти деньги отец существовал (ему было за 60 лет), а пенсии тогда в колхозах не платили. Продолжу о посылке. Старшина Шульженко признался, что посылка была отправлена им по решению личного состава коллектива клуба, без уведомления меня, на его средства. По- скольку, как объяснил Шульженко: «Все отправляли посылки домой, а вы нет». А мне, просто некогда было этим заниматься. Отец, а также внуки его, дети старшего сына Федора, пропавшего без вести в первые дни войны и внуки мачехи моей, также потерявшие отца в начале войны, были все таки на эти средства более или менее обеспечены, по сравнению с другими односельчанами. Отец помогал другим родственникам и жителям села, жившими в крайне бедственном положении. Для моего отца, самой лучшей посылкой - был мой приезд домой. Из четырех его сыновей в живых, после войны, остался один я.
Были и другие случаи. В садовом доме, о котором я говорил выше, в одной из комнат, в шкафах стояло много бутылей и банок с различными вареньями и соленьями, заготовленными хозяином сада на зиму. Всем хотелось попробовать их содержимое, но мы знали подлость немцев и мадьяр, оставлять после своего ухода «сюрпризы»: в виде <