Поскольку злоумышленник не предпринимал каких-либо враждебных действий, успокоилась и собака и лишь время от времени, опираясь передними лапами на дверь, показывала из-за двойных стекол свою страшную, усаженную желтоватыми зубами, пасть.
— Полюбуйтесь: образчик отживающей человеческой породы… Под стеклом и в клетке, как в музее! — заметил насмешливо майор, подойдя поближе и добродушно-иронически в упор разглядывая нежданный «улов».
— Ну, еще хватает их… пробурчал капитан видимо менее товарища расположенный к философским обобщениям.
Пока вызывали директора магазина, чтобы в его присутствии снять пломбы с замков и войти в помещение, майор и капитан отправились проверить, не обнаружится ли что-нибудь дополнительно. Пройдя вдоль всего здания и завернув за угол, у стены, противоположной главному входу, они наткнулись на мертвую собаку.
Она лежала на панели среди осколков разбитой витрины, еще теплая, но бездыханная. В зубах был зажат клочок материи.
Сторож-то, видно, был еще и глуховат, поскольку не слышал звона разбитого стекла. Правда, здание длинное, можно и не услышать.
Выходит — второй ушел. Это меняло все дело. Лицо майора сразу сделалось сосредоточенно-строгим. Быстро переговорив с капитаном, он наметил план дальнейших действий, после чего один торопливо побежал к машине, а другой остался у тела собаки.
Через четверть часа фырканье мотора возвестило, что прибыли еще два участника расследования, главные герои нашего рассказа: ищейка — черный, лоснящийся, с длинной узкой мордой доберман-пинчер Каро и ее проводник — моложавый, спортивного склада лейтенант милиции Лукашин.
На панели все оставалось так, как было найдено вначале. Майор не позволил тронуть здесь ничего. Вместе с Лукашиным и капитаном они внимательно обследовали убитую овчарку.
Свет витрины, падавший на нее, позволил сделать это без особых затруднений. Только рассматривая рану и стараясь понять, чем было убито животное, они засветили карманные фонарики.
Бедный пес. Он был еще неопытен, не знал приемов борьбы — лишь недавно вышел из щенячьего возраста; бросившись на врага, он ляскнул зубами, ухватив за низ штанины, а тот в это время наотмашь угостил его каким-то твердым предметом по чувствительному месту за ухом. Собака погибла от мгновенного кровоизлияния в мозг.
Раздвинув шерсть, они осмотрели, куда пришелся удар. Совсем ничтожная ранка, две-три глубоких ссадины, расположенных по дуге, как будто их сделали зазубренной подковой, кровоподтек, — даже странно, что от этого могло погибнуть такое сильное и физически крепкое животное. Знал, куда бил! Вытекло всего несколько капель крови. Слегка сыпавшийся сверху снежок уже успел припорошить их.
Лукашин осторожно извлек из зубов убитой клочок материи. Судорога смерти свела челюсти, и пришлось прибегнуть к помощи ножа, чтобы разжать их и преодолеть последнюю хватку собаки. Дал понюхать Каро.
Лейтенант не терял минуты. В таких делах быстрота — первое условие успеха; нужно действовать проворно, пока запах преступника не успел выветриться, затеряться среди множества других запахов, которыми испечатан городской асфальт.
Вот та возможность «увидеть» следы даже тогда, когда асфальт выглядит абсолютно чистым: специально обученная собака-ищейка. Ее тонкое чутье — драгоценное оружие, с помощью которого любой человек может сделаться следопытом и по невидимой нити безошибочно отыскать того, кто хочет скрыться от преследования, чтобы избежать наказания. Собака приведет к нему.
— Каро, нюхай! След!
И они устремились по следу: Каро — впереди, держа нос опущенным к асфальту, Лукашин — за ним, удерживая туго натянутый поводок. Позади поспевал капитан, многократный спутник Лукашина по прежним сыскным делам.
Собака вела уверенно, не занюхиваясь нигде, словно по шнурку: след был свежий. Только бы не оборвался! Квартал, другой, третий… Редкие запоздалые прохожие с недоумением смотрели на двух человек в милицейской форме, которые, едва успевая переводить дух, бежали за черной, гладкой, как угорь, бесхвостой собакой. Некоторые, догадываясь, что кроется за этим, останавливались и провожали их заинтересованными взглядами.
Через полчаса Каро и его спутники были уже далеко от того места, где начался след, а доберман, казалось, и не собирался прекращать преследование. Но вот с улицы он завернул во двор большого коммунального дома, быстро-быстро пробежался по дну этого темного каменного колодца со смутно видневшимися в темноте рядами окон-глазниц и остановился у подножия узкой пожарной лестницы, уходившей вдоль стены вертикально вверх, через все этажи, до самой крыши. Встав передними лапами на нижнюю ступеньку, пес отрывисто пролаял, подняв морду и оглядываясь на проводника.
— Что ж он, по лестнице ушел? Интересно… — вполголоса произнес Лукашин, не то обращаясь к собаке, не то рассуждая сам с собой.
В ответ на эти слова пес подергал шишечкой на том месте, где у других собак бывает хвост.
Закинув голову, Лукашин пристально всматривался в темноту над собой. Туда же глядел и капитан. Обоим хотелось разглядеть конец лестницы, но он терялся во мраке.
— Полезешь?
— Выходит… — привычно-деловито обменивались они скупыми замечаниями.
— А я пойду покараулю у подъезда… Лукашин кивком выразил свое согласие.
— Н-да, акробатика, высший класс… — Взявшись рукой за железную поперечину лестницы, Лукашин с силой потряс ее, проверяя, крепка ли она. — Ничего не поделаешь, голубчик. Придется лезть…
«Голубчик» относилось к собаке. Лукашин часто таким образом разговаривал с Каро, когда оставался с ним вдвоем.
Они начали подъем.
Вы никогда не видели, как собака может лазать по пожарной лестнице? И, надеюсь, вам ясна разница между обыкновенной лестницей и пожарной? По обычной любой из нас ходит уверенно вверх и вниз, не держась за перила. Пожарная — это нечто вроде спортивной «шведской стенки», на которой практикуются спортсмены, укрепляя свои мышцы: уперлась торчком прямо под самый карниз, вместо ступеней — толстые железные прутья, да к тому же довольно далеко отстоящие один от другого, перил — никаких. Не всякий человек насмелится взобраться по ней; а что касается собаки…
Собака — лазает, но, конечно, тоже не всякая: только прошедшая большую выучку, специально натренированная, привыкшая не останавливаться в погоне за злоумышленником ни перед какими препятствиями. Каро принадлежал к их числу.
Доберман — виртуоз лазания. Доберманий предок Треф стяжал славу лучшей собаки-ищейки своего времени именно артистическими способностями выделывать головоломные трюки и неутомимостью преследования[15].
От собаки уголовного розыска нет спасения нигде. Каро являлся живым подтверждением этого.
На крышу так на крышу… И Каро, повинуясь приказу: «Лестница, лестница! Вперед!», а еще, быть может, больше инстинкту преследования, лезет, цепляясь передними лапами, как крючками, а задними подталкивая себя выше, выше. Черное гладкое тело растянулось в усилии и, казалось, сделалось еще более эластичным, припав к жестким холодным перекладинам. Сорвешься — не соберешь костей.
Проводник поднимался на одну ступеньку ниже, рукой страхуя четвероногого акробата, на случай, если задние лапы Каро вдруг соскользнут и пес повиснет в воздухе.
Подъем происходил не быстро, но и не медленно. Миновали первый этаж, второй… На высоте четвертого Каро неожиданно задержался, повиснув между небом и землей, и, просунув голову между двумя прутьями, шевеля подвижными ноздрями, стал тянуться к окну, отстоявшему от лестницы на расстоянии каких-нибудь семидесяти-восьмидесяти сантиметров. Смелый человек вполне мог здесь перебраться на подоконник, а оттуда, открыв окно, проникнуть в квартиру.
Вероятность подобной версии ничуть не удивила Лукашина. Он привык к самым необычайным хитросплетениям, на которые пускались преступники, чтобы сбить со следа или достигнуть цели. Удивило другое: что именно преследуемый ими мог сделать это. Знать, опытный и хладнокровный жулик, если, едва не «засыпавшись» на одном «деле», тотчас же решил переключиться на другое. Сорвалось в одном месте — направился сюда… Не в свою же квартиру он хотел пробраться таким путем!
Повиснув на лестнице рядом с Каро, Лукашин осмотрел окно. В створках виднелась щелочка — это усилило подозрение.
Спускались дольше, чем поднимались. Шагать вниз по такой лестнице собака не может; пришлось спускать ее на себе, обхватив одной рукой, другой хватаясь за перекладины и медленно сползая вниз. Без физкультуры подобный фортель не проделаешь. Каро вел себя спокойно: для него — не впервой!
Заприметив хорошенько окно, Лукашин, оказавшись на земле, снова прицепил собаку к поводку и, выйдя со двора, повернул к одному из подъездов, над которым тускло горела электрическая лампочка. Навстречу из ниши в стене выступила темная фигура.
— Ну, что?
Вместо ответа Лукашин молча повел головой, приглашая капитана последовать за собой.
Каро, когда они сошли со следа, покидая двор, заволновался и потянул назад, но у подъезда внезапно перестал оглядываться и, уткнув нос в землю, явно намеревался двинуться прочь отсюда, по всей видимости найдя знакомый запах. Это могло обозначать только одно: преследуемый уже покинул дом. В окно вошел, из дверей вышел… Ну, ловкий парень: смотри, какие номера откалывает! Неужели он успел опередить их?
Однако, прежде чем продолжить погоню, требовалось проверить это предположение, побывав в квартире, через которую, очевидно, проследовал вор. Не для развлечения же забирался он туда!
Отсчитав нужное число этажей, Лукашин и капитан остановились на лестничной площадке.
— Кажется, здесь…
Дверь притворена неплотно. Потянули — открылась. Собака первой очутилась в квартире. Темно. Тишина. Только тикают часы в гостиной. Хозяева — спят… если живые. (При подобных обстоятельствах можно предполагать все, что угодно.)
Прислушались. Нет, живые: из соседней комнаты доносилось сонное посапывание. Интересно: унеси хоть всех… вот спят!
Рука нащупала выключатель на стене. Щелчок. Вспыхнул яркий свет, заливая из-под розового шелкового абажура над круглым столом зажиточное убранство комнаты. Как будто все на месте… Не успел или помешали?
Из кухни появилась заспанная домработница и, увидев черную, блестящую собаку с пружинистыми неслышными движениями и двух мужчин в милицейской форме, вытаращила глаза и дико взвизгнула.
Доберман мгновенно взъерошился и залаял баритоном. Капитан въедливо сказал, обращаясь к домработнице:
— Что кричать? Кричать надо было раньше… Она непонимающе хлопала глазами.
На шум из спальни появились всклокоченный, растерянный мужчина в нижней сорочке и полосатых пижамных брюках, в шлепанцах на босу ногу; за ним выглядывала его жена, полная, рыхлая женщина в пестром халатике, со встрепанными со сна распущенными волосами, готовая тоже кричать с перепугу. Вообще пробуждение, от которого можно тут же грохнуться в обморок…
Последним показался из двери напротив мальчик лет двенадцати в трусиках и голубой майке. Он единственный из жильцов квартиры не выглядел испуганным, а просто не понимал, что происходит.
Каро нервно нюхал всех по очереди, но вид был не угрожающий. Совершенно очевидно, что того, кого он искал, среди них не было.
Капитан сказал:
— Крепко же вы спите…
Хозяин квартиры недоумевающе спросил:
— А как вы вошли?
— Когда дверь отперта, войти нетрудно.
— Как отперта? Почему отперта?
Возмущенные взоры хозяина и хозяйки обратились на домработницу. Ну, сейчас будет разнос!…
Капитан отвел бурю, объяснив, почему могла оказаться открытой дверь и что вообще привело их сюда. По рангу старшего говорил он. Едва дослушав его, домработница метнулась в прихожую и тотчас вернулась с заломленными от волнения руками:
— Шубу унесли!
Тут и без объяснений все стало яснее ясного. Исчезла шуба с воротником из выдры. И шапки тоже нет. Тоже из выдры. Хозяева заметались, проверяя, не обнаружится ли еще какая пропажа.
— Говорите спасибо, что он еще вас не прикончил… как ту собаку! — заметил капитан.
— Какую собаку? Почему — как собаку? О собаке ли речь, когда украдена тысячная вещь!
Не тратя лишних слов, ночные гости тем временем быстро обследовали квартиру. Да, окно оставалось не запертым на защелку (все-таки домработницу есть за что ругать, да одну ли ее?); вор не преминул этим воспользоваться. И, очевидно, он давно присматривался к этому окошку, раз шел так уверенно, как к себе домой. Подоконник, стол, на которые он опирался рукой, неслышно перекидывая свое тело в комнату, пол и ковер, по которым ступали его ноги, дверной косяк, который он задел, когда снимал с вешалки шубу, — все это еще хранило его запах, все неопровержимо свидетельствовало о его недавнем пребывании, не говоря об исчезновении вещей.
Каро, порывистый, нервно вздрагивавший от нетерпеливого возбуждения (не собака — огонь!), с упруго сокращавшимися желваками мускулов под атласистой шкурой, жадно вбирал в себя молекулы этого запаха, вызывая любопытство мальчика, смотревшего только на собаку. Но самого виновника всего этого ночного переполоха, увы, не было. Ушел. И ушел-то совсем недавно, всего, быть может, каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут назад. Ловко, ловко… Оделся и ушел. Очевидно, ничего не унес больше только потому, что ночь уже кончалась, а с узлом его могли задержать на любом перекрестке.
Весь осмотр вместе с разговором занял меньше трех минут. Больше здесь делать было нечего, и, оставив капитана оформлять протокол, Лукашин с Каро снова бросился в погоню.
Но теперь она продолжалась совсем недолго. Каро довел до ближайшей трамвайной остановки и беспокойно закружился, тщетно нюхая припорошенные снегом асфальт и мостовую. След обрывался. По-видимому, преследуемый уехал на дежурном трамвае.
Все-таки обделал дельце. Обделал и скрылся. Можно сказать, на пятки наступали, а — улизнул. Видать, стреляный воробей и не теряется ни в какой обстановке… Лукашин, подавляя разочарование, продолжал отмечать сильные стороны своего неизвестного противника. С такими бы способностями да в цирке выступать — давно был бы в почете человек!
Спустя несколько часов Лукашин рассматривал вещь, найденную при обыске задержанного в магазине. Небольшая, но тяжелая, откованная из стали; похожа на подкову, с несколькими острыми шипами по выпуклому краю. Должно быть, такой же была убита собака.
Лукашин долго задумчиво вертел ее в руках. Удобная вещица… для бандитов. Всегда с собой и, в случае чего, подозрений не вызывает. Не револьвер, не нож. Вероятно, собственной конструкции. Придумал же, мерзавец, такое. Кто тот, второй, таскающий с собой такой же инструмент? И где он может быть сейчас?…
Выдать соучастника задержанный отказался.
Лукашину вспоминается начало его работы на поприще охраны общественного порядка и сохранения законности.
Вместе с Каро он ехал в поезде, только что получив назначение после окончания школы проводников розыскных собак. В активе — еще ни одного расследованного преступления, бороться с которыми отныне его обязанность и долг. Все — впереди!
На какой-то крупной станции сошел на перрон: захотелось выпить бутылку лимонада. У киоска было много народу. Когда выпил и полез в карман, чтобы расплатиться, оказалось, что у него срезали часы. Расстроенный (часы были дареные: за успешное окончание школы), вернулся в вагон; и тут, при виде Каро, вдруг мелькнула мысль, в первый момент показавшаяся нелепой. В следующий момент он уже приводил ее в исполнение. Торопливо бросив несколько слов соседям по купе, он отвязал собаку и выбежал с нею из вагона. Дав понюхать кармашек и оставшийся кончик ремешка, к которым прикасались чужие пальцы, подвел Каро к киоску с прохладительными напитками и настойчиво приказал: «Нюхай! След!»
Каро нашел след карманника. Он повел хозяина по перрону, завернул к буфетной стойке в здании вокзала, попетлял туда-сюда, снова вышел на перрон и затем направился прямиком куда-то в сторону от железнодорожных путей.
В ложке, метрах в двухстах от станции, сидел под березой молодой парень, по наружности которого никак нельзя было предположить, что он может заниматься воровским промыслом, и любовался на свою добычу — часы, разглядывая красивый вензель и надпись, выгравированные на внутренней стороне крышки.
Он чувствовал себя настолько в безопасности, появление Каро и его проводника было так неожиданно, возмездие за содеянное настигло так быстро, что он не попытался ни убежать, ни оказать сопротивление.
Лукашину запомнилось его лицо: с маленькой родинкой пониже левой щеки, испуганное и нахальное, кривившееся в нервической усмешке, вызывающее и жалкое одновременно: дескать, не боюсь я вас, хотя блеск глаз выдавал обратное. Все они любят бравировать!
Под конвоем добермана Лукашин отвел парня на станцию и сдал дежурному оперуполномоченному. Поезд еще продолжал стоять.
Позднее Лукашину стали известны некоторые подробности из биографии задержанного. Оказался — из хорошей семьи, сын профессора. Вот поди угадай! Любвеобильная маменька немало давала сынку «на карманные расходы». Однако молодому бездельнику показалось и этого мало — решил «подработать». На допросе, на вопрос, для чего украл часы, он ответил с развязной ухмылкой: «Для пробы».
Каро помог разоблачить этого типа. С этого случая Лукашин проникся уважением к своему четвероногому товарищу и гордится им.
Сколько нужно вложить труда в собаку, чтобы получился вот такой Каро! Розыскная служба — самая сложная из всех собачьих профессий и требует большой дрессировки.
Сначала собаку учат находить вещь. Дадут понюхать, скажем, платок, потом спрячут в кучу других предметов и приказывают найти. Станет находить вещь — приучают делать «выборку» человека. Опять дадут понюхать что-нибудь, подведут к группе людей и требуют: укажи человека, которому принадлежит вещь.
Рассказывать — быстро; учить — куда медленнее. Раз за разом, ступенька за ступенькой осваивает сообразительное, послушное животное трудную науку, пока не научится даже по самому слабому запаху безошибочно отыскивать того, кто оставил его.
Восточноевропейская овчарка — тоже хорошая ищейка — ищет обстоятельно, деловито; доберман — нервен, возбудим, реагирует каждой жилкой! Подгонять его не требуется, скорей, наоборот, надо иной раз сдерживать.
А до чего старательный! Помнится, когда в первый раз на дрессировочной площадке влез по лестнице, Лукашин возьми да неосторожно махни рукой. Каро принял это за жест команды и в тот же миг спрыгнул оттуда. Покарябал нос. Хорошо — не покалечился!
Лукашин сам дрессировал Каро, учась в школе. Учился и дрессировал. Но всегда, когда обучаешь собаку сам, немного сомневаешься: а будет ли она работать так, как хотелось бы?
Каро доказал, что все сомнения излишни. И теперь Лукашин считает, что если Каро не найдет — значит, никто не найдет!
Со временем, когда в их послужном списке числилось уже несколько раскрытых дел, Лукашин, раздумывая о труде работников уголовного розыска, понял (об этом говорили и в школе, но тогда это была «теория», «абстрактность»), что главное даже не в том, что они возвращают похищенные вещи их законным владельцам. Неизмеримо важнее, что они борются с большим социальным злом.
Шуба с выдрой найдена в соседнем городе, изъята у продававшего ее гражданина и возвращена по принадлежности. Она уже была продана-перепродана неизвестно в которые по счету руки, и задержанный с нею резонно заявил, что не имеет к хищению никакого отношения. За недостатком улик — если не считать за вину, что он приторговывал на рынке, — его пришлось отпустить.
Три месяца грабитель не напоминал о себе. Можно было даже предположить, что он уехал куда-нибудь, чтобы замести следы. Хотя, заметим попутно, и в других городах его стали бы искать не менее усердно, чем там, где он совершил кражу.
Но вот — напомнил, как бы давая тем самым знать, что поединок, начавшийся между ним и Лукашиным. продолжается, что он не подавал признаков жизни, просто выдерживая некоторый срок.
По «почерку» — это несомненно он. Опять фигурирует пожарная лестница и, кроме того, еще одна деталь, уже совсем не оставляющая никаких сомнений.
Ночью по пожарной лестнице неизвестный проник в квартиру на третьем этаже. Открыл окно и влез. Опять был расчет на крепкий сон и невнимание к запорам. Но не учел одного — в квартире оказалась собака: сеттер-лаверак. Собака, правда, старая, уже глуховатая и с плохим чутьем. Потому, надо полагать, и услышала вора только тогда, когда он уже заявился в квартиру. Тем не менее, отважно вступила с ним в борьбу. Она напугала его, подняв шум. Отшвырнув ее ударом по голове, он распахнул выходную дверь, стремглав сбежал по лестнице вниз и был таков.
Собаку отходили. Характерные признаки ранения: кровоподтек и ссадины, расположенные по полукружью. Бесспорно то же орудие, которым была убита овчарка, охранявшая магазин.
«Специалист по пожарным лестницам», как уже успел мысленно прозвать неизвестного Лукашин, правонарушитель, орудующий в полночный час, подобно душегубу-разбойнику из классического романа прошлого, с кистенем в руке, — кто он?
Ответить на этот вопрос нелегко.
Не забудем, что действие происходит в большом, шумном городе с десятками фабрик и заводов, с населением, количество которого выражается шестизначной цифрой. Посмотрите, какой поток захлестывает его улицы, когда все спешат на работу! И вот где-то среди этой массы людей, один на сто тысяч, бродит человек-хищник, человек — враг человеческого общества.
Кто он?
Живет ли он здесь давно или приехал откуда-нибудь? Молод или стар? Хотя последнее отпадает, если учитывать ловкость, с какой ночной посетитель коммунальных квартир взбирается по любой лестнице, на любой этаж; но, судя по приемам, — «со стажем».
Может быть, он вышел по амнистии из мест заключения, где отбывал наказание за прошлые проступки. Ведь амнистия благодетельна для тех, кто оказался на скользкой дорожке по недомыслию, случайно и хочет исправиться. Для рецидивиста она — только выигрыш в азартной игре, нежданная возможность продолжать темные дела.
Поди поймай его! Трудная задача.
Лукашин часто пытается нарисовать себе его портрет, путем догадок и цепи умозаключений стараясь уяснить некоторые особенности его поведения, по куску материи представить, во что он может быть одет; прикидывает так и сяк, чтобы лучше, вернее суметь отличить того, по чьим следам они гоняются вот уже несколько месяцев.
Теплым весенним вечером, когда улицы и бульвары заполнены нарядно одетыми мужчинами и женщинами, Лукашину нравится пройтись по городу, раствориться в толпе, по привычке, которая стала второй натурой, незаметно приглядываясь к встречным прохожим, изучая их. Ему доставляет наслаждение сознавать, что и от его, Алексея Лукашина, усилий зависит, чтобы людям здесь жилось хорошо, спокойно, счастливо. Многих из них он знает в лицо. Как бы ни был велик город, всегда, когда долго живешь в нем, начинаешь многих узнавать в лицо, не будучи знакомым с ними. Лукашина так и тянет при встрече остановиться и сказать, приложив руку к козырьку фуражки: «Здравствуйте! Вы не знаете меня? А я вас знаю…»
У него вообще очень развита память на лица. Особенность профессии, ничего не поделаешь. Но как распознать среди многих и многих того, кто ничего не создал и не желает создавать, но тоже ходит тут же, сидит в кафе, гуляет?…
Нельзя подозревать каждого. Нет, нет! Так недолго стать мизантропом, человеконенавистником, который сам никого не любит и его никто не любит. А Лукашин любит людей. Именно заботой о них продиктовано существование его специальности.
Иной гражданин, никогда не помышлявший держать собаку для охраны собственной квартиры, даже и не подозревает, что, независимо от его воли и желания, вне поля его зрения, такая собака существует: стоит кому-либо посягнуть на его добро — она тотчас объявится, вместе с проводником устремится по следу похитителя.
Собака-ищейка — грозный противник правонарушителя. И, зная это, опытный жулик идет на тысячи ухищрений, стараясь всячески запутать, сбить ее со следа, использует транспорт: трамвай, троллейбус, автомобиль. Была бы возможность, полетел бы по воздуху; только бы не оставлять на асфальте запах своих подошв!
Так продолжается поединок, начавшийся однажды темной осенней ночью у разбитой магазинной витрины и еще теплого трупа собаки. Кто кого? Кто хитрее, лучше умеет учитывать ситуацию, кто дальновиднее? На одной стороне право и честь; на другой — изворотливость преступника, извращенный ум, порождаемый порочным образом жизни. Эта изворотливость, которую можно сравнить со скользкостью ужа, помогает неизвестному оставаться неуловимым, выходить сухим из самых рискованных положений. Ловок, не сразу упрячешь его за решетку!
…А попался он, как иногда случается, на ерунде.
Любитель спорта, Лукашин в свободные часы часто посещал стадион «Динамо». Он сам состоял членом этого спортивного общества и не пропускал ни одного интересного состязания.
Он выходил со стадиона после только что окончившихся легкоатлетических соревнований, когда в толпе, хлынувшей с трибун, заметил высокого молодого мужчину в кепке и открытой рубашке-безрукавке, который шел, поигрывая цепочкой, навернутой на кулак левой руки. Что-то в его облике показалось Лукашину знакомым. Где он уже встречал это самоуверенно-вызывающее выражение на довольно интересном, но потасканном лице с эгоистически поджатым ртом, этот холодный, развязный блеск голубых глаз? Лукашин нарочно ускорил шаги, чтобы забежать вперед и взглянуть на незнакомца еще раз; но поток болельщиков, оживленных, жестикулирующих, еще продолжавших с жаром обсуждать перипетии прошедших соревнований, внезапно прорвавшийся из бокового прохода, оттеснил его.
Возможно, все на том и кончилось бы, если бы за воротами стадиона Лукашин вновь не увидел незнакомца. Продолжая все так же небрежно поигрывать цепочкой, тот направлялся к группе автомашин, стоявших на асфальтированной площадке. Остановившись около приземистого бежевого «москвича», почти невидного за широким ЗИЛом, он быстро огляделся, затем рванул ручку — и через несколько секунд, стрельнув облачкам синего газа, «москвич» уже исчезал за ближайшим поворотом. Лукашин проводил машину взглядом. Глаза скользнули по номеру, и в мозгу автоматически отпечаталось: «СВ 47-37».
Возможно, и это не вызвало бы подозрений Лукашина, если бы еще несколькими секундами позднее до него не донеслось:
— Вот тебе и раз! Где же она?!
На месте недавней стоянки «москвича» стояла компания молодежи — девушка и два юноши — и удивленно озиралась по сторонам.
— Эсве сорок семь тридцать семь? Бежевая? «Москвич»? — приблизившись, быстро спросил Лукашин.
— Да. А вы откуда знаете? — подозрительно уставился на него один из юношей.
— На ней только что уехали…
— Как уехали?! Это же моя машина!
Может быть, им знаком уехавший на машине? Лукашин подробно обрисовал его. Нет, они его не знают.
Дело начинало принимать интересный оборот.
Лукашин вернулся домой с неотвязной мыслью: где он видел этого человека? В том, что видел, он не сомневался; но… Эх, память, память! Хоть Лукашин и не мог пожаловаться на нее, но сегодня она отказывалась служить ему. Вот бывает так: где-то видел лицо, а где — никак не можешь вспомнить!
Оставалось следить за судьбой «москвича» по телефону. Часа через два дежурный милиции, к которому звонил Лукашин, сообщил ему, что машина СВ 47-37, бежевая, типа «москвич», найдена брошенной в переулке на противоположном конце города. Машина в полной исправности, все части целы.
Обычное хулиганство. Расследование уже не представляло особого интереса. Тем не менее мучимый желанием выяснить, кто — человек, захотевший прокатиться на чужом автомобиле, Лукашин не удержался и на дежурной «победе», захватив с собой Каро, съездил и осмотрел «москвича». Но тщетно! Неизвестный не оставил никаких следов, не забыл никакого предмета, вообще — ничего, за что можно было бы ухватиться, чтобы попытаться установить его личность.
Прошло недели две, когда точно такой же случай повторился снова. Опять на стадионе и опять — «москвич». Машина нашлась в тот же день. Угнавший ее, как и в первом случае, остался безнаказанным.
Шло время, а угоны «москвичей» продолжались, повторяясь с аккуратной периодичностью через две-три недели. И каждый раз это случалось где-нибудь неподалеку от стадиона. Кто-то явно развлекался, играя на нервах владельцев индивидуальных машин, завсегдатаев стадиона, заставляя то одного, то другого из них пережить несколько неприятных часов, после чего, как правило, машина находилась.
Лукашин решил во что бы то ни стало выследить охотника ездить на даровом бензине и наказать «шутника». Ему это было легче сделать, чем кому-либо: он один видел его. Кроме того, Лукашин никак не мог отделаться от ощущения, что знает этого человека.
Отправляясь на стадион, он захватывал теперь с собой Каро. Будучи там своим человеком, он оставлял Каро в служебной раздевалке, а сам шел на трибуны. Словно какой-то внутренний голос подсказывал ему, что Каро еще сыграет свою роль.
Он прихватывал собаку и тогда, когда приходил сюда позаниматься на кольцах и на брусьях — любимые виды упражнений, которыми он увлекался с детства. Хозяин кувыркается на параллельных брусьях, а Каро сидит в уголке и терпеливо поглядывает на него. Поскольку все привыкли к тому, что Каро повсюду сопровождает его, это не вызывало расспросов и освобождало Лукашина от надобности придумывать что-то, чтобы объяснить визиты добермана на стадион.
Собственно говоря, бороться с автомобилистами, ездящими без водительских прав и на не принадлежащих им машинах, — совсем не его обязанность. Для этого есть ОРУД[16], автоинспекция. Но его, как говорится, заело. Он хочет поймать этого человека. И он добьется своего. Не сегодня, так завтра. Любитель прокатиться на даровщинку все равно никуда не уйдет от него. Любит поездить на чужих машинах? Хочется покрутить баранку? Отлично. Пускай ездит. Съездил раз, съездил два, а там, глядишь, понравилось, потерял чувство меры и — готов, сцапали голубчика. Так всегда бывает.